спомнила, как его зовут. Мекессер. Иедия  Мекессер,  геммериец.
Она узнала его еще в Рокаине.
   Филин сгорбился, резко махнул рукой и шестиконечная звезда  взвыла  в
воздухе и глубоко врезалась в  лицо  Мекессера  между  глазом  и  носом.
Мекессер даже не крикнул, только начал сильно и спазматически  дергаться
в руках Харшейма и Бригдена. Дергался он  долго,  а  зубы  выставил  так
по-звериному, что все отвернулись. Все, кроме Филина.
   - Вырви из него мой Орион, Оль,  -  приказал  Стефан  Скеллен,  когда
наконец труп бессильно повис в державших его руках. -  И  закопайте  эту
падаль вместе с той другой падлой, с тем гермафродитом. Чтобы  следа  от
паршивых предателей не осталось.
   Неожиданно завыл ветер, налетели тучи, и сразу стало темно.
 
*** 
 
   Часовые перекликались  на  стенах  цитадели,  храпели  дуэтом  сестры
Скарра, Петюх громко отливал в пустую парашу. Веда натянула  одеяло  под
подбородок.  Вспоминала.  "Они  не   догнали   девушку.   Она   исчезла.
Просто-напросто исчезла.
   Бореас Мун - невероятно! - потерял след вороной кобылы через каких-то
три мили. Неожиданно, без предупреждения, сделалось темно, вихрь пригнул
деревья почти до земли. Хлынул дождь, загремел гром, засверкали молнии.
   Бонарт не успокоился. Вернулся в Говорог. Орали друг  на  друга  все:
Бонарт,  Филин,  Риенс  и  тот  четвертый,  загадочный,  нечеловеческий,
скрипящий голос. Потом подняли на седла всю ганзу,  кроме  тех,  которые
вроде меня не  в  состоянии  были  ехать.  Созвали  кметов  с  факелами,
помчались в леса. Вернулись поутру.
   Ни с чем. Если не считать ярости, горевшей  в  глазах.  Разговоры,  -
вспоминала Веда, - начались  лишь  через  несколько  дней.  Вначале  все
слишком боялись Филина и Бонарта, которые так бесились, что  лучше  было
не попадаться им  па  глаза.  За  какое-то  неловкое  словцо  даже  Берт
Бригден, офицер, получил рукоятью нагайки по лбу.
   Но потом разговоры пошли о том, что  творилось  во  время  погони.  О
маленьком соломенном единороге из  часовенки,  который  вдруг  вырос  до
размеров дракона и напугал коней так,  что  седоки  свалились  с  седел,
чудом не переломав шеи. О  мчащейся  по  небу  кавалькаде  огненноглазых
призраков на конских скелетах,  которых  вел  страшенный  король-скелет,
приказывавший своим слугам-упырям затирать  следы  копыт  черной  кобылы
рваными плащами. Об ужасном хоре козодоев, орущих "Лиик'йорр,  лиик'йоор
из крови". О наводящем ужас вое призрачной беанн`ши, вестницы смерти.
   Ветер, дождь, тучи, кусты и  деревья  фантастических  форм,  вдобавок
страх, у которого глаза велики, разъяснял  Бореас  Мун,  побывавший  там
лично. Вот и все объяснение. А козодои? Ну  что,  козодои  как  козодои,
эти, добавлял он, завсегда кричат.
   А тропа, следы копыт, которые вдруг исчезают, словно лошадь в  небеса
улетела?
   Лицо Бореаса Муна, следопыта, умеющего выследить  рыбу  в  воде,  при
таком вопросе становилось унылым. Ветер, отвечал он, ветер засыпал следы
песком и листьями. Другого объяснения нет.
   Некоторые даже верили, - вспоминала Веда, - некоторые даже  поверили,
что все это были естественные явления либо миражи. И даже  смеялись  над
ними.
   Но смеяться перестали. После Дун Дара. После Дун Дара уже не  смеялся
никто".
 
*** 
 
   Когда он ее увидел, то невольно попятился, втянув воздух. Она смешала
гусиный смалец с печной сажей и получившейся  густой  краской  зачернила
глазные впадины и веки, растянув их длинными линиями  до  самых  ушей  и
висков. Выглядела она не хуже дьявола.
