суше и, быть может, не знает, что земля, так сказать...
   -  Сдавайтесь!  -  крикнул  капитан  таким  громовым  голосом,  что   все
вздрогнули, а подначальные ему войска, даже отступили на несколько шагов.  -
Сдавайтесь, Бенджамен Пенгиллен, иначе не ждите пощады!
   - Да шут с ней, с вашей пощадой, - ответствовал Бенджамен,  поднимаясь  с
бревна, на котором сидел, и, прищурившись, глянул в  дуло  пушечки,  которую
беглецы ночью заблаговременно втащили  на  гору  и  которая  теперь  служила
средством обороны с внутренней стороны вала. - Послушай-ка, мистер, или, как
вас там - капитан, хоть мне не больно верится,  что  вы  хоть  раз  понюхали
пороха и помахали саблей в настоящем бою, - чего это  вы  так  орете,  будто
матросу на брамстеньге? И вы небось считаете, что у вас там в вашей писульке
правильно записано мое  имя?  Да  английский  матрос  никогда  не  пойдет  в
плавание, не имея про запас второго имени -  на  всякий  случай,  понимаете?
Думаете, меня зовут Пенгиллен? Нет, так величали того джентльмена,  на  чьей
земле я появился на свет. То был человек знатного рода,  а  уж  этого  никак
нельзя сказать ни о ком из семьи Бенджамена Стабса.
   - Передайте мне ордер на арест, я впишу туда "он же"! -  завопил  Хайрем,
не вылезая, однако, из-за своего укрытия.
   - Впишите в свой ордер "осел", и это про  вас  и  будет  сказано,  мистер
Дулитл! - крикнул Бенджамен, не отрывая взгляда от прицела фальконета.
   - Сдавайся! Даю тебе минуту  на  размышление!  -  крикнул  шериф.  -  Ах,
Бенджамен, Бенджамен, не ожидал я от тебя такой неблагодарности!
   - Слушайте, что я вам скажу, мистер Джонс,  -  заговорил  Натти,  который
знал, как сильно влияние шерифа на его друга, и опасался этого. - Тот порох,
что принесла мне девушка, взорвался, это верно,  но  у  меня  его  в  пещере
столько, что хватит поднять на воздух всю скалу - ту самую,  где  вы  сейчас
стоите. Коли вы не оставите нас в покое, придется мне разнести в куски крышу
над нашей головой.
   - Я, как  шериф,  считаю,  что  вести  дальнейшие  переговоры  с  беглыми
преступниками ниже моего достоинства! - заметил шериф своему приятелю.
   И тут оба они ретировались с такой поспешностью,  что  капитан  Холлистер
принял это за сигнал к атаке.
   - Штыки наперевес! Вперед! - гаркнул ветеран.  Хотя  осажденные  и  ждали
этой команды, она все же застигла их несколько врасплох, а капитан Холлистер
успел приблизиться к  крепости  с  криками:  "Смелей,  ребятки!  Если  будут
артачиться, не давайте им пощады!" При этом  он  так  взмахнул  саблей,  что
непременно  разрубил  бы  стюарда   надвое,   если   бы   не   своевременное
вмешательство дула пушечки. Своей саблей капитан поднял его вверх, н как раз
в этот критический момент Бенджамен подносил свою зажженную трубку к  запалу
- в результате из жерла  пушечки  вылетело  почти  перпендикулярно  вверх  с
полсотни ружейных пуль. Наука утверждает, что свинец удержаться в воздухе не
может, и потому два фунта этого металла, описав в небе эллипс,  возвратились
на землю, прогремев в ветвях деревьев как раз над  частью  отряда,  стоявшей
позади капитана. Успех атаки солдат нерегулярного войска во  многом  зависит
от того, в каком направлении их будут двигать  с  самого  начала.  В  данном
случае движение пошло вспять, и через какую-нибудь минуту  после  того,  как
прокатился пушечный выстрел, вся тяжесть атаки  с  левого  фланга  легла  на
единственную руку вояки Холлистера. От резкой отдачи своего орудия Бенджамен
получил сильную контузию и  некоторое  время,  ничего  не  сознавая,  лежал,
распростершись на  земле.  Воспользовавшись  этим  обстоятельством,  капитан
Холлистер вскарабкался на бастион перед пещерой и занял на нем позицию. Едва
оказавшись в стане врага, он бросился к краю фортификации и, размахивая  над
головой саблей, закричал:
   - Победа! За мной, мои храбрые солдаты крепость наша!
