дарыни, ни на что не клюют так охотно,  как  на
изысканный треп.
   Я верно говорю, Геральт? Ну, расскажи нам чего-нибудь...
   - Пропусти очередь, Лютик, - холодно прервал ведьмак. - Слишком уж быстро
на  тебя  подействовали  содержащиеся  в  этом   самогоне   алкалоиды   и..,
скополамин. Ишь, разговорился. Элоквенция разобрала!
   -  А,  перестань,  Геральт,  -  поморщился  Золтан.  -   Секретничаешь-то
напрасно. Ничего нового нам Лютик  не  сказал.  Ты  давно  уж  стал  ходячей
легендой. Тут никуда не денешься. Истории о твоих похождениях разыгрывают  в
кукольных театриках. В том числе и историю  о  тебе  и  чародейке  по  имени
Гвиневера.
   -  Йеннифэр,  -  вполголоса  поправил  Эмиель  Регис.  -  Видел  я  такой
спектакль. История об охоте на джина, если мне память не, изменяет.
   - Был я при той охоте, - похвалился Лютик. - Смеху, доложу я вам...
   - Расскажи  всем,  -  поднялся  Геральт.  -  Запивая  и  разукрашивая  по
возможности. Я прогуляюсь.
   - Эй! - встрепенулся краснолюд. - Нечего обижаться - Ты  меня  не  понял,
Золтан. Мне надо облегчиться.  Что  делать,  такое  случается  даже  ходячим
легендам.
 
*** 
 
   Ночь была ужасно холодная. Кони топали и похрапывали, пар валил у них  из
ноздрей.  Залитый  лунным  светом  домик  цирюльника   выглядел   прямо-таки
сказочно. Ну, один к одному - домик  лесной  волшебницы.  Ведьмак  застегнул
брюки.
   Мильва, вскоре вышедшая за ним, неуверенно  кашлянула.  Ее  длинная  тень
поравнялась с его тенью.
   - Чего ты обратно злишься? - спросила  она.  -  Что  ли  всерьез  на  них
обозлился?
   - Нет.
   - Так какого беса стоишь тут один?
   - Считаю.
   - Э?
   - С того момента, как мы выбрались из Брокилона, прошло двадцать дней, за
это время мы прошли  всего  верст  шестьдесят.  Цири,  если  верить  слухам,
находится в Нильфгаарде, в столице  империи,  в  городе,  от  которого  меня
отделяют, по осторожным прикидкам,  что-то  около  двух  с  половиной  тысяч
верст. Из элементарных расчетов получается, что при таком темпе  я  доберусь
туда через год и четыре месяца. Как тебе это нравится?
   - Никак. - Мильва пожала плечами, снова кашлянула. - Я  не  умею  считать
так хорошо, как ты. А читать и писать и вовсе. Я глупая, простая девушка  из
деревни. Никакая тебе не компания. Не друг для разговоров.
   - Не говори так.
   - Так ведь правда же. - Она резко отвернулась. - На кой ты мне эти версты
и  дни  перечислял?  Чтобы  я  присоветовала  тебе  что-нибудь?  Страх  твой
разогнала, тоску приглушила,  которая  свербит  тебя  сильнее,  чем  боль  в
поломанной ноге? Не умею! Тебе нужна не я, а та, другая,  о  которой  болтал
Лютик. Мудрая, ученая. Любимая.
   - Лютик - трепач.
   - Ну-ну. Но часом с головой треплется. Вернемся, хочу напиться еще.
   - Мильва?
   - Ну чего?
   - Ты ни разу не сказала, почему решила ехать со мной.
   - А ты не спрашивал.
   - Теперь спрашиваю.
   - Теперь - поздно. Теперь я уж и сама не знаю.
 
