ял голову, посмотрел на  юнца  в  блестящей  броне,
стоящего под дверью комнаты.
   - Слушай, сынок, возвращайся в часовню. Тебе тут нечего делать. А кстати,
между нами, кто ты такой?
   - Я... Я Галахад, - пробормотал рыцаренок. - Могу ли  я...  Дозволено  ли
мне будет спросить, как чувствует себя та прекрасная и отважная дева?
   - Которая? - усмехнулся ведьмак. - Их две, обе прекрасные, обе отважные и
обе девы, из которых одна все еще  дева,  в  смысле  незамужняя,  только  по
случайности. О которой речь?
   Юнец явственно покраснел.
   - О младшей... - сказал он. - Той, что  без  колебания  бросилась,  чтобы
спасти Короля-Рыбака.
   - Кого?
   - Он имеет в виду Хервига, - вмешалась Нэннеке. - Жряк напал на лодку,  с
которой Хервиг с Локи ловили рыбу. Цири бросилась на жряка, а  этот  вьюнош,
который случайно оказался поблизости, поспешил ей на помощь.
   -  Ты  помог  Цири,  -  ведьмак  взглянул  на  рыцаренка  внимательнее  и
доброжелательнее. - Как, говоришь, тебя звать? Забыл.
   - Галахад. Это Авалон, замок Короля-Рыбака?
   Дверь  отворилась,  и  в  проеме   встала   Йеннифэр,   слегка   бледная,
поддерживаемая Трисс Меригольд.
   - Йен!
   - Пошли в часовню, - объявила тихим голосом чародейка. - Гости ждут.
   - Йен... может, отложим...
   - Я стану твоей женой, чтоб меня черти взяли! И стану ей сейчас же!
   - А Цири?
   - Что Цири? - ведьмачка выступила из-за спины Йеннифэр, втирая гламарию в
здоровую щеку. - Все в порядке, Геральт.  Пустая  царапина,  я  ее  даже  не
чувствую.
   Галахад, скрипя и бренча доспехами, опустился,  а  вернее,  брякнулся  на
одно колено.
   - Прекрасная госпожа...
   Огромные глаза Цири сделались еще больше.
   - Цири, позволь, - сказал ведьмак. - Это рыцарь... гм... Галахад. Вы  уже
знакомы. Он тебе помог, когда ты дралась со жряком. Цири залилась  румянцем.
Гламария  начинала  действовать,  поэтому  румянец  получился  действительно
очаровательный, а рубца почти не было видно.
   - Госпожа, - запинаясь сказал Галахад, - окажи мне  милость.  Позволь,  о
прекрасная, быть у ног твоих...
   - Насколько я понимаю, он хочет быть  твоим  рыцарем,  Цири,  -  сообщила
Трисс Меригольд.
   Ведьмачка заложила руки  за  спину  и  сделала  очаровательный  реверанс,
по-прежнему не говоря ни слова.
   - Гости ждут, - прервала Йеннифэр. - Галахад, видно,  что  ты  не  только
отважный, но и вежливый мальчик. Ты сражался плечом к плечу с  моей  дочкой,
так подай ей руку во время церемонии. Цири,  бегом,  переоденься  в  платье.
Геральт, причешись и заправь рубашку в штаны, она вылезла. Жду  вас  всех  в
часовне через десять минут!
 
