бижать  себя  безнаказанно.  -  Как  прикажете,
мазель...
 
*** 
 
   Многообещающий прекрасный рассвет не оправдал возлагавшихся  на  него
надежд. Наступивший день был серым и промозглым. Влажный туман приглушал
цвета осенней  листвы  склонившихся  над  дорогой  деревьев,  отливающих
тысячами оттенков охры, пурпура  и  золота.  Во  влажном  воздухе  стоял
аромат коры и грибов. Они ехали медленно по ковру  опавших  листьев,  но
Хотспорн часто подгонял вороную кобылу, время от  времени  заставляя  ее
идти галопом либо рысью. В такие моменты Цири восхищенно глядела на них.
- Ее как-нибудь зовут?
   - Нет, - сверкнул зубами Хотспорн. - Я отношусь  к  верховым  лошадям
чисто потребительски, стараюсь не привыкать к ним. Давать  коням  имена,
если не содержишь конного завода или  табуна,  я  считаю  претенциозным.
Согласна  со  мной?  Конь  Воронок,  собачка  Дружок,  киска  -   Мурка.
Претенциозно!
 
*** 
 
   Цири не нравились его поглядывания и многозначительные  улыбки  и  уж
тем более насмешливый тон вопросов  и  ответов.  Поэтому  она  пошла  по
самому простому пути - молчала, говорила кратко, не провоцировала. Если,
конечно, удавалось. Правда,  удавалось  не  всегда.  Особенно  когда  он
заговаривал об амнистии. Когда же в очередной раз - и довольно  резко  -
она выразила  недовольство,  Лотспорн  на  удивление  "сменил  фронт"  -
принялся доказывать, что в ее случае амнистия излишня, более того  -  ее
вообще не касается. Амнистируют ^цеступников, а не их жертвы. -  Сам  ты
жертва, Хотспорн! - зашлась смехом Цири. - Я сказал совершенно серьезно,
- заверил он. - Не для того, чтобы вызвать у тебя  птичье  щебетание,  а
чтобы прйсоветовать, как спасти  шкуру  в  случае,  если  тебя  поймают.
Конечно, на барона Касадея это не подействует, да и на Варнхагенов  тоже
вряд ли, от них снисхождения не жди, эти в самом  лучшем  случае  просто
линчуют тебя на месте. Быстро, и если прытко пойдет,  то  безболезненно.
Но вот если ты попадешь в  руки  префекту  и  предстанешь  перед  судом,
суровым, но справедливым лицом  имперского  закона...  О,  вот  на  этот
.случай я порекомендовал бы тебе такую линию защиты: залйвайся слезами и
настаивай на том, что ты невинная жертва стечения обстоятельств. - И кто
в это поверит?
   - Каждый. - Хотспорн наклонился в  седле,  заглянул  ей  в  глаза.  -
Потому что ведь такова истинная правда. Ты -  невинная  жертва,  Фалька.
Тебе еще нет шестнадцати, по законам империи ты - несовершеннолетняя.  В
Крысиной банде оказалась случайно. Не твоя  вина,  что  ты  пришлась  по
вкусу  одной  из  бандиток,  Мистле,   противоестественная   сексуальная
ориентация которой ни для кого не секрет. Ты подпала под влияние Мистле,
тебя использовали и принудили к...
   - Ну, вот и  выяснилось,  -  прервала  Цири,  сама  удивляясь  своему
спокойствию.  -  Наконец-то  выяснилось,  что  тебе  надобно,  Хотспорн.
Видывала я уже таких типусов, как ты.
   - Серьезно?
   - Как у всякого петушка, гребешок у тебя вскочил при одной мысли  обо
мне и Мистле, - продолжала она спокойно. - Как у каждого глупого  самца,
в  твоей  дурной  башке  шевельнулась  мыслишка   попробовать   вылечить
заблудшую овцу от противной натуре болезни, обратить на путь истинный. А
знаешь, что во всем этом самое  отвратное  и  противное  натуре?  Именно
такие мыслишки!
   Хотспорн посматривал на нее молча, храня довольно загадочную  усмешку
на тонких губах.
   - Мои мысли, дражайшая Фалька,  -  сказал  он,  немного  помолчав,  -
может, и необычны, может, и не совсем хороши, и уж,  что  там  говорить,