   Все это прозвучало вполне по-военному и явило  собой  прекрасный  образец
того, как должен держать себя офицер перед своим  войском,  но  воинственный
этот клич, увы, оказался причиной поворота успеха. Натти,  все  время  зорко
следивший за лесорубом и за врагом прямо перед собой,  круто  повернулся  на
голос капитана Холлистера и был  поражен,  увидев,  что  товарищ  его  лежит
недвижим на земле, а на их  собственном  бастионе  стоит  капитан  и  издает
победные  крики.  Дуло  длинного  ружья  мгновенно  повернулось  в   сторону
капитана. Была минута, когда жизнь  старого  солдата  подвергалась  большому
риску, но мишень для ружья Натти была слишком велика, а  расстояние  до  нее
слишком мало. Вместо того чтобы спустить курок, Кожаный Чулок направил ружье
в зад врагу и мощным  толчком  наподдал  капитана  так,  что  тот  слетел  с
бастиона значительно быстрее, чем на него взобрался. Место,  куда  опустился
капитан Холлистер, оказалось  как  раз  перед  пещерой,  и,  едва  ноги  его
коснулись почвы, ему показалось, что она проваливается  под  ним,  настолько
склон был крутым и скользким. Все произошло так  быстро  и  неожиданно,  что
старый солдат  даже  не  успел  ничего  понять.  Пока  он  летел  вниз,  ему
мерещилось, что он в седле и пробивается сквозь вражеские полчища.  По  пути
он стукался о каждое дерево и воображал, что это налетают на него пехотинцы.
Наконец, почти врезавшись  в  полуобгоревший  ствол,  он  шлепнулся  посреди
проезжей дороги, и  притом,  к  полному  своему  изумлению,  прямо  к  ногам
собственной супруги. Миссис Холлистер в сопровождении по крайней  мере  двух
десятков любопытных мальчишек поднималась по дороге в гору: одной рукой  она
опиралась на палку, без которой никогда не выходила  из  дому,  а  в  другой
несла  пустой  мешок.  При  виде  подвига   своего   достойного   мужа   она
вознегодовала  -  возмущение  взяло  верх   не   только   над   религиозными
убеждениями, но и над философской натурой почтенной дамы.
   - Что же это такое, сержант! Да, никак, ты отступаешь? - закричала она. -
Неужто я дожила до такого позора, чтобы мой муж удирал от врага -  и  какого
врага! А я-то тут иду и рассказываю мальчуганам об осаде Нью-Йорка и о  том,
как тебя там ранило. И еще о том, каким героем ты себя сегодня  покажешь.  И
что же я вижу? Ты  отступаешь  при  первом  же  выстреле!  Да,  мешок  можно
выбросить: если и будет пожива, так  все  достанется  другим,  а  не  такому
вояке, как ты. Там, в пещере, говорят, полным-полно  золота  и  серебра.  Да
простит мне господь мирские помыслы, но и в  писании  сказано,  что  военная
добыча по справедливости принадлежит победителю.
   - Кто отступает? - с изумлением воскликнул ветеран. - Где  мой  конь?  Он
убит подо мной, и я...
   - Да ты, никак, рехнулся! - прервала его жена, - Откуда  у  тебя  взяться
коню - кто ты такой? Всего-навсего никуда не годный капитан всякого  сброда.
Будь здесь настоящий капитан, ты бы летел в другую сторону!
   Пока достойная чета подобным образом обсуждала происходящие события,  бой
над их головами разгорелся не на шутку. Кожаный Чулок, увидев, что враг его,
как  выразился  бы  Бенджамен,  "идет  на  большой  скорости",  сосредоточил
внимание на правом фланге осаждающих. Силачу  Керби  ничего  не  стоило  бы,
воспользовавшись удобной минутой, взобраться на бастион и отправить двух  ее
защитников вслед за капитаном Холлистером, но  в  эту  минуту  лесоруб  был,
по-видимому, настроен отнюдь не враждебно,  ибо  он  гаркнул  так,  что  его
услышал и весь отступающий левый фланг:
   - Ура! Ай да капитан! Вот это здорово! Гляньте, как  он  разделывается  с
кустарником! Да ему и молодые деревца нипочем - начисто срезает.
   Подобными восклицаниями он подбадривал летевшего  вниз  ветерана  до  тех
пор, пока  наконец,  не  в  силах  больше  сдерживаться,  добродушный  малый
плюхнулся на землю и, от восторга выбивая пятками барабанную дробь, дал волю
веселому смеху.