XIII 
 
   Свадьба удалась на славу. Дамы и барышни плакали в полном составе.  Обряд
совершил Хервиг, хоть и бывший, но все же король. Весемир из Каэр Морхена  и
Нэннеке играли роль родителей жениха и невесты, а Трисс Меригольд  и  Эскель
выступали в качестве подружки и шафера. Галахад вел под руку  Цири,  и  Цири
краснела, как пион.
   Те, кто был при мечах, выстроились шпалерами. Коллеги Лютика бренчали  на
лютнях и гуслях и пели специально сложенную для случая песню, причем  припев
подхватывали  также  рыжие  дочки  Фрейксенета  и  сирена  Шъееназ,   широко
известная своим прекрасным голосом.
   Лютик произнес речь, пожелал новобрачным счастья, успехов, а также крайне
удачной брачной ночи, за что заработал от Йеннифэр пинок  по  голени.  Потом
все перешли в тронный зал и сели за стол. Геральт и Йеннифэр, с руками,  все
еще связанными шелковым шарфом,  сели  во  главе  стола,  откуда  улыбались,
отвечая на тосты и пожелания счастья. Гости,  которые  в  большинстве  своем
нагулялись и набуянились еще прошлой ночью, пировали степенно и пристойно  -
и в  течение  удивительно  долгого  времени  никто  не  хмелел.  Неожиданным
исключением явился Однорукий Ярре, который  хватил  лишку,  не  вынеся  вида
Цири, пылающей румянцем под масляным взглядом Галахада. Опять же,  никто  не
исчезал, если не считать Кашки, которую, однако, вскоре  нашли  под  столом,
спящую в обнимку с собакой.  Упырям  замка  Розрог  предыдущая  ночь  также,
должно быть, далась нелегко, поскольку  они  не  подавали  признаков  жизни.
Исключение составил обвешанный остатками  савана  скелет,  который  внезапно
высунулся из-под пола за спинами Агловаля, Фрейксенета  и  Мышовура.  Князь,
барон и друид были, однако, увлечены дискуссией о политике  и  сим  явлением
пренебрегли. Скелет разозлился на отсутствие  внимания,  передвинулся  вдоль
стола и заскрежетал зубами над самым ухом Трисс Меригольд. Чародейка,  нежно
прижимавшаяся к плечу Эскеля из Каэр Морхена, подняла прелестную белую ручку
и выстрелила пальцами. Костями занялись псы.
   - Пусть великая Мелитэле будет к вам благосклонна, дорогие мои, - Нэннеке
поцеловала Йеннифэр и чокнулась своим кубком с чашей Геральта. - Вам на  это
потребовалось чертовски много времени, но наконец вы вместе. Я страшно рада,
но надеюсь, что Цири не станет брать с вас пример и  если  кого-нибудь  себе
найдет, так тянуть не будет.
   - Похоже, -  Геральт  движением  головы  показал  на  засмотревшегося  на
ведьмачку Галахада, - она уже кого-то себе нашла.
   - Ты о том чудаке? - возмутилась жрица.  -  Ну  нет.  Из  него  толку  не
выйдет. Ты присматривался к нему? Нет? Ты погляди, что он делает.  Будто  бы
влюблен в Цири, а сам непрерывно озирается и ощупывает все чары и  кубки  на
столе. Сам согласись, не слишком нормальное поведение. Удивляюсь я  девушке,
что глазеет на него как на икону. Вот Ярре - другое дело. Мальчик  разумный,
уравновешенный...
   - Твой разумный и уравновешенные  Ярре  как  раз  свалился  под  стол,  -
холодно прервала ее Йеннифэр. - Хватит об этом, Нэннеке. К  нам  идет  Цири.
Пепельноволосая ведьмачка села на  освобожденное  Хервигом  место  и  крепко
прижалась к чародейке.
   - Уезжаю, - сказала она тихо.
   - Знаю, доченька.
   - Галахад... Галахад... едет со мной. Не знаю, почему. Но не  могу  же  я
ему запретить, правда?
   - Правда. Геральт! - Йеннифэр подняла на мужа  глаза,  светящиеся  теплым
фиолетовым светом. - Походи вокруг стола, побеседуй с гостями. Разрешаю даже
выпить. Один кубок. Маленький. А я хотела бы поговорить со своей дочкой, как
женщина с женщиной.
   Ведьмак вздохнул.
   За столом делалось все веселее.  Компания  Лютика  пела  песенки,  причем
такие, что у Анники, дочки войта Кальдемейна, кровь бросилась в лицо. Дракон
Виллентретенмерт, крепко захмелевший, обнимал еще более  хмельного  допплера