   - От четвертого островка на высокий лес, самым краем, - повторил  он.
- Потом вдоль реки до трех усохших деревьев, от них  грабами  по  болоту
напрямик на запад. Как появятся сосны, поезжай краем и  считай  просеки.
Свернешь в девятую и потом уж не сворачивай никуда. Потом будет  поселок
Дун Дар, с его северной стороны - выселки. Несколько халуп. А  за  ними,
на развилке, корчма. - Запомнила. Не беспокойся.
   - Особенно осторожной будь на излучинах реки. Остерегайся  мест,  где
камыши реже. Мест, поросших горецом. А если все-таки еще до сосняка тебя
застанут сумерки, остановись и пережди до утра. Ни в коем случае не езди
по болотам ночью. Уже почти новолуние, к тому же тучи... - Знаю.
   - Теперь относительно Страны Озер... Направляйся на север через горы.
Избегай главных трактов, там всегда полно солдат.  Когда  доберешься  до
реки, большой реки,  которая  называется  Сильта,  -  это  будет  больше
половины пути. - Знаю. У меня есть карта, которую ты начертил. - Ах  да,
конечно.
   Цири в который раз проверила упряжь и вьюки.  Механически.  Не  зная,
что сказать. Оттягивая то, что наконец сказать следовало.
   - Мне приятно было принимать тебя здесь, - опередил он.  -  Серьезно.
Прощай, ведьмачка. - Прощай, отшельник. Благодарю тебя за все.  Она  уже
была в седле, уже приготовилась  тронуть  Кэльпи,  когда  он  подошел  и
схватил ее за руку. - Цири,  останься,  пережди  зиму...  -  К  озеру  я
доберусь до морозов. А потом, если все будет так, как ты сказал, то  уже
ни тракты, ни морозы не будут иметь значения. Я возвращусь телепортом на
Танедд. В школу в  Аретузе.  К  госпоже  Рите...  Как  давно  это  было,
Высогота. Как давно...
   - Башня Ласточки - легенда. По мне, это всего лишь легенда.
   - Я тоже всего лишь легенда, - сказала она с горечью. -  С  рождения.
Zireael, Ласточка, дитя-неожиданность. Избранница. Дитя  Предназначения.
Дитя Старшей Крови. Я еду, Высогота. Будь здоров. - Будь здорова, Цири.
 
*** 
 
   Корчма на развилке за выселками была пуста. Киприан Фрипп  Младший  и
три его дружка запретили входить местным жителям и прогоняли приезжих. А
сами пиршествовали и пили целыми днями  напролет,  высиживая  в  мрачном
кабаке, смердящем  так,  как  обычно  смердит  корчма  зимой,  когда  не
отворяют  ни  окон,  ни  дверей,  -  кошками,  мышами,  потом,  онучами,
сосняком, жиром, чем-то горелым и мокрой сохнущей одеждой.
   - Собачья доля,  -  повторил,  пожалуй,  в  сотый  раз  Юз  Ианновиц,
геммериец, махнув рукой прислуживавшим девкам, чтобы те принесли  водки.
- Чтоб перекрутило этого Филю! В такой  паршивой  дыре  заставил  портки
просиживать! Уж лучше б по лесам с патрулями ездить!
   - Дурак, - ответствовал Деде Варгас. - На дворе чертовский зяб.  Нет,
уж лучше в тепле. Да с девкой!
   Он с размаху шлепнул девушку по ягодицам. Девушка пискнула, не  очень
убедительно и с явно  видимым  равнодушием.  Правду  сказать,  глуповата
была. Работа в корчме научила ее только тому,  что,  когда  шлепают  или
щиплют, надобно пищать.
   Киприан Фрипп и его компания взялись за обеих девок на другой же день
по приезде. Корчмарь боялся слова молвить, а  девки  были  не  настолько
резвы, чтобы думать о протестах. Жизнь уже успела научить их, что  ежели
девка протестует, то ее бьют. Потому разумней погодить, пока "желателям"
наскучит.