*** 
 
   - Ну наконец-то, - обрадовался Золтан уже заметно изменившимся голосом. -
А мы тут, представьте себе, решили, что Регис отправится с нами.
   - Серьезно? - Геральт внимательно посмотрел на цирюльника.  -  Что  вдруг
такое неожиданное решение?
   - Господин Золтан, - не опустил глаз Регис, - разъяснил, что в моих краях
буйствует очень серьезная война. Возвращаться в те места нельзя,  оставаться
на этой пустоши - не очень разумно. Идти в одиночку - опасно.
   - Ас нами, совершенно незнакомыми, тебе, значит, безопасно. Ты  определил
это с одного взгляда?
   - С двух, - слегка улыбнувшись, ответил цирюльник. - Первый - на  женщин,
которых вы охраняете. Второй - на их детей.
   Золтан громко отрыгнул, скребанул мензуркой по дну бадейки.
   - Внешность бывает обманчивой, - усмехнулся он. - А может, мы  собираемся
продать баб в неволю?
   Персиваль, да сделай ты что-нибудь! Ну,  открой  побольше  кран  или  еще
чего. Мы ж хотим напиться, а капает, будто кровь из носа.
   - Холодильник не управится. Жидкость будет теплой.
   - Не беда. Ночь-то холодная.
   Тепловатый самогон здорово подстегнул  красноречие.  Золтан  и  Персиваль
порозовели вконец, голоса у них изменились еще больше. Речь  гнома  и  поэта
вообще превратилась  в  почти  нечленораздельное  бормотание.  Разыгравшийся
аппетит   компания   зажевывала   холодной   кониной,   которую   сдабривала
оказавшимися в хате корешками хрена, обильно роняя слезы, потому что хрен по
крепости ничуть не уступал самогону. Но добавлял огня дискуссии.
   Регис неожиданно удивился, когда оказалось, что конечная цель  похода  не
анклав массива Махакам, извечное и  безопасное  местопоселение  краснолюдов.
Золтан, который перещеголял болтливостью Лютика, сообщил, что в  Махакам  не
вернется даже под  конвоем,  и  дал  волю  своей  неприязни  к  царящим  там
порядкам. Особенно ему претила политика и  абсолютизм  старосты  Махакама  и
всех прочих краснолюдских кланов Брувера Гоога.
   - Старый гриб! - рявкнул он и плюнул в топку  печурки.  -  Глядишь  и  не
знаешь, то ль живой, то ль сеном набитый. Почти  не  движется,  и  правильно
делает, потому как при каждом движении его  пердеж  пробирает.  Не  поймешь,
чего говорит - борода от засохшего борща с усами склеилась. А командует всем
и всеми, все должны, вишь ты, плясать под его дудку.
   - Тем не менее трудно утверждать, что политика  старосты  Гоога  себя  не
оправдывает, - вставил Регис. - Именно благодаря его  решительным  действиям
краснолюды отделились от эльфов и уже не дерутся совместно со  скоя'таэлями.
А это привело к прекращению погромов, к  отмене  карательной  экспедиции  на
Махакам. Верность контактам с людьми приносит плоды.
   - Хрен она приносит, а не плоды. - Золтан осушил мензурку. - Что касается
белок, так старого пердуна вовсе не  интересовала  никакая  верность  людям.
Просто слишком  много  юнцов  бросало  работу  на  рудниках  и  в  кузницах,
Присоединялось к эльфам, чтобы найти в командах свободу и  достойные  мужчин
приключения. Когда это выросло  до  размеров  проблемы,  Брувер  Гоог  зажал
говнюков в железные клещи. Чихать ему  на  убиваемых  скоя'таэлями  людей  и
плевать на репрессии, которым из-за этого  подвергались  краснолюды,  в  том
числе и на ваши знаменитые погромы. Погромы ему вообще были  и  остаются  до
свечки, потому что осевших в городах краснолюдов он считает  отщепенцами.  А
что касается угрозы в виде карательных экспедиций на Махакам, то не  смешите
меня, мои милые. Никакой угрозы не было и нет, потому что ни один из королей
не  осмелится  тронуть  Махакам  даже  пальцем.   Я   скажу   больше:   даже
нильфгаардцы, если им удастся захватить окружающие  массив  долины,  Махакам
тронуть не посмеют. Знаете, почему? Так я вам скажу:
   Махакам - это сталь. И еще какая! Там есть уголь, там  есть  магнетитовые