   Все это время Натти  стоял  в  угрожающей  позе,  направив  ружье  поверх
бастиона и зорко следя за каждым  движением  противника.  Шум,  производимый
Керби, ввел в искушение безмерно  любопытного  Хайрема,  и  тот  неосторожно
выглянул из-за своего укрытия, дабы ознакомиться с ходом боя. Проделано  это
было с величайшей осмотрительностью, но, тщательно прикрывая  фронт,  мистер
Дулитл, что бывает свойственно и командирам получше его, подставил  тыл  под
огонь врага. По своему физическому складу Хайрем Дулитл  принадлежал  к  той
породе людей, которым  природа  при  их  создании  отказала  в  закругленных
линиях. Все в нем было или прямо, или угловато. Но обшивала его портниха,  а
она,  подобно  войсковому  подрядчику,  действовала,  следуя  некоему  своду
правил, сводящих к одной конфигурации все имеющиеся в  природе  человеческие
типы. Поэтому,  как  только  мистер  Дулитл  высунулся,  слегка  согнувшись,
вперед, с другой стороны дерева показались пышные  складки  его  кафтана,  и
Натти мгновенно взял их на прицел. Менее  опытный  человек  стал  бы  целить
именно в эти складки, но Кожаный Чулок отлично знал и мистера Дулитла и  кто
служил  ему  портным,  и  потому,  едва  щелкнул  ружейный  затвор,   Керби,
наблюдавший весь этот эпизод затаив дыхание, увидел,  что  от  бука  отлетел
кусок коры и чуть повыше густых складок взметнулась  пола  кафтана.  Никогда
еще ни одно орудие не могло выпалить с такой  скоростью,  с  какой  выскочил
из-за дерева Хайрем на призыв Натти.
   Ступив с необычайной осторожностью два-три шага и поддерживая одной рукой
пострадавшее место, а другую вытянув вперед, он двинулся затем с  угрожающим
видом к Натти, громко восклицая:
   - Ну, на этот раз ты так легко не отделаешься, дьявол тебя побери совсем!
Я найду на тебя управу, я доберусь и до верховного суда!
   Такие резкие выражения  в  устах  всегда  столь  уравновешенного  сквайра
Дулитла и бесстрашие, с каким  он  шел  прямо  на  ружье  Натти,  сообразив,
вероятно, что оно теперь не заряжено, подняли воинственный дух в  арьергарде
отряда - воины с громким воем дали залп вверх, послав  свои  пули  туда  же,
куда попал и заряд пушечки.  Разгорячившись  от  ими  самими  произведенного
шума, они затем бросились вперед уже с подлинно воинственным пылом, и  Билли
Керби, полагая, что шутка, как она ни забавна, зашла слишком  далеко,  хотел
было уже взобраться на бастион, когда вдруг с другой  его  стороны  появился
судья Темпл.
   - Я требую тишины и порядка! - воскликнул он. - Что я вижу? Тут проливают
кровь и чуть ли не убивают друг  друга!  Неужели  для  того,  чтобы  творить
правосудие, властям необходимо прибегать к  поддержке  всякого  сброда,  как
будто в стране сейчас война и неурядицы!
   - Это вооруженные ополченцы! -  крикнул  шериф  с  отдаленного  утеса.  -
Они...
   - Скажи лучше - вооруженные разбойники. Я требую прекратить все это!
   - Остановитесь! Не надо кровопролития! - раздался голос  с  вершины  Горы
Видения. - Заклинаю вас небом, не стреляйте! Все будет  улажено,  вы  можете
спуститься!
   Изумление заставило всех замереть на месте. Натти, успевший  перезарядить
ружье, спокойно уселся на бревно и опер голову на руки; "легкая инфантерия",
прекратив военные действия, застыла  в  напряженном  ожидании.  В  следующую
минуту с горы сбежал Эдвардс, за ним с  проворством,  удивительным  для  его
возраста, следовал майор Гартман. В одно мгновение они добежали до площадки,
оттуда спустились к пещере и оба в  ней  скрылись.  Все  молчали,  изумленно
глядя им вслед.

Глава 40

   Антонио. Я онемел!
   Бассанио. Ты доктором была - и не узнал я!