совершенно  очевидно  далеки  от  невинности...  Но,  о   Господи,   они
соответствуют натуре. Моей натуре. Ты оскорбляешь меня,  полагая,  будто
моя тяга к тебе зиждется на некоем... извращенном  любопытстве.  Ха,  ты
оскорбляешь самое себя, не замечая или же не желая  замечать,  что  твоя
пленительная  красота  и  редкостная  прелесть  в  состоянии   заставить
броситься на колени любого мужчину. Что очарование твоего взгляда...
   - Слушай, Хотспорн, - прервала  она,  -  уж  не  вознамерился  ли  ты
переспать со мной?
   - Какой интеллект! - развел он руками. - У меня  прямо-таки  слов  не
хватает.
   - Ну, так я тебе помогу их подыскать. - Она  слегка  подогнала  коня,
чтобы взглянуть на купца сбоку. - Потому что у меня-то слов  достаточно.
Я чувствую себя польщенной. В любом другом случае - кто  знает?  Если  б
это был кто-нибудь  другой,  о!  Но  ты,  Хотспорн,  ты  вообще  мне  не
нравишься. Ничего, ну  совсем,  понимаешь  ли,  ничто  меня  в  тебе  не
привлекает.  И  даже,  я  бы  сказала,  наоборот  -  все  меня  от  тебя
отталкивает. Ты должен понять, что в такой ситуации половой акт  был  бы
актом, противным натуре.
   Хотспорн рассмеялся, тоже подогнав коня. Вороная кобыла заплясала  на
просеке, красиво поднимая изящную  голову.  Цири  завертелась  в  седле,
борясь со странным чувством, которое вдруг ожило  в  ней,  ожило  где-то
глубоко, в самом низу живота но быстро и  отчаянно  рвалось  наружу,  на
раздражаемую одеждой кожу. "Я сказала ему правду, - подумала она.  -  Он
мне не нравится, черт побери, а нравится мне  его  лошадь,,  его  водная
кобыла. Не он, а лошадь... Что за кретинизм! Нет, нет и нет! Даже если б
и не Мистле, было б смешно и глупо поддаться ему только потому, что меня
возбуждает вид пляшущей на просеке вороной кобылы".
   Хотспорн позволил ей подъехать, глядя ей в глаза и странно  улыбаясь.
Потом снова дернул поводья, заставил кобылу перетирать ногами, вертеться
и делать балетные па вбок. - Знает, - подумала Цири,  -  знает,  пройда,
что я чувствую. Чертовщина! Да я просто-напросто любопытная!" - Сосновые
иголки, - мягко бросил Хотспорн, подъезжая  очень  близко  и  протягивая
руку, - запутались у тебя в волосах. Я выну,  если  позволишь.  Добавлю,
что жест исключительно результат моей  галантности,  а  не  извращенного
желания.
   Прикосновение - ее это совсем не удивило - было ей приятно.  Она  еще
далеко не решила, но  на  всякий  случай  подсчитала  дни  от  последней
менструации. Этому ее научила  Йеннифэр  -  считать  заранее,  а  не  на
горячую голову, потому что  потом,  когда  становится  жарко,  возникает
странное  нежелание  заниматься   расчетами   и   думать   о   возможных
последствиях. Хотспорн глядел ей в глаза и улыбался, будто  точно  знал,
что подсчет вышел в  его  пользу.  "Будь  он  еще  не  такой  старый,  -
вздохнула украдкой Цири. - Но ведь ему, пожалуй, за тридцать".
   - Турмалин. -  Пальцы  Хотпорна  нежно  коснулись  yxa  и  серьги.  -
Красивые, но всего лишь турмалины. С удовольствием  подарил  бы  тебе  и
вдел изумруды. Они много зеленее, а значит, больше  соответствуют  твоей
красоте и цвету глаз. - Знай, - процедила она, нагло глядя  на  него,  -
что, если твоя возьмет, я потребую изумруды вперед. Потому как  ты  ведь
не только  лошадей  трактуешь  потребительски,  Хотспорн.  Утром,  после
упоительной ночи, ты решишь, что  вспоминать  мое  имя  -  дело  слишком
претенциозное. Собачка Дружок, киска Мурка и девочка Марыська!
   - Ну, гордыня! - неестественно рассмеялся он. - Ты можешь  заморозить
самое горячее желание, Снежная Королева. - Я прошла хорошую школу.
 
