азом  прекрасный  пол
оказался в большинстве, и к тому же вскоре выяснилось, что точка  зрения
сестер Скарра на равноправие  почти  совпадает  с  Петюховой,  только  с
точностью до наоборот, если  говорить  о  предначертанных  полам  ролях.
Младшая Скарра хищно поглядывала на мужчину и  изрекала  недвусмысленные
замечания, а старшая хохотала, потирая руки. Эффект был таков, что Петюх
спал с табуреткой в руках, которой в случае  чего  намеревался  защищать
свою честь и достоинство.  Однако  шансы  и  перспек-тивы  у  него  были
ничтожны - обе Скарры служили  в  линейных  частях  и  были  ветераншами
многих сражений,  так  что  табуретки  б  не  испугались,  когда  хотели
насиловать - насиловали, даже если мужчина был вооружен бердышом. Однако
Веда была уверена, что сестры просто шутят. Ну,  почти  уверена.  Скажем
так.
   Сестры Скарра сидели за избиение офицера, по делу же провиант-мастера
Петюха велось следствие, связанное с большой,  громкой  и  захватывающей
все более широкие круги аферой - кражей армейских  луков.  -  Да,  держи
жопу шире, Веда, - повторила старшая  Скарра.  -  В  хорошее  дерьмо  ты
вляпалась, думаю. А вернее - тебя вляпали. И как  же  ты,  ядрена  вошь,
сразу-то не сообразила, что это политическая игра! - Ха-а!  -  только  и
ответила Веда. Скарра взглянула на нее, не очень  понимая,  как  следует
разуметь односложное замечание. Веда отвела глаза.
   "Не стану же я рассказывать вам то, о чем промолчала перед судьями, -
подумала она. - То есть что знала, в какое дерьмо вляпалась. И то, когда
и каким образом об этом узнала".
   - Хорошенького ты себе  пивка  наварила,  -  мудро  отметила  младшая
Скарра, менее сообразительная, которая - Веда была  в  этом  убеждена  -
вообще не понимала, о чем идет речь.
   - Ну а как все-таки было с цинтрийской  княжной-то?  -  не  отступала
старшая Скарра. - Ведь ее вы в конце концов сцапали, а?
   - Сцапали. Если так можно выразиться. У нас сегодня которое?
   -  Двадцать  второе  сентября.  Завтра  Эквинокций.  -  Ну  да!   Вот
удивительное совпадение. Стало быть, завтра  тем  событиям  будет  точно
год... Уже год!..
   Веда растянулась на нарах, подложив сплетенные пальцы рук под голову.
Сестры молчали, надеясь, что это было вступление к рассказу.
   "Ничего  не  получится,  сестренки,  -  подумала   Веда,   глядя   на
выцарапанные на досках верхних нар грязные картинки и еще более  грязные
надписи. - Не будет никаких рассказов.  Даже  не  в  том  дело,  что  от
вонючего Петюха несет обосравшейся  подсадной  уткой  или  каким  другим
коронным свидетелем. Я попросту не хочу об этом вспоминать. О  том,  что
было год назад, после того, как Бонарт ушел от нас в Клармоне.
   Мы прибыли туда с опозданием в два  дня,  -  все-таки  принялась  она
вспоминать. - Следы уже успели остыть. Куда  охотник  поехал,  никто  не
знал. Никто, кроме купца Хувенагеля, конечно.  Но  купец  Хувенагель  со
Скелленом разговаривать не пожелал и даже под крышу к  себе  не  пустил.
Передал через слуг, что у него, де, нет времени и аудиенции он не  даст.
Филин раздувался и тощал, но сделать ничего  не  мог.  Ведь  мы  были  в
Эббинге, а там у  него  никаких  прав  не  было.  А  по-другому,  нашими
методами, за Хувенагеля браться было невозможно, потому что у него  там,
в Клармоне, личное войско, а ведь войну начинать было нельзя.
   Ну, Бореас Мун вынюхивал, Дакре Силифант и  Оль  Хар-шейм  занимались
подкупами, Тиль Эхрад - эльфьей магией, а я учуивала и слушала мысли, но
это мало что дало. Вроде бы узнали  мы,  что  Бонарт  выехал  из  города
южными воротами. А прежде, чем выехать...
   Был в Клармоне храмик,  маленький  такой,  лиственничный...  Рядом  с
южными воротами, у торговой площадки. Перед отъездом из Клармона  Бонарт
истязал Фальку арапником. На глазах у всех, в том числе и у  жрецов,  на
той площадке у  храмика...  Выкрикивал,  что  покажет  ей,  кто  тут  ее
господин и повелитель. Что сейчас он ее батогом поучит, как хочет, а  то
и насмерть заучит,  потому  как  никто  за  нее  не  встанет,  никто  не
заступится - ни люди, ни боги".
   Младшая Скарра выглядывала в оконце, уцепившись за  решетку.  Старшая
выедала кашу из миски. Петюх взял табурет, лег и укрылся одеялом.
   Из кордегардии доносился звон, перекликались стражи на стенах.
   Веда повернулась лицом к стене.
   "Спустя несколько дней мы встретились, - подумала она. - Я и  Бонарт.
Лицом к лицу. Я смотрела в его нечеловечески рыбьи глаза,  думая  только
об одном - как он ту девушку избивал. И  в  мысли  ему  заглянула...  На
мгновение. И было это так, словно сунула  голову  в  разрытую  могилу...
Было это в Эквинокций.
   А днем раньше, двадцать второго сентября, я  сообразила,  что  промеж
нас втерся невидимка".
 