   - Энта Фалька,  -  притомившийся  Риспат  Ля  Пуант  завел  очередной
стандартный разговор поднадоевших вечерних бесед,  -  сгинула  где-то  в
лесах, говорю вам. Я  видал,  как  тогда  ее  Скеллен  Орионом  в  морду
секанул, как из ее кровушка фонтаном рвалася! Из этого, говорю вам,  она
очухаться не могла!
   -  Филя  промахнулся,  -  заявил  Юз  Ианновиц.  -   Едва   скользнул
орионом-то.  Морду,  верно,  недурственно  ей  разделал,  сам  видел.  А
помешало это девке перескочить через ворота? А? Свалилась она с коня? А?
Аккурат! А ворота я опосля измерил: семь футов и два дюйма,  тютелька  в
тютельку. Ну и что? Прыгнула! Да еще как! Промеж  седла  и  жопы  лезвие
ножа не воткнешь!
   - Кровь из ее лилась, как из ведра, - возразил  Риспат  Ля  Пуант.  -
Ехала, говорю вам, ехала, а опосля свалилась и подохла в какой-нито яме,
волки и птицы падаль сожрали,  куницы  докончили,  а  муравцы  дочистили
следы. Конец, deireadh!  Стал-быть,  мы  тута,  говорю  вам,  понапрасну
портки просиживаем и денежки пропиваем. К тому ж лафы никакой не видать!
   - Не могет так быть,  чтобы  опосля  трупа  ни  следу,  ни  знаку  не
осталось, - убежденно проговорил Деде Варгас.  -  Завсегда  чегой-то  да
остается: череп, таз, кость какая потолще. Риенс, тот чаровник,  остатки
Фалькины наконец отыщет. Вот тогда будет делу конец.
   - И может, тогда нас в таки места погонют, что  с  любовию  тепершнее
безделье и паршивый этот хлев вспомним. - Киприан Фрипп  Младший  окинул
утомленным взглядом стены корчмы, на которых знал уже  каждый  гвоздь  и
каждый подтек. - И эту водяру паскудную. И этих вона  двух,  от  которых
луком несет, а когда их прочищаешь, то  лежат  ровно  телки,  в  потолок
зыркают и в зубах ковыряют.
   - Все лучше, чем скукотища эта, -  проговорил  Юз  Ианновиц.  -  Выть
хоцца! Давайте сотворим хоть чего-то! Что угодно! Деревню  подпалим  или
еще чего сделаем?
   Скрипнула дверь. Звук был такой необычный, что все четверо  сорвались
с мест.
   - Вон! - зарычал Деде Варгас. - Выметайся отседова,  дед!  Попрошайка
хренов! Вонючка! Пшел во двор! Ну!
   -  Оставь,  -  махнул  рукой  утомленный  Фрипп.  -   Видишь,   дудку
вытягивает. Небось нищенствует, видать, старый  солдат,  что  дудкой  да
пением по постоялым дворам промышляется. На дворе слякоть и  зяб.  Пусть
посидит...
   - Только подальше от нас. - Юз Ианновиц указал деду, где  тому  можно
сесть. - Нито нас воши  зажрут.  Отседова  видать,  какие  по  ему  быки
ползают. Подумать можно - не воши, а черепахи.
   - Дай ему, - скомандовал Фрипп Младший, - какой-нито жратвы,  хозяин.
А нам водяры!
   Дед стащил с головы огромный валяный колпак  и  уважительно  разогнал
вокруг себя вонь.
   - Благодарствуйте, благородники, - промямлил он. - Ноне ведь сочевник
Саовипы, праздник. В праздник негоже никого гонять, чтоб под дождем  мок
и мерз. В праздник годится почествовать...
   - Верно, - хлопнул себя по лбу Риспат  Ля  Пуант.  -  И  верно,  ведь
сочевник Саовины нынче! Конец октября!
   - Ночь чар. - Дед отхлебнул принесенного ему  жидкого  супа.  -  Ночь
духов и страхов!
   - Ого! - сказал Юз Ианновиц. -  Дедок-то,  гляньте,  сейчас  нас  тут
нищенской повестью порадует!