руды, неисчерпаемые запасы. А в других местах одна труха.
   - Ив Махакаме есть техника, - вставил Персиваль Шуттенбах. - Металлургия!
Огромные  печи,  не  какие-то  засранные  курные  избы.  Водяные  и  паровые
молоты...
   - На, Персиваль, перец  длинноносый,  глотни,  -  Золтан  подал  гному  в
который раз наполненный сосуд, - а то  доконаешь  нас  своей  техникой.  Все
знают о технике.  Но  не  все  знают,  что  Махакам  экспортирует  сталь.  В
королевства. Но и в Нильфгаард тоже. А  если  нас  кто  пальцем  тронет,  мы
уничтожим мастерские и затопим рудники. А тогда деритесь,  люди,  да  только
дубовыми палицами, кремнями и ослиными челюстями.
   - Вроде бы такой злой был на  Брувера  Гоога  и  махакамские  порядки,  -
заметил ведьмак, - и вдруг стал говорить "мы".
   - Да! Верно! - запальчиво подтвердил краснолюд. - А разве  не  существует
солидарность? А? Согласен, немного меня и  гордость  берет,  что  мы  мудрее
зазнаек эльфов. Надеюсь, возражать не станешь?  Эльфы  несколько  сотен  лет
прикидывались,  будто  вас,  людей,  вообще  нет.   В   небо   посматривали,
цветочки-василечки нюхали, а при виде людей отводили размалеванные глазки. А
когда оказалось, что это ничего не дает, вдруг  очухались  и  схватились  за
оружие. Решили убивать вас и дать повыбивать  себя,  А  мы,  краснолюды?  Мы
приспособились. Нет, мы не позволили себя подчинить, и не мечтайте.  Это  мы
вас себе подчинили. Экономически.
   - Правду говоря, - заметил Регис, - вам было  приспособиться  легче,  чем
эльфам. Эльфов объединяет земля, территория. Вас - клан.  Где  клан,  там  и
родина. Если даже какой-нибудь совсем уж недальновидный король сдуру нападет
на Махакам, вы затопите рудники и без  сожаления  пошлепаете  куда-нибудь  в
другое место. В другие удаленные горы. Да хоть бы и в человечьи города.
   - И верно! В ваших городах можно вполне прилично жить.
   - Даже в гетто! - Лютик хватил воздуха после глотка дистиллята.
   - А что плохого в гетто?  Я  предпочитаю  жить  среди  своих.  Зачем  мне
интеграция?
   - Лишь бы нас в цехи пустили. - Персиваль утер нос рукавом.
   - Когда-нибудь да допустят, - убежденно сказал краснолюд. -  А  нет,  так
станем портачить  или  оснуем  собственные  цехи,  пусть  создадут  здоровую
конкуренцию. Рынок - так рынок!
   - А все-таки в Махакаме безопаснее, чем в городах,  -  заметил  Регис.  -
Города могут в любой момент полыхнуть. Войну разумнее пересидеть в горах.
   - Кто хочет, пусть идет туда. - Золтан зачерпнул из бадейки. - Мне  милей
свобода, а в Махакаме ей и не пахнет. Не представляете  себе,  как  выглядит
власть старика. Последнее время ему приспичило регулировали эти, ну, как их?
О - общественные права и законы К примеру: допустимо ли носить подтяжки  или
нет? Карпа есть сразу или погодить, пока заливное застынет? Соответствует ли
игра на окарине  нашей  многовековой  краснолюдской  традиции,  или  же  это
губительное влияние прогнившей и декадентствующей  -  во  словцо-то,  Регис,
какое! - человеческой культуры.  После  скольких  лет  работы  можно  подать
заявление  на  выделение   постоянной   жены.   Которой   рукой   следует..,
подтираться. На каком расстоянии от рудника  разрешается  свистеть.  И  тому
подобные проблемы жизненно важного значения. Нет, ребяты,  я  не  вернусь  к
горе Карбон. Нет у меня желания провести жизнь в рудничном забое. Сорок  лет
внизу, если раньше не бухнет метан. Но у нас другие планы, верно, Персиваль?
Мы себе будущее уже обеспечили...
   - Будущее, будущее... - Гном осушил мензурку, высморкался и  взглянул  на
краснолюда уже немного затуманенными глазами. - Не говори гоп,  Золтан.  Нас
еще могут схватить, и тогда наше будущее - петля. Или Дракенборг.
   -  Заткнись,  -  буркнул  краснолюд,  угрожающе  взглянув  на   него.   -
Разболтался!
   - Скополамин, - шепнул Регис.
 
