ра. Ляшарель подошел  к  Геральту.
Очень близко. Ведьмак не пошевелился, только прищурился. Несколько мгновений
они глядели друг на друга, потом Ляшарель наклонился к свернутому ковру.
   - Дуду, - сказал  он,  обращаясь  к  тисненным  козловой  кожей,  странно
деформированным башмакам Лютика, торчащим из  свернутого  ковра.  -  Копируй
Бибервельта, живо.
   - Почему? - крикнул Даинти, отводя глаза от амбара. - Зачем?
   - Тихо, - сказал Ляшарель. - Ну, Дуду, как ты там?
   - Готово, - глухо донеслось из ковра. - Готово... Сейчас...
   Торчащие из ковра козловые башмаки разлились, размазались и  превратились
в покрытые шерстью босые ступни низушка.
   - Вылезай, Дуду, - сказал Ляшарель. - А ты, Даинти, помалкивай. Для людей
все низушки на одно лицо. Правда?
   Даинти  что-то   невнятно   пробормотал.   Геральт,   все   еще   щурясь,
подозрительно глядел на Ляшареля. Наместник выпрямился и осмотрелся. К  тому
времени от  зевак,  которые  еще  удерживались  поблизости,  остался  только
утихающий вдали топот деревянных башмаков.
   Даинти Бибервельт-2 выбрался из рулона, чихнул, сел, протер глаза и  нос.
Лютик, присев на валяющийся рядом  ящик,  тренькал  на  лютне  с  выражением
умеренного любопытства на лице.
   - Кто это, как ты думаешь, Даинти? - мягко спросил Ляшарель. - Он здорово
похож на тебя, тебе не кажется?
   -  Это  мой  троюродный  брат  со  стороны  отца,  -  выпалил  низушек  и
осклабился. -  Близкий  родственник.  Дуду  Бибервельт  из  Почечуева  Лога,
крупный спец по торговым операциям. Я как раз решил...
   - Да, Даинти?
   - Я решил назначить его своим представителем в Новиграде. Как ты  на  это
смотришь, братец?
   - Ах, благодарю,  братец,  -  широко  улыбнулся  близкий  родственник  по
отцовской линии, гордость  клана  Бибервельтов,  крупный  спец  в  торговле.
Ляшарель тоже улыбнулся.
   - Ну как, исполнилась мечта? - буркнул Геральт. - О жизни в городе? И что
только вы находите в этих городах, Дуду... и ты, Ляшарель?
   - Пожил бы в вересковых зарослях, - ответил Ляшарель, - поел бы корешков,
вымок бы и перемерз, так знал бы. Нам  тоже  кое-что  полагается  от  жизни,
Геральт. Мы не хуже вас.
   - Нет, - кивнул Геральт. - Не хуже. Бывает даже, лучше. А что с настоящим
Ляшарелем?
   - Удар его хватил, - шепнул Ляшарель-2. - Уж месяца два как.
   Апоплексический удар. Да будет земля ему  пухом,  да  светит  ему  Вечный
Огонь. Я как раз был поблизости... Никто не заметил... Геральт? Надеюсь,  ты
не станешь...
   - Чего никто не заметил? - спросил ведьмак с каменной физиономией.
   - Благодарю, - шепнул Ляшарель.
   - И много вас тут?
   - А это важно?
   - Нет, - согласился ведьмак. - Не важно.
   Из-за фургонов и палаток вылетела трусцой невысокая, локтя в два, фигурка
в зеленой шапочке и кроличьей шубейке.
   - Господин Бибервельт, - засопел гном и замолчал, водя взглядом от одного
низушка к другому.
   - Я думаю, малыш, - сказал  Даинти,  указывая  на  троюродного  брата  со
стороны отца, - у тебя дело к моему кузену, Дуду  Бибервельту.  Говори.  Вот
он.
   - Щаверий сообщает, что пошло все, -  сказал  гном  и  широко  улыбнулся,
показав остренькие зубки. - По четыре кроны за штуку.
   - Похоже, я знаю, о  чем  речь,  -  сказал  Даинти.  -  Жаль,  нет  здесь
Вивальди, тот бы мигом подсчитал доход.
   - Позволь, братишка, - проговорил Тельико Луннгревинк Леторт,  сокращенно
Пенсток, для друзей Дуду, а для всего Новиграда - член многочисленной  родни
Бибервельтов. - Позволь, я подсчитаю. У меня идеальная память на цифры.  Как
и на многое другое.
   - Изволь, - поклонился Даинти. - Изволь, братишка.
   - Расходы, - наморщил лоб допплер,  -  были  небольшие.  Восемнадцать  за
масло, восемь пятьдесят за рыбий жир, хммм... Все  вместе,  включая  шнурок,
сорок пять крон. Выручка: шестьсот по  четыре  кроны,  то  есть  две  тысячи
четыреста. Комиссионных никаких, потому как без посредников...
   - Будь добр, не забудь о налоге, - напомнил Ляшарель-2. - И  учти:  перед
вами представитель городских властей и церкви,  который  серьезно  и  честно
относится к своим обязанностям.
   - От налогов освобождено, - сообщил Дуду Бибервельт.  -  Потому  что  это
продажа на святые цели.
   - То есть?
   -  Смешанные  в  соответствующих  пропорциях  рыбий  жир,  воск,   масло,
подкрашенные каплей кошенили, -  пояснил  допплер,  -  достаточно  налить  в
глиняные миски и в каждую  сунуть  кусочек  шнурка.  Зажженный  шнурок  дает
отличное красное пламя, которое держится долго и  почти  не  пахнет.  Вечный
Огонь. Богослужителям нужны были лампы  для  Вечного  Огня.  Теперь  уже  не
нужны.
   - Черт возьми, - буркнул Ляшарель, -  Верно...  Не  лампы,  лампады  были
нужны... Дуду, ты гений.
   - В мать пошел, - скромно проговорил Тельико.
   - А как же, вылитая мать, - подтвердил Даинти. - Вы только  взгляните  на
его умные глаза. Истинная Бегония Бибервельт, моя любимая двоюродная тетя.
   - Геральт, - простонал Лютик. - Он за три дня  заработал  больше,  чем  я
пением за всю свою жизнь!
   - На твоем месте, - серьезно проговорил ведьмак, - я бы забросил пение  и
занялся торговлей. Попроси, может, возьмет тебя в ученики.
   - Ведьмак, - Тельико потянул его за рукав. -  Скажи,  чем  можно  тебя...
отблагодарить...
   - Двадцать две кроны.
   - Что?
   - За новую куртку. Смотри, что осталось от моей.
   - Знаете что? -  вдруг  крикнул  Лютик.  -  Пошли  вместе  в  бордель!  В
"Пассифлору"! Бибервельты платят!
   - А низушков туда пускают? - забеспокоился Даинти.
   - Пусть попробуют не пустить. - Ляшарель состроил грозную мину.  -  Пусть
только попробуют, и я обвиню весь их бордель в ереси.
   - Ну! - воскликнул Лютик. - Тогда все в порядке. Геральт? Идем?
   - А знаешь, Лютик, - тихо рассмеялся ведьмак, - с удовольствием.
 
