на три  локтя.
Кругом падал, сыпался тяжелый град из  блюд  и  остатков  еды,  разлетелись,
ударяясь о паркет, хрустальные фужеры. Сорванный со  стены  карниз  загудел,
как гром, сотрясая основы замка.
   - Она высвобождает все! - крикнул Мышовур, целясь прутиком в принцессу. -
Она высвобождает все! Теперь вся Сила ринется на нас!  Геральт  ударом  меча
отразил летящую на друида большую двузубую вилку.
   - Блокируй, Мышовур!
   Изумрудные глаза метнули в них две зеленые молнии.  Молнии  свернулись  в
ослепительные, вращающиеся воронки, вихри, изнутри которых рванулась на  них
Сила, тараном разрывая черепа, гася глаза, поражая дыхание.  Одновременно  с
Силой посыпались стекло, майолика, блюда,  подсвечники,  кости,  надкусанные
краюхи хлеба, доски, досочки и тлеющие поленья из камина. Дико крича, словно
огромный глухарь, пролетел над их головами кастелян Гаксо.  Огромная  голова
вареного карпа расплющилась на груди Геральта, на золотом  поле,  медведе  и
девице из Четыругла. Сквозь сотрясающие стены заклятия Мышовура, сквозь крик
и вой раненых, гул, грохот и звон, сквозь  вой  Паветты  ведьмак  неожиданно
услышал  самый  страшный  звук,  какой  только  ему  доводилось   когда-либо
услышать. Кудкудак, стоя на  карачках,  сжимал  руками  и  коленями  волынку
Драйга Бон-Дху. А сам, перекрикивая зверские звуки,  вырывающиеся  из  меха,
откинув голову назад, выл  и  рычал,  визжал  и  скрежетал,  мычал  и  орал,
создавая  невероятную  мешанину  из  голосов  всех  известных,  неизвестных,
домашних, диких и мифических животных.
   Паветта,  изумленная,  замолчала,  глядя  на  барона  широко   раскрытыми
глазами. Сила резко ослабла.
   - Давай! - рявкнул Мышовур, размахивая прутиком. - Давай, ведьмак!
   Геральт ударил. Зеленоватая  сфера,  окружающая  принцессу,  лопнула  под
ударом, словно мыльный пузырь, пустота мгновенно всосала  неистовствующую  в
зале Силу. Паветта тяжело свалилась на паркет и расплакалась. Сквозь краткую
тишину, звенящую в ушах после недавнего светопреставления, сквозь разгром  и
опустошение, поломанные предметы мебели и полумертвые тела с  трудом  начали
пробиваться голоса.
   - Cuach op arse, ghoul y badraigh mal an cuach, - долдонил Крах ан Крайт,
выплевывая кровь, сочившуюся из искусанной губы.
   - Возьми себя в руки, Крах, -  с  трудом  проговорил  Мышовур,  отряхивая
одежду от гречневой каши. - Здесь женщины.
   - Калантэ, Любимая. Моя. Калантэ! - повторял Эйст Турсеах в паузах  между
поцелуями. Королева раскрыла глаза, но не пыталась высвободиться из объятий.
Только сказала:
   - Эйст. Люди же смотрят.
   - Ну и пусть.
   - Не пожелает ли, черт возьми, кто-нибудь объяснить мне, что это было?  -
спросил маршал Виссегерд, выползая из-под сорванного со стены гобелена.
   - Нет, - сказал ведьмак.
   - Лекаря сюда! -  тонко  крикнул  Виндхальм  из  Аттре,  склонившись  над
Раинфарном.
   - Воды сюда! - кричал один из  стрептских  братьев,  Держигорка,  пытаясь
погасить собственным кафтаном тлеющий гобелен. - Воды, скорее!
   - И пива! - прохрипел Кудкудак.
   Несколько рыцарей,  еще  способных  стоять  на  ногах,  пытались  поднять
Паветту, однако та оттолкнула их, встала без их помощи и  нетвердыми  шагами
направилась к камину, рядом с которым, прислонившись  к  стене,  сидел  Йож,
неловко пытаясь освободиться от измазанных кровью пластин панциря.
