дил их.
   Но наконец напала н на такой. Было это, конечно, в  Цидарисе  на  Морском
базаре, славившемся богатым выбором удивительных и редких  товаров,  которые
моряки привозили из  самых  дальних  уголков  мира,  отовсюду,  куда  только
добирались их когги и  галеоны.  Мильва  всякий  раз,  как  только  выпадала
возможность, посещала базар и осматривала заморские  луки.  Именно  там  она
приобрела  лук,  который,  как  она  решила,  послужит   ей   долгие   годы,
изготовленный в Зеррикании зефар, усиленный шлифованным рогом антилопы. Этот
лук она считала идеальным. Целый год. Потому что год спустя, на том же самом
лотке, у того же самого купца увидела другое чудо.
   Лук  пришел  с  дальнего  севера.  Прекрасно   отбалансированное   оружие
шестидесяти двух дюймов в размахе, плоские ламинированные  плечи,  склеенные
из перемежающихся слоев благородной древесины,  вываренных  жил  и  китового
уса. От лежавших рядом экземпляров его отличала не только конструкция, но  и
цена - и цена-то и обратила на себя внимание Мильвы. Однако стоило ей  взять
лук в руки и испробовать, как она, не колеблясь  и  не  торгуясь,  заплатила
все,  что  требовал  купец.  Четыреста  новиградских  крон.  Конечно,  такой
сногсшибательной суммы при ней не было. Она тут же продала свой зерриканский
зефар, связку  собольих  шкурок  и  чудесной  работы  эльфий  медальончик  -
коралловую камею, обрамленную речными жемчугами.
   Но не сожалела. Никогда. Лук был невероятно  легкий  и  идеально  меткий.
Хоть и не очень размашистый, он таил  в  своих  композитных  плечах  сильный
удар.   Снабженный   прикрепленной   к   очень   точно   изогнутым    грифам
шелково-конопляной тетивой, он при двадцатичетырехдюймовом  натяжении  давал
шестьдесят пять  фунтов  силы.  Правда,  существовали  луки,  дававшие  даже
восемьдесят, но Мильва считала это перебором. Выпущенная  из  ее  "китовьей"
шестидесятипятки стрела преодолевала расстояние  в  двести  футов  за  время
между  двумя  ударами  сердца,  а  на  ста  шагах  сохраняла  силу,   вполне
достаточную, чтобы запросто уложить оленя. Человека же, если он был без лат,
прошивала насквозь. На зверя крупнее  оленя  и  на  тяжеловооруженных  людей
Мильва охотилась редко.
   Бабочка улетела. Зяблики по-прежнему шебуршились в кустах. И  по-прежнему
ничто не выходило на  выстрел.  Мильва  оперлась  бедром  о  ствол  сосны  и
принялась вспоминать. Так просто, чтобы убить время.
 
*** 
 
   Впервые она встретилась с  ведьмаком  в  июле,  через  две  недели  после
событий на острове Танедд и начала войны в Доль Ангре. Мильва возвращалась в
Брокилон  после  почти  двадцатидневного  отсутствия.  Она  привела  остатки
команды скоя'таэлей, разгромленной в Темерии, когда белки пытались пройти на
территорию охваченного  войной  Аэдирна.  Команда  думала  присоединиться  к
восстанию, поднятому эльфами в Доль Блатанна.  Им  не  повезло.  Если  б  не
Мильва, с ними было бы покончено. Но они нашли Мильву и убежище в Брокилоне.
   Сразу по приезде она узнала, что в Коль Серрае ее срочно  ждет  Аглайиса.
Мильва немного удивилась Аглайиса стояла во главе брокилонских  целительниц,
а глубокая, богатая горячими источниками и пещерами  котловина  Коль  Серрая
была местом лечебниц.
   Однако она откликнулась  на  вызов,  думала,  речь  идет  о  каком-нибудь
лечащемся эльфе, который хочет с ее помощью  связаться  со  своей  командой.
