.
   Волшебница прислонилась спиной к двери одной из более-менее  обставленных
комнат, в которой поместили страдающего трубадура.  Ведьмак  подошел,  молча
взглянул. Он видел ее левое плечо, немного более высокое, чем  правое.  Нос,
немного длинноватый. Губы, немного  узковатые.  Подбородок,  скошенный  чуть
больше, чем следовало бы. Брови, не  очень  правильные.  Глаза...  Он  видел
слишком много деталей. И совершенно напрасно.
   - Что с Лютиком?
   - Ты сомневаешься в моих способностях?
   Он продолжал смотреть. У нее была фигура двадцатилетней девушки, хотя  ее
истинного  возраста  он  предпочитал   не   угадывать.   Двигалась   она   с
естественной, непринужденной грацией. Нет, невозможно  было  угадать,  какой
она была раньше, что в ней исправили. Он перестал об этом  думать,  не  было
смысла.
   - Твой талантливый друг будет здоров, -  сказала  она.  -  Его  вокальные
способности восстановятся.
   - Я благодарен тебе, Йеннифэр.
   - У тебя еще будет оказия это доказать, - улыбнулась она.
   - К нему можно?
   Она чуть помедлила, глядя  на  него  со  странной  улыбкой  и  постукивая
пальцами по дверной раме.
   - Конечно. Входи.
   Медальон на шее ведьмака начал резко, ритмично  дрожать.  В  центре  пола
лежал светившийся молочной белизной  стеклянный  шар  размером  с  небольшой
арбуз.  Шар  отмечал  середину  девятилучевой  звезды,   точнейшим   образом
вырисованной и касающейся лучами углов и стен комнаты. В звезду была вписана
нарисованная красная пентаграмма. Концы пентаграммы были обозначены  черными
свечами, укрепленными в подсвечниках странной  формы.  Черные  свечи  горели
также в изголовье постели, на которой лежал укрытый овечьими шкурами  Лютик.
Поэт дышал спокойно, уже не стонал и не хрипел, с его лица  сбежала  гримаса
боли, теперь ее сменила блаженная улыбка идиота.
   - Он спит, - сказала Йеннифэр. - И видит сон.
   Геральт присмотрелся  к  изображениям,  начертанным  на  полу.  Ощущалась
заключенная в  них  магия,  но  он  знал,  что  это  была  магия  дремлющая,
неразбуженная. Она была все  равно  что  дыхание  спящего  льва,  но  в  ней
ощущался и скрытый до поры до времени львиный рык.
   - Что это, Йеннифэр?
   - Ловушка.
   - На кого?
   - В данный момент на тебя. - Волшебница повернула ключ в замке, покрутила
его в руке. Ключ исчез.
   - Итак, меня поймали, - холодно  сказал  он.  -  И  что  дальше?  Начнешь
покушаться на мою невинность?
   - Не льсти себе. - Йеннифэр присела  на  край  кровати.  Лютик,  все  еще
кретински улыбаясь, тихо застонал. Это, несомненно, был стон блаженства.
   - В чем дело, Йеннифэр? Если это игра, я не знаю правил.
   - Я говорила, - начала она, - что всегда получаю то, чего  хочу.  Так  уж
случилось, что я захотела иметь то, чем владеет Лютик. Я заберу это у  него,
и мы расстанемся. Не бойся, я не причиню ему вреда...
   - То, что ты устроила на полу, - прервал Геральт, - служит приманкой  для
демонов. Там, где вызывают демонов,  всегда  кому-то  приносят  вред.  Я  не
допущу этого.
   - ...у него волос с головы не упадет, - продолжала чародейка, не  обращая
никакого внимания на его слова. - Голосок у него станет еще красивее,  и  он
будет весьма доволен, даже счастлив. Все мы будем счастливы.  И  расстанемся
без сожаления, но и без обиды.
   - Ах, Виргиния, - застонал Лютик, не  открывая  глаз.  -  Прелестны  твои
груди, нежнее лебединого пуха... Виргиния...