   - Ох уж эта теперешняя молодежь! -  фыркнул  Мышовур,  глядя  на  них.  -
Раненько начинают! Одно только у них на уме.
   - А именно?
   - Разве ты не знаешь, ведьмак, что девица, то бишь нетронутая,  не  могла
бы воспользоваться Силой?
   - Пропади она пропадом, ее невинность, - буркнул  Геральт.  -  И  вообще,
откуда у нее такие способности?  Насколько  мне  известно,  ни  Калантэ,  ни
Регнер...
   - Унаследовала через поколение, это уж точно, - проговорил  друид.  -  Ее
бабка, Адалия, движением  бровей  поднимала  разводной  мост.  Эй,  Геральт,
глянь-ка! А эта никак не успокоится!
   Калантэ, висевшая на плече  Эйста  Турсеаха,  указала  на  раненого  Йожа
стражникам. Геральт и Мышовур быстро, но, как оказалось, напрасно,  подошли.
Стражники отскочили от полулежащего тела, попятились, шепча и бормоча что-то
невнятное.
   Чудовищная морда Йожа расплылась, затуманилась, начала терять  очертания.
Шипы и щетина,  покачиваясь,  превратились  в  черные,  блестящие,  вьющиеся
волосы и курчавую бородку,  обрамляющие  бледное,  угловатое  мужское  лицо,
украшенное крупным носом.
   - Что... - заикаясь, произнес Эйст Турсеах. - Кто это? Йож?
   - Дани, - ласково сказала Паветта.
   Калантэ, стиснув зубы, отвернулась.
   - Заколдованный? - проворчал Эйст. - Но как...
   - Пробило полночь, - сказал ведьмак. - Именно сейчас.  Звон,  который  мы
слышали раньше, был недоразумением и ошибкой... звонаря. Верно, Калантэ?
   - Верно, верно,  -  простонал  мужчина  по  имени  Дани,  ответив  вместо
королевы, которая, впрочем, и не собиралась отвечать. - Однако, может  быть,
кто-нибудь, вместо того чтобы болтать, пособит мне снять железяки и  вызовет
лекаря? Спятивший Раинфарн ткнул меня под ребро.
   - К чему нам лекарь? - сказал Мышовур, вынимая прутик.
   - Достаточно. - Калантэ выпрямилась, гордо подняв голову. - Довольно.
   Когда все кончится, я хочу видеть вас у себя в палатах. Всех,  кто  здесь
стоит. Эйст, Паветта, Мышовур, Геральт и ты... Дани, Мышовур?
   - Да, королева?
   - А этот твой прутик... Я стукнулась спиной. И... окрестностями...
   - Слушаюсь, королева.
 
3 
 
   - ...заклятие, - продолжал Дани, потирая виски. - С рождения. Я так и  не
знаю, в чем была причина и кто это сделал. С полуночи до зари  -  нормальный
человек, с зари... сами видели что. Акерспаарк, мой отец, хотел это  скрыть.
В Мехте люди суеверные, чародейства и заклятия в королевской семье могли  бы
роковым образом  сказаться  на  династии.  Со  двора  меня  забрал  один  из
отцовских рыцарей, воспитал, вдвоем мы бродили по миру, странствующий рыцарь
с оруженосцем, потом, когда он погиб, я блуждал один.  Уж  и  не  помню,  от
кого-то   услышал,   что   от   порчи   меня   может    освободить    только
ребенок-Неожиданность. Вскоре я встретил Регнера. Остальное вам известно.
   - Об остальном мы знаем либо догадываемся, - кивнула Калантэ, -  Особенно
о том, что ты вскружил голову  моей  дочери.  Паветта!  И  давно?  Принцесса
опустила голову и подняла один палец.
   - Ну извольте! Ах ты, маленькая колдунья. У меня под носом! Ну дай только
узнать, кто впускал его ночью в замок! Ох, доберусь я до фрейлин, с которыми
ты ходила собирать первоцветы! Первоцветы, черт побери! Ну и что мне  теперь
с вами делать?