Увидев же раненого ведьмака и узнав, в чем  дело,  прямо-таки  взбеленилась.
Выскочила из грота с развевающимися волосами и все возмущение  выместила  на
Аглайисе.
   - Он меня видел! Видел мое лицо! Ты понимаешь, чем мне это грозит?
   - Нет, не понимаю, - холодно ответила  целительница.  -  Это  Gwynbleidd,
ведьмак. Друг Брокилона. Он здесь с  новолуния.  Уже  четырнадцать  дней.  И
пройдет еще какое-то время, прежде чем он сможет встать и нормально  ходить.
Ему нужны вести из мира, вести о его близких. Доставить их можешь только ты.
   - Вести из мира? Да ты в  своем  уме,  духобаба?!  Ты  хоть  знаешь,  что
творится сейчас на свете за границами твоего спокойного леса?  В  Аэдирне  -
война! В Бругге, в Темерии и в  Редании  неразбериха,  великая  ловитва!  За
теми, кто поднял восстание на Танедде, гоняются повсюду. Кругом полным-полно
шпионов и ан'гиваров. Хватит одного слова, достаточно губы скривить  где  не
надо, и уже палач в яме тебя каленым железом пришпарит. И что, мне  идти  на
разведку, выпытывать, известия собирать? Шею подставлять? И ради кого?  Ради
какого-то паршивого ведьмака? Он мне что, брат, сват? Нет, ты  точно  разума
лишилась, Аглайиса!
   - Ежели ты намерена и дальше орать, - спокойно прервала дриада, - то идем
подальше в лес. Ему нужен покой.
   Мильва невольно оглянулась на выход из грота, в котором только что видела
раненого. "Хорош парень, - невольно подумала она. -  Правда,  худ,  кожа  да
кости... Башка белая, но живот плоский, словно у парнишки,  -  видать,  труд
ему друг, а не солонина с пивом..."
   - Он был на Танедде, - отметила, не спросила она. - Бунтовщик.
   - Не знаю, - пожала плечами Аглайиса. - Раненый. Нуждается в  помощи.  До
остального мне дела нет.
   Мильва отмахнулась.  Целительница  славилась  нелюбовью  к  болтовне.  Но
Мильва успела наслушаться сообщений  дриад  с  восточных  границ  Брокилона,
знала уже все о событиях двухнедельной давности.  О  рыжеволосой  чародейке,
явившейся одновременно  с  магической  вспышкой  в  Брокилон,  о  калеке  со
сломанными рукой и ногой, которого сна притащила в лес  и  который  оказался
ведьмаком, гвенблейддом. Белым Волком, как его называли дриады.
   Вначале, рассказывали дриады, не известно было,  что  делать.  Заляпанный
кровью ведьмак то кричал, то терял сознание. Аглайиса делала  ему  временные
перевязки, чародейка ругалась. И плакала. В последнее Мильва  совершенно  не
верила - кто-нибудь хоть раз видел плачущую чародейку? А потом пришел приказ
из Дуэн Канэлля,  от  Среброглазой  Эиткэ,  владычицы  Брокилона.  Чародейку
отпустить. Ведьмака лечить..
   И его лечили. Мильва видела. Он лежал в гроте, в лохани, полной  воды  из
волшебных брокилонских источников, его укрепленные в  шинах  и  на  вытяжках
конечности были опутаны плотным покровом из  лечебных  вьюнов  конинхаэли  и
побегов пурпурного окопника. Волосы белые, ровно молоко. Он был в  сознании,
хотя те, кого лечили конинхаэлью, обычно чуть ли не трупом валяются, бредят,
их устами говорит магия...
   - Ну? - Невыразительный голос целительницы вырвал ее из  задумчивости.  -
Так как? Что ему сказать?
   - Чтобы шел ко всем чертям,  -  проворчала  Мильва,  поправляя  оттянутый
кошелем и охотничьим ножом пояс. - И ты туда же, Аглайиса.
   - Твоя воля. Я не принуждаю.