Тельико и внушал ему, что превращаться в князя Агловаля с целью  занять  его
место на ложе сирены Шъееназ было бы бестактно и  не  по-товарищески.  Рыжие
дочки Фрейксенета из кожи вон лезли, чтобы понравиться королевским послам, а
королевские послы всеми силами старались произвести  впечатление  на  дриад,
что в сумме создало настоящий пандемониум.  Ярпен  Зигрин,  шмыгая  курносым
носом, втолковывал Хиреадану, что в детстве хотел быть эльфом. Мышовур орал,
что правительство не удержится, a Агловаль, что как раз наоборот.  Никто  не
знал, о каком правительстве речь. Хервиг рассказывал Гардении Бибервельт  об
огромном карпе, которого он поймал на леску из одного-единственного конского
волоса. Хоббитка сонно кивала головой, время от времени прикрикивая на мужа,
чтобы  перестал  лакать.  По  галереям  носились  пророки  и   дрессировщица
крокодилов, тщетно пытаясь найти гнома Шуттенбаха. Фрейя, очевидно устав  от
хлипких мужчин, пила строго с медиумом женского  пола,  причем  обе  хранили
полное значения и достоинства молчание.
   Геральт  обошел  стол,  чокаясь,  подставляя  спину  для  поздравительных
хлопков и щеки для поздравительных поцелуев. Наконец он приблизился к месту,
где к покинутому Цири Галахаду подсел Лютик.  Галахад,  вперившись  в  кубок
поэта,   что-то   рассказывал,   а   поэт   щурил   глаза   и    притворялся
заинтересованным. Геральт приостановился за ними.
   - Сел я тогда в ту лодку, - говорил Галахад, - и  отплыл  в  туман,  хотя
признаюсь вам, господин Лютик, что сердце замирало  во  мне  от  ужаса...  И
сознаюсь вам, что тогда усомнился. Подумал,  что  настал  мой  конец,  сгину
неминуемо в той мгле непроглядной... И тут взошло солнце, заблестело на воде
как... как золото... И увидел я пред  очами  моими...  Авалон.  Ибо  это  же
Авалон, правда?
   - Нет, - отвечал Лютик, наливая. - Это Швеммланд, в переводе "Болото".
   Пей, Галахад.
   - А замок... Это ведь замок Монсальват?
   - Ни под каким видом. Это Розрог. Я никогда не  слыхал,  сынок,  о  замке
Монсальват.  А  если  я  о  чем-то  не  слышал,  значит,  ничего  такого  не
существует. За здоровье молодых, сынок!
   - За здоровье,  господин  Лютик.  Но  ведь  тот  король...  Разве  он  не
Король-Рыбак?
   - Хервиг-то? Факт, любит порыбачить. Раньше любил охоту, но с тех пор как
его охромили в битве под Ортом, верхом ездить не может.  Только  не  называй
его Королем-Рыбаком, Галахад, во-первых, потому что очень  глупо  звучит,  а
во-вторых, потому что Хервигу может быть неприятно.  Галахад  долго  молчал,
поигрывая полупустым кубком. Наконец тяжело вздохнул, огляделся.
   - Вы были правы, - прошептал он. - Это только легенда. Сказка.
   Фантазия. Короче говоря  -  вранье.  Вместо  Авалона  обычное  Болото.  И
неоткуда взять надежды...
   - Да ну, - поэт ткнул его локтем в бок, - не впадай в уныние, сынок.
   Откуда эта паршивая меланхолия? Ты на свадьбе,  веселись,  пей,  пой.  Ты
молод, вся жизнь впереди.
   - Жизнь, - повторил рыцарь в раздумье. - Как  так,  господин  Лютик?  Что
начинается, что кончается? Лютик глянул на него быстро и внимательно.
   - Не знаю, - сказал он. - Но если я чего не знаю, то никто не знает.
   Вывод - ничто никогда не кончается и ничто не начинается.
   - Не понимаю.
   - И не должен.
   Галахад снова подумал, морща лоб.
   - А Грааль? - спросил он наконец. - Что с Граалем?
   - Что такое Грааль?
   - То, чего ищут, - Галахад поднял  на  поэта  оттаявшие  глаза.  -  Самое
главное. То, без чего жизнь перестает иметь смысл. То, без чего она неполна,
незаконченна, несовершенна.
   Поэта выпятил губы и посмотрел на рыцаря  своим  знаменитым  взглядом,  в
котором высокомерие смешивалась с веселым доброжелательством.
   - Ты целый вечер, -  сказал  он,  -  просидел  рядом  со  своим  Граалем,
недоумок.
 