   - Калантэ... - начал Эйст.
   - Не спеши, Турсеах. Я еще не кончила. Дани, все сильно усложнилось.
   Ты с Паветтой уже скоро год, так? И ничего. Это значит, что ты не у  того
отца выторговал обещание. Предназначение подшутило над тобой. Какая  ирония,
как говаривает Геральт из Ривии. Ведьмак.
   - Чхал я на Предназначения, заклятия и иронии, -  поморщился  Дани.  -  Я
люблю Паветту, она любит меня, только это имеет значение. Ты,  королева,  не
можешь помешать нашему счастью.
   - Могу, Дани, могу, и еще как,  -  усмехнулась  Калантэ  одной  из  своих
безотказных улыбочек. - Но, к твоему счастью, не хочу. Есть у меня небольшой
должок перед тобой, Дани. За что, сам знаешь.  Я  решительно  хотела...  Мне
следовало бы просить у тебя прощения, но я этого страшно не люблю. Короче  -
отдаю тебе Паветту, и мы квиты. Паветта? Ты еще не передумала?
   Принцесса отрицательно и горячо покачала головой.
   - Благодарю,  господа,  благодарю,  -  улыбнулся  Дани.  -  Ты  мудрая  и
великодушная королева.
   - Еще бы. И прекрасная.
   - И прекрасная.
   - Если хотите,  можете  оба  остаться  в  Цинтре.  Здешние  люди  не  так
суеверны, как жители Мехта, и быстро привыкнут. Впрочем, даже в обличье Йожа
ты был весьма симпатичен. Только вот на трон ты пока рассчитывать не можешь.
Я собираюсь еще немного покороле... нет, поцарствовать рядом с новым королем
Цинтры. Благородный Эйст Турсеах из Скеллиге сделал мне некое предложение.
   - Калантэ...
   - Да, Эйст, я согласна. Мне еще никогда не доводилось  слышать  любовного
признания, лежа на полу, среди обломков собственного трона, но... Как бы  ты
сказал, Дани? Только это имеет значение, и пусть никто не встанет на пути  к
моему счастью, искренне советую. А вы что так глазеете? Я не  такая  старая,
как можно подумать, глядя на мою почти замужнюю дочурку.
   - Ох уж  эта  нынешняя  молодежь,  -  проворчал  Мышовур.  -  Яблочко  от
яблоньки...
   - Что ты там бормочешь, колдун?
   - Ничего, государыня.
   - Ну  и  славно.  Кстати,  Мышовур,  у  меня  есть  предложение.  Паветте
понадобится учитель. Ей следует знать, как обращаться со своим особым даром.
Я люблю свой замок и хотела бы, чтобы он  стоял  как  стоит.  При  следующем
приступе истерии моей до чертиков способной доченьки он может развалиться на
куски. Твой ответ, друид?
   - Почту за честь.
   - Мне кажется, - королева глянула в окно, - светает. Пора...
   Она резко повернулась туда,  где  Паветта  и  Дани  о  чем-то  шептались,
держась за руки и чуть не соприкасаясь лбами.
   - Дани!
   - Да, королева?
   - Ты слышишь? Светает! Уже светло! А ты...
   Геральт взглянул на Мышовура, Мышовур на Геральта, и оба рассмеялись.
   - Что это вас так рассмешило, волшебники? Разве не видите...
   - Видим, видим, - заверил Геральт.
   - Мы ждали, пока ты сама увидишь, - хмыкнул Мышовур. - Меня интересовало,
когда ты сообразишь.
   - Что?
   - Ты сняла заклятие. Ты его сняла, - сказал  ведьмак.  -  В  тот  момент,
когда произнесла: "Отдаю тебе Паветту", исполнилось Предначертание.
   - Это уж точно, - подтвердил друид.
   - О боги, - медленно проговорил Дани. - Наконец-то. Черт побери, я думал,
буду  больше  радоваться,  думал,  заиграют  боевые  трубы  или   что-нибудь
похожее... Привычка. Королева! Благодарю тебя. Паветта, ты слышишь?
