полувытянутый меч. Геральт не глядел на него.  Не  глядел  он  и  на  войта,
который выходил из корчмы под защитой Цикады, прикрывавшего его от возможных
выпадов притихших плотогонов и возниц. Он смотрел на маленького человечка  с
крысиной мордочкой и черными пронзительными глазками, сидевшего в нескольких
столах от него. "Занервничал я, - с удивлением отметил он. - Руки дрожат.  А
ведь и верно, дрожат руки-то. Со мной творится что-то неладное.  Неужто  это
значит, что... Да, - подумал он, глядя на человечка с крысиной мордочкой.
   - Пожалуй, да.
   Так надо...
   Как холодно..."
   Он встал.
   Глядя на человечка, усмехнулся. Потом отвернул  полу  куртки,  извлек  из
туго набитого мешочка две золотые монеты, кинул на  стол.  Монеты  звякнули,
одна, кружась, ударилась об острие кинжала, все  еще  торчавшего  в  гладкой
доске стола.
 
8 
 
   Oдар был неожиданным, палка тихо свистнула в темноте, так быстро, что еще
немного, и ведьмак не успел бы заслонить голову автоматически поднятой рукой
и не сумел бы смягчить удара гибким поворотом тела.  Он  отскочил,  упал  на
колено,  перевернулся,  встал  на  ноги,  почувствовал  колебание   воздуха,
расступающегося под новым взмахом  руки,  ушел  от  удара  ловким  пируэтом,
закружился между двумя наступающими на него  в  темноте  фигурами,  протянул
руку над правым плечом.
   Меча не было.
   "Ничего  не  искоренит  во  мне  этих  рефлексов,  -  подумал  он,  мягко
отскакивая. - Привычка? Клеточная память? Я - мутант, реагирую как  мутант",
- подумал он, снова падая на колено, и, избегая удара, потянулся за кинжалом
к голенищу.
   Кинжала не было.
   Он криво усмехнулся, тут же получил палкой по голове. В глазах вспыхнуло,
боль пронзила до кончиков пальцев. Он упал,  расслабляясь  и  не  переставая
улыбаться.
   Кто-то повалился на него, прижал к земле. Второй сорвал с пояса  мешочек.
Он уловил глазом блеск ножа. Сидящий у него на  груди  разорвал  куртку  под
шеей, схватил за цепочку, вытянул медальон. И тут же выпустил его из руки.
   - Баал-Зебута, - услышал Геральт сопение. - Ведьмак...
   Второй выругался.
   - У него же не было меча...  О  боги...  Тьфу,  тьфу...  Бегам  отседова,
Радгаст! Не касайся его, тьфу, тьфу...
   Луна на мгновение пробилась сквозь  тонкое  облако.  Геральт  увидел  над
собой тощее крысиное лицо, маленькие черные блестящие глазки. Услышал  топот
ног второго, удаляющийся в переулке, из которого несло кошками и  прогорклым
жиром.
   Человек с крысиной мордочкой медленно снял колено с его груди.
   - В следующий раз... - Геральт услышал его четкий шепот,  -  в  следующий
раз, ведьмак, когда захочешь покончить жизнь самоубийством,  не  впутывай  в
свои дела других. Просто повесься на вожжах в конюшне.
 