XIV 
 
   Около полуночи, когда гости уже стали вполне самодостаточны, а Геральт  и
Йеннифэр,  освобожденные  от   требований   церемониала,   смогли   спокойно
посмотреть друг другу в глаза, двери с грохотом отворились и в залу  вступил
разбойник Виссинг, известный всем под прозвищем  Цап-Царап.  Цап-Царап  имел
около двух метров росту, бороду до пояса и нос, формой и цветом напоминающий
редиску. На одном плече разбойник нес свою знаменитую палицу Былинку,  а  на
другом - огромный мешок.
   Геральт и Йеннифэр знали Цап-Царапа с давних пор. Ни  одному  из  них  не
пришло, однако, в голову его пригласить. Тут явно поработал Лютик.
   - Здравствуй, Виссинг, - сказала с улыбкой чародейка. - Мило,  что  ты  о
нас вспомнил. Будь как дома.
   Разбойник изысканно поклонился, опираясь на Былинку.
   - Много лет радости и кучу детей, - провозгласил он громко.  -  Вот  чего
желаю вам, дорогие. Сто лет и счастья,  да  что  я  болтаю,  двести,  курва,
двести! Ах, как я рад, Геральт, и вы, госпожа Йеннифэр. Я всегда верил,  что
вы поженитесь, хоть вы вечно ссорились и грызлись  что  твои,  с  позволенья
сказать, собаки. Ах, курва, что я несу...
   - Здравствуй, здравствуй, Виссинг, - сказал ведьмак, наливая вина в самый
большой кубок, какой нашелся поблизости. - Выпей за  наше  здоровье.  Откуда
прибыл? Ходили слухи, что ты сидишь в темнице.
   - Вышел, - Цап-Царап выпил залпом, вздохнул глубоко. -  Вышел  под  этот,
как бишь его, курва, залог. А тут, мои дорогие, для вас подарок. Держите.
   - Что это? - пробормотал Геральт,  глядя  на  большой  мешок,  в  котором
что-то шевелилось.
   - По дороге поймал, - сказал Цап-Царап. - В цветнике  надыбал,  там,  где
стоит та голая баба каменная. Знаешь, та, которую голуби обосрали...
   - Что в мешке?
   - А, такой, как бы это сказать, бес. Поймал его для вас, в подарок. У вас
тут зверинец есть? Нет? Так набейте из него чучело и повесьте в сенях, пусть
гости дивятся. Хитрая скотина, доложу я вам, этот бес. Брешет, что его зовут
Шуттенбах. 4
 
 
5 
 
 



ВЕДЬМАК IV 
ЧАС ПРЕЗРЕНИЯ 
 
Анджей САПКОВСКИЙ 
 
 
 
 
ONLINE БИБЛИОТЕКА http://bestlibrary.rusinfo.com 
http://bestlibrary.agava.ru 
 
 
   Ты в крови.
   Лицо и руки.
   Вся в крови твоя одежда.
   Так гори, прими же муки,
   Фалька, изверг.
   Брось надежду.
   Детская песенка, исполняемая во время аутодафе куклы Фальки  в  сочельник
Саовины
 