   - Угу, - сказала принцесса, не поднимая глаз.
   - Таким образом, - вздохнула Калантэ, устало глядя  на  Геральта,  -  все
хорошо кончается. Ведь  верно,  ведьмак?  Заклятие  снято,  надвигаются  две
свадьбы,  ремонт  тронной  залы  займет  примерно  месяц,  четверо   убитых,
бесчисленное множество раненых, Раинфарн из Аттре еле дышит. Радуйся! Знаешь
ли, ведьмак, был момент, когда я собиралась приказать тебе...
   - Знаю.
   - А теперь я должна воздать тебе... должное. Господи,  какая  тавтология,
или как там ее... Я требовала результата,  и  вот  он  -  результат.  Цинтра
заключает союз со Скеллиге. Моя дочь удачно выходит замуж.  Мне  только  что
подумалось, что все и без  того  окончилось  бы  успешно  в  соответствии  с
Предназначением, даже если б я не пригласила тебя на пир и не посадила рядом
с собой. Но я ошибалась. Предназначение мог свести на нет кинжал  Раинфарна.
А Раинфарна сдержал меч в руке ведьмака. Ты честно отработал  свое.  Остался
лишь вопрос цены. Говори, чего ты желаешь?
   - Минуточку, - сказал Дани, ощупывая перебинтованный бок. - Вопрос  цены,
говоришь? Должник - я, и мне следует...
   - Не прерывай меня, зять, - прищурилась Калантэ, - Твоя теща  не  терпит,
когда ее  прерывают.  Запомни!  И  знай,  никакой  ты  не  должник.  Так  уж
получилось, что ты был чем-то вроде предмета сделки, которую заключили мы  с
Геральтом из Ривии. Я сказала, мы квиты, и не вижу смысла бесконечно просить
у тебя прощения. Но договор наш по-прежнему в силе. Ну, Геральт, твоя цена?
   - Хорошо, - сказал ведьмак. - Прошу дать мне твой зеленый шарф,  Калантэ.
Пусть он всегда напоминает мне о цвете глаз прекраснейшей из всех  известных
мне королев.
   Калантэ рассмеялась, сняла с шеи ожерелье с изумрудами.
   - Эта безделушка, - сказала она, - выполнена из  камней  соответствующего
оттенка. Сохрани ее вместе с приятными воспоминаниями.
   - Можно и мне кое-что сказать? - скромно произнес Дани.
   - Разумеется, зятек, прошу, прошу.
   - Я продолжаю утверждать, что я  -  твой  должник,  ведьмак.  Моей  жизни
угрожал кинжал Раинфарна. Меня убили бы стражники, если  б  не  ты.  И  коли
заходит речь о какой бы то ни было цене, платить должен я. Ручаюсь, меня  на
это хватит. Чего ты желаешь, Геральт?
   - Дани, - медленно проговорил Геральт, - ведьмак, которому  задают  такой
вопрос, обязан просить, чтобы его повторили.
   - Повторяю. Ибо, видишь ли, я - твой должник еще и по другой причине.
   Когда я узнал там, в зале, кто ты такой, я возненавидел тебя и подумал  о
тебе очень скверно. Я считал тебя слепым, кровожадным орудием, кем-то таким,
кто бездумно и беспощадно убивает, отирает кровь с  клинка  и  пересчитывает
деньги.  Но  я  убедился,  что  профессия  ведьмака  действительно  достойна
уважения. Ты защищаешь нас не только от Зла, притаившегося во тьме, но и  от
того, которое сидит в нас самих. Жаль, что вас так мало. Калантэ улыбнулась.
Впервые за эту ночь  Геральт  готов  был  признать,  что  улыбка  получилась
естественной.
   - Хорошо сказал мой зять. К этому я должна добавить два слова. Ровно два.
Прости, Геральт.
   - А я, - серьезно сказал Дани, - повторяю: чего ты желаешь?