   - Верно. И не принудишь.
   Она не оглядываясь пошла а лес меж редких сосен. Она была зла.
   О ночных событиях на острове Танедд в первое  июльское  новолуние  Мильва
знала из бесконечных разговоров скоя'таэлей.
   Во время Большого Сбора чародеев на  острове  вспыхнул  мятеж,  пролилась
кровь, полетели головы. Армия Нильфгаарда как по сигналу ударила на Аэдирн и
Лирию, началась война. А в Темерии, Редании и Каэдвене  все  сосредоточилось
на белках. Во-первых,  потому  что,  кажется,  взбунтовавшимся  чародеям  на
Танедде пришла на помощь команда скоя'таэлен. Во-вторых, потому что вроде бы
какой-то то ли эльф, то ли полуэльф кинжалом прикончил Визимира,  реданского
короля. Повсюду бурлило, словно в котле. Кровь эльфов текла рекой...
   "Да, - подумала Мильва, - может, и верно болтают жрецы, мол, конец  света
и судный день уж рядом. Мир в огне, человек  не  только  эльфу  волк,  но  и
человеку, брат на брата с  ножом  идет...  А  ведьмак  лезет  в  политику  и
пристает к бунтовщикам. Ведьмак, который только для того существует, чтоб по
миру болтаться и вредящих людям  монстров  кончать.  Сколь  существует  мир,
ведьмаки никогда не давали себя втянуть ни в политику, ни в  войны.  Недаром
же сказывают сказку о глупом короле, который хотел ситом воду носить,  зайца
гонцом сделать, а ведьмака воеводой посадить. А тут,  нате  вам,  ведьмак  в
мятеже супротив короля пострадал, в Брокилоне от кары  хорониться  вынужден.
Нет, и впрямь конец света пришел. Точно!"
   - Здравствуй, Мария.
   Мильва вздрогнула. У стоящей при сосне дриады глаза и волосы  были  цвета
серебра. Заходящее солнце окружало ее голову кроваво-красным ореолом на фоне
пестрой стены леса. Мильва опустилась на одно колено, низко склонила голову.
   - Здравствуй, госпожа Эитнэ.
   Владычица Брокилона засунула за лыковый  поясок  золотой  ножик  в  форме
серпа.
   -  Встань.  Пройдемся.  Хочу  с  тобой  поговорить.  Они  долго  шли   по
заполненному тенями лесу, маленькая среброволосая дриада и высокая девушка с
льняными волосами. Ни та, ни другая не прерывали молчания.
   - Давно ты не заглядывала  в  Дуэн  Канэлль,  Мария,  -  сказала  наконец
дриада.
   - Времени не было, госпожа Эитнэ. До  Дуэн  Канэлли  от  Ленточки  долгая
дорога, а я... Ты же знаешь.
   - Знаю. Устала?
   - Эльфам нужна помощь. Ведь я помогаю им по твоему приказу.
   - По моей просьбе.
   - Во-во. По просьбе.
   - Есть у меня еще одна.
   - Так я и думала. Ведьмак небось?
   - Помоги ему.
   Мильва остановилась, отвернулась, резким движением отломила  зацепившуюся
за платье веточку жимолости, повертела в пальцах, кинула на землю.
   - Уже полгода, - сказала она тихо, глядя в серебристые глаза дриады, -  я
рискую головой, провожу в Брокилон эльфов из  разгромленных  команд.  А  как
токо передохнут, раны подлечат, вывожу обратно... Мало тебе? Недостаточно  я
сделала? Каждое новолуние темной ночью на тракт  отправляюсь...  Солнца  уже
боюсь, ровно летучая мышь или сова какая...
   - Никто не знает лесных тропок лучше тебя.
   - В дебрях мне не узнать ничего. Ведьмак вроде бы хочет,  чтобы  я  вести
собирала, к  людям  пошла.  Это  бунтовщик,  на  его  имя  у  ангиваров  уши
наставлены. Мне самой никак невозможно в городах показываться. А  вдруг  кто
распознает? Память о том еще жива, не засохла еще та кровь... А  много  было
тогда крови, госпожа Эитнэ, ох, много.