   - Пусть радует, - зевнул Деде Варгас. - Все лучше, чем нуда эта!
   - Саовина, - повторил загрустевший Киприан Фринп Младший. -  Уж  пять
недель после Говорога. И две  -  как  здесь  сидим.  Битых  две  недели!
Саовина, ха!
   - Ночь чудес. - Дед облизнул ложку, пальцами  выбрал  что-то  со  дна
миски и сшамкал. - Ночь страхов и чар!
   - Ну, не говорил я? - ощерился Юз Ианновиц. - Будет дедовская сказка!
Дед выпрямился, почесался и  икнул.  -  Сочевник  Саовины,  -  начал  он
напыщенно, - последняя ночь перед  ноябрьским  новолунием,  у  эльфов  -
последняя ночь старого года. Когда новый день наступит, то это у  эльфов
уже новый год. И тут у эльфов есть обычай, чтоб в ночь Саовины все  огни
в доме и окрест от одной щепы смолистой зажечь, а остаток щепы  спрятать
как следует, аж до мая, и той же самою  огонь  Беллетэйна  распалить,  в
новолуние. Тогда будет везенье и даренье.  Так  не  токмо  эльфы,  но  и
такоже наши некоторые делают. Чтобы от духов злых ухраниться...
   - Духов, - фыркнул Юз. - Послушайте только, что этот старпер болтает!
   - Это ночь Саовины! - продолжал дед торжественным тоном.  -  В  такую
ночь духи ходят по земле! Души покойных стучат  в  окна,  впустите  нас,
впустите. Тогда им надобно меду дать и каши и все это водкой окропить...
   - Водкой-то я себе самому  предпочитаю  горло  кропить,  -  захохотал
Риспат Ля Пуант. - А твои духи, старик, могут меня вот сюда поцеловать!
   - Ох, милсдарь, не шуткуйте над  духами,  мстивые  они  ибо!  Сегодня
сочевник Саовины, ночь страхов и чар. Наставьте уши, слышите, как вокруг
шуршит и постукивает? Это мертвые приходят с того света, хотят вкрасться
в дом, чтобы отогреться при огне и сыто поесть. Там, по  голым  полям  и
облысевшим лесам,  гуляет  ветер  и  заморозь.  Заблудшие  души  зябнут,
тянутся к жилью, где тепло и огонь. Тут не след забыть им выставить  еды
в мисочке на порог или где на гумне, потому как если там мертвецы ничего
не сыщут, то по полночи сами в халупу войдут, чтобы пошукать...
   - О Господи, помилуй! -  громко  шепнула  одна  из  девок  и  тут  же
пискнула, потому что Фрипп ущипнул ее в ягодицу.
   - Недурная повестушка, - сказал он. - Но до совсем доброй ей  далеко!
Налей-ка, хозяин, старику  кружку  пивка  теплого  для  сугреву!  Может,
добрую расскажет! Добрую повесть о духах, парни, вы по тому узнаете, что
заслушавшихся девок можно как следует ущипнуть, они и не заметят!
   Мужчины  захохотали,  послышался  писк  обеих  девушек,  на   которых
проверялось качество повествования. Дед отхлебнул теплого  пива,  громко
шмыгая носом и отрыгиваясь.
   - Гляди мне не упейся да не усни! - грозно предостерег Деде Варгас. -
Не задаром тебя поим! Давай говори, пой, на дуде играй!  Веселье  должно
быть.
   Дед раскрыл рот, в котором одинокий зуб белел словно верстовой  столб
среди темной степи.
