была
страшная для Эллен минута. Посмотрев на девочек, хватавшихся в испуге за  ее
одежду,  она  старалась  что-нибудь   припомнить   из   слышанных   когда-то
многочисленных рассказов о женском  героизме,  украшающих  историю  западной
границы. В одном случае какой-то мужчина при поддержке  трех-четырех  женщин
несколько дней успешно отбивался от неприятельского отряда  в  сто  человек,
осаждавшего их блокгауз. В другом женщины одни в  отсутствие  мужчин  сумели
защитить своих детей и все свое имущество; вспомнился и третий случай, когда
одинокая женщина, взятая в плен, перебила спящих  сторожей  и  добыла  таким
путем свободу не только себе, но и всем своим малолетним детям.  Этот  ближе
всех подходил, к ее собственному случаю. С огнем в глазах и на щеках,  Эллен
оглядела свои скудные средства обороны.
   Девочек постарше она поставила  к  рычагам  -  сбрасывать  на  нападающих
камни; самых маленьких, поскольку  им  не  под  силу  было  нести  настоящую
службу,  она  наметила  использовать,  чтобы  создать  у  врага  впечатление
многочисленного гарнизона; а сама она, как всякий  полководец,  намеревалась
руководить боевыми действиями и поддерживать в  войске  бодрость.  Произведя
такую расстановку сил, она ждала первого приступа, стараясь внешне сохранять
спокойствие, чтобы  вселить  уверенность  в  своих  помощниц  -  необходимое
условие успеха.
   Эллен значительно превосходила дочерей Эстер силой  духа,  почерпнутой  в
нравственных качествах, однако двум старшим из них она бесспорно уступала  в
одном важном воинском достоинстве - в пренебрежении  к  опасности.  Выросшие
среди трудностей переселенческой жизни, на  окраинах  цивилизованного  мира,
давно свыкшиеся со всякими опасностями, эти  девочки  обещали  сравниться  с
матерью и удивительным бесстрашием  и  тем  необычным  сочетанием  дурных  и
добрых свойств, которое, когда бы довелось ей действовать на  более  широкой
арене, вероятно, позволило бы жене скваттера оказаться зачисленной в  список
замечательных  женщин  ее  времени.  Эстер  уже   случилось   раз   отстоять
бревенчатый дом Ишмаэла от вторжения индейцев; был и такой случай, когда  ее
не тронули, приняв за убитую, после упорной защиты, которая дала бы ей право
на почетную капитуляцию, имей она дело с более  цивилизованным  противником.
Эти две истории и десятки других в том же  роде  она  не  раз  с  торжеством
рассказывала  в  присутствии  дочерей;  и  теперь  сердца  юных   воительниц
колебались между естественным  страхом  и  честолюбивым  желанием  совершить
что-нибудь достойное детей такой матери. Наконец они  дождались  возможности
так же отличиться!
   Незнакомцы были уже в  пятистах  ярдах  от  скалы.  То  ли  по  природной
осторожности,  то  ли  убоявшись  грозного  вида  двух  защитниц   крепости,
выставивших из-за каменного заграждения дула двух старых мушкетов, пришельцы
остановились в ложбинке, где могли бы  спрятаться  в  густой  траве.  Отсюда
несколько тревожных - а для  Эллен  нескончаемых  -  минут  они  осматривали
крепость.  Потом  один  из  них  двинулся  вперед,  желая,  видимо,   начать
переговоры.
   "Фиби, стреляй!" - "Нет, Хэтти, стреляй ты!"  -  подстрекали  друг  друга
оробевшие, но радостно взволнованные дочки скваттера, когда вмешалась  Эллен
и, быть может, избавила подходившего парламентера от сильного  испуга,  если
не от худшего.
   - Положите мушкеты! - закричала она. - Это доктор Батциус!
   Ее подчиненные повиновались лишь наполовину: они отняли пальцы от курков,
но грозные дула  по-прежнему  смотрели  на  непрошеных  гостей.  Натуралист,
подходивший достаточно осмотрительно, примечая малейшее враждебное  движение
гарнизона, поднял на конце дробовика  белый  платок  и  подошел  к  крепости
настолько близко, чтобы его могли хорошо расслышать.  Тут,  приняв,  как  он
воображал, внушительный и властный вид,  он  рявкнул  так  громко,  что  его
услышали бы и на вдвое большем расстоянии:
   - Внимайте! Именем Конфедерации Соединенных  Суверенных  Штатов  Северной
Америки призываю вас всех подчиниться ее законам!