   - Дани, - так же серьезно сказал  Геральт,  -  Калантэ,  Паветта.  И  ты,
благородный рыцарь Турсеах, будущий король Цинтры.  Чтобы  стать  ведьмаком,
надобно родиться под сенью Предназначения,  а  очень  мало  таких,  кто  так
рождается. Поэтому-то нас так мало. Мы стареем, погибаем и не  можем  никому
передать свои знания, свои способности. Нам недостает  наследников.  А  этот
мир полон Зла, которое только и ждет момента, когда нас не станет.
   - Геральт, - шепнула королева.
   - Да, королева, ты не ошиблась. Дани! Ты дашь мне то, что уже имеешь,  но
о чем не знаешь. Я вернусь в Цинтру через шесть лет, чтобы  проверить,  было
ли Предназначение ко мне благосклонно.
   - Паветта, - раскрыл глаза Дани. - Неужели ты...
   - Паветта! - воскликнула Калантэ. - Ты... Неужели...
   Принцесса потупилась и покраснела. А потом ответила.
 
ГЛАС РАССУДКА V 
 
   - Геральт! Эй! Ты здесь?
   Геральт оторвался  от  пожелтевших  шероховатых  страниц  "Истории  мира"
Родерика де Новембра - интересного, хоть и несколько спорного  произведения,
которое изучал со вчерашнего дня.
   - Я здесь. В чем дело, Нэннеке? Я тебе нужен?
   - К тебе гость.
   - Опять? Кто на сей раз? Дюк Эревард собственной персоной?
   - Нет. На сей раз Лютик, твой дружок, шалопай, трутень и бездельник, жрец
искусства, блистающая звезда баллады и любовных виршей. Как обычно, осиянный
славой, надутый, словно свиной пузырь, и пропахший пивом. Хочешь его видеть?
   - Конечно. Это ж мой друг.
   Нэннеке, вздохнув, пожала плечами.
   - Не понимаю такой дружбы. Он - полная тебе противоположность.
   - Противоположности сходятся.
   - Ясно. Вот, изволь, шествует, - указала она  движением  головы.  -  Твой
великий поэт.
   - Он действительно великий поэт, Нэннеке. Думаю, не  станешь  утверждать,
будто не слышала его баллад.
   - Слышала, - поморщилась жрица. - А как  же.  Ну  что  ж,  я  в  этом  не
разбираюсь, возможно, умение ничтоже  сумняшеся  перескакивать  с  волнующей
лирики на непристойное свинство как раз и есть талант. Ну ладно.  Прости,  я
вынуждена уйти. Мне не хочется слушать ни его виршей, ни вульгарных шуточек.
Я сегодня не в настроении.
   Из коридора донесся  заливистый  смех,  треньканье  лютни,  и  на  пороге
библиотеки возник Лютик в лиловой курточке из толстого  сукна  с  кружевными
манжетами, в  шапочке  набекрень.  Увидев  Нэннеке,  трубадур  преувеличенно
почтительно поклонился, метя по полу приколотым к шапочке пером цапли.
   - Мое глубочайшее почтение, э, почтеннейшая матерь, -  дурашливо  запищал
он. - Хвала Великой Мелитэле и жрицам ее, сосудам добродетели и мудрости...
   - Перестань паясничать, Лютик, - фыркнула Нэннеке. -  И  не  именуй  меня
матерью. При одной мысли, что ты мог бы быть  моим  сыном,  меня  охватывает
ужас.
   Она повернулась и вышла, шурша длинным платьем.  Лютик,  строя  обезьяньи
рожицы, изобразил поклон.
   - Ну ничуть не изменилась, -  сказал  он  добродушно.  -  По-прежнему  не
воспринимает шуток. Взъярилась на  меня  за  то,  что,  приехав,  я  немного
поболтал  с  привратницей,  этой  премиленькой   блондиночкой   с   длинными
ресницами, девичьей косой аж до складненькой попочки,  не  ущипнуть  которую
было бы грешно. Ну я и ущипнул, а Нэннеке, которая в  этот  момент  как  раз
подошла... Да что там. Здравствуй, Геральт.
   - Здравствуй, Лютик. Как узнал, что я здесь?
   Поэт выпрямился, подтянул брюки.
   - Я был в Вызиме. Услышал об упырице, узнал, что ты был ранен.