   - Спятил, что ли? Бредит?
   - Он видит сон, - усмехнулась Йеннифэр. - Его мечта сбывается во сне.
   Я прозондировала его мозг до самого дна. Не очень-то много там оказалось.
   Чуточку хлама, несколько желаний, уйма поэзии.  Ну  да  не  в  том  дело.
Печать, которой была запечатана бутылка с джинном, Геральт. Я знаю, что  она
не у трубадура, а у тебя. Попрошу отдать ее мне.
   - Зачем она тебе?
   - Ну как бы тебе сказать? - Волшебница  кокетливо  улыбнулась.  -  Может,
так: не твое это дело, ведьмак. Такой ответ устроит?
   - Нет, - тоже улыбнулся Геральт. - Не устроит. Но не бичуй себя  за  это,
Йеннифэр. Меня нелегко удовлетворить. До сих пор это удавалось только  лицам
более чем среднего уровня.
   - Жаль. Стало быть, так и останешься неудовлетворенным. Что делать.
   Изволь печать. И не ухмыляйся так. Это не идет ни к твоей красоте,  ни  к
твоей прическе. Если ты еще не заметил, то знай, что  именно  сейчас  начала
исполняться благодарность, которой ты мне обязан. Печать - первый  взнос  за
голос певуна.
   - Гляжу, ты разбросала цену на множество взносов,  -  холодно  проговорил
он. - Хорошо. Этого можно было ожидать, и  я  ожидал.  Но  пусть  это  будет
честная торговля, Йеннифэр. Я купил твою помощь, и я заплачу.  Она  скривила
губы в улыбке, но ее фиалковые глаза оставались холодными.
   - Уж в этом-то, ведьмак, не сомневайся.
   - Я, - повторил он, - а не Лютик.  Я  забираю  его  отсюда  в  безопасное
место. Сделав это, вернусь, выплачу  второй  взнос  и  последующие.  Что  же
касается первого... - Он сунул руку в секретный кармашек  на  поясе,  достал
латунную печать со знаком звезды и ломаного креста. - Пожалуйста. Но не  как
первый взнос. Прими это от ведьмака как знак благодарности за то, что хоть и
расчетливо, но ты отнеслась к нему доброжелательней, нежели это  сделало  бы
большинство  твоей  братии.  Прими  это  как  доказательство  доброй   воли,
призванное убедить тебя, что, позаботившись о безопасности друга, я  вернусь
сюда, чтобы расплатиться. Я не заметил скорпиона в цветах, Йеннифэр. И готов
расплачиваться за свою невнимательность.
   - Прекрасная речь, - колдунья скрестила руки на груди. -  Трогательная  и
патетическая. Жаль только, напрасная. Лютик мне нужен и останется здесь.
   - Он уже однажды столкнулся с тем, кого ты  намерена  сюда  приволочь.  -
Геральт указал на изображения на полу. - Когда ты закончишь и притащишь сюда
джинна, то независимо от твоих  обещаний  Лютик  пострадает,  возможно,  еще
больше. Ведь тебя интересует то существо  из  бутылки,  верно?  Ты  намерена
завладеть им, заставить служить себе? Не отвечай, я  знаю,  плевать  мне  на
это. Делай что хочешь, притащи хоть десяток демонов. Но без Лютика. Если  ты
подставишь Лютика, это уже не будет  честной  сделкой,  Йеннифэр,  и  ты  не
имеешь права за таковую требовать платы. Я не допущу... - Он осекся.
   - Меня интересовало,  когда  же  ты  наконец  почувствуешь,  -  хихикнула
чародейка.
   Геральт напрягся, собрал в кулак всю свою волю, до боли стиснув зубы.  Не
помогло. Его словно парализовало, он вдруг превратился в каменную статую, во
вкопанный в землю столб. Не мог шевельнуть даже пальцем в башмаке.