*** 
 
   Туман немного рассеялся, но по-прежнему было грустно  и  тоскливо.  И
сонно. Сонливость была грубо прервана криками и  топотом.  Из-за  дубов,
мимо которых они в этот момент проезжали, вырвались конники.
   Цири и  Хотспорн  действовали  так  быстро  и  так  слаженно,  словно
тренировались не одну  неделю.  Развернули  лошадей,  пошли  с  места  в
карьер, прижимаясь к гривам, подгоняя лошадей криком  и  ударами  пяток.
Над их головами зафурчали перья стрел, поднялся крик, звон, топот.
   - В лес! - крикнул Хотспорн. - Сворачивай в лес! В чащобу!
   Они помчались, не  снижая  скорости.  Цири  еще  крепче  прижалась  к
конской шее, чтобы хлещущие по плечам ветки не скинули ее с  седла.  Она
увидела, как арбалетный бельт отстрелил щепу  от  ствола  ольхи.  Криком
подогнала лошадь, в любой момент ожидая удара стрелы  в  спину.  Ехавший
первым Хотспорн вдруг странно охнул.
   Они перескочили через  глубокую  рытвину,  сломя  голову  съехали  по
обрыву в тернистую чащу. И тут вдруг Хотспорн сполз с седла и  рухнул  в
клюкву. Вороная кобыла заржала, взвизгнула, мотнула хвостом и  помчалась
дальше. Цири, не раздумывая, соскочила, хлопнула свою лошадь  по  крупу.
Та последовала за вороной,  Цири  помогла  Хотспорну  подняться,  и  оба
нырнули в кустарник, в ольховник, перевернулись, скатились по  склону  и
свалились в высокие папоротники на дне яра. Мох смягчил падение.
   Сверху по обрыву били копыта погони - к счастью, идущей  по  высокому
лесу за убегающими лошадьми. Их исчезновение в  папоротниках,  казалось,
не заметили.
   - Кто такие? - прошипела  Цири,  выкарабкиваясь  из-под  Хотспорна  и
вытряхивая из волос помятые сыроежки. - Люди префекта? Варнхагены?
   - Обычные бандиты... - Хотспорн выплюнул листок. - Грабители...
   - Предложи им амнистию, - скрипнула песком на зубах Цири. -  Пообещай
им...
   - Помолчи. Еще услышат, чего доброго.
   - Эге-гей! Ого-го! Зде-е-еся! -  долетало  сверху.  -  Слева  заходи!
Сле-е-ева!
   - Хотспорн?
   - Что?
   - У тебя кровь на спине.
   - Знаю, - ответил он холодно, вытягивая из-за пазухи сверток  полотна
и поворачиваясь к ней боком. - Затолкай мне под рубашку. На высоте левой
лопатки... - Куда ты получил? Не вижу стрелы...  -  Это  был  арбалет...
Железный бельт... скорее всего обрубленный подковный гвоздь. Оставь,  не
трогай. Это рядом с позвоночником... - Дьявольщина!  Что  же  делать?  -
Вести себя тихо. Они возвращаются. Застучали копыта, кто-то пронзительно
свистнул. Кто-то верещал,  призывал,  приказывал  кому-то  возвращаться.
Цири прислушалась.
   - Уезжают, - проворчала она. -  Отказались  от  погони.  И  коней  не
поймали. - Это хорошо.
   - Мы их тоже не поймаем. Идти сможешь? - Не  придется,  -  усмехнулся
он, показывая ей застегнутый  на  запястье  довольно  пошло  выглядевший
браслет. - Я купил эту безделушку  вместе  с  лошадью.  Она  магическая.
Кобыла носила ее со стригункового возраста.  Если  потереть,  вот  таким
макаром, - все равно что  ее  позвать.  Она  словно  слышит  мой  голос.
Прибежит. Не сразу, но прибежит наверняка. А если немного повезет, то  и
твоя пегашка прибежит вместе с ней.
   - А если немного не повезет? Уедешь  один?  -  Фалька,  -  сказал  он