НЕМНОГО ЖЕРТВЕННОСТИ 
 
1 
 
   Nирена вынырнула из воды  до  половины  тела  и  бурно,  резко  захлопала
ладонями по поверхности. Геральт отметил, что  у  нее  красивая,  прямо-таки
идеальная грудь. Эффект портил лишь цвет -  темно-зеленые  соски,  а  ореолы
вокруг них лишь чуточку светлее. Ловко  подстраиваясь  к  набегающей  волне,
русалка изящно выгнулась,  встряхнула  мокрыми  бледно-зелеными  волосами  и
мелодично запела.
   - Что? - Князь перегнулся через борт когги. - Что она сказала?
   - Отказывается, - перевел Геральт. - Говорит - не хочу.
   - Ты объяснил, что я ее люблю? Что не представляю себе жизни без нее?
   Что хочу жениться на ней? Что только она и никакая другая?
   - Объяснил.
   - И что?
   - И ничего.
   - Ну так повтори.
   Ведьмак прижал к  губам  пальцы  и  издал  вибрирующую  трель.  С  трудом
подбирая слова и мелодию, начал переводить любовные излияния  князя.  Сирена
легла навзничь на воду и прервала его.
   - Не переводи, не мучайся, - пропела она. - Я поняла. Когда  он  говорит,
что любит меня, у него всегда бывает  такая  глупая  физиономия.  Он  сказал
что-нибудь конкретное?
   - Не очень.
   - Жаль. - Сирена затрепыхалась и нырнула, сильно изогнув хвост и  вспенив
воду узким плавником, напоминающим плавник султанки.
   - Что? Что она сказала? - спросил князь.
   - Что ей жаль.
   - Чего жаль? Что значит - жаль?
   - Мне кажется, это был отказ.
   - Мне не отказывают! - крикнул князь, противореча очевидным фактам.
   - Ваша милость, - буркнул подходя капитан когги. - Сети готовы - закинем,
и она ваша...
   - Я бы не советовал, - тихо проговорил Геральт. - Она не одна. Под  водой
их много, а в глубине может притаиться кракен. Капитан вздрогнул,  побледнел
и обеими руками почему-то схватился за ягодицы.
   - Кра... кракен?
   - Он самый, - подтвердил ведьмак.  -  Не  советую  играть  с  сетями.  Ей
достаточно крикнуть, и от вашей посудины останутся плавающие  доски,  а  нас
утопят, как котят. И вообще, Агловаль, реши, ты хочешь жениться  или  просто
намерен поймать ее и держать в бочке?
   - Я ее люблю, - твердо сказал Агловаль. - Хочу взять  в  жены.  Но  надо,
чтобы у нее были ноги, а не чешуйчатый хвост. И это можно  сделать.  За  два
фунта роскошных жемчужин я купил  магический  эликсир  с  полной  гарантией.
Выпьет - и ножки отрастут. Помучается недолго, дня  три,  не  больше.  Давай
вызывай ее, ведьмак, скажи еще раз.
   - Я уже говорил дважды. Она ответила, что не согласна. Но  добавила,  что
знает морскую волшебницу, которая с  помощью  заклинаний  готова  превратить
твои ноги в элегантный хвост. Притом безболезненно.
   - Спятила, что ли? У меня - рыбий хвост? Ни за что. Вызывай ее, Геральт.
   Ведьмак сильно перегнулся через борт. В тени когги вода  была  зеленой  и
казалась густой, как желе. Звать не было нужды. Сирена взвилась над  волнами
в фонтане воды, какое-то мгновение стояла  на  хвосте,  потом  скатилась  по
волне, перевернулась, демонстрируя