   - Я знала, что ты сумеешь отразить чары,  брошенные  открыто,  -  сказала
Йеннифэр.  -  Знала  также,  что,  прежде  чем  что-либо   предпринять,   ты
постараешься расположить меня к себе красноречием. Ты болтал, а нависший над
тобой заговор действовал и понемногу ломал тебя.  Теперь  ты  можешь  только
говорить. Но тебе уже нет нужды мне нравиться. Я знаю, ты красноречив. И  не
надо продолжать, это только снизит эффект!
   - Хиреадан... - с трудом  проговорил  он,  все  еще  пытаясь  бороться  с
магическим параличом. - Хиреадан поймет, что ты что-то замышляешь. Сообразит
быстро, заподозрит в любой момент, потому что не доверяет тебе.
   Он не доверял с самого начала...
   Чародейка  повела  рукой.  Стены  комнаты   затуманились   и   окрасились
однообразным мутно-серым тоном. Исчезли двери, исчезли  окна,  исчезли  даже
пыльные занавески и засиженные мухами картинки на стенах.
   - Ну и что,  если  Хиреадан  сообразит?  -  зловеще  поморщилась  она.  -
Помчится на помощь? Сквозь мой барьер не пройдет  никто.  Но,  уверяю  тебя,
Хиреадан никуда не побежит, не  сделает  ничего  мне  во  вред.  Ничего.  Он
очарован мною. Нет, дело не в чернокнижии, я не привораживала  его.  Обычная
химия организма. Он влюбился в меня, дурень.  Ты  не  знал?  Он  даже  хотел
вызвать Бо на поединок, представляешь? Эльф, а ревнивый.  Такое  встречается
редко. Геральт, я не случайно выбрала этот дом.
   - Бо Берран, Хиреадан, Эррдиль, Лютик. Действительно,  ты  идешь  к  цели
самым прямым путем. Но мною, Йеннифэр, не воспользуешься.
   - Воспользуюсь, воспользуюсь. -  Чародейка  встала  с  кровати,  подошла,
старательно обходя начертанные на полу знаки. - Я же сказала, ты мне кое-что
должен за излечение поэта. Так, мелочь, небольшую услугу. После того  что  я
сейчас собираюсь проделать, я сразу же исчезну из Ринды, а  у  меня  в  этом
городишке  еще  есть  кое-какие...  неоплаченные  долги,  назовем  это  так.
Некоторым людям я тут кое-что  пообещала,  а  я  всегда  выполняю  обещания.
Однако поскольку сама я не успею, ты исполнишь мои обещания за меня.
   Он боролся, боролся изо всех сил. Напрасно.
   - Не дергайся, ведьмак, - ехидно  усмехнулась  она.  -  Впустую.  У  тебя
сильная  воля  и  хорошая  сопротивляемость  магии,  но  со  мной  и   моими
заклинаниями ты померяться не в состоянии. И не ломай  комедию.  Не  пытайся
покорить меня демонстрацией своей несгибаемой и  гордой  мужественности.  Ты
только самому себе кажешься несгибаемым и гордым. Ради друга  ты  сделал  бы
все и без чар, заплатил бы любую цену, вылизал бы мне туфли. А может, и  еще
кое-что, если б мне  вдруг  вздумалось  повеселиться.  Он  молчал.  Йеннифэр
стояла, усмехаясь и поигрывая пришпиленной к бархотке обсидиановой  звездой,
искрящейся бриллиантами.
   - Уже в спальне Бо, - продолжала она, - перекинувшись с тобой несколькими
словами, я поняла, кто ты такой. И знала, какой монетой взять с тебя  плату.
Рассчитаться за меня в Ринде мог бы любой,  например  тот  же  Хиреадан.  Но
сделаешь это ты, ибо ты должен мне заплатить. За притворное высокомерие,  за
каменное лицо, за саркастический тон. За  мнение,  будто  ты  можешь  стоять
лицом к лицу с Йеннифэр из Венгерберга, считать ее самовлюбленной  нахалкой,
расчетливой ведьмой и  одновременно  таращиться  на  ее  намыленные  сиськи.