посерьезнев. - Я не уеду  один,  я  рассчитываю  на  твою  помощь.  Меня
придется поддерживать в седле. Пальцы ног у  меня  уже  немеют.  Я  могу
потерять сознание. Послушай: овраг приведет тебя к пойме ручья.  Поедешь
вверх по течению, на север. Отвезешь  меня  в  местность  под  названием
Тегамо. Там найдешь человека, который сумеет вытащить железку из  спины,
не убив при этом и не парализовав. - Это близко?
   - Нет. Ревность ближе. Котловина милях в двадцати  в  противоположной
стороне, вниз по течению. Но туда не надо ехать  ни  в  коем  случае.  -
Почему?
   - Ни в коем случае, - повторил он, поморщившись. -  Тут  дело  не  во
мне, а в тебе. Ревность - для тебя смерть. - Не понимаю. -  И  не  надо.
Просто поверь мне. - Гиселеру ты сказал...
   - Забудь о Гиселере. Если  хочешь  жить,  забудь  о  них  о  всех.  -
Почему?
   - Останься со мной. Я сдержу обещание, Снежная Королева. Украшу  тебя
изумрудами... Осыплю ими... - Да уж,  ничего  не  скажешь,  самое  время
шутковать. - Шутить никогда не поздно.
   Хотспорн вдруг  обнял  ее,  прижал  плечом  и  принялся  расстегивать
блузку.  Бесцеремонно,  но  не  спеша  Цири  оттолкнула  его   руку.   -
Действительно! Нашел же время!
   - Для этого любое время хорошо. Особенно для  меня,  сейчас.  Я  тебе
сказал, это позвоночник. Завтра могут  возникнуть  трудности...  Что  ты
делаешь? Ах, холера тебя...
   На этот раз она  оттолкнула  его  сильнее.  Слишком  сильно.  Хотпорн
побледнел, закусил губу, застонал.
   - Прости. Но если человек ранен, ему положено лежать спокойно.
   - Близость твоего тела заставляет меня забыть о  боли.  -  Перестань,
черт тебя побери!
   - Фалька... Будь снисходительной к страдающему человеку.
   - Будешь страдающим, если руки не  уберешь!  Ну,  быстро!  -  Тише...
Бандиты могут нас услышать... Твоя кожа как атлас...  Не  крутись,  черт
побери!
   "А, хрен с ним, - подумала Цири, - будь что будет.  В  конце  концов,
что за важность? А интересно. Я имею право быть любопытной. Какие уж тут
чувства? Взгляну  на  это  мероприятие  потребительски,  вот  и  все.  И
беспретенциозно забуду".
   Она подчинилась прикосновениям и удовольствию, которое они  принесли.
Отвернула голову, но сочла это излишне скромным и обманчиво ханжеским  -
не хотела, чтобы он решил, будто  соблазнил  невинность.  Взглянула  ему
прямо в глаза, но ей это показалось слишком смелым и вызывающим -  такой
она тоже не хотела казаться. Поэтому просто прикрыла глаза,  обняла  его
за шею и помогла разделаться с пуговичками, потому у него дело шло  туго
и он только напрасно терял время.
   К прикосновениям пальцев добавилось прикосновение губ. Она  уже  была
близка к тому, чтобы забыть обо всем  на  свете,  когда  Хотспорн  вдруг
замер. Несколько секунд она терпеливо выжидала, помня, что  он  ранен  и
рана должна ему мешать.  Но  все  слишком  уж  затягивалось.  Его  слюна
застывала у нее на сосках.
   - Эй, Хотспорн! Уснул, что ли?
   Что-то потекло ей на грудь и бок. Она прикоснулась пальцами. Кровь.
   - Хотспорн! - Она столкнула его с себя. - Хотснорн, ты умер?
   "Глупый вопрос, - подумала она. - Я  же  вижу.  Я  же  вижу,  что  он
мертв".
 