   - Немало. - Серебристые глаза  пожилой  дриады  были  чужими,  холодными,
непроницаемыми. - Немало, правда твоя.
   - Если меня узнают, на кол натянут.
   - Ты осмотрительна... Ты осторожна и внимательна.
   - Чтобы добыть  сведения,  о  которых  просит  ведьмак,  надо  забыть  об
осторожности. Надо расспрашивать. А сейчас любопытствовать опасно. Если меня
схватят...
   - У тебя есть контакты.
   - Умучают. Заистязают. Либо сгноят в Дракенборге...
   - Ты - мой должник.
   Мильва отвернулась, закусила губу.
   - Да, должник, - сказала она горько. - Не забыть.
   Она прикрыла глаза, лицо вдруг сморщилось, губы дрогнули, зубы стиснулись
сильнее. Под веками призрачным, лунным светом  той  ночи  бледно  забрезжило
воспоминание. Неожиданно вернулась боль  в  щиколотке,  схваченной  ременной
петлей, боль  в  выворачиваемых  суставах.  В  ушах  загудели  листья  резко
распрямляющегося дерева... Крик, стон, дикое, сумасшедшее метание  и  жуткое
чувство охватившего ее страха, когда она поняла, что ей  не  освободиться...
Крик  и  страх,  скрип  веревки,   раскачивающиеся   тени,   неестественная,
перевернутая земля, перевернутое  небо,  деревья  с  перевернутыми  кронами,
боль, бьющаяся в висках кровь... А на рассвете - дриады, вокруг, веночком...
Далекий  серебристый  смех...  Куколка  на  веревочке!  Дергайся,  дергайся,
куколка, головкой книзу... И ее собственный,  но  чужой  визгливый  крик.  А
потом тьма.
   - Да, должник. Конечно, - повторила она  сквозь  стиснутые  зубы.  -  Да,
конечно, я же висяк, снятый с веревки. Похоже,  пока  я  жива,  мне  с  этим
долгом не расплатиться.
   - У каждого свой долг, - сказала Эитнэ. - Та коза жизнь,  Мария  Барринг.
Долги и кредиты,  обязательства,  благодарности,  расплаты.  Что-то  кому-то
должен сделать. А может, себе самой? Ведь если по правде, то  каждый  всегда
расплачивается с самим собой, а не с кем-то. Любой долг мы выплачиваем  себе
самим. В каждом из нас сидит кредитор  и  должник  одновременно.  Главное  -
уравновесить этот счет. Мы приходим в мир как частица данной  нам  жизни,  а
потом все время только и знаем, что расплачиваемся за это.  С  самим  собою.
Для того, чтобы в конце концов сошелся баланс.
   - Тебе дорог этот человек, госпожа Эитнэ? Этот.., ведьмак?
   - Дорог. Хоть он и сам этого не знает. Возвращайся в Коль  Серрай,  Мария
Барринг. Иди к нему. И сделай то, о чем я прошу.
 
*** 
 
   В котловинке хрустнул хворост, скрипнула ветка. Громко  и  зло  прозвучал
крик сороки, взлетели зяблики, мелькнув белыми правильными перышками. Мильва
затаила дыхание. Наконец-то!
   "Чек-чек, - крикнула сорока. - Чек-чек-чек". Снова скрипнула ветка.
   Мильва  поправила  вытертый  до  блеска,  на  славу  послуживший  кожаный
наплечник на правом предплечье, вложила кисть руки в прикрепленную  к  грифу
лука петлю. Вынула стрелу из плоского колчана на  бедре.  Автоматически,  по
привычке  проверила  острие  и  оперение.  Стержни  стрел  она  покупала  на
ярмарках,  выбирая  в  среднем  одну  из  десятка  предложенных,  но   перья
прилаживала всегда сама. У большинства готовых стрел были  слишком  короткие
воланы  и  укреплены  они  были  по  оси  стрелы,  а   Мильва   пользовалась
исключительно стрелами со спиральными воланами длиною не менее пяти дюймов.