*** 
 
   Гном сочинительствовал. Мильва грустила. Золтан, забыв, что  однажды  все
это уже рассказывал, повествовал о Гооге, старом грибе,  старосте  Махакама.
Геральт, забыв, что однажды все это уже слышал, внимал. Регис тоже слушал  и
даже  добавлял  комментарии,  совершенно  не  беспокоясь  тем,  что  остался
единственным трезвым в уже здорово подпитом обществе. Лютик бренчал на лютне
и пел:
 
   У гордых дам присловье есть:
   Мол, трудно в дупла палкой влезть...
 
   - Идиот, - заметила Мильва. Лютик не обиделся.
 
   Да нет - всегда найдется тот,
   Чей сук в дуплишко путь найдет...
 
   - Кубок... - бормотал Персиваль Шуттенбах, - чаша, значит... Из сплошного
куска млечного опала  вырезанная...  Во-о-от  такой  величины.  Я  нашел  на
вершине  горы  Монсальват.  По  краю  шла  яшма,  а  основание  из   золота.
Красотища...
   - Крррва мать... - очнулся от дремы Фельдмаршал Дуб.
   - Не давайте ему больше сивухи, - с трудом сказал Золтан  Хивай,  имея  в
виду явно не Фельдмаршала.
   - Постой-постой, - проговорил Лютик, тоже не совсем  внятно.  -  Так  что
сталось с тем легендарным кубком, в смысле чашей?
   - На мула обменял.  Нужен  был  мне  мул,  груз  перевезти...  Корунды  и
кристаллический уголь. Было у меня  этого...  Ээп...  Целая  куча...  Ээп...
Груз, значит, тяжелый, без мула никуда... На кой хрен  был  мне  нужен  этот
кубок, в смысле чаша?
   - Корунды? Уголь?
   - Ну, по вашему рубины и алмазы. Очень.., ээп.., полезные...
   - Я думаю!
   - Для сверл и напильников. Для подшипников.  Их  у  меня  была..,  ээп..,
целая куча.
   - Слышь, Геральт? - Золтан махнул рукой  и,  хотя  сидел,  чуть  было  не
повалился на бок. - Мал, вот и набрался быстро. Куча алмазов ему снится. Эй,
Персиваль, как бы сон-то твой не оправдался! Наполовину. На ту, которая  без
алмазов!
   - Сны, сны, - снова забормотал Лютик. - А ты, Геральт?  Тебе  снова  Цири
снилась? Понимаешь, Регис, Геральт - мастер на пророческие сны! Цири  -  это
Дитя-Неожиданность, Геральт связан с ней узами предназначения, потому  видит
ее в снах. Неплохо б тебе также знать,  что  мы  в  Нильфгаард  идем,  чтобы
отнять нашу Цири у императора Эмгыра, который ее похитил. И не успеет  Эмгыр
оглянуться, как мы ее отобьем! Я бы сказал вам больше, парни, но это  тайна.
Секрет. Жуткая, глубокая и мрачная тайна... Никто не может об  этом  узнать,
понятно? Ни-и-икто!
   - Я ничего не слышал, - заверил Золтан, нахально глядя на ведьмака. -  Не
иначе как уховертка заползла в ухо.
   - Ох уж эти уховертки, - согласился Регис, делая вид,  будто  ковыряет  в
ухе, - ну прямо-таки несчастье какое-то.
   - В Нильфгаард топаем... - Лютик  оперся  о  краснолюда,  думая  удержать
равновесие, что  оказалось  крупной  ошибкой.  -  Это,  как  я  уже  сказал,
секретная тайна! Тайный секрет! Секретно-тайная цель!
   - И по правде сказать, очень ловко спрятанная, - кивнул цирюльник,  кинув
взгляд на побледневшего от ярости Геральта. -  Судя  по  направлению  вашего
похода, даже самый подозрительный и прозорливый тип  не  догадается  о  цели
движения.
 