   - Так это ж, милсдарь, Саовина! Какая  тут  музыка,  какая  игра?  Не
можно. Музыка для Саовины - это вон тот за  окном  ветер.  Это  оборотни
воют и вомперы, мамуны стонут и стенают, гули зубами скрежещут! Беанн'ши
скулит и кричит, а кто тот крик услышит,  тому,  это  уж  точно,  скорая
смерть писана. Все злые духи покидают  свои  укрытия,  ведьмы  летят  на
последний  их  предзимний  шабаш!  Саовина  -  ночь  страхов,  чудес   и
волшебства! В лес не ходить, потому как леший загрызет! Через жальник не
ходить, потому как мертвяк уцепит! Вообще лучше из хаты не  выходить,  а
для  верности  в  порог  вбить  новый  нож  железный,  над  таковым  зло
переступить не осмелится.  Бабам  же  надобно  особливо  детей  стеречь,
потому так в ночь Саовины дитятю может русалка либо слезливица  скрасть,
а обмерзлого найденыша подкинуть. А которая баба  на  сносях,  та  пусть
лучше не  выходит  на  двор,  потому  как  ночница  может  плод  в  лоне
попортить! Заместо ребенка родится  упырь  с  железными  зубами...  -  О
Господи!
   - С железными зубами! Для почину матери грудь отгрызет.  Потом  руки.
Лицо обгладывает... Ух, чтой-то я оголодал...
   - Возьми кость, на ней еще осталось  малость  мяса.  Старичкам  много
есть не здорово, запор может сделаться и - конец, ха-ха! А, хрен с  ним,
принеси ему еще пива, девка. Ну, старый, давай о духах еще!
   - Саовина, милостивые государи мои, для упырей последняя ночь,  чтобы
посвоевольпичать. Позже заморозь силы у них отбирает, потому  собираются
оне в Бездне, под землей, откуда уж цельную зиму носа не  кажут.  Потому
от Саовипы и до февраля, до праздника Имбаэлк, до Почкования,  значицца,
самое лучшее время для походов в места  волшебные,  чтобы  сокровищ  там
искать. Ежели  в  теплый  час,  для  примеру,  в  негодяйщиковой  могиле
копаться, то  выскочит  оттедова  негодяйщик  разозленный  и  копальщика
сожрет. А от Саовины до Имбаэлка - копай и греби,  сколь  сил  достанет,
негодяйщик, ровно старый медведь, крепко спит! - Во наплел, старый хрыч!
   - Правду я говорю, милсдарь. Да, да. Чародейская это  ночь,  Саовина,
страшная, но одновременно и наилучшая для ворожбы и  предвещаний  всяких
разных. В таку ночь гадать надо и по костям ворожить, и по  руке,  и  по
белому петуху, и по луковице, и по сыру, и по кроличьей  требухе,  и  по
дохлому нетопырю... - Тьфу на тебя!
   - Ночь Саовины - ночь страха и упырей... Лучше по домам сидеть.  Всей
родней... У огня...
   - Всей родней, говоришь? - повторил Киприан Фрипп,  неожиданно  хищно
ощерившись на дружков. - Всей,  значит,  родней,  чуете?  Вместе  с  той
бабой, которая вот уж неделю от нас хитро по каким-то камышам клюется!
   - Кузнечиха!  -  тут  же  сообразил  Юз  Иованновиц.  -  Златоволосая
красотка! Ну у тебя башка, Фрипп! Сегодня можно ее в  халупе  придыбать!
Ну, парни! Налетим на кузнечихин домишко?
   - У-у-У, да хоть сейчас. - Деде Варгас крепко потянулся. -  Прям  как
вот  вас  вижу  кузнечиху  эту,  через  деревню  идущую,  ейные   сиськи
подпрыгивающие, ейный задок вертлявый... Надо было ее тогда сразу брать,
не ждать, да вот Дакре Силифант, дурной служака... Но  нонче  нет  здеся
Силифанта, а кузнечиха в хате! Ждет!
   - Разделали мы уже  в  здешней  дыре  солтыса  чеканом,  -  скривился
Риспат. - Разделали хама, который ему на помощь пер. Нам что,  мертвяков
мало? Кузнец и сын его - парни что твои дубы. Страхом  их  не  возьмешь.
Надо их будет...
   - Покалечить, - спокойно докончил Фрипп. - Только малость покалечить,
ничего боле. Кончайте пиво, собираемся и - в село. Устроим себе Саовину!
Натянем кожухи шерстью наверх, рычать станем и орать, хамы подумают, это
дьяволы либо кобольды.
   -  Ага.  Затащим  кузнечиху  сюда,  па  квартеру,   или   позабавимся
по-нашему, по-геммерски, у семейки на глазах?