   Она наложила стрелу  на  тетиву  и  уставилась  на  выход  котловинки,  в
зеленеющее между стволами пятно барбариса,  отягощенного  гроздьями  красных
ягод.
   Зяблики улетели недалеко и снова принялись  тень-тенькать.  "Ну  иди  же,
козочка, - подумала Мильва, приподнимая и натягивая лук. - Иди. Я готова".
   Но косули пошли по балке в сторону болотца и источников, питающих  ручьи,
впадающие в Ленточку. Из котловинки вышел козел. Стройный,  на  глаз  фунтов
сорока весом. Он поднял голову, застриг ушами, потом  повернулся  к  кустам,
сорвал ветку.
   Стоял он удачно - задом.  Если  б  не  ствол,  заслонявший  цель,  Мильва
выстрелила бы, не раздумывая. Даже попав в живот сзади,  стрела  прошила  бы
его и добралась до сердца, печени или легких. Попав в бедро, она рассекла бы
артерию, животное тоже  должно  было  бы  вскоре  пасть.  Мильва  ждала,  не
освобождая тетивы.
   Козел снова поднял голову,  сделал  шаг,  вышел  из-за  ствола  и  слегка
повернулся.  Мильва,  удерживая  тетиву   в   полном   натяжении,   мысленно
выругалась. Выстрел в переднюю часть тела был нежелателен: наконечник вместо
легкого мог угодить в живот.  Она  ждала,  сдерживая  дыхание,  уголком  губ
чувствуя соленый привкус тетивы.  Это  было  еще  одно  большое,  прямо-таки
неоценимое достоинство ее лука - пользуйся она более тяжелым  или  не  столь
тщательно изготовленным оружием, она не смогла бы так долго  держать  его  в
натяжении, не рискуя утомить руку и снизить точность выстрела.
   К счастью, козел наклонил голову,  сорвал  выступающую  из  мха  траву  и
повернулся боком. Мильва спокойно вздохнула, прицелилась в область легкого и
мягко отпустила тетиву.
   Однако ожидаемого звука ломаемого наконечником  ребра  она  не  услышала.
Козел подпрыгнул, взвизгнул и скрылся, сопровождаемый хрустом сухих веток  и
шумом листьев.
   Несколько ударов сердца Мильва  стояла  неподвижно,  окаменевшая,  словно
мраморная статуя лесной русалки. Лишь когда все  звуки  утихли,  она  отвела
правую руку от  щеки  и  опустила  лук.  Отметив  в  памяти,  куда  побежало
животное, спокойно  села  и  оперлась  спиной  о  ствол.  Она  была  опытной
охотницей, браконьерствовала в господских лесах с малых лет,  первую  косулю
уложила, когда ей было одиннадцать, первого четырнадцатилетнего оленя  -  по
невероятному охотничьему везению - в день своего четырнадцатилетия.  А  опыт
говорил, что никогда не следует  спешить  за  подстреленным  животным.  Если
попала хорошо, козел должен пасть не больше чем в двухстах  шагах  от  устья
котловинки. Если попала хуже - поспешность могла  испортить  дело.  Неудачно
подстреленное животное, если его не беспокоить,  после  панического  бегства
немного успокоится и пойдет тише. Если же его  преследовать  и  пугать,  оно
будет мчаться сломя голову и остановится, лишь когда вымотается вконец.
   Так что в распоряжении у  Мильвы  было  никак  не  меньше  получаса.  Она
прикусила сорванный стебелек и снова задумалась. Вспоминала.
 
*** 
 
   Когда через двенадцать дней она вернулась в Брокилон, ведьмак уже  ходил.