*** 
 
   Стефан Скеллен, имперский коронер, выслушал, не  перебивая.  Но  Веда
видела, как у него изменяется лицо.
   - Повтори, Сельборн, - процедил он. - Повтори, ибо я  ушам  своим  не
верю.
   - Осторожнее, господин коронер, - проворчала  она.  -  Прикидывайтесь
злым... Так, словно бы я к вам с просьбой, а  вы  не  разрешаете...  Для
видимости, значит. Я не ошибаюсь, я уверена. Уже два дня, как  сшивается
при нас какой-то невидимка. Невидимый шпион.
   Филин - у него этого не отнимешь - был умен, улавливал влет.
   - Нет,  Сельборн,  не  разрешаю!  -  сказал  он  громко,  не  сдержав
актерского пафоса и в тоне, и в мимике.  -  Дисциплина  обязательна  для
всех. Никаких исключений. Я согласия не даю!
   - Но хотя бы соблаговолите выслушать, господин корнер. -  У  Веды  не
было таланта Филина, она не смогла скрыть неестественности в голосе,  но
в разыгрываемой сценке натянутость и обеспокоенность просительницы  были
оправданны. - Соблаговолите хотя бы  выслушать...  -  Говори,  Сельборн.
Только кратко и четко. - Он шпионит за нами два дня, -  пробурчала  она,
делая вид, что смиренно излагает свои соображения. - С самого  Клармона.
Едет за нами тайно, а на биваках приходит невидимый, крутится меж людей,
слушает.
   - Слушает,  шпик  чертов.  -  Скеллену  не  требовалось  притворяться
суровым и разгневанным, в его голосе прямо-таки вибрировало бешенство. -
Как ты его обнаружила?
   -  Когда  вы  позавчера  перед  корчмой  отдавали  приказы  господину
Силифанту, кот, что на лавке спал, зашипел и уши прижал. Это  показалось
мне подозрительным, потому что никого в той стороне не было... А потом я
что-то вычуяла, вроде бы мысль, чужую мысль, и волю. Обычно-то для  меня
такая чужая мысль,  господин  коронер,  это  как  будто  кто-то  крикнул
громко... Ну, начала я чуять, крепко,  вдвойне,  и  вычуяла  его.  -  Ты
можешь его почуять всегда? - Нет, не всегда. У него какая-то  магическая
защита. Я чую его только очень близко, да и то не  всякий  раз.  Поэтому
надо притворяться, потому как не известно,  не  кроется  ли  он  аккурат
поблизости.
   - Только б не спугнуть, - процедил Филин. - Только б не спугнуть.  Он
мне нужен живым, Сельборн. Что предлагаешь? - Заставить его ошибиться. -
Ошибиться? - Тише, господин коронер.
   - Но... а, не важно.  Хорошо.  Даю  тебе  полную  свободу.  -  Завтра
сделайте так, чтобы мы остановились в какой-нибудь деревушке.  Остальное
- мое дело. А теперь для видимости отругайте меня как следует, и я уйду.
   - Не могу я отругать, - улыбнулся он ей глазами и  слегка  подмигнул,
немедленно сделав мину грозного начальника. - Я  доволен  вами,  госпожа
Сельборн.
   "Он сказал - госпожа. Госпожа Сельборн. Как офицеру".  Скеллен  снова
подмигнул, одновременно  махнул  рукой.  -  Нет!  В  просьбе  отказываю!
Кругом, марш! - Слушаюсь, господин  коронер.  Скеллен  прекрасно  сыграл
свою роль.
 