9 
 
   Iочью, видимо, шел дождь.
   Геральт вышел из конюшни, протирая глаза и  выбирая  пальцами  солому  из
волос. Восходящее солнце блестело на мокрых крышах, золотом горело в  лужах.
Ведьмак сплюнул, во рту все еще было неприятно, шишка на  голове  отдавалась
тупой болью.
   На барьере перед конюшней сидел черный кот и сосредоточенно лизал лапу.
   - Кис, кис, кис, - позвал ведьмак.
   Кот, застыв, зловеще глянул на него, прижал уши и зашипел, обнажив клыки.
   - Знаю, - кивнул Геральт. - Я тебя тоже не люблю. Я просто пошутил.
   Он  медленными  движениями  стянул  расслабившиеся  застежки  и  шнуровки
курточки, выровнял на себе складки одежды, проверил, не стесняют ли они  где
свободу движений. Перекинул  меч  за  спину,  поправил  рукоять  над  правым
плечом. Перевязал лоб  кожаным  ремешком,  откинув  волосы  назад,  за  уши.
Натянул длинные боевые перчатки, набитые короткими конусами серебряных игл.
   Еще раз глянул на солнце, сузив зрачки в вертикальные  щелочки,  подумал:
"Прекрасный день. Прекрасный для боя". Вздохнул,  плюнул  и  медленно  пошел
вдоль улочки, вдоль стен,  выделяющих  резкий,  пронзительный  запах  мокрой
штукатурки, известкового связующего.
   - Эй, чудак!
   Он  обернулся.  Цикада  в   обществе   трех   подозрительно   выглядевших
вооруженных типов сидел на штабеле  бревен,  уложенных  вдоль  вала.  Встал,
потянулся, вышел на середину улочки, старательно обходя лужи.
   - Далеко собрался? - спросил он, упершись  узкими  ладонями  в  увешанный
оружием пояс.
   - Не твое дело.
   - Чтоб было ясно: чихать я хотел на войта, чародея и весь этот  засранный
город, - сказал Цикада, медленно выговаривая слова. - Дело в тебе,  ведьмак.
Ты не дойдешь до конца улочки. Слышишь? Нет? Проверить хочу, каков ты в бою.
Не дает мне это покоя, ну не дает, понял? Нет? Стой, говорю.
   - Прочь с дороги.
   - Стой! - рявкнул Цикада, положив руку на рукоять меча. - Не понял?
   Драться будем. Я тебя вызываю! Счас увидим, кто из нас лучше!
   Геральт, не замедляя шага, пожал плечами.
   - Вызываю тя на бой! Слышь, выродок? - крикнул Цикада, снова  загораживая
ему путь. -  Чего  ждешь?  Вытягай  железяку!  Что,  страх  забрал?  Геральт
продолжал идти, заставляя Цикаду  пятиться,  неловко  идти  задом.  Цикадины
провожатые поднялись с бревен, пошли следом  за  ними,  однако  держались  в
отдалении. Геральт слышал, как грязь хлюпает у них под ногами.
   - Я тя вызываю! - повторил Цикада, бледнея и краснея попеременно. - Слышь
ты, ведьмино дерьмо? Чего те еще надо? В харю наплевать?
   - Плюй!
   Цикада остановился  и  действительно  набрал  воздуха,  сложив  губы  для
плевка. Он глядел в глаза ведьмаку, а не на его руки.  И  это  была  ошибка.
Геральт, по-прежнему не замедляя шага,  молниеносно  ударил  его  кулаком  в
игольчатой перчатке, не замахнувшись,  лишь  слегка  согнув  колени.  Ударил
прямо по кривящимся губам. Губы Цикады лопнули, словно  раздавленные  вишни.
Ведьмак сгорбился и ударил еще раз в то же самое место, на этот  раз  сделав
короткий замах и чувствуя, как вслед за силой и инерцией удара  выхлестывает
ярость. Цикада, повернувшись на одной ноге в  грязи,  а  другой  в  воздухе,
рыгнул кровью и навзничь шлепнулся в лужу. Ведьмак, слыша за спиной  шипение
клинка в ножнах, остановился и медленно  повернулся,  держа  руку  на  эфесе
меча.
   - Ну, - сказал он дрожащим от злости голосом. - Ну, давайте!
   Тот, который достал оружие, смотрел ему в  глаза.  Секунду.  Потом  отвел
взгляд. Двое других попятились. Сначала медленно, потом все  быстрее.  Слыша
это, человек с мечом тоже отступил, беззвучно шевеля  губами.  Тот,  который