   ВЕДЬМАНЫ, т.е. ведьмаки нордлингов (см.)  -  таинственная  элитная  каста
жрецов-воинов, вероятно,  один  из  друидских  кланов  (см.).  Обладая,  как
считается в народе, магической силой и сверхчеловеческими способностями,  В.
боролись  против  чудовищ,  злых   духов   и   всяческих   темных   сил.   В
действительности же мастерски владевшие оружием В. использовались  владыками
Севера  в  межплеменных  разборках.  Во  время  боя  В.,  впадая  в   транс,
вызываемый, как полагают, самогипнозом либо одурманивающими декоктами, слепо
бились, будучи совершенно невосприимчивыми к боли и даже серьезным  телесным
повреждениям,  что  укрепляло  веру  в  их  сверхъестественные  способности.
Теория, гласящая, что В. представляют  собой  продукт  мутации  либо  генной
инженерии, подтверждения не получила. В.  -  герои  многочисленных  сказаний
нордлингов (ср. Ф. Деланной. "Мифы и легенды народов Севера").
   Эффенберг и Тальбот.
   Encyclopaedia Maxima Mundi; т. XV.
 
Глава 1 
 
   Чтобы  зарабатывать  на  жизнь  в  качестве  настоящего  гонца,  -  любил
говаривать Аплегатт поступающим на службу  юнцам,  -  требуются,  во-первых,
золотая голова и, во-вторых, железная  задница.  Золотая  голова,  -  поучал
Аплегатт молодых гонцов, - необходима, поскольку под одеждой, в  привязанной
к голой груди плоской  кожаной  суме  гонец  возит  только  малозначительные
сообщения,  которые  не  опасаясь  можно  доверить  ненадежной  бумаге  либо
пергаменту. По-настоящему же важные, секретные известия, от  которых  многое
зависит, гонец должен запомнить и повторить кому следует. Слово в  слово.  А
это порой бывают непростые слова. Их  и  выговорить-то  трудно,  не  то  что
запомнить. А чтобы запомнить и, повторяя,  не  ошибиться,  надобна  воистину
золотая голова.
   Что же касается железной задницы, так это любой гонец  очень  даже  скоро
почувствует сам, стоит ему провести в седле три дня и три ночи,  протрястись
сто, а то и двести  верст  по  большакам,  а  ежели  понадобится,  то  и  по
бездорожью. Ну, само собой, сидишь в седле не беспрерывно, иногда  слезаешь,
чтобы передохнуть. Потому как человек может выдержать  многое,  а  лошадь  -
нет. Но когда после передышки снова заберешься в седло, то кажется, что  зад
в голос вопит: "Спасите, убивают!"
   - А кому в наше время нужны конные гонцы,  господит  Аплегатт?  -  иногда
удивлялись молодые люди. - К примеру, из Венгерберга  до  Вызимы  никому  не
доскакать быстрее, чем в четыре-пять дней, даже на  самом  что  ни  на  есть
резвом скакуне. А сколько времени понадобится  чародею,  чтобы  из  того  же
Венгерберга переслать магическое сообщение в Вызиму? Полчаса, а то и меньше.
У гонца конь может сбить ногу. Его могут прикончить разбойники или  "белки",
разорвать волки или грифы. Был гонец, и нет гонца. А  чародейское  сообщение
завсегда дойдет, дороги не попутает, не запоздает и не  затеряется.  К  чему
гонцы, коли  при  каждом  королевском  дворе  есть  чародеи?  Нет,  господин
Аплегатт, теперь гонцы уже не нужны.
   Какое-то время Аплегатт тоже думал, что больше он не пригодится. Ему было
тридцать шесть. Ростом, правда, он не выдался, но был силен и жилист, работы
не чурался, и голова была у него, разумеется, золотая. Мог он  найти  другую
работу, чтобы прокормить себя и жену, отложить немного деньжат  на  приданое
двум незамужним  пока  дочерям,  мог  по-прежнему  помогать  замужней,  мужу
которой, безнадежному недотепе, постоянно не везло в делах. Но  Аплегатт  не
хотел и не представлял себе другой работы. Он был королевским конным гонцом.