Плати, Геральт из Ривии? Она схватила его обеими руками за  волосы  и  пылко
поцеловала  в  губы,  впившись  в  них,  словно  вампир.  Медальон  на   шее
задергался. Геральту почудилось,  что  цепочка  укорачивается  и  стискивает
горло словно гаррота. В голове сверкнуло, в ушах  дико  зашумело.  Фиалковые
глаза чародейки исчезли, и он погрузился во тьму...
   Геральт стоял на коленях.  Йеннифэр  обращалась  к  нему  мягким,  нежным
голосом.
   - Запомнил?
   - Да, госпожа.
   Это был его собственный голос.
   - Так иди и выполни мое поручение.
   - Слушаюсь, госпожа.
   - Можешь поцеловать мне руку.
   - Благодарю тебя, госпожа.
   Он пополз к ней, не поднимаясь с колен. В  голове  гудели  десятки  тысяч
пчел. Ее рука источала аромат сирени и крыжовника... Сирени и  крыжовника...
Вспышка. Тьма.
   Балюстрада, ступени. Лицо Хиреадана.
   - Геральт! Что с тобой! Геральт, ты куда?
   - Я должен... - его собственный голос. - Должен идти...
   - О боги! Взгляните на его глаза!
   Лицо Вратимира, искаженное изумлением. Лицо Эррдиля. И голос Хиреадана.
   - Нет! Эррдиль, нет! Не прикасайся  к  нему  и  не  пробуй  задержать.  С
дороги, Эррдиль! Прочь с его дороги! Запах сирени и крыжовника...
   Дверь. Всплеск солнца. Жарко. Душно. Запах сирени и крыжовника.
   "Будет буря", - подумал он. И это была его последняя сознательная мысль.
 
6 
 
   Oьма. Запах...
   Запах? Нет - вонь. Вонь мочи, гнилой соломы  и  мокрых  лохмотьев.  Смрад
коптящего факела, воткнутого в железный  захват,  закрепленный  в  стене  из
грубо отесанных каменных блоков.  Отбрасываемая  факелом  тень  на  покрытом
соломой земляном полу...
   Тень решетки.
   Ведьмак выругался.
   - Наконец-то. - Он почувствовал, что кто-то приподнимает его,  прислоняет
спиной к влажной стене. - Я уже стал опасаться. Ты так долго не  приходил  в
себя.
   - Хиреадан? Где... Черт, голова разламывается... Где мы?
   - А ты как думаешь?
   Геральт отер лицо ладонью и осмотрелся. У  противоположной  стены  сидели
трое оборванцев. Он видел их смутно, они приткнулись  как  можно  дальше  от
факела, почти  в  полной  темноте.  Под  решеткой,  отделяющей  всех  их  от
освещенного коридора, прикорнуло что-то на первый взгляд  напоминающее  кучу
тряпья. На самом деле это был старик с носом, похожим на клюв  аиста.  Длина
висящих сосульками волос и состояние одежды говорили о том, что он находится
здесь не первый день.
   - Нас кинули в яму, - угрюмо сказал Геральт.
   - Рад, что ты обрел способность логически  мыслить  и  делать  выводы,  -
бросил эльф.
   - Дьявольщина... А Лютик? Давно мы здесь сидим? Сколько времени прошло  с
тех пор...
   - Не знаю. Когда меня кинули, я тоже был без сознания. - Хиреадан подгреб
солому, уселся поудобнее. - Разве это важно?
   - Еще как, черт возьми. Йеннифэр... И Лютик. Лютик  там,  с  ней,  а  она
собирается... Эй, вы. Нас давно здесь заперли? Оборванцы пошептались, но  не
ответили.
   - Вы что, оглохли? - Геральт сплюнул, все еще не в  состоянии  отделаться
от металлического привкуса во рту. - Я спрашиваю, какое  сейчас  время  дня?
Или ночи? Наверное, знаете,  когда  вам  приносят  жратву?  Оборванцы  снова
пошептались, покашляли.
   - Милсдарь, - сказал наконец один, - оставьте нас в покое и,  пожалуйста,
не разговаривайте с нами. Мы - честные воры, мы не политические. Мы супротив
власти не шли. Не... покушались. Мы токмо воровали.