*** 
 
   - Он умер, положив голову мне на грудь. - Цири отвернулась. Угольки в
камине полыхнули красным, порозовили ее покалеченную щеку. Возможно, был
там и румянец. Впрочем, в этом Высогота уверен не был.
   - Единственное, что я тогда чувствовала, - добавила она,  по-прежнему
отвернувшись, - это разочарование. Тебя это шокирует?  -  Нет.  Как  раз
это-то - нет.
   - Понимаю. Я стараюсь не разукрашивать рассказ, ничего не исправлять.
Ничего  не  утаивать.  Хотя  порой  такое  желание  возникает,  особенно
касательно утайки. - Она шмыгнула носом, покрутила  согнутым  пальцем  в
уголке глаза. -  Я  привалила  его  ветками  и  камнями.  Стемнело,  мне
пришлось там заночевать. Бандиты все еще крутились окрест, я слышала  их
крики и была почти уверена, что это не  простые  бандюги.  Я  только  не
знала, на кого они охотились: на меня или на него. Однако вынуждена была
сидеть тихо. Всю ночь. До рассвета. Около трупа. Бррр.
   - На рассвете, - немного помолчав, продолжала она,  -  от  погони  не
осталось ни слуху ни духу, и можно было отправляться. Лошадь у меня  уже
была. Волшебный браслет, который я сняла  с  руки  Хотспорна,  и  впрямь
действовал. Вороная вернулась. Теперь она была моей. Это был  мой  приз.
Есть такой обычай на Островах Скеллиге,  знаешь?  От  первого  любовника
девушке полагается дорогой подарок. Ну, какая разница, что мой-то  умер,
так и не успев стать первым?
 
*** 
 
   Кобыла топнула передними копытами  о  землю,  заржала,  стала  боком,
словно  повелев  любоваться  собой.  Цири  не  могла   сдержать   вздоха
восхищения при виде ее небольшой изящной головы с выпуклым лбом, сидящей
на гибкой шее морского льва  с  прекрасно  вырисовывающимися  мускулами,
высокой холки, всего тела, изумляющего своей пропорциональностью.
   Она осторожно подошла, показывая кобыле браслет на  запястье.  Кобыла
протяжно фыркнула, прижала подвижные уши, но позволила схватить себя  за
трензеля и погладить по бархатистому носу.
   - Кэльпи, - сказала Цири. - Ты черная и гибкая, как  морская  кэльпи.
Ты изумительна и волшебна, как кэльпи. Вот и будет тебе имя - Кэльпи.  И
мне все равно - претенциозно это или нет.
   Кобыла  зафыркала,  поставила  уши  торчком,   тряхнула   шелковистым
хвостом, доходящим до самых  бабок.  Цири,  обожающая  высокую  посадку,
подтянула стременные ремни, протерла нетипичное плоское седло без арчака
и передней луки. Подогнала сапог к стремени и ухватила лошадь за гриву.
   - Спокойно, Кэльпи. Седло вопреки ожиданию было вполне удобным. И  по
понятным причинам гораздо более  легким,  чем  обычное  кавалерийское  с
высокими луками.
   - Ну а теперь, - сказала Цири, похлопывая лошадь по  горячей  шее,  -
посмотрим, такая ли ты резвая, как красивая. Настоящий ли ты скакун, или
всего лишь парадная лошадка.  Что  скажешь  относительно  двадцати  миль
галопа, Кэльпи?
 