Слегка прихрамывал и немного тянул бедро, но ходил. Мильва  не  удивилась  -
она знала о чудесных целительных свойствах лесной воды  и  травы,  именуемой
конинхаэлью.   Знала   также   способности   Аглайисы,   неоднократно   была
свидетельницей прямо-таки мгновенного исцеления раненых  дриад.  А  слухи  о
невероятной  выносливости  и  стойкости  ведьмаков  тоже,  видать,  не  были
высосаны из пальца.
   Она не пошла в Коль Серрай сразу по прибытии, хоть дриады напоминали, что
Gwynbleidd, нетерпеливо ждал ее возвращения. Она тянула умышленно,  все  еще
недовольная  поручением,  намеренно  показывала,  что  сначала  должна  была
провести в лагерь эльфов из очередной команды белок.  Пространно  рассказала
обо всем случившемся в пути, сказала  дриадам  о  том,  что  люди  блокируют
границу  вдоль  Ленточки.  Лишь  когда  ей  напомнили  в  третий  раз,   она
искупалась, переоделась и отправилась к ведьмаку.
   Он ждал на опушке, там, где росли кедры. Прохаживался, время  от  времени
приседал, пружинисто выпрямлялся. Видимо, Аглайиса назначила ему упражнения.
   - Какие вести? - спросил он сразу же, как только они поздоровались. Холод
в его голосе ее не обманул.
   - Война, пожалуй, идет к концу, - ответила она, пожав плечами. -  Нильфы,
говорят, вконец разгромили Лирию и Аэдирн.  Вердэн  не  поддался,  и  король
Темерии заключил союз с нильфгаардским императором. Эльфы  в  Долине  Цветов
собственное государство заложили. А вот скоя'таэли из Темерии и Редании туда
не ушли. Продолжают биться...
   - Я не об этом.
   - Нет? - Она изобразила удивление. - Ах, верно. Да, заглянула я в Дорьян,
как ты просил, хоть и пришлось хороший, крюк сделать. А тракты нынче опасны.
   Она оборвала, потянулась. На этот раз он ее не торопил.
   - Слушай, а этот Кодрингер, - наконец спросила она, - которого  ты  велел
навестить, был твоим другом?
   Лицо ведьмака не дрогнуло, но Мильва знала, что он понял с полуслова.
   - Нет. Не был.
   - Это хорошо, - облегченно вздохнула она. -  Потому  как  его  уже  среди
живых нет. Сгорел вместе со своим домом, осталась вроде бы труба и  половина
передней стены. Весь  Дорьян  гудом  гудит  от  слухов.  Одни  болтают,  что
Кодрингер занимался чернокнижничеством и яды варил, что у  него  с  дьяволом
уговор был, так что чертов огонь его поглотил. Другие  говорят,  мол,  сунул
он, как обычно, нос и пальцы не в ту дырку. А кому-то  это  не  понравилось,
вот его и укокошили  и  огонь  подкинули,  чтоб  следы  замести.  А  ты  как
думаешь?
   Ни ответа, ни эмоций на посеревшем лице ведьмака она так и не  дождалась.
Поэтому продолжала, сохраняя язвительный и грубоватый тон:
   - Интересно, что пожар и погибель Кодрингера случились в первое  июльское
новолуние, точно как мятеж на Танедде. Ну, прямо так, будто б кто догадался,
что как раз Кодрингер знает чего-то  о  бунте  и  его  станут  выпытывать  о
подробностях. Будто кто-то хотел ему заране  рот  зашнуровать  навеки,  язык
удержать. Что на это скажешь? Э, вижу, ничего! Ишь,  неразговорчивый  какой!
Тода  я  тебе  скажу:  опасное  твое  дело,  все  это  твои  вынюхивания  да
расспрашивания. Может, кто-нито еще и другие рты и уши, кроме кодрингеровых,
захочет прикрыть. Так я думаю.
   - Прости, - сказал он, немного помолчав.  -  Ты  права.  Я  подверг  тебя
риску. Это было слишком опасное задание для...
   - Для девки, верно? - Она дернула головой, резким движением  отб