   - Угу, - сказал второй. - У вас свой угол, у нас свой. Кажному свое.
   Хиреадан фыркнул. Ведьмак сплюнул.
   - Так оно и есть, - промямлил заросший волосней старик с длинным носом. -
В тюряге кажный стерегет свой угол и держится своих.
   - А ты, дедок, - насмешливо спросил эльф, - держишься их или  нас?  Ты  к
какой группе себя относишь? К честным или политическим?
   - Ни к какой, - гордо ответил старик. - Ибо невинен есьм.
   Геральт снова сплюнул.
   - Хиреадан, -  спросил  он,  массируя  виски,  -  с  этим  покушением  на
власть... Верно?
   - Абсолютно. Ты ничего не помнишь?
   - Ну вышел на улицу... Люди на меня  поглядывали...  Потом...  Потом  был
какой-то магазин...
   - Ломбард, - понизил голос эльф. - Ты вошел в ломбард. И сразу же дал  по
зубам ломбардщику. Крепко. Даже очень. Ведьмак сдержал проклятие.
   - Ломбардщик упал, - тихо продолжал Хиреадан. - Ты дал ему несколько  раз
ногой по весьма чувствительным местам. На помощь прибежал слуга. Ты  выкинул
его через окно на улицу.
   - Боюсь, - буркнул Геральт, - этим дело не ограничилось.
   - Опасение вполне обоснованное. Ты вышел  из  ломбарда  и  направился  по
середине  улицы,  расталкивая  прохожих  и  выкрикивая   какие-то   глупости
относительно чести дамы. За тобой тянулся солидный хвост.  Там  же  были  я,
Эррдиль и Вратимир. Ты остановился перед домом аптекаря Лавроносика, вошел и
через минуту снова вышел, волоча Лавроносика  за  ногу.  Затем  обратился  к
собравшейся толпе с чем-то вроде речи.
   - Какой?
   - Говоря наиболее доходчиво, ты сообщил, что уважающий  себя  мужчина  не
должен называть курвой даже профессиональную проститутку, ибо  это  низко  и
отвратительно. Что применять определение "курва"  по  отношению  к  женщине,
которую ты никогда не... имел - ты выразился более красочно - и  никогда  ей
за это не давал денег, дело грязное  и  абсолютно  недопустимое.  Экзекуция,
сообщил ты всем и вся, будет произведена немедленно, и это будет наказание в
самый раз для такого  говнюка,  как  Лавроносик.  После  чего  зажал  голову
аптекаря между колен, стащил с него портки и врезал по заднице ремнем.
   - Продолжай, Хиреадан. Продолжай, не жалей меня.
   - Лупцевал ты Лавроносика по заднице, не жалея  сил,  а  аптекарь  выл  и
верещал, плакал, взывал к помощи  господней  и  людской,  умолял  сжалиться,
обещал даже исправиться, но ты ему явно не верил.  Тут  подбежали  несколько
вооруженных бандитов, которых в Ринде почему-то принято именовать гвардией.
   - А я, - покачал головой Геральт, - именно тогда и покусился на власть?
   - Куда там! Ты покусился  гораздо  раньше.  И  ломбардщик,  и  Лавроносик
числятся в городском совете. Вероятно, тебе интересно будет узнать, что  оба
требовали выкинуть Йеннифэр из города. Они не только  голосовали  за  это  в
совете, но говорили о ней всякие гадости по корчмам и  обсуждали  ее  весьма
неизящным образом.
   - Об этом  я  догадывался  уже  давно.  Рассказывай.  Ты  остановился  на
гвардейцах. Это они бросили меня в яму?
   - Хотели. Ох, Геральт, это было зрелище. Что ты с ними вытворял,  описать
невозможно. У них были мечи, дубины, палки, топоры, а у тебя только ясеневый
стек с ручкой, который ты отобрал у какого-то франта. И когда все уже лежали
на земле, ты пошел дальше. Большинство из нас знало, куда ты направляешься.