был дальше  всех,  развернулся  и  побежал,  разбрызгивая  грязь.  Остальные
замерли на месте, не пытаясь приблизиться.
   Цикада развернулся в грязи, приподнялся,  упершись  локтями,  забормотал,
кашлянул, выплюнул что-то белое вместе с большой порцией  красного.  Проходя
мимо него, Геральт с отвращением пнул его в щеку,  сломав  лицевую  кость  и
снова повалив в лужу.
   И, не оглядываясь, пошел дальше.
   Истредд уже ждал у  колодца.  Он  стоял,  опершись  о  венцы  деревянной,
обросшей  зеленым  мхом  клети.  На  поясе  висел  меч.  Прекрасный,  легкий
терганский меч с полузакрытой  гардой,  касающийся  окованным  концом  ножен
блестящего  голенища   охотничьего   сапога.   На   плече   чародея   сидела
нахохлившаяся черная птица.
   Пустельга.
   - Пришел, ведьмак. - Истредд подставил пустельге руку в перчатке, нежно и
осторожно посадил птицу на навес над колодцем.
   - Пришел, Истредд.
   - Не думал. Полагал - выедешь.
   - Не выехал.
   Чародей свободно и громко рассмеялся, откину голову назад.
   - Она хотела нас... хотела нас спасти, - сказал он. -  Обоих.  Ничего  не
получилось, Геральт. Скрестим мечи. Остаться должен один.
   - Ты намерен драться мечом?
   - Тебя это удивляет? Но ведь и ты намерен драться мечом. Давай!
   - Почему, Истредд? Почему мечом, а не магией?
   Чародей побледнел, нервно дрогнули губы.
   - Давай, говорю! -  крикнул  он.  -  Не  время  задавать  вопросы.  Время
вопросов миновало! Наступило время действий!
   - Я хочу знать, - медленно сказал Геральт. - Я хочу знать, почему  мечом.
Хочу знать, как и зачем оказалась у тебя  черная  пустельга.  Я  имею  право
знать. Имею право на... правду, Истредд.
   - Правду? - горько повторил чародей. - Ну что ж,  может,  и  имеешь.  Да,
может, имеешь. Наши права равны. Пустельга,  говоришь?  Прилетела  на  заре,
мокрая от дождя.  Принесла  письмо.  Коротенькое,  я  его  знаю  на  память,
"Прощай, Валь. Прости. Есть дары, которых нельзя принимать,  а  во  мне  нет
ничего, чем бы я могла отблагодарить. И это правда, Валь. Правда  -  осколок
льда". Ну, Геральт? Я удовлетворил тебя?  Ты  воспользовался  своим  правом?
Ведьмак медленно кивнул.
   - Хорошо, - сказал Истредд. - Теперь я воспользуюсь своим. Потому что  не
принимаю во внимание этого письма. Я не могу без  нее...  Предпочитаю  уж...
Приступим, черт побери!
   Он сгорбился и выхватил меч быстрым, ловким движением,  свидетельствующим
о навыке. Пустельга заскрежетала. Ведьмак стоял неподвижно, опустив руки.
   - Чего ждешь? - крикнул чародей.
   Геральт медленно поднял голову, некоторое время  глядел  на  него,  потом
развернулся на каблуках.
   - Нет, Истредд, - сказал он тихо. - Прощай.
   - Что это значит, черт побери?
   - Истредд, - бросил Геральт через плечо, остановившись. - Не  впутывай  в
свои дела других. Если иначе не можешь, повесься в конюшне на вожжах.
   - Геральт! - крикнул чародей, и голос у него вдруг надломился  и  резанул
уши фальшивой злой нотой. - Я не откажусь! Она не убежит от меня! Я поеду за
ней в Венгерберг, поеду за ней на край света, я найду ее! Я не  откажусь  от
нее никогда! Знай об этом!
   - Прощай, Истредд.
   Он отошел в переулок, ни разу не обернувшись. Шел, не обращая внимания на
людей, прытко уступающих ему дорогу, на  поспешно  захлопывающиеся  двери  и
ставни. Он не замечал никого и ничего. Он думал о  письме,  которое  ожидает
его в корчме. Пошел быстрее. Знал, что в изголовье кровати ожидает мокрая от
дождя черная пустельга, держащая в кривом клюве письмо. Он хотел  как  можно
скорее прочесть его.
   Хотя знал содержание.
 