   Шекспир,
   "Венецианский купец"

   В течение тех пяти или шести минут, по прошествии которых снова появились
юноша и  майор,  судья  Темпл  и  шериф  вместе  с  большинством  волонтеров
поднялись на площадку, и храбрые воины принялись излагать  друг  другу  свои
предположения  относительно  исхода  дела  и  хвастаться  боевой  доблестью,
проявленной ими в недавнем столкновении. Но вдруг все умолкли: от пещеры шли
Оливер и мистер Гартман. Они несли  человека,  сидевшего  в  грубом  кресле,
застеленном неотделанными  оленьими  шкурами,  которое  тут  же  почтительно
опустили среди собравшихся. Длинные волосы сидевшего  в  кресле  спадали  на
плечи  гладкими  белоснежными  прядями;  одежда,  безукоризненно  чистая   и
опрятная, сшитая  из  материи,  доступной  лишь  людям  наиболее  зажиточных
классов, сильно обветшала и была залатана; обувью старику служили  мокасины,
украшенные самой нарядной отделкой, какую только способны изобрести индейцы.
Черты его лица были строги и полны достоинства,  однако  блуждающий  взгляд,
которым он медленно обвел стоящих вокруг, ничего не выражал:  не  оставалось
сомнения в  том,  что  старец  уже  достиг  тех  лет,  когда  человек  вновь
возвращается к бездумному состоянию дитяти.
   Натти, пришедший следом за теми, кто нес кресло - этот столь  неожиданный
здесь предмет, - остановился неподалеку,  позади  него.  Опершись  о  ружье,
охотник стоял среди своих преследователей, и бесстрашие его показывало,  что
Кожаного Чулка волнует дело гораздо более важное, чем  личная  безопасность.
Майор Гартман встал с непокрытой головой подле старца, и,  казалось,  в  его
глазах, обычно  выражавших  веселость  и  юмор,  сияет  сама  душа.  Эдвардс
непринужденным, любовным жестом положил руку на  поручень  кресла,  хотя  от
волнения сердце у юноши готово было разорваться и он не  мог  произнести  ни
слова.
   Все смотрели на эту картину не отрывая глаз,  но  никто  не  проронил  ни
звука. Но тут старец, вновь обведя всех  своим  бездумным  взглядом,  сделал
попытку приподняться, на  его  увядшем  лице  мелькнула  улыбка,  выражавшая
привычную любезность, и он произнес глухим, дрожащим голосом:
   -  Не  угодно  ли  присесть,  джентльмены?  Прошу  вас.  Совет   начнется
незамедлительно. Все, кто предан нашему всемилостивейшему королю, будут рады
слышать, что колонии по-прежнему остаются, ему верны. Присядьте, прошу  вас,
присядьте, господа. Войска на ночь отправятся на отдых.
   - Это бред безумного, - сказал Мармадьюк. - Кто потрудится мне объяснить,
что все это значит?
   - Нет, сэр, это не  безумие,  -  твердо  произнес  Эдвардс,  -  это  лишь
дряхлая, беспомощная старость, и  нам  предстоит  выяснить,  кто  тут  несет
ответственность.
   - Скажи, сын мой,  джентльмены  останутся  к  обеду?  -  спросил  старец,
обернувшись на голос, который он так хорошо знал  и  любил.  -  Распорядись,
чтобы приготовили обед, достойный офицеров его величества. Ты знаешь, у  нас
всегда к услугам превосходнейшая дичь.
   - Кто этот человек? - быстро спросил Мармадьюк: голос старца  пробудил  в
нем живейший интерес и какие-то догадки.
   - Этот человек, сэр, который, как вы видели, прятался в пещере,  лишенный
всего, что составляет радость нашей жизни, был когда-то другом и  советчиком
тех, кто правил нашей страной, - спокойно ответил  Эдвардс;  голос  его,  по
мере того как он говорил, звучал все громче. -  Этот  человек,  которого  вы
видите теперь слабым и беспомощным, был  когда-то  воином  столь  храбрым  и
неустрашимым, что отважные туземцы дали ему прозвище "Пожиратель Огня". Этот
человек, который не имеет сейчас даже крова над  головой,  когда-то  обладал
огромным состоянием; он был законным владельцем этой самой земли, которая  у
вас под ногами, судья Темпл. Этот человек был отцом...
   - Так,  значит,  это..,  так,  значит,  это  пропавший  без  вести  майор
Эффингем? - вскричал Мармадьюк в глубочайшем волнении.
   - Да, именно пропавший, - ответил юноша, устремляя на судью пронзительный
взгляд.
   - А вы? А вы?.. - продолжал судья, с трудом выговаривая слова.
   - Я его внук.