   - Хотел бы знать и я.
   - Ты шел в храм.  Ибо  богослужитель  Крепп,  тоже  член  совета,  уделял
Йеннифэр много места в своих проповедях. Впрочем,  ты  вовсе  и  не  скрывал
своего мнения относительно богослужителя Креппа.  Ты  обещал  прочитать  ему
лекцию, касающуюся уважения к прекрасному полу. Говоря о нем, ты упускал его
официальный титул, но добавлял иные эпитеты, вызывавшие заметное оживление у
следовавшей за тобой детворы.
   - Так, - проворчал Геральт. - Стало быть, прибавилось и богохульство.
   Что еще? Осквернение храма?
   - Нет. Войти ты не успел.  Перед  храмом  ждала  рота  городской  стражи,
вооруженная всем, что только нашлось в цейхгаузе, кроме катапульты, как  мне
кажется. Походило на то, что тебя просто-напросто изувечат. Но ты  не  дошел
до них. Неожиданно схватился обеими руками за голову и потерял сознание.
   - Можешь не заканчивать. Но, Хиреадан, ты-то как очутился в яме?
   - Когда ты упал, несколько стражников подскочили, чтобы продырявить  тебя
копьями. Я вступил с ними в собеседование. Получил  по  голове  алебардой  и
очутился здесь, в яме.  Мне,  несомненно,  пришьют  обвинение  в  участии  в
противолюдском заговоре.
   - Ну, коли уж мы попали в обвиняемые, - заскрежетал зубами ведьмак, - то,
как думаешь, что нам грозит?
   - Если Невилл, ипат, успел вернуться из столицы, - буркнул Хиреадан, - то
кто знает... Мы знакомы. Но если не успел, приговор вынесут политики, в  том
числе, разумеется, Лавроносик и ломбардщик.  А  это  значит...  Эльф  сделал
короткий жест в районе шеи. Несмотря на царящий  в  подвале  полумрак,  этот
жест оставлял мало  места  для  домыслов.  Ведьмак  помолчал.  Воры  шепотом
переговаривались. Сидящий за "невинность" дедок, казалось, спал.
   - Прекрасно, - сказал наконец Геральт и грязно выругался.  -  Мало  того,
что я буду висеть,  так  еще  зная,  что  оказался  причиной  твоей  смерти,
Хиреадан. И, вероятно, Лютиковой. Не  прерывай.  Я  знаю,  что  это  делишки
Йеннифэр, но виноват все равно я. Моя дурь. Она окрутила  меня,  сделала  из
меня, как говорят краснолюды, дуба.
   - Хм, - проворчал эльф. - Ни добавить, ни убавить. Я  тебя  предупреждал.
Черт побери, тебя предупредил, а сам  оказался  таким  же,  пользуясь  твоим
выражением, дубом. Ты сетуешь на то, что я попал  сюда  из-за  тебя.  Я  мог
остановить тебя на улице, обезоружить, не допустить... Я  этого  не  сделал.
Боялся, что, когда развеются чары, которые она на тебя навела, ты  вернешься
и... причинишь ей зло. Прости.
   - Прощаю великодушно. Потому как ты понятия не имеешь, какая сила была  в
ее заклинании. Я, дорогой эльф, обычный наговор перебиваю за несколько минут
и при этом не  теряю  сознания.  Заклинания  Йеннифэр  тебе  бы  не  удалось
сломать, а чтобы меня обезоружить... Вспомни гвардию.
   - Повторяю, я думал не о тебе. Я думал о ней.
   - Хиреадан?
   - Да?
   - Ты ее... Ты ее...
   - Я не люблю возвышенных слов, - прервал эльф, грустно улыбнувшись.  -  Я
ею, скажем так, сильно увлечен. Ты, вероятно, удивишься, как можно  увлечься
такой, как она?
   Геральт прикрыл глаза, чтобы вызвать в памяти образ. Образ,  который  его
необъяснимым образом, скажем так, не используя возвышенны