   Догадался, куда ты мог отправиться на излечение. Вижу, ты уже здоров?
   - Правильно видишь. Но попробуй объяснить это Нэннеке. Садись, поболтаем.
   Лютик присел, заглянул в книгу, лежащую на пюпитре, и усмехнулся.
   - История? Родерик де Новембр? Читал, читал. Когда учился в Оксенфуртской
академии, история занимала второе место в списке моих любимых предметов.
   - А первое?
   - География, - серьезно сказал поэт. - Атлас мира был большой, и  за  ним
легче было скрыть пузырь с водкой.
   Геральт сухо засмеялся, встал,  снял  с  книжной  полки  "Тайны  магии  и
алхимии" Лунини и Тирсса и извлек на свет Божий спрятанный за солидным томом
пузатый, оплетенный соломкой сосуд.
   - Ого, - явно  повеселел  поэт.  -  Мудрость  и  вдохновение,  как  вижу,
по-прежнему укрываются в вивлиофиках. Это я люблю. На сливе, небось? Да, это
алхимия, уж точно. Вот он - философский камень, воистину достойный изучения.
Твое здоровье, брат. О-ох, крепка, зараза.
   - Что привело тебя сюда?  -  Геральт  взял  у  поэта  бутыль,  глотнул  и
закашлялся, мотая забинтованной шеей. - Куда путь держишь?
   - А никуда. То есть мог бы и туда, куда держишь  ты.  Сопровождать  тебя.
Долго намерен тут отсиживаться?
   - Недолго. Местный дюк дал  понять,  что  я  нежелательный  гость  в  его
владениях.
   - Эревард? - Лютик знал всех королей, князей, владык и сеньоров от  Яруги
до Драконьих гор. - Наплюй на него. Он  не  решится  испортить  отношения  с
Нэннеке, с богиней Мелитэле. Народ как пить дать спалит его хозяйство.
   - Мне ни к чему лишние заботы. А сижу  я  здесь  и  без  того  достаточно
долго. Поеду на юг,  Лютик.  Далеко  на  юг.  Здесь  мне  работы  не  найти.
Цивилизация! На кой им  хрен  ведьмак?  Когда  я  спрашиваю  о  какой-нибудь
работе, на меня смотрят как на диковинку.
   - Что ты плетешь? Какая  там  цивилизация?  Я  переправился  через  Буину
неделю назад и наслушался в тутошних местах самых разных разностей.  Похоже,
есть тут и водяные, и вьюны, и химеры, и летюги.  Вообще,  дрянь  всяческая.
Работы - по уши.
   - Разности-то и я слышал. Половина или придумана, или преувеличена.
   Нет, Лютик. Мир изменился. Кое-что кончается.
   Поэт отхлебнул из бутылки, прищурился, тяжко вздохнул.
   - Опять начинаешь слезы лить над своей грустной ведьмачьей судьбой?
   Да еще и философствуешь? Обнаруживаю пагубные последствия не того,  какое
надобно, чтения. Потому как к мысли об изменяющемся мире  пришел  даже  этот
старый  хрыч,  Родерик  де  Новембр.   Изменчивость   мира   в   принципе-то
единственная  идейка  в  его   трактате,   с   которой   можно   согласиться
безоговорочно. Но идейка, скажу я, не настолько новая,  чтобы  потчевать  ею
меня и при этом изображать из себя мыслителя, что, поверь, тебе вовсе  не  к
лицу.
   Вместо ответа Геральт тоже отхлебнул из бутылки.
   - Конечно же, - снова вздохнул Лютик. - Мир изменяется, солнце заходит, а
водка кончается. Как думаешь, что кончается еще? Ты упоминал  об  окончании,
философ.
   - Вот тебе несколько примеров, - сказал Геральт, немного помолчав.  -  За
последние два месяца, проведенных на этом берегу Буины.  Однажды  подъезжаю,
гляжу - мост. Под мостом сидит  тролль,  с  каждого  прохожего  и  проезжего
требует пошлину. Тому, кто отказывается, переламывает ногу, а