*** 
 
   Если б глубокой ночью кто-нибудь  исхитрился  тихарем  подобраться  к
затерявшейся среди топей хате с провалившейся и обросшей  мхом  стрехой,
если б заглянул  сквозь  щели  в  ставнях,  то  увидел  бы  седобородого
старика,  слушающего  повествование  девушки  с   зелеными   глазами   и
пепельными волосами. Он увидел  бы,  как  догорающие  поленья  в  камине
оживают и светлеют, словно в предчувствии того, что услышат. Но это было
невозможно. Никто не мог  этого  увидеть.  Хата  старого  Высоготы  была
хорошо укрыта среди камышей  На  болоте.  На  вечно  затянутом  туманами
безлюдье, на которое никто не отваживался заходить.
 
*** 
 
   - Пойма ручья была ровной, пригодной для езды, поэтому Кэльпи  летела
словно вихрь. Конечно, ехала я не вверх по течению, а  вниз.  Я  помнила
это довольно странное  название:  "Ревность".  Вспомнила,  что  Хотспорн
говорил на станции Гиселеру. Поняла, почему  он  предостерегал  меня.  В
Ревности  была  ловушка.  Когда  Гиселер  отмахнулся   от   предложения,
касающегося амнистии и работы на гильдию, Хотспорн сознательно  напомнил
о расположившемся в поселке охотнике за наградами.  Он  знал,  на  какую
приманку Крысы клюнут, знал, что поедут туда и  попадут  в  капкан.  Мне
необходимо было добраться до Ревности раньше их, перерезать  им  дорогу,
предупредить. Завернуть. Всех. Или хотя бы только Мистле.
   - Насколько я понял, - проворчал  Высогота,  -  из  этого  ничего  не
получилось.
   - Тогда, - сказала она глухо, - я считала,  что  в  Ревности  ожидает
вооруженный до зубов многочисленный отряд. Я и подумать  не  могла,  что
засада - всего лишь один человек. Она умолкла, глядя в темноту.
   - И понятия не имела, что это за человек. Какой это человек.
 
*** 
 
   Бирка когда-то была селом богатым, красивым и живописно расположенным
- ее желтые крыши  и  красные  черепицы  плотно  заполняли  котловину  с
крутыми лесистыми склонами, меняющими  цвет  в  зависимости  от  времени
года. Особенно осенью Бирка радовала взгляд и впечатлительное сердце.
   Так было до тех пор, пока поселок не сменил  названия.  А  получилось
это так: молодой кмет, эльф из ближнего эльфьего поселения, был насмерть
влюблен в Мельникову дочку из Бирки. Кокетка-дочка  высмеяла  притязания
эльфа  и  продолжала   "общаться"   с   соседями,   знакомыми   и   даже
родственниками. Те стали подтрунивать над эльфом  и  его  слепой  как  у
крота любовью. Эльф - что  довольно  нетипично  для  эльфов  -  воспылал
гневом и жаждой мести, причем воспылал чрезмерно. Однажды ветреной ночью
он подкинул огонь и спалил всю Бирку.
   Потерявшие практически все погорельцы пали духом. Одни пошли по миру,
другие  лепетали  работать  и  запили.  Деньги,  которые   собирали   на
восстановление, постоянно растрачивались и пропивались, и теперь богатое
некогда поселение являло собой образец нищеты и отчаяния, стало сборищем
уродливых и кое-как сляпанных  халуп  под  голым  и  начерно  отгоревшим
склоном котловин. До пожара у  Бирки  была  овальной  формы  центральная
рыночная площадь, теперь же из немногочисленных более или менее прилично
восстановленных домов, амбаров  и  винокурен  выстроилось  что-то  вроде
длинной улочки, которую замыкал фасад поставленного совместными усилиями
постоялого двора и трактира  "Под  головой  химеры",  который  содержала
вдова Гуле.
   И уже семь лет  никто  не  пользовался  названием  "Бирка".  Гов