   - Доктор или нет, а он наш враг, Нелли. Слышишь, слышишь?  Он  говорит  о
законе.
   - Постойте! Дайте мне  послушать,  что  он  скажет!  -  закричала,  почти
задыхаясь, Эллен и отвела дула мушкетов, опять  наведенные  на  отпрянувшего
вестника.
   - Предостерегаю вас и во всеуслышание  заявляю,  -  продолжал  напуганный
доктор, - что я мирный гражданин  вышеназванной  Конфедерации,  или,  говоря
точней, Союза, сторонник общественного договора,  друг  мира  и  порядка.  -
Затем, увидев, что опасность если не вовсе, то на время миновала,  он  снова
задиристо повысил голос:
   - А посему я требую от всех вас подчинения законам.
   - А я-то думала, что  вы  нам  друг,  -  возразила  Эллен,  -  и  что  вы
путешествуете вместе с моим дядей, заключив с ним соглашение...
   - Оно расторгается. Я оказался обманут в самых его предпосылках, а потому
объявляю известный компактум, заключенный между Ишмаэлом Бушем,  скваттером,
с одной  стороны,  и  Овидом  Батциусом,  доктором  медицины,  -  с  другой,
аннулированным и утратившим силу... Нет, нет, дети, быть аннулированным есть
свойство негативное, оно не влечет  за  собою  ни  материального,  ни  иного
ущерба для вашего  достойного  родителя,  так  что  отбросьте  огнестрельное
оружие и внемлите внушению разума. Итак, я объявляю, что договор  нарушен..,
то есть аннулирован.., отменен. Что касается тебя, Нелли, мои чувства к тебе
отнюдь не враждебны; поэтому выслушай, что я имею тебе сказать, не  закрывай
своих ушей, полагая себя в безопасности. Ты знаешь нрав человека, у которого
ты живешь, и ты знаешь, юная девица, как опасно дурное общество.  Расстанься
с сомнительным преимуществом своей позиции и мирно сдай скалу на  волю  тех,
кто  меня  сопровождает,  -  целому  легиону,  юная  девица,  заверяю  тебя,
непобедимому и могучему легиону. А посему едай владение этого преступного  и
бессовестного скваттера... Ах,  дети,  такое  пренебрежение  к  человеческой
жизни ужасно в существах, которые сами лишь совсем  недавно  получили  ее  в
дар! Отведите эти опасные орудия - я молю вас  не  ради  себя,  а  ради  вас
самих! Хетти, разве ты забыла, кто  успокоил  боль,  терзавшую  тебя,  когда
после ночевок на голой земле,  сырой  и  холодной,  ты  получила  воспаление
аурикулярных нервов? А ты, Фиби, неблагодарная, беспамятная Фиби!  Когда  бы
не эта рука, которую ты хочешь навеки поразить параличом, твои верхние резцы
до сих пор причиняли бы тебе страдания  и  муки.  Так  положите  же  оружие,
последуйте совету человека, который был  всегда  вашим  другом!  А  к  тебе,
молодая девица,  -  продолжал  он,  не  сводя,  однако,  зоркого  взгляда  с
мушкетов, которые девочки соблаговолили слегка отвести, - к тебе, девица,  я
обращаюсь с последним и, значит, самым торжественным увещеванием:  я  требую
от тебя сдать эту скалу немедленно и без сопротивления, ибо  так  повелевают
власть, справедливость и... - он хотел сказать "закон",  но,  вспомнив,  что
это одиозное слово может опять рассердить дочек скваттера, вовремя осекся  и
заключил свою тираду менее опасным и более приемлемым словом, - и разум.
   Эти  необычайные  призывы  не  оказали,  однако,  желательного  действия.
Младшие  слушатели  ничего  в  них  не  поняли,  кроме  нескольких   обидных
выражений, отмеченных выше, и на Эллен,  хоть  она  и  лучше  понимала,  что
говорил парламентер, его риторика произвела не больше впечатления, чем на ее
товарок. Когда он полагал, что речь его звучит трогательно и  чувствительно,
умная девушка, несмотря на тайную свою тревогу, едва удерживалась от  смеха,
а к его угрозам она была глуха.
   - Я не все поняла в ваших словах, доктор  Батциус,  -  спокойно  ответила
она, когда он кончил, - но в одном я твердо  уверена:  если  они  меня  учат
обмануть оказанное мне доверие, то лучше бы мне их не слышать. Остерегу вас:
не  пытайтесь  врываться  силой,  потому  что,  как  бы  я  ни  была  к  вам
расположена, меня, как вы видите, окружает гарнизон, который, в случае чего,
расправится и со мной. Вы знаете - или должны бы знать -  нрав  этой  семьи,
так нечего вам шутить в таком деле с кем-либо из ее членов, ни с  женщинами,
ни с детьми.