*** 
 
   На следующий день, ближе к вечеру, Скеллен объявил постой в деревушке
у реки Леты. Деревня была богатая. Обнесена частоколом, въезжали  в  нее
через изящные вращающиеся ворота из свежих сосновых  бревен.  Называлась
деревня Говорог, а название это пошло от маленькой часовенки, в  которой
стояла сплетенная из соломы куколка, изображающая единорога.
   "Помню, - вспоминала Веда, - как  мы  хохотали  над  этим  соломенным
божком, а солтыс с важной миной объяснял, что  покровительствующий  селу
священный говорог многие годы назад был золотым, потом стал  серебряным,
был медным, было несколько костяных вариантов и несколько из благородной
древесины. Но их постоянно крали. Приезжали издалека, специально,  чтобы
своровать. Так что гораздо спокойнее, если говорог сделан из соломы.
   Ну, расположились мы в селе лагерем.  Скеллен,  как  было  условлено,
занял чистую светелку.
   Спустя неполный час поймали мы невидимого шпика. Классически".
 
*** 
 
   - Прошу подойти, - громко потребовал Филин. - Прошу подойти и глянуть
на этот документ... Минутку? Что, все уже на месте?  Чтобы  не  пришлось
разъяснять дважды.
   ОльХаршейм, который только что выпил из подойника немного разведенной
кислым молоком  сметаны,  облизнул  губы  и  испачканные  сметаной  усы,
отставил сосуд, осмотрелся, подсчитал.  Дакре  Силифант.  Нератин  Цека.
Тиль Эхрад. Жоанна Сельборн... - Нет Дуффицея. - Позвать.
   - Крель! Дуффи Крель! К командиру на совещание! За важными приказами.
Бегом! Дуффицей Крель, задыхаясь, вбежал в  комнату.  -  Все  на  месте,
господин коронер, - доложил Оль Харшейм.
   - Не закрывайте окна. Чесноком тут несет, подохнуть можно. Двери тоже
отворите, устройте сквозняк.
   Бригдени Крель быстро отворили окна и дверь, Веда же  в  который  раз
удостоверилась, что из Филина получился бы шикарный актер.
   - Прошу подойти, господа. Я получил от императора вот этот  документ.
Секретный и чрезвычайно важный. Прошу внимания...
   - Давай! - взвизгнула Веда, одновременно высылая сильный направленный
импульс, который по своему воздействию на органы чувств  был  равносилен
близкому удару молнии.
   Оль Харшейм  и  Дакре  Силифант  схватили  подойники  и  одновременно
плеснули разведенной сметаной в указанном Ведой направлении. Тиль  Эхрад
размахнулся  спрятанным  под  столом  ковшом  муки.  На   полу   комнаты
материализовалась сметанно-мучная фигура, вначале бесформенная. Но  Берт
Бригден не зевал. Безошибочно оценив,  где  может  быть  голова  еще  не
испеченного, но уже вывалянного в муке "жаворонка",  он  изо  всей  силы
саданул по этому месту железной сковородой.
   Потом все скопом накинулись на облепленного сметаной и  мукой  шпика,
содрали с него шапку-невидимку, схватили за руки и ноги. Перевернув стол
крышкой вниз, привязали конечности пойманного к ножкам стола. Стащили  с
него сапоги и онучи, одну из онучей засунули в распахнутый в крике рот.
   Чтобы увенчать дело, Дуффицей  Крель  с  размаха  дал  пойманному  по
ребрам, а остальные с удовольствием наблюдали за тем, как у шпиона глаза
вылазят из орбит.
   - Прекрасная работа, -  похвалил  Филин,  который  все  это  небывало
короткое время не пошевелясь стоял со скрещенными  на  груди  руками.  -
Браво! Поздравляю. Прежде всего вас, госпожа Сельборн.
   "Черт побери, - подумала Веда. -  Если  так  и  дальше  пойдет,  я  и
взаправду могу стать офицером".
   - Господин  Бригден,  -  холодно  сказал  Стефан  Скеллен,  стоя  над
разведенными между ножками стола ногами пленника. -  Пожалуйста,  суньте
железо в  угли.  Господин  Эхрад,  извольте  присмотреть,  чтобы  вблизи
светлицы не крутились дети.
   Он наклонился, заглянул пленнику  в  глаза.  -  Давненько  же  ты  не
показывался,  Риенс.  Я  уж  подумал,  не  приключилось   ли   с   тобой
какое-нибудь несчастье.
 
*** 
 
   Ударил кордегардский  колокол,  сигнал  смены  вахты.  Сестры  Скарра
мелодично храпели. Петюх чмокал сквозь сон, обнимая табуретку.
   "Разыгрывал из себя  бодрячка,  -  вспоминала  Веда,  -  прикидывался
храбрецом. Риенс-то.  Чародей  Риенс,  превращенный  в  свежеиспеченного
"жаворонка" и привязанный к ножкам стола.
   Изображал из себя  храбреца,  но  никого  не  обманул,  а  меня-то  и
подавно. Филин предупреждал, что это чародей, поэтому я перемешивала ему
мысли, чтобы он ни чародействовать, ни призывать  магическую  помощь  не
мог. Попутно читала его. Он защищал доступ, но как  только  учуял  запах
дыма от углей камина, в которых раскаляли железо, его магические  защиты
и блокады лопнули по всем швам словно старые штаны, а я могла читать его
сколько угодно. Его мысли ничем не отличались от  мыслей  других  людей,
которых я читала в подобных ситуациях,  людей,  которых  вот-вот  начнут
истязать. Мысли разбросанные, несобранные,  полные  страха  и  отчаяния.
Мысли холодные, склизкие, мокрые и вонючие. Как внутренности трупа.
   И все же, когда у него изо рта вытащили кляп, чародей Риенс продолжал
разыгрывать из себя храбреца. Во всяком случае - пытался".
 