   Целую минуту длилось глубокое  молчание.  Глаза  всех  были  прикованы  к
говорившим, и даже старый  немец  с  большой  тревогой  ждал,  чем  все  это
кончится. Но вот Мармадьюк, опустивший голову на грудь  -  не  от  стыда,  а
потому, что мысленно возносил благодарность  богу,  -  вновь  поднял  глаза:
крупные слезы катились по его красивому мужественному лицу. Он  горячо  сжал
руку юноше и проговорил:
   - Оливер, прощаю тебе  твою  резкость,  твои  подозрения.  Теперь  я  все
понимаю. Прощаю тебе все, кроме того, что ты позволил престарелому  человеку
обитать в таком неподобающем месте, когда не только  мой  дом,  но  все  мое
состояние в его и твоем распоряжении.
   - Он твердый, как шталь! - воскликнул майор Гартман. -  Я  говорил  тепе,
юнош, што Мармадьюк Темпл - верный друг, он  никогда  не  покидаль  друга  в
нужде.
   - Да, судья Темпл, этот достойный джентльмен сильно поколебал мое  мнение
о вас. Когда выяснилось, что перевезти  моего  деда  обратно,  туда,  откуда
извлекла его преданная любовь старого слуги, невозможно  -  его  бы  тут  же
обнаружили, - я отправился в долину Мохок к одному из его старых  товарищей,
в надежность которого я верил. Он ведь и ваш друг, судья Темпл, и  если  то,
что он говорит, справедливо, и мой отец и я судили о вас неверно...
   - Твой отец действительно погиб на том пакетботе? - спросил  Мармадьюк  с
нежным участием.
   - Да. После нескольких лет бесплодных усилий и жизни  на  очень  скромные
средства он оставил меня в Нова-Скотии и отправился получать компенсацию  за
понесенные убытки, которую  присудили  наконец  британскому  офицерству.  Он
провел в Англии год и возвращался в Галифакс, чтобы занять  там  назначенный
ему правительством пост в Вест-Индии, намереваясь заехать туда, где мой  дед
пребывал с начала и во все время войны, и взять его с собой.
   Но как ты уцелел?  воскликнул  Мармадьюк  с  живейшим  интересом.  Я  был
уверен, что ты погиб вместе с отцом.
   На щеках Эдвардса выступил румянец. Юноша  посматривал  на  недоумевающие
лица волонтеров и молчал. Мармадьюк обернулся к  подошедшему  в  эту  минуту
капитану Холлистеру и сказал:
   Уведите солдат и распустите их по домам; излишнее усердие шерифа  внушило
ему  неверное  представление  о  его  долге.  Доктор  Тодд,  я  буду  весьма
признателен, если вы займетесь раной Хайрема Дулитла, которую тот получил  в
этом неприятном деле. Ричард, ты  окажешь  мне  услугу,  если  распорядишься
прислать сюда карету  Бенджамен,  возвращайся  домой  и  приступай  к  своим
домашним обязанностям Хотя распоряжения  эти  большинству  не  очень-то  при
шлись по душе, подозрение, что  они  и  в  самом  деле  несколько  превысили
границы  законного,  а  даже  привычное  уважение  к  судье  заставили  всех
немедленно подчиниться.
   Когда те, кому надлежало уйти, скрылись из виду и на скале остались  лишь
лица, особо заинтересованные в том, чтобы раскрыть наконец тайну, Мармадьюк,
указывая на майора Эффингема, сказал, обращаясь к его внуку:
   - Не унести ли нам твоего деда под укрытие, пока не прибудет моя карета?
   Нет, сэр, воздух ему полезен, он всегда старался быть под открытым небом,
если при этом не грозила опасность быть обнаруженным  Я  не  знаю,  как  мне
поступить дальше, судья Темпл: должен ли я, могу ли я позволить, чтобы майор
Эффингем стал членом вашей семьи?
   - Ты сам будешь судить об этом, - ответил Мармадьюк. - Твой отец  -  друг
моей юности. Он доверил мне все свое состояние. Когда мы  расставались,  он,
полностью на меня полагаясь, не  пожелал  брать  никаких  расписок,  никаких
документов, подтверждающих передачу мне его имущества, хотя, правду сказать,
для того и не было ни времени, ни подходящих обстоятельств. Ты знал об этом?
   - Несомненно, сэр, - ответил Эдвардс или, как отныне  мы  будем  называть
его, Эффингем.
   - Наши политические взгляды разошлись,  и  мы  решили,  что,  если  здесь
победит революция, я смогу сохранить для него все его состояние,  ибо  никто
не знал о том, что оно принадлежит ему. Если же король удержится, то  такому
лояльному подданному, как полковник Эффингем, нетрудно  будет  вернуть  свое
имущество. Это тебе ясно?
   -  Пока  все  верно  и  правильно,  -  сказал  юноша,  все  еще  сохраняя
недоверчивый вид.
   - Слушай, слушай, мал