ВЕЧНЫЙ ОГОНЬ 
 
1 
 
   - Ах ты, свинтус! Ах ты, рифмоплет паршивый! Ах ты, изменщик!
   Геральт, заинтригованный, потянул кобылу за угол. Не успел он  установить
источник воплей, как к ним  присоединился  глубокий  липко-стеклянный  звон.
"Вишневое варенье, - подумал ведьмак. - Такой звук  издает  банка  вишневого
варенья, если запустить ее с большой высоты и с большой  силой".  Это-то  он
знал отлично. Йеннифэр, когда они жили вместе, доводилось во гневе кидать  в
него банками варенья. Которые она получала от клиентов. Потому  что  сама-то
Йеннифэр понятия не имела  о  том,  как  варить  варенье,  а  магия  в  этом
отношении не всегда давала положительные результаты.
   За углом, перед узким, покрашенным в розовое домиком, собралась  солидная
кучка ротозеев. На маленьком,  весь  в  цветах,  балкончике,  под  наклонным
навесом стояла  молодая  светловолосая  женщина  в  ночной  сорочке.  Выгнув
пухленькое и кругленькое плечико, выглядывающее из-под оборок, она с размаху
запустила вниз  обитый  по  краям  цветочный  горшок.  Худощавый  мужчина  в
сливового цвета шапочке с белым пером отскочил,  словно  ошпаренный,  горшок
шмякнулся о землю прямо у его ног и разлетелся на куски.
   - Ну Веспуля! Ну Веспуленька! Ну радость моя! - крикнул мужчина в шапочке
с пером, - Не верь сплетням! Я хранил тебе верность, провалиться мне на этом
самом месте, если вру!
   - Прохвост! Чертово семя! Бродяга! - взвизгнула  пухленькая  блондинка  и
скрылась в глубине дома. Видать, в поисках очередных снарядов.
   - Эй, Лютик! - окликнул мужчину ведьмак, влача на поле боя упирающуюся  и
фыркающую кобылу. - Как жизнь? Что происходит?
   - Жизнь? Нормально, - осклабившись, проговорил трубадур,  -  как  всегда.
Привет, Геральт! Каким ветром занесло? А, черт, осторожней! Оловянный  бокал
свистнул в воздухе и с грохотом отскочил от  брусчатки.  Лютик  поднял  его,
осмотрел и кинул в канаву.
   - Забирай свои шмотки! - крикнула блондинка, призывно играя  оборками  на
пухленьких грудках. - И прочь с глаз моих! Чтоб ноги  твоей  больше  тут  не
было, стихоплет!
   - Это не мое, - удивился Лютик, поднимая с земли мужские брюки  с  гачами
разного цвета. - В жизни у меня не было таких штанов.
   - Убирайся! Видеть тебя не желаю! Ты... ты... Знаете, какой он в постели?
Никудышный! Никудышный, слышишь! Слышите, люди? Очередной горшок  просвистел
в воздухе, зафурчал торчащим из него сухим стеблем.  Лютик  едва  увернулся.
Вслед за горшком полетел медный котел никак не меньше чем в два с  половиной
галлона. Толпа зевак, держась за пределами  обстрела,  тряслась  от  хохота.
Самые большие остряки хлопали в ладоши, кричали "бис" и  убеждали  блондинку
действовать активнее.
   - Слушай, а у нее в доме нет катапульты? - забеспокоился ведьмак.
   - Не исключено, - сказал поэт, задрав голову к  балкону.  -  У  нее  дома
жуткий склад рухляди. Штаны видел?
   - А может, лучше уйти? Вернешься, когда утихомирится.
   - Еще чего? - скривился Лютик. - Возвращаться в дом, из которого  в  тебя
бросают оскорбления и медные котлы. Сей непороч... виноват, непрочный союз я
в  одностороннем  порядке  объявляю  разорванным.  Подождем  только,   пусть
выкинет... О мать моя, нет! Веспуля! Моя лютня! Он бросился к дому, протянув
руки, споткнулся, упал, схватил инструмент в последний момент, уже над самой
брусчаткой. Лютня проговорила стонуще и певуче.
   - Уф-ф, - вздохнул бард, поднимаясь с земли. - Порядок.  Отличная  штука,
Геральт,  теперь  можно  идти.  Там,  правда,  еще  остался  плащ  с  куньим
воротником, но ничего не попишешь, пусть мне будет хуже. Плащ,  насколько  я
ее знаю, она не выкинет.
   - Ах ты, лживое дерьмо! - разоралась  блондинка  и  сплюнула  с  балкона,
разбрызгивая слюну. - Ах ты, бродяга! Ах ты, фанфарон хриплый!
   - Что это она тебя так, а? Проштрафился в чем?
   - Да нет,  все  нормально,  -  пожал  плечами  трубадур.  -  Она  требует
моногамии, мать ее так-то, а сама кидает в людей  чужими  портками.  Слышал,
как она меня обзывала? О боги, мне тоже  известны  такие,  которые  приятнее
отказывают, чем она дает, но я же не кричу об этом на улицах. Пошли отсюда.
   - Куда?
   - А как думаешь?  В  Храм  Вечного  Огня,  что  ли?  Пошли,  завалимся  в
"Наконечник Пики". Надо успокоить нервы.
   Ведьмак, не протестуя, повел кобылу за Лютиком, бодро нырнувшим  в  узкий
проулок. Трубадур на ходу подкрутил колки лютни. Потренькал на струнах, взял
глубокий вибрирующий аккорд.
 