   И вдруг,  после  долгого  мучительного  бездействия  и  никомуненужности,
Аплегатт снова  потребовался.  По  большакам  и  лесным  просекам  застучали
конские  копыта.  Гонцы,  как  в  добрые  старые  времена,  опять  принялись
бороздить краину, разнося известия от города к городу.
   Аплегатт знал, в чем тут дело. Он видел много, а слышал и того больше. От
него требовалось незамедлительно стереть из  памяти  содержание  переданного
сообщения, забыть о нем  так,  чтобы  не  вспомнить  даже  под  пытками.  Но
Аплегатт помнил. Помнил и знал, почему короли вдруг перестали  обращаться  к
магии и магикам. Сообщения, которые перевозили гонцы, должны были оставаться
тайной для чародеев. Короли  вдруг  не  стали  доверять  магикам,  перестали
поверять им свои секреты.
   Почему так неожиданно охладела дружба королей  и  чародеев,  Аплегатт  не
знал, да и не очень-то хотел знать. И короли и магики, по его  мнению,  были
существами непонятными, непредсказуемыми - особенно когда наступали  трудные
времена. А того, что наступили трудные времена, не заметить было невозможно,
разъезжая  от  города  к  городу,  от  замка  к  замку,  от  королевства   к
королевству.
   Дороги были забиты военными. По большакам  пылили  колонны  пехотинцев  и
конников, а каждый встречный начальник был возбужден, взволнован, обидчив  и
так важен, будто судьбы мира зависели от него одного. Города  и  замки  тоже
были полны вооруженного люда, день и ночь  там  кипела  лихорадочная  суета.
Обычно незаметные бургграфы и кастеляны теперь без устали метались по дворам
и стенам замков,  злые,  словно  осы  перед  бурей,  орали,  сквернословили,
отдавали приказы  (забывая  проверить  их  исполнение),  раздавали  пинки  и
зуботычины. К крепостям и гарнизонам днем и ночью  тянулись  колонны  тяжело
груженных телег, навстречу им быстро  и  легко  шли  уже  пустые  обозы.  На
дорогах вздымали облака пыли перегоняемые прямо с пастбищ горячие трехлетки.
Не привыкшие к удилам и вооруженному седоку лошади  пользовались  последними
днями свободы, создавая погонщикам массу  дополнительных  хлопот,  а  другим
пользователям дорог - немало забот.
   Одним словом, в жарком, неподвижном воздухе висела война.
   Аплегатт приподнялся на стременах, осмотрелся. Внизу, у подножия взгорья,
поблескивала река, круто извиваясь меж луговин и куп деревьев. За рекой,  на
юге, раскинулись леса. Гонец прижал пятками лошадь.
   Время торопило.
   Он был в пути уже два дня. Королевский  приказ  и  почта  застали  его  в
Хагге, где он отдыхал после возвращения из  Третогора.  Из  крепости  выехал
ночью, рысью прошел по большаку вдоль левого берега Понтара, перед рассветом
пересек границу с Темерией, а теперь, в полдень  второго  дня,  уже  был  на
берегу Исмены. Если б король Фольтест оказался в Вызиме, Аплегатт вручил  бы
ему послание еще минувшей ночью. К сожалению, короля не было в  столице,  он
пребывал на юге страны, в Мариборе, почти в двух  сотнях  верст  от  Вызимы.
Аплегатт знал об этом, потому в районе Белого Моста оставил ведущий на запад
большак и поехал лесами в сторону Элландера. Он немного рисковал. В  здешних
лесах разбойничали "белки" - эльфьи бригады, скоя'таэли, и  горе  тому,  кто
попадал им в руки либо нарывался на стрелу. Но  королевский  гонец  вынужден
рисковать. Служба такая.
   Аплегатт легко преодолел реку - с июня не было дождей, и  вода  в  Йемене
заметно спала. Придерживаясь опушки леса, добрался  до  дороги,  ведущей  из
Вызимы  на  юго-восток,  в  сторону  краснолюдских  медеплавилен,  кузниц  и
поселков в массиве  Махакам.  По  дороге  тащилис