*** 
 
   - Ну, хорошо, Скеллен! Вы меня поймали, ваша взяла. Поздравляю! Низко
склоняю  голову  перед  техникой,  профессионализмом  и  специализацией!
Отлично вышколенные  люди,  можно  позавидовать.  А  теперь  прошу  меня
освободить. Уж очень неудобная поза.
   Филин  пододвинул  себе  стул,  уселся  на  него   верхом,   опершись
сплетенными руками и подбородком на спинку. Глядел на пленника сверху. И
молчал.
   - Прикажи меня освободить, Скеллен,  -  повторил  Риенс.  -  А  потом
попроси подчиненных удалиться. То, что  я  имею  сказать,  предназначено
исключительно для тебя.
   - Господин Бригден, - спросил Филин, не поворачивая головы,  -  каков
цвет железки? - Еще минутку, господин коронер. - Госпожа Сельборн?
   - Трудновато его сейчас читать, - пожала плечами Веда. -  Он  слишком
трусит, страх застит все другие мысли. А мыслей этих с избытком!  В  том
числе несколько  таких,  которые  он  пытается  скрыть.  За  магическими
покровами. Но для меня это не сложно, я могу...
   - В  этом  не  будет  необходимости.  Испытаем  классически,  каленым
железом.
   - К чертям собачьим! - взвыл шпион. - Скеллен! Уж не  собираешься  ли
ты...
   Филин наклонился,  лицо  у  него  немного  изменилось.  -  Во-первых,
господин Скеллен, - процедил он. - Во-вторых,  да,  абсолютно  верно,  я
намерен припечь  тебе  пятки,  Риенс.  И  проделаю  это  с  неизъяснимым
удовольствием. Ибо буду рассматривать сие  действие  как  восстановление
исторической справедливости. Могу поспорить, что ты не понимаешь.  Риенс
молчал, поэтому Скеллен продолжал:  -  Видишь  ли,  Риенс,  я  советовал
Ваттье де Ридо прижечь тебе пятки уже тогда, семь лет  назад,  когда  ты
ползал в имперской разведке, скуля как пес о милости  и  согласии  стать
предателем и двойным агентом. Я повторил совет четыре года назад,  когда
ты  без  мыла  лез  в  задницу  Эмгыру,  посредничая   в   контактах   с
Вильгефорцем. Когда ты по случаю охоты  за  цинтрийкой  вдруг  вырос  из
обычного маленького сексота в почти первого резидента. Я бился об заклад
с Ваттье, что, если тебя поджарить, ты скажешь, кому служишь...  Нет,  я
неточно выразился. Что ты  перечислишь  всех,  кому  служишь.  И  тогда,
сказал я, ты, Ваттье, увидишь и удивишься, в  каком  количестве  пунктов
совпадут эти перечни. Что делать, Ваттье де Ридо меня не  послушался.  И
теперь наверняка сожалеет. Но еще не все потеряно. Я припеку тебя  всего
малость, а когда узнаю все,  что  хочу  знать,  передам  в  распоряжение
Ваттье.  А  уж  он-то  шкуру  с  тебя  сдерет,  помаленьку,   маленькими
кусочками.
   Филин вынул из кармана платочек и  флакончик  духов.  Обильно  смочил
платочек и приложил к носу. Духи приятно  пахли  муксусом,  однако  Веду
потянуло рвать. - Железо, господин Бридген.
   - Я слежу за вами по поручению Вильгефорца! - завыл Риенс. -  Дело  в
девчонке! Следя за  вашим  подразделением,  я  надеялся  опередить  вас,
добраться раньше вас до охотника за наградами! Я должен  был  попытаться
выторговать у него девку! У него, а не у вас! Потому что  вы  собирались
ее убить, а Вильгефорцу она нужна живой! Что  еще  вы  хотите  знать?  Я
скажу. Скажу все!
   - Ну-ну! - воскликнул Филин. - Не так споро,  Риенс,  этак  и  голова
может разболеться от шума и избытка информации. Вы  представляете  себе,
господа, что будет, когда его припечет? Он заорет всех нас до могилы!
   Крель и  Силифант  громко  расхохотались,  Веда  и  Нератин  Цека  не
присоединились к веселью. Не присоединился к ним и Берт Бригден, который
в этот момент критически рассматривал вынутый из угля прут. Железо  было
накалено так, что казалось, будто это не  железо  вовсе,  а  заполненная
жидким огнем стеклянная трубка. Риенс увидел это и визгливо закричал:
   - Я знаю, как отыскать охотника и девушку! Я знаю, знаю! Я  скажу!  -
Само собой, скажешь.
   Веда, продолжавшая читать в его мыслях, поморщилась, восприняв  волны
отчаянного, бессильного бешенства. В мозгу Риенса снова что-то  лопнуло,
какая-то очередная перегородка. "Со страха он  скажет  все,  -  подумала
Веда, - все, что собирался держать до конца, как козырную  карту,  туза,
которым мог перешибить остальных тузов при последней решающей раздаче на
самую высокую ставку. Сейчас, от обычного отвратительного  страха  перед
болью, он выкинет этого туза на фоски".
   Вдруг что-то щелкнуло у нее в голове, она почувствовала в висках жар,
потом неожиданный холод. Теперь она знала скрытую мысль Риенса. "О боги,
- подумала она. - Ну и вляпалась же я в дельце..." - Я  скажу,  -  взвыл
чародей, краснея и впиваясь вытаращенными  глазами  в  лицо  корнера.  -
Скажу нечто действительно важное. Скеллен! Ваттье де Ридо...
   Веда вдруг услышала другую, чужую мысль. Увидела,  как  Нератин  Цека
двигается к двери, держа руку на рукояти кинжала.
   Загудели шаги, в комнату  влетел  Бореас  Мун.  -  Господин  коронер!
Быстрее, господин коронер! Они приехали... Вы не поверите, кто!
   Скеллен жестом остановил  Бригдена,  уже  поднесшего  было  железо  к
пяткам шпиона.
   - Тебе надо играть в лотерею, Риенс, - сказал коронер, глядя в  окно.
- В жизни своей не встречал такого везунчика! В окне была видна толпа, в
центре толпы пара конных. Веда с первого  же  взгляда  знала,  кто  это.
Знала, кто тот худой мужчина с белыми  рыбьими  глазами,  что  сидел  на
рослом гнедом коне.  И  кто  -  пепельноволосая  девушка  на  прекрасной
вороной кобыле. Руки у девушки были связаны, на шее - ошейник. И  синяки
на распухших губах.
 
*** 
 
   Высогота вернулся в хату  в  отвратительном  настроении,  угнетенный,
молчаливый, даже злой. Это было следствие разговора с кметом, приплывшим
на лодке забрать шкуры. Возможно, последний раз до весны,  сказал  кмет.
Погода портится со дня на день. Слякоть и ветер такие, что страх на воду
выходить. По утрам на лужах лед, того и гляди снег повалит, а после него
- морозы, вот-вот река станет и заливы, тогда прячь лодку в сарай,  сани
вытаскивай. Но на Переплют, сам знаешь, даже на санях  нельзя,  разводье
тут на разводье...
   Парень был  прав.  Под  вечер  набежали  тучи,  с  темно-синего  неба
посыпались белые хлопья. Порывистый ветер положил сухие  камыши,  белыми
гривками   загулял   по   поверхности   разлива.   Стало   пронизывающе,
чувствительно холодно.
   "Послезавтра, - подумал Высогота, -  праздник  Саовины.  По  эльфьему
календарю через три дня новый  год.  По  человечьему  нового  года  надо
подождать еще два месяца".
   Кэльпи, вороная кобыла Цири, топотала и фыркала в овчарне.
   Войдя в халупу, он застал Цири копающейся в сундуке. Он  позволял  ей
это, даже одобрял. Во-первых, совсем  новое  занятие  после  поездок  на
Кэльпи и листания книг. Во-вторых, в сундуках было множество  вещей  его
дочерей, а девочке нужна была  теплая  одежда.  Несколько  смен  одежды,
потому что в  холоде  и  влаге  требовался  не  один  день,  прежде  чем
выстиранные тряпки наконец высыхали.
   Цири выбирала, примеряла, отбрасывала, откладывала.  Высогота  уселся
за стол, съел две  вареные  картофелины  и  обглодал  куриное  крылышко.
Молчал.
   - Хорошая работа, - показала Цири вещи,  которых  Высогота  не  видел
многие годы и даже забыл об их существовании. - Тоже дочкины?