   Oж осень зиму ветром кличет,
   Nлова теряют смысл и звук,
   E бриллианты слез с ресничек
   Aождинками спадают вдруг...
 
   Iн замолчал, весело помахал рукой  двум  девчонкам,  проходившим  мимо  с
корзинками, полными овощей. Девчонки захихикали.
   - Что привело тебя в Новиград, Геральт?
   - Закупки. Упряжь, немного снаряжения. И новая куртка. - Ведьмак  одернул
шуршащую, пахнущую новизной кожу. - Как  тебе  нравится  моя  новая  одежка,
Лютик?
   - Отстаешь от моды, - поморщился бард, стряхивая куриное перо  со  своего
блестящего василькового кафтана с рукавами пуфом и воротником  зубчиками.  -
Ах как я рад, что мы встретились. Здесь, в Новиграде, столице мира, центре и
колыбели культуры. Здесь просвещенный человек может вздохнуть полной грудью.
   - А не перейти  ли  нам  дышать  полной  грудью  на  улочку  подальше?  -
предложил Геральт, глядя на оборванца, который, присев на корточки и выкатив
глаза, справлял большую нужду в проулке.
   -  Очень  уж  язвительным  стал  твой  вечный  сарказм.  -  Лютик   снова
поморщился. - Говорю  тебе:  Новиград  -  пуп  мира.  Почти  тридцать  тысяч
жителей, не считая гостей столицы,  представляешь?  Каменные  дома,  мощеные
улицы, морской порт, склады,  четыре  водяные  мельницы,  бойни,  лесопилки,
крупное башмачное производство и вдобавок все вообразимые  цехи  и  ремесла.
Монетный двор, восемь банков и девятнадцать ломбардов. Дворец и  кордегардия
- аж  дух  захватывает.  И  развлечения;  эшафот,  шибеница  с  опускающейся
платформой, тридцать пять трактиров, театр,  зверинец,  базар  и  двенадцать
борделей. И храмы, не помню  уж  сколько.  Много.  Ну  а  женщины,  Геральт!
Умытые, чистенькие и ароматные, бархат и шелк,  корсеты  и  ленточки...  Ах,
Геральт! Стихи так и просятся на уста:
 
   Aде ты живешь, белым-бело от снега.
   Iокрыты льдом и речки, и поля.
   A твоих очах печаль, призыв и нега,
   Iо... зимним сном охвачена земля.
 