*** 
 
   - Мильва, что с тобой?
   - Отстань от меня, пьяный дурак.
   - Хе! Она плачет! Эй, гляньте-ка...
   - Иди к черту, говорю! - Лучница отерла слезы.  -  Вот  дам  кулаком  меж
глаз, виршеплет затраханный... Давай стекляшку, Золтан...
   - Подевалась куда-то... - пробормотал  краснолюд.  -  О,  есть.  Спасибо,
ци-цилюрьник... А где, мать его, Шуттенбах?
   - Вышел. Какое-то время назад.  Лютик,  помнится,  ты  обещал  рассказать
историю про Дитя-Неожиданность...
   - Щас, щас. Регис. Только  глотну...  Все  расскажу...  И  о  Цири,  и  о
ведьмаке... В подробностях...
   - На погибель сукинсынам!!!
   - Тихо ты, краснолюдина! Дите перед халупой разбудишь!
   - Не злись, лучница! На, выпей.
   - Эээх! - Лютик обвел комнатку полудурным взглядом. - Если б меня  сейчас
увидела графиня де Леттенхоф...
   - Кто-кто?
   - Не важно. Холера, эта сивуха и верно язык развязывает... Геральт,  тебе
еще налить? Геральт!
   - Отзынь от него, - сказала Мильва. - Пусть спит.
 