   -  Я  не  совсем  уж  несведущ  в  человеческой   природе,   -   возразил
естествоиспытатель, благоразумно отступив  немного  от  стойко  до  сих  пор
занимаемой им позиции у самой подошвы скалы.  -  Но  вот  подходит  человек,
который, может быть, лучше меня знает все ее тайные прихоти.
   - Эллен! Эллен Уэйд! - закричал Поль Ховер, который выбежал вперед и стал
бок о бок с Овидом, не выказав и тени боязни, так явно смущавшей доктора.  -
Не думал я, что найду в вас врага!
   -  И  не  найдете,  если  не  будете  меня  просить,  чтобы  я  пошла  на
предательство. Вы знаете, что дядя поручил  свою  семью  моим  заботам,  так
неужто я так грубо обману его доверие - впущу сюда его злейших врагов, чтобы
они перебили его детей и, уж во всяком случае, забрали у него все, на что не
польстились индейцы?
   - Разве я убийца?.. Разве этот старик,  этот  офицер  американских  войск
(траппер и его новый друг уже стояли с ним рядом), -  разве  похожи  они  на
людей, способных на такие преступления?
   - Что же вы хотите от  меня?  -  сказала  Эллен,  ломая  руки  в  тяжелом
сомнении.
   - Зверя! Не больше и  не  меньше,  как  укрываемого  скваттером  опасного
хищного зверя!
   - Благородная девушка, - начал молодой незнакомец, лишь незадолго до того
нашедший себе товарищей в прерии.
   Но он тотчас замолк по властному знаку траппера, шепнувшему ему на ухо:
   - Пусть уж он ведет переговоры. В сердце  девушки  заговорит  природа,  и
тогда мы скорей добьемся нашей цели.
   - Правда выплыла наружу, Эллен, - продолжал Поль, - и мы,  как  пчелу  до
дупла, проследили скваттера в его тайных преступлениях. Мы пришли  исправить
причиненное зло и освободить его узницу. Если сердце у тебя  чистое,  как  я
всегда считал, ты не только не будешь ставить нам палки в колеса, а  и  сама
примкнешь к нашему рою и бросила старика Ишмаэла - пусть живут  в  его  улье
пчелы одного с ним корня.
   - Я дала святую клятву...
   - Договор, заключенный по  неведению  или  по  жестокому  принуждению,  в
глазах каждого моралиста является недействительным! - провозгласил доктор.
   - Тише, тише! - опять зашептал траппер. - Юноша сам с ней столкуется.
   - Я поклялась всеми святыми, всем, что люди чтут на земле, в том числе  и
ваши моралисты, - продолжала Эллен, - никому не открывать, что  заключено  в
палатке, и не помогать побегу узницы.  Мы  с  ней  обе  поклялись  нерушимой
страшной клятвой; этой клятвой мы, может быть, откупились от смерти. Правда,
вы не с нашей помощью проникли в тайну, но все же я не  знаю,  позволяет  ли
мне совесть хотя бы оставаться в стороне, пока  вы  вот  так  ломитесь,  как
враги, в жилище моего дяди.
   - Я берусь, - горячо вмешался  натуралист,  -  неопровержимо  доказать  с
ссылкой на Пэйли,  Беркли  и  на  бессмертного  Бинкерсхука,  что  если  при
заключении договора одна из сторон, будь то государство  или  частное  лицо,
находилась под давлением, то оный договор...
   - Вы только выведете девушку  из  терпения  своими  бранными  словами,  -
сказал осмотрительный траппер, - тогда как у него,  если  предоставить  дело
человеческим чувствам, она станет кроткой, как лань. Нет, вы, как и  сам  я,
мало знакомы с природой добрых побуждений!
   - Значит, ты дала только эту  единственную  клятву,  Эллен?  -  продолжал
Поль, и в голосе веселого, беспечного бортника прозвучали укор и  печаль.  -
Больше ты ни в чем не клялась? Разве  слова,  подсказанные  скваттером,  для
тебя как мед во рту, а все другие твои обещания - как пустые соты?