   - Новая баллада?
   - Ага. Назову ее  "Зима".  Только  она  еще  не  готова,  никак  не  могу
окончить. Из-за Веспули меня так и трясет, и рифмы не держатся в голове. Да,
Геральт, совсем забыл, как там Йеннифэр?
   - Никак.
   - Понимаю.
   - Ничего ты не понимаешь. Ну где твоя корчма, далеко еще?
   - За углом. О, мы уже на месте. Видишь вывеску?
   - Вижу.
   - Приветствую и низко кланяюсь, - улыбнулся  Лютик  девушке,  подметавшей
лестницу. - Вам, милостивая  государыня,  уже  кто-нибудь  говорил,  что  вы
прелестны?
   Девушка покраснела и крепче ухватилась за метлу.  Геральт  подумал  было,
что  она  вот-вот  приложит  трубадуру  палкой.  Но  ошибся.  Девушка   мило
улыбнулась и затрепыхала ресницами. Лютик, как обычно,  не  обратил  на  это
никакого внимания.
   - Приветствую и желаю всего наилучшего! Добрый день! - загремел он, входя
в корчму, и резко провел большим пальцем по струнам  лютни.  -  Мэтр  Лютик,
знаменитейший поэт в сей благодатной стране, посетил твой неопрятный  кабак,
хозяин! Ибо возжелал выпить пива. Ценишь ли ты честь, оказываемую тебе мною,
мошенник?
   - Ценю, - буркнул трактирщик, выходя из-за  стойки.  -  Рад  вас  видеть,
господин певун. Вижу, ваше слово и взаправду не дым. Вы ведь  обещали  зайти
сразу же поутру и заплатить за вчерашнее. А я-то, это ж  надо,  подумал,  вы
врете, как всегда. Я прям-таки сгораю со стыда.
   -  Совершенно  напрасно  сгораешь,  добрый  человек,  -  беспечно  бросил
трубадур. - Потому как денег у меня нет. Поговорим об этом после.
   - Нет уж,  -  холодно  бросил  трактирщик.  -  Поговорим  сейчас.  Кредит
кончился, уважаемый господин поэт. Два раза меня не проведешь. Лютик повесил
лютню на торчащий в стене крюк, уселся за стол,  снял  шапочку  и  задумчиво
пригладил пришпиленную к ней эгретку.
   - Ты при деньгах, Геральт? - вопросил он с надеждой в голосе.
   - Нет. Все, что было, ушло на куртку.
   - Скверно и паршиво, - вздохнул Лютик. - Черт, ни одной  живой  души,  ну
никого, кто мог бы угостить. Эй, хозяин, что так пусто нынче?
   - Еще слишком рано для обычных гостей. А подмастерья каменщицкие, те, что
храм ремонтируют, уже побывали и вернулись на стройку, забрав мастера.
   - И никого больше? Никогошеньки?
   - Никого, акромя благородного купца  Бибервельта,  который  завтракает  в
большом эркере.
   - Э, так Даинти тут? - обрадовался Лютик. - Надо было сразу сказать.
   Пошли в эркер, Геральт. Бибервельта, низУшка, знаешь?
   - Нет.
   - Не беда. Познакомишься.  Ого!  -  воскликнул  трубадур,  направляясь  в
боковую комнату. - Чую с запада веяние и дух луковой похлебки,  столь  милые
моему обонянию. Ку-ку! Это мы! Нежданчики!
   В эркере, за средним столом, у столба, украшенного гирляндами  чеснока  и
пучками  трав,  сидел  пухлощекий  кудрявый  низушек  в   фисташково-зеленой
жилетке. В правой руке у него была  ложка,  левой  он  придерживал  глиняную
тарелку. При виде Лютика и  Геральта  низушек  замер,  раскрыв  рот,  а  его
огромные орехового цвета глаза расширились от страха.
   - Привет, Даинти,  -  сказал  Лютик,  весело  помахав  шапочкой.  Низушек
по-прежнему не изменил позы и не прикрыл  рта.  Рука  у  него,  как  заметил
Геральт, слегка подрагивала, а свисающая с ложки  длинная  ниточка  вареного
лука раскачивалась, словно маятник.
   - Пппп-приве-ет, Лю-ю-тик, - заикаясь, выдавил он и громко сглотнул.
   - Икота замучила? Хочешь, напугаю?  Сразу  пройдет!  Слушай;  на  заставе
видели