   - Одно другому не мешает. - Фрипп  Младший  выглянул  в  ночь  сквозь
оконную пленку. - Ну и вьюга зачалась, мать-перемать! Аж тополя клонит!
   - О-хо-хо!  -  вздохнул  по-над  кружкой  старик.  -  Это  не  ветер,
милостивцы, не вьюга это! Это чаровницы мчатся - одни верхом на  метлах,
другие в ступах, следы за собой метлами заметают. Не ведомо, когда такая
человеку в лесу дорогу перекроет и от  заду  зайдет,  не  ведомо,  когда
нападет! А зубы-то  у  нее  -  во-о-она  какие!  -  Детишек  тебе,  дед,
чаровницами пугать...
   - Не скажите, господа, в недобрый час! Потому как я  еще  вам  скажу,
что самые страшные ведьмы - это ведьмовского сословия графини и княгини,
о-хо-хо, так те не на метлах, не на кочергах, не в  ступах  ездиют!  Эти
галопируют на своих черных котах! - Хе-хе, хе-хе!
   - Истинно говорю! Потому как в сочевник Саовины, в  эту  единственную
ночь в году, коты ведьмовы оборачиваются черными как смоль  кобылами.  И
беда тому, кто в такую тьму тьмущую услышит стук копыт и  увидит  ведьму
на вороной кобыле. Кто с такой ведьмой встренется,  не  избежит  смерти.
Завертит им ведьма как вьюга листьями, унесет на тот свет!
   - Ладно. Когда вернемся - докончишь. Да получше чего-нибудь .придумай
и дудку наладь. Вернемся, будет  тут  гулянка!  Будем  плясати  и  девку
Кузнецову лапать... В чем дело, Риспат?
   Риспат Ля Пуант, вышедший на двор облегчить пузырь,  вернулся  бегом,
лицо у него было белее  снега.  Он  бурно  жестикулировал,  указывая  на
дверь. Заговорить не успел, да и нужды в том не было.  Во  дворе  громко
заржал конь.
   - Вороная кобыла, - проговорил Фрипп, чуть не  прилепившись  лицом  к
окну. - Та самая вороная кобыла. Это она. - Чаровница? - Фалька, дурень!
   - Это ее дух! - Риспат резко втянул  воздух.  -  Привидение!  Она  не
могла выжить! Умерла и возвращается упырем. В ночь Саовины...
   - Приидет ночью, как траур  черной,  -  забормотал  дед,  прижимая  к
животу пустую  кружку.  -  А  кто  с  ней  встренется,  тому  смерти  не
миновать...
   - Оружие! Хватай оружие! -  лихорадочно  крикнул  Фрипп.  -  Быстрее!
Дверь обставить с  обеих  сторон!  Не  понимаете?  Посчастливилось  нам!
Фалька не знает о нас, заехала обогреться,  мороз  и  голод  выгнали  из
укрытия! Прямиком нам  в  руки!  Филин  и  Риенс  золотом  нас  обсыпят!
Хватайте оружие...
   Скрипнула дверь.
   Дед сгорбился над крышкой стола, прищурился. Он  видел  плохо.  Глаза
были старые, попорченные глаукомой и хроническим  воспалением  спаек.  К
тому же в корчме  было  мрачно  и  дымно.  Поэтому  дед  едва  разглядел
вошедшую в избу из сеней худенькую  фигурку  в  курточке  из  ондатровых
шкурок, капюшоне и шарфе, заслоняющих лицо. Однако слух  у  старика  был
хороший. Он слышал тихий вскрик одной из прислужниц, стук  сабо  другой,
тихое ругательство корчмаря. Слышал  скрип  мечей  в  ножнах.  И  тихий,
злобный голос Киприана Фриппа:
   - Поймали мы тебя, Фалька! Небось не ожидала нас здесь увидеть?
   - Ожидала, - услышал дед. И вздрогнул при звуке этого голоса.
   Он  увидел  движение  щуплой  фигурки.   И   услышал   вздох   ужаса.
Приглушенный крик одной из девок. О