   Бледность, покрывшая было всегда веселое лицо Эллен, исчезла  под  жарким
румянцем, ясно видным даже на таком далеком расстоянии. Девушка  боролась  с
собой, как  будто  силясь  сдержать  раздражение;  потом  ответила  со  всей
свойственной ей горячностью:
   - Не понимаю, по какому праву меня  спрашивают  о  клятвах  и  обещаниях,
которые могут касаться только той, которая их дала, если она в  самом  деле,
как  вы  намекаете,  связала  себя  словом!  Я  обрываю  всякий  разговор  с
человеком, который так много о себе возомнил и считается  только  со  своими
желаниями.
   - Вот, старый траппер, ты слышал? - сказал простосердечный бортник, круто
повернувшись к своему седому другу. - Ничтожное  насекомое,  скромнейшая  из
тварей небесных, взяв свой взяток, прямо и честно летит к улью или гнезду, а
женский ум!.. Его пути ветвисты, как разлапый  дуб,  и  кривей,  чем  изгибы
Миссисипи!
   - Нет,  дитя  мое,  нет,  -  молвил  траппер,  простодушно  вступаясь  за
обиженного Поля. - Ты должна принять  в  соображение,  что  молодой  человек
опрометчив и не любит долго  раздумывать.  А  обещание  есть  обещание.  Его
нельзя отбросить и забыть, как рога и копыта буйвола.
   -  Спасибо,  что  напомнили  мне  о  моей  клятве,  -  сказала  все   еще
раздраженная Эллен и прикусила с досады свою хорошенькую нижнюю губку.  -  Я
ведь забывчивая!
   - Эх! Вот и проснулась в ней женская природа, - сказал старик и  в  явном
разочаровании покачал головой. - Только проявляется она в обратном духе.
   - Эллен! - закричал молодой незнакомец, до сих пор державшийся молчаливым
слушателем переговоров. - Раз все вас называют Эллен...
   - Не только "Эллен". Называют меня, как ни странно, и  по  фамилии  моего
отца.
   - Зовите ее Нелли Уэйд, - буркнул Поль, - это ее законное имя, и, по мне,
пусть оно остается при ней навсегда!
   - Я должен был добавить "Уэйд", - сказал молодой капитан. - Вы убедитесь,
что, хотя я сам не связан клятвой, я, во всяком случае, умею уважать клятвы,
данные другими. Вы сами свидетельница, что я говорю тихо, а ведь  я  уверен,
что стоило бы мне позвать, мой зов  был  бы  услышан  и  принес  бы  кому-то
бесконечную радость. Позвольте же мне одному подняться на скалу. Обещаю вам,
что сполна возмещу вашему родственнику весь убыток, какой он может понести.
   Эллен почти  сдалась,  но,  глянув  на  Поля,  который  стоял,  горделиво
опершись на  ружье,  и  с  видом  полного  безразличия  насвистывал  песенку
лодочников, она вовремя опомнилась и сказала:
   - Дядя, уходя с сыновьями на охоту, назначил меня на  скале  комендантом.
Комендантом я и останусь, пока он не вернется и не освободит  меня  от  этой
обязанности.
   -  Мы  теряем  невозвратимое  время  и  упускаем  возможность,   которая,
вероятнее всего, не представится нам вторично, - решительно сказал офицер. -
Солнце уже клонится к закату, и с минуты на минуту скваттер  со  всем  своим
диким племенем может вернуться на ночлег в свой лагерь.
   Доктор  Батциус  боязливо  поглядел  через  плечо   и   снова   отважился
заговорить:
   - Совершенство  как  в  животном  организме,  так  и  в  мире  интеллекта
достигается не иначе,  как  в  зрелости.  Размышление  -  мать  мудрости,  а
мудрость - мать успеха. Я предлагаю удалиться  на  приличное  расстояние  от
этой неприступной позиции и там держать совет о том, не начать ли  нам  -  и
какими путями - правильную осаду;  или,  возможно,  мы  предпочтем,  отложив
осаду до более благоприятной поры, обеспечить  себе  помощь  вспомогательных
войск из обитаемых областей и  тем  самым  оградить  достоинство  закона  от
опасности его ниспровержения.
   - Штурм предпочтительней, - ответил с  улыбкой  офицер,  смерив  взглядом
высоту подъема и оценив его трудность. - В худшем случае  нас  ждет  перелом
руки или шишка на лбу.
   - Валяй! - рявкнул бортник, рванувшись вперед, и с одного прыжка оказался
вне достижения для пуль под нависшим краем выступа, на  котором  разместился
гарнизон. - Теперь показывайте, на что вы способны, дьяволята, у вас секунда
сроку, чтобы нам навредить.
   - Поль, Поль, сумасшедший! - кричала Эллен. - Еще шаг, и  глыбы  придавят
тебя. Они висят на волоске, и девочки уже готовы их столкнуть!