*** 
 
   Стоящий на краю села овин  исходил  музыкой,  музыка  дошла  до  них  еще
прежде, чем они подъехали, и взбудоражила. Они начали невольно раскачиваться
в седлах медленно ступающих лошадей, вначале следуя глухому ритму барабана и
басетлей, потом, когда подъехали ближе, в такт мелодии, которую пели пищалки
и гусли. Ночь была холодная, в  свете  полной  луны  овин  с  прорывающимися
сквозь щели в досках проблесками казался сказочным, волшебным замком.
   Из ворот овина вырывался гул и свет, мерцающий от теней пляшущих пар.
   Стоило им войти, как музыка оборвалась, расплылась  протяжным,  фальшивым
аккордом.  Расплясавшиеся   и   потные   кметы   расступились,   освобождали
глинобитный пол, собрались вдоль стен и  подпирающих  крышу  столбов.  Цири,
шедшая рядом с Мистле, видела расширенные от страха глаза девушек,  замечала
твердые, решительные  взгляды  мужчин  и  парней  готовых  на  все.  Слышала
усиливающийся шепот и гул, перебивающий сдержанное  гудение  дудок,  мушиное
пиликанье скрипок и гуслей. Шепот. Крысы... Крысы... Разбойники.
   - Не пугайтесь, - громко  сказал  Гиселер,  бросая  онемевшим  музыкантам
плотно набитый позвякивающий  мешочек.  -  Мы  приехали  повеселиться.  Ведь
гулянье для всех, разве нет?
   - Где ваше пиво? - тряхнул мешочком Кайлей. - И где ваше гостеприимство?
   - И почему здесь так тихо? - обвела помещение взглядом Искра. - Мы  ехали
с гор на гулянье. Не на тризну!
   Кто-то из кметов наконец переборов страх, подошел к Гиселеру с  пенящимся
глиняным кувшином. Гиселер принял с поклоном, выпил,  и  по  обычаю  любезно
поблагодарил. Несколько парней крикнули, мне, давайте плясать. Но  остальные
молчали.
   - Эй, кумовья! - снова закричала Искра. - Плясать хочу, да,  похоже,  для
начала надо вас растормошить!
   У стены овина стоял тяжелый стол, уставленный  глиняной  посудой.  Эльфка
хлопнула в ладони, ловко запрыгнула на дубовую  столешницу.  Кметы  поспешно
пособирали посуду, а ту, которую убрать не успели,  Искра  сбросила  широким
пинком.
   - Ну, господа музыканты...  -  подбоченилась  она,  тряхнув  волосами.  -
Покажите, на что способны! Музыка!
   Она быстро отбила каблуками ритм. Повторил барабан, подхватили басетля  и
свирель. Вступили дудка и гусли, усложняя,  призывая  Искру  сменить  шаг  и
ритм. Эльфка, яркая и легкая, как бабочка,  легко  подстроилась,  заплясала.
Кметы принялись хлопать в ладоши.
   - Фалька! - крикнула Искра, щуря удлиненные броским макияжем глаза.  -  С
мечом-то ты ловкая! А в пляске? Поддержишь?
   Цири сбросила с плеча руку Мистле, отвязала с шеи платочек, сняла берет и
курточку. Одним прыжком оказалась на столе рядом с эльфкой. Кметы подбодрили
криком, барабан и басетля загудели, стонуще запели дудки.
   - А ну, музыканты! - вскрикнула Искра. - Вовсю! И быстрей!
   Уперев руки в бока и  резко  откинув  волосы,  эльфка  задробила  ногами,
заплясала, отбила каблуками быстрое, ритмичное стаккато.  Цири,  захваченная
ритмом, повторила ее  движения.  Эльфка  рассмеялась,  подпрыгнула,  сменила
ритм. Цири резким движением головы стряхнула со лба волосы, повторила  точно
один к одному. Обе заплясали синхронно, одна - зеркальное отражение  другой.
Кметы орали, подбадривали. Гусли и скрипки взвились высоким пением, разрывая
в клочья размеренное гудение басетлей и стон дудок.
   Они  плясали,  выпрямившись  тростинками,  касаясь  друг  друга   локтями
упирающихся в бедра рук. Подковки каблуков  отбивали  ритм,  стол  трясся  и
гудел, в свете сальных свечей и факелов клубилась пыль.
   - Шибчей! - подгоняла музыкантов Искра. - А ну, жизни! Жизни!
   Это была уже не музыка, это было безумие!
   - Пляши, Фалька! Забудь обо всем! Про все! Про всех!
   Каблук, мысок, каблук, мысок,  каблук,  шаг  и  прыжок,  движение  плеча,
кулаки в бока, каблук,  мысок.  Стол  трясется,  свет  качается,  колеблется
толпа, все колеблется, весь  овин  пляшет,  пляшет,  пляшет...  Толпа  орет.
Гиселер орет. Ассе орет. Мистле хохочет,  хлопает,  все  хлопают  и  топают,
дрожит овин, дрожит земля, дрожит мир! Мир? Какой мир?  Нет  никакого  мира,
нет ничего, есть только пляска, пляска... Каблук,  мысок,  каблук...  Локоть
Искры... Горячка, горячка... Уже только ржут  скрипки,  свирели,  басетли  и
дудки, барабанщик только поднимает и опускает палочки, он больше  не  нужен,
такт отбивают они. Искра и Цири, их каблуки, так что гудит  и  раскачивается
стол, гудит и раскачивается весь овин... Ритм, ритм. Ритм в  них,  музыка  в
них, музыка - они сами! Темные волосы Искры пляшут надо лбом  и  на  плечах.
Струны гуслей надрываются  лихорадочным,  огненным,  взвивающимся  до  самых
высот пением. Кровь бьется в висках.
   Исступление! Забвение!
   "Я - Фалька! Я  всегда  была  Фалькой!  Пляши,  Искра!  Хлопай,  Мистле!"
Скрипки и дудки обрывают мелодию резким,  высоким  аккордом,  Искра  и  Цири
заканчивают пляску одновременно барабанной дробью каблуков, не отрывая  друг
от друга локтей. Дышат обе, распаленные, мокрые, вдруг  прижимаются  одна  к
другой,  обнимают,  обдают  друг  друга  потом,  жаром  и  счастьем.   Сарай
взрывается единым криком, заполняется громом