.  -  Посуди  сам,  псевдокрысы  в  каналах  и
подвалах, риггеры на свалках, пласкуны в загаженных рвах и стоках, прудовики
в мельничных прудах. Какой-то симбиоз получается, не  думаешь?  "И  гули  на
кладбищах, пожирающие покойников на  следующий  же  день  после  похорон,  -
подумал Геральт, споласкивая мыльную пену. - Полный симбиоз. Точно".
   - Да. - Чародейка отставила флакончик и баночки. - В городах  тоже  можно
найти занятие  для  ведьмака.  Думаю,  когда-нибудь  ты  наконец  осядешь  в
каком-нибудь городе.
   "Скорее  меня  удар  хватит",  -  подумал  он.  Но   вслух   не   сказал.
Противоречить Йеннифэр значило довести дело  до  скандала,  а  скандалить  с
Йеннифэр было небезопасно.
   - Ты закончил, Геральт?
   - Да.
   - Вылезай из лохани.
   Йеннифэр, не вставая, небрежно махнула рукой  и  проговорила  заклинание.
Вода из лохани вместе с той, что разлилась по полу  и  стекала  с  Геральта,
собралась в полупрозрачный шар и со  свистом  вылетела  в  окно.  Послышался
громкий плеск.
   - А, чтоб вас, сукины дети! - долетел снизу сердитый возглас.  -  Некуда,
что ли, обмылки плескать? Чтоб вас вши живьем  зажрали,  чтоб  вас  сказило,
чтоб вы сдохли!
   Чародейка прикрыла окно.
   - Черт побери, Йен, - захохотал ведьмак. - Могла бы откинуть подальше.
   - Могла, - буркнула она. - Да не хотела.
   Йеннифэр взяла со стола светильник и подошла  к  Геральту.  Белая  ночная
рубашка,   повторяющая   все   движения   тела,   делала    ее    невероятно
привлекательной. "Больше, чем будь она голой", - подумал он.
   - Хочу тебя осмотреть, - сказала она. - Риггер мог оцарапать.
   - Но не оцарапал. Я бы почувствовал.
   - После эликсиров?  Не  смеши.  После  эликсиров  ты  не  почувствуешь  и
открытого перелома,  пока  торчащая  кость  не  станет  цепляться  за  живые
изгороди. А  на  риггере  могло  быть  все,  до  столбняка  и  трупного  яда
включительно. В случае чего, еще не поздно противодействовать. Повернись. Он
чувствовал на теле мягкое  тепло  светильника,  случайные  прикосновения  ее
волос.
   - Вроде бы все в порядке, - сказала она. - Ляг, пока эликсиры не  свалили
с ног. Эти смеси чертовски опасны. Ты день ото дня постепенно убиваешь себя.
   - Я вынужден принимать их перед дракой.
   Йеннифэр не ответила. Снова присела к зеркалу, медленно расчесала черные,
крутые, блестящие локоны. Она всегда расчесывала волосы перед тем, как  лечь
в постель. Геральт считал это чудачеством, но обожал  наблюдать  за  ней  во
время этой процедуры и подозревал, что Йеннифэр это знала. Ему  вдруг  стало
очень холодно, а эликсиры буквально лихорадили  его,  немела  шея,  по  низу
живота ходили водовороты тошноты. Он выругался под нос, свалился на кровать,
не переставая при этом глядеть на Йеннифэр. Шевеление  в  углу  обратило  на
себя его внимание. На криво прибитых  к  стене,  покрытых  тенетами  оленьих
рогах сидела небольшая, черная как смоль птица и, наклонив  голову,  глядела
на ведьмака желтым неподвижным глазом.
   - Что это, Йеннифэр? Откуда оно вылезло?
   - Что? - повернула голову Йеннифэр. - Ах, это? Пустельга.
   - Пустельга? Пустельги бывают рыжевато-крапчатые, а эта черная.
   - Это магическая пустельга. Я ее сделала.
   - Зачем?
   - Нужно, - отрезала Йеннифэр. Геральт не стал  задавать  вопросов,  знал,
что Йеннифэр не ответит.
   - Идешь завтра к Истредду?
   Чародейка отодвинула флакончик на край стола, спрятала гребень в шкатулку
и закрыла дверцы трельяжа.
   - Иду. Утром. А что?
   - Ничего.
   Она легла рядом, не задув светильника. Она никогда  не  гасила  свет,  не
терпела спать в темноте. Светильник ли, фонарь  ли,  свеча  ли  должны  были
догореть до конца.
   Всегда. Еще одно чудачество. У Йеннифэр было невероятно много чудачеств.
   - Йен?
   - А?
   - Когда мы уедем?
   - Не нуди. - Она дернула перину. - Мы здесь всего три дня, а  ты  задаешь
этот вопрос по меньшей мере трижды в день. Я сказала, у меня здесь дела.
   - С Истреддом?
   - Да.
   Он вздохнул и обнял ее, не скрывая намерений.
   - Эй, - шепнула она. - Ты же принимал эликсиры...
   - Ну и что?
   - Ну и ничего. - Она захихикала, словно малая девчушка, прижалась к нему,
выгнувшись и приподнявшись, чтобы скинуть рубашку.  Восхищение  ее  наготой,
как всегда, отозвалось у него дрожью в спине, мурашки побежали  по  пальцам,
соприкоснувшимся с ее кожей. Он дотронулся губами до ее грудей,  округлых  и
нежных, с такими бледными  сосочками,  что  они  выделялись  только  формой.
Запустил пальцы в ее волосы, пахнущие сиренью и крыжовником. Она поддавалась
его ласкам, мурлыча, как кошка, терлась согнутым коленом о его бедро.
   Вскоре оказалось - как обычно, - что он переоценил свою  сопротивляемость
магическим эликсирам, забыл об их вредном влиянии на организм. "А  может,  и
не эликсиры, - подумал он, - может, утомление, на которое я уже  рутинно  не
обращаю  внимания?  Но  организм,  хоть  и  подправленный  искусственно,  не
поддается рутине. Реагирует естественно. Только беда в том,  что  происходит
это тогда, когда не надо. Зараза!" Но Йеннифэр - как обычно - не пала  духом
из-за каких-то пустяков. Он почувствовал, как она касается его, услышал, как
мурлычет тут же около его уха. Как обычно, он невольно подумал о космическом
множестве других оказий, во время которых она наверняка не  упускала  случая
воспользоваться этим весьма практическим заклинанием. А потом - перестал  об
этом думать. Как обычно - было необычно.
   Он смотрел на ее губы, на их уголки, дрожащие в  безотчетной  улыбке.  Он
хорошо знал эту улыбку, она всегда  казалась  ему  скорее  улыбкой  триумфа,
нежели счастья. Он никогда не спрашивал ее об этом. Знал,  что  не  ответит.
Черная пустельга, сидевшая на оленьих рогах, встряхнула  крыльями,  щелкнула
кривым клювом. Йеннифэр повернула голову и вздохнула. Очень тоскливо.
   - Йен?
   - Ничего, Геральт, - поцеловала она его. - Ничего.
   Пламечко светильника дрожало. В стене скреблась  мышь.  Тихонько,  мерно,
монотонно шуршал короед в комодике.
   - Йен?
   - Да?
   - Уедем отсюда. Я себя здесь  скверно  чувствую.  Город  влияет  на  меня
отвратительно.
   Она повернулась на бок, провела  рукой  по  его  щеке,  откинула  волосы,
проехала пальцами  ниже,  коснулась  затянувшихся  шрамов,  покрывающих  шею
сбоку.
   - Знаешь, что означает название этого города? Аэдд Гинваэль?
   - Нет. На языке эльфов?
   - Да. "Осколок льда".
   - Удивительно не подходит для здешней паршивой дыры.
   - У эльфов, - задумчиво шепнула чародейка,  -  есть  легенда  о  Королеве
Зимы, которая во время бурана проносится по странам  на  санях,  запряженных
белыми лошадьми. Королева разбрасывает  кругом  твердые,  острые,  маленькие
кристаллики льда, и беда тому, кому такая льдинка попадет в глаз или сердце.
Он - погиб. Ничто больше не  в  состоянии  обрадовать  его,  все,  что  хоть
чуточку теплее снега, будет  казаться  ему  некрасивым,  отвратительным.  Он
потеряет покой, забросит все, последует за  Королевой,  за  своей  мечтой  и
любовью. Но... никогда не найдет ее и погибнет от тоски. Кажется,  здесь,  в
этом городе, в  незапамятные  времена  случилось  нечто  подобное.  Красивая
легенда, верно?
   - Эльфы все ухитряются принарядить в красивые слова, - буркнул он  сонно,
водя губами по ее плечу. - Это вовсе не легенда, Йен. Это красивое  описание
отвратного явления,  имя  которому  Дикий  Гон,  проклятие  некоторых  мест.
Необъяснимое коллективное умопомрачение, заставляющее людей присоединяться к
призрачному  стаду,  мчащемуся  по  небу.  Мне  доводилось   видеть   такое.
Действительно, это часто случается зимой. Мне предлагали немалые  деньги  за
то, чтобы я положил конец заразе, но я не взялся.  Против  Дикого  Гона  нет
средств...
   - Ведьмак, - шепнула она, целуя его  в  щеку.  -  В  тебе  нет  ни  крохи
романтики. А я... я люблю легенды эльфов, они такие красивые. Жаль, у  людей
нет таких. Может, когда-нибудь появятся? Может, люди создадут их? Но  о  чем
могут  говорить  легенды  людей?  Кругом,   куда   ни   глянь,   серость   и
неопределенность. Даже то, что начинается красиво, быстро кончается скукой и
обыденностью, заурядностью, тем человеческим ритуалом, тем тоскливым ритмом,
который именуется жизнью. Ах, Геральт, нелегко быть чародейкой в нашем мире,
но по сравнению с обычным  человеческих  существованием...  Геральт?  -  Она
положила голову на его мерно вздымающуюся грудь. - Спи.
   Спи, ведьмак.
 
3 
 
   Aород отвратно влиял на него.
   С самого утра. С самого утра  все  портило  ему  настроение,  угнетало  и
злило. Его злило, что он проспал и поэтому самое утро практически  оказалось
самым полднем. Его нервировало отсутствие  Йеннифэр,  которая  ушла  еще  до
того, как он проснулся.
   Вероятно, торопилась, потому  что  все  причиндалы,  которые  она  обычно
аккуратненько раскладывает по шкатулкам, в  беспорядке  валялись  на  столе,
словно кости, брошенные гадалкой. Кисточки из тонкого  волоса,  большие  для
напудривания лица, маленькие, которыми она накладывала  помаду  на  губы,  и
совсем малюсенькие для краски, которой она чернила брови и ресницы. Мелки  и
стерженьки для век  и  бровей.  Щипчики  и  серебряные  ложечки.  Баночки  и
скляночки из фарфора и  молочно-белого  стекла,  содержащие,  как  он  знал,
эликсиры и мази с такими банальными ингредиентами, как сажа, гусиный  жир  и
морковный сок, и такими грозными, таинственными, как мандрагора, которую еще
именуют  поскрипом,  антимоний,  красавка,   конопля,   драконья   кровь   и
концентрированный яд гигантских скорпионов. А  надо  всем  этим,  вокруг,  в
воздухе витали  ароматы  сирени  и  крыжовника  -  благовоний,  которые  она
употребляла всегда.
   Она была в этих предметах. Была в этом аромате.
   Но не было ее.
   Он спустился, ощущая растущее беспокойство и нарастающее раздражение.
   На все.
   Его раздражала холодная яичница, которую подал трактирщик, на мгновение с
трудом оторвавшись от девочки, которую тискал в  подсобке.  Раздражало,  что
девочке было, самое большее, двенадцать лет и в глазах у нее стояли слезы.
   Теплая весенняя погода и  радостный  гул  пульсирующей  жизнью  улицы  не
исправили Геральтова настроения. Все  не  нравилось  ему  а  Аэдд  Гинваэль,
городке, который, по его мнению, был скверной пародией на все известные  ему
городки - преувеличенно шумным, душным, грязным и нервирующим. Он  неотрывно
улавливал слабый запах свалки в одежде и волосах. Решил пойти в баню.
   В бане испортила настроение мина банщика, глядевшего на его медальон и на
меч, лежавший на краю кадки. Нервировало, что банщик не предложил ему девки.
Он не думал воспользоваться девкой, но в банях их предлагали  всем,  поэтому
его злило сделанное для него исключение.  Когда  он  вышел,  резко  пахнущий
серым мылом, его настроение не улучшилось, а Аэдд Гинваэль ничуточки не стал
красивее. По-прежнему в нем не было ничего такого, что могло  бы  нравиться.
Ведьмаку не нравились кучи навоза, покрывающие улочки. Не нравились бродяги,
сидевшие на корточках у стены храма. Не нравились  каракули,  выведенные  на
стене и вопиющие: ЭЛЬФЫ - В РЕЗЕРВАЦИИ!
   В замок его не впустили, а отослали за войтом в купеческую  гильдию.  Это
его расстроило. Расстроило также, когда старшина цеха,  эльф,  велел  искать
войта на рынке и при этом глядел на  него  с  презрением  и  превосходством,
странным для того, кому вот-вот предстоит убраться в резервацию.
   На рынке было пруд пруди народу, полно ларьков, телег, лошадей,  волов  и
мух. На возвышении стоял позорный столб с правонарушителем,  которого  чернь
забрасывала  грязью  и  дерьмом.  Правонарушитель  с   достойным   удивления
спокойствием всячески поносил своих мучителей самыми  грязными  словами,  не
очень-то возвышая голос.
   Для Геральта, неплохо разбиравшегося в ситуации, цель пребывания войта  в
этом  бедламе  была  абсолютно  ясна.  У   приезжих   купцов   взятки   были
предусмотрительно заложены в ценах, стало быть, им  надо  было  кому-то  эти
взятки сунуть. Войт,  также  знакомый  с  обычаем,  явился,  дабы  купцы  не
страдали напрасно.
   Место, где он вершил дела,  было  обозначено  грязно-голубым  балдахином,
растянутым на шестах. Там стоял стол, окруженный галдящими  "клиентами".  За
столом  сидел  войт  Гербольт,  демонстрируя  всем  и  вся  пренебрежение  и
презрение, нарисованные на поблекшей физиономии.
   - Эй! А ты куда?
   Геральт медленно повернул голову. И моментально заглушил в  себе  злость,
взял себя в руки, превратился в твердый, холодный осколок льда.  Он  уже  не
мог позволить себе какие-либо эмоции. У мужчины, заступившего  дорогу,  были
желтоватые, как перья иволги, волосы, такие же брови  над  светлыми  пустыми
глазами. Тонкие кисти рук с длинными пальцами лежали на поясе  из  массивных
латунных пластин, отягощенном мечом, булавой и двумя кинжалами.
   - Ага, - сказал мужчина. - Узнаю. Ведьмак, не правда ли? К Гербольту?
   Геральт кивнул, не переставая наблюдать за руками мужчины. Он  знал,  что
их опасно было упускать из виду.
   - Слышал о тебе, укротитель чудовищ, - сказал  желтоволосый,  внимательно
глядя на руки Геральта. - Хотя, сдается, мы никогда не  встречались,  думаю,
ты тоже обо мне слышал. Я Иво Мирс. Но все называют меня Цикада.
   Ведьмак кивнул в знак того, что слышал. Знал он и цену, которую за голову
Цикады давали в Вызиме, Каэльфе и Ваттвейре.  Если  б  поинтересовались  его
мнением,  он  сказал  бы,  что  цена  слишком  мала.  Но  его   мнением   не
интересовались.
   - Добро, - сказал Цикада. - Войт, как мне ведомо, ждет тебя. Можешь идти.
Но  меч,  дружок,  оставь.  Мне  тут,  понимаешь,  платят  за  то,  чтобы  я
придерживался такого церемониала. Никто с  оружием  не  должен  подходить  к
Гербольту. Понятно?
   Геральт равнодушно пожал плечами, расстегнул ремень, обмотал им  ножны  и
передал меч Цикаде. Цикада усмехнулся уголком рта.
   - Надо же, - сказал он. - Вежливенько, ни слова  супротив.  Я  знал,  что
сплетни о тебе преувеличены. Хотелось бы, чтобы ты как-нибудь попросил меч у
меня. Увидел бы ответ.
   - Эй, Цикада! - крикнул войт. - Пропусти его! Идите сюда, живо,  господин
Геральт. Здрасьте, здрасьте. Уйдите, господа  купцы,  оставьте  нас  вдвоем.
Ваши дела должны уступить проблемам гораздо более важным для города. Петиции
оставьте моему секретарю!
   Показная любезность встречи не обманула Геральта. Он знал, что это просто
элемент торга. Купцы получили время на  обдумывание,  достаточно  ли  велики
взятки.
   - Бьюсь  об  заклад,  Цикада  пытался  тебя  спровоцировать.  -  Гербольт
небрежно махнул рукой в ответ на столь же небрежный поклон ведьмака. - Пусть
тебя это не волнует. Цикада хватается за оружие  исключительно  по  приказу.
Правда, это  ему  не  очень-то  нравится,  но  пока  я  плачу,  он  вынужден
слушаться, иначе - долой со двора на большак. Не волнуйся.
   - На кой вам ляд такие Цикады, войт? Неужто здесь так уж опасно?
   - Не опасно, потому что плачу Цикаде. - Гербольт засмеялся. -  Его  слава
идет далеко, и это мне на руку. Видишь ли, Аэдд Гинваэль и другие  города  в
долине Тоины подчиняются наместнику из Рикверелина. А  наместники  последнее
время сменяются каждый сезон. Впрочем, не понятно,  зачем  их  менять,  ведь
каждый второй все равно или полу-,  или  четверть-эльф,  проклятая  кровь  и
порода. Все скверное -  от  эльфов.  Каждый  новый  наместник,  -  продолжал
напыжившийся Гербольт, - начинает с  того,  что  убирает  ипатов,  войтов  и
солтысов старого режима и сажает в кресла своих родичей и знакомых. А  после
того, что Цикада когда-то сделал со ставленником очередного наместника, меня
уже никто не пытается согнать с должности, и  я  теперь  самый  старый  войт
самого старого, уж и не помню, которого по счету, режима. Ну мы тут болтаем,
а хрен упал, как любила говаривать  моя  первая  жена,  да  будет  ей  земля
прахом, в смысле - пухом. Перейдем к делу. Так что за гадина  устроилась  на
нашей свалке?
   - Риггер.
   - В жизни ни о чем подобном не слышал. Надеюсь, убит?
   - Убит.
   - И во сколько же это обойдется городской казне? В семьдесят?
   - В сто.
   - Но, но, господин ведьмак! Уж не белены ль вы  объелись?  Сто  марок  за
убитого червяка, поселившегося в куче дерьма?
   - Червяк не червяк,  войт,  а  восьмерых  человек  сожрал,  как  вы  сами
утверждаете.
   - Человек? Тоже мне люди! Уродец,  как  я  уже  сообщал,  скушал  старого
Закорка, известного тем, что никогда не трезвел, одну старуху из пригорода и
нескольких детишек перевозчика Сулирада, что обнаружилось не прытко,  потому
как Сулирад и сам не знает, сколько у него детей, он  их  строгает  в  таком
темпе, что сосчитать не успевает. Люди! Человеки! Восемьдесят!
   -  Если  б  я  не  убил  риггера,  он  вскоре   сожрал   бы   кого-нибудь
позначительнее. Допустим, аптекаря. И откуда  бы  вы  тогда  брали  мазь  от
шанкра? Сто.
   - Сто марок - куча денег. Не знаю, дал  бы  я  столько  за  девятиголовую
гидру. Восемьдесят пять.
   - Сто, милсдарь Гербольт. Учтите, хоть это и не была девятиголовая гидра,
никто из местных,  не  исключая  славного  Цикады,  не  сумел  управиться  с
риггером.
   - Потому как никто из местных не привык копаться в дерьме и отбросах.
   Мое последнее слово - девяносто.
   - Сто.
   - Девяносто пять, чтоб тебя демоны и дьяволы...
   - Согласен.
   - Ну. -  Гербольт  широко  улыбнулся.  -  С  этим  покончено.  Ты  всегда
торгуешься с таким блеском, ведьмак?
   - Нет, - не улыбнулся Геральт. - Скорее - редко. Но хотел  доставить  вам
удовольствие, войт.
   - И доставил, чтоб тебя чума... - захохотал Гербольт. - Эй, Перегрибок! А
ну гони сюда! Книгу давай и мешок и отсчитай мигом девяносто марок.
   - Договорились же о девяноста пяти?
   - А налог?
   Ведьмак  неслышно  выругался.  Войт  поставил  на  квитанции  размашистую
закорючку, потом поковырял в ухе чистым концом пера.
   - Надеюсь, теперь на свалке будет покой? А, ведьмак?
   - Должен. Там был только один риггер. Правда, он мог успеть расплодиться.
Риггеры обоеполые, как улитки.
   - Что еще за сказки? - Гербольт искоса глянул на  него.  Для  размножения
нужны двое, то бишь самец и самка. Или риггеры плодятся,  словно  блохи  или
мыши из гнилой соломы в матраце? Каждый дурак знает, что нет мышей и  мышиц,
все они одинаковые и выводятся сами из себя и из гнилой соломы.
   - А улитки вылупляются из мокрых листьев, - вставил секретарь Перегрибок,
все еще занятый складыванием монет в столбики.
   - Каждый это знает, - согласился  Геральт,  дружелюбно  улыбаясь.  -  Нет
улитов и улитиц. Есть только листья. А кто думает иначе, тот ошибается.
   - Довольно, - обрезал  войт,  подозрительно  глянув  на  него.  -  Хватит
трепаться о червях. Я спросил, не может ли у нас на свалке снова  что-нибудь
вылупиться, и будь добр ответить. Ясно и кратко.
   - Примерно через месяц надо бы проверить, лучше всего с собаками.
   Маленькие риггеры не безопасны.
   - А ты бы  не  мог  взять  это  на  себя,  ведьмак?  Относительно  оплаты
договоримся.
   - Нет. - Геральт взял деньги из рук Перегрибка. - Я не намерен торчать  в
вашем прелестном городе даже неделю, не то что месяц.
   - Интересные ты вещи говоришь. - Гербольт  криво  усмехнулся,  глядя  ему
прямо в глаза. - Воистину интересные. Потому  как,  я  думаю,  ты  пробудешь
здесь дольше.
   - Плохо думаете, войт.
   - Неужто? Ты приехал с черной ворожейкой, как там ее, забыл...
   Гунивер вроде бы. "Под Осетром"  остановился.  Говорят,  в  одном  с  ней
номере.
   - А что?
   - А то, что она, всякий раз как заворачивает в Аэдд Гинваэль, так  быстро
не выезжает. А бывать-то она у нас уже бывала. Перегрибок улыбнулся  широко,
щербато и многозначительно. Гербольт по-прежнему глядел  в  глаза  Геральту.
Без улыбки. Геральт усмехнулся. Как только мог наипаскуднейше.
   - Вообще-то я ничего не знаю. - Войт  отвел  глаза  и  покрутил  каблуком
землю. - И мне д