   - Так отгони от улья окаянный рой! Я все равно взберусь на утес, хотя  бы
его сплошь покрывали шершни.
   - Пусть она только сунется к нам! -  усмехнулась  старшая  из  девочек  и
потрясла мушкетом так решительно, что в пору бы  ее  бесстрашной  матери.  -
Знаем мы тебя, Нелли Уэйд, ты в душе заодно с законниками;  осмелься  только
подойти на полшага  ближе,  и  тебя  накажут,  как  наказывают  на  границе.
Подсуньте-ка здесь еще один кол, девочки!  Живо!  Посмотрю  я  на  человека,
который посмеет подняться в лагерь Ишмаэла Буша, не спросив позволения у его
детей!
   - Ни с места, Поль! Держитесь под скалой, или вас убьют!
   Эллен умолкла: то же нежданное видение, которое  накануне  вызвало  такой
переполох, показавшись здесь же, на краю уступа, явилось и сейчас их взорам.
   - Именем создателя заклинаю  вас,  остановитесь!  Все  остановитесь!  Вы,
подвергающие себя безрассудному риску, и вы, девочки, готовые отнять у людей
то, чего не сможете вернуть! - сказал голос с легким  иностранным  акцентом,
при звуке которого все устремили глаза на вершину скалы.
   - Инес! - закричал офицер. - Неужели я вновь тебя вижу?  Теперь  ты  моя,
хотя бы  тысяча  дьяволов  охраняла  эту  скалу.  Подвиньтесь,  мой  храбрый
товарищ, дайте дорогу другому!
   При неожиданном появлении пленницы гарнизон цитадели на миг оцепенел. При
достаточной выдержке это  было  бы  быстро  исправлено,  но,  услышав  голос
Мидлтона, Фиби сгоряча разрядила по незнакомке свой  мушкет,  едва  ли  ясно
сознавая, в кого стреляет - в человека из плоти и крови или в существо иного
мира. Эллен с криком ужаса бросилась в палатку вслед за своей  подругой,  не
зная, ранена та или только напугана.
   Пока разыгрывалась эта опасная интермедия, снизу отчетливо доносился  шум
решительного  штурма.  Поль,   воспользовавшись   замешательством   наверху,
продвинулся дальше, а место под выступом освободил для Мидлтона.  Следом  за
Мидлтоном кинулся  натуралист,  который  был  так  ошарашен  выстрелом,  что
подскочил к самой скале, инстинктивно ища прикрытия. Только траппер  остался
на прежнем месте невозмутимым, но внимательным  наблюдателем  происходящего.
Однако, не принимая прямого участия  в  военных  действиях,  старик  все  же
оказывал  штурмующим  существенную  помощь.   Удобная   позиция   дала   ему
возможность предупреждать друзей о каждом движении неприятеля, грозившего им
сверху гибелью, и указывать им, как продвигаться дальше.
   Между тем Фиби и Хетти показали, что они не только но крови, но и по духу
истинные  дочери  неустрашимой  Эстер.  С  той  минуты,  как  Эллен   и   ее
таинственная подруга исчезли в палатке, девочки все свое внимание  перенесли
на двух более мужественных и бесспорно более опасных противников, которые  к
этому времени  успели  скрыться  среди  выступов  на  склоне.  Поль  грозным
голосом, желая вселить ужас в юные сердца, снова и снова предлагал  девочкам
сдаться, но  они  не  слушали  его,  как  не  слушали  и  призывов  траппера
прекратить сопротивление, которое могло оказаться для них роковым, не  давая
притом хотя бы  слабой  надежды  на  успех.  Подбадривая  друг  дружку,  они
подкатили  тяжелые  глыбы  ближе  к  краю,  приготовили   для   немедленного
использования камни полегче и выставили вперед дула мушкетов с  деловитостью
и хладнокровием испытанных бойцов.
   - За выступ! Не высовываться! - говорил траппер, указывая Полю,  как  ему
продолжать  подъем.  -  Ногу  к  ноге,  мальчик...  Ага!  Видишь,   не   зря
поостерегся! Задень этот камень твою  ступню,  пчелы  без  опаски  могли  бы
летать над прерией. А ты, тезка моего друга, Ункас по имени и по духу,  если
ты так же быстр, как Легконогий Олень, делай  смелый  прыжок  вправо,  и  ты
безопасно продвинешься на двадцать футов. За куст не хватайся, нельзя  -  он
обманет, не выдержит!.. Ага! Сумел!.. Сделал точно и  смело!..  Теперь  ваша
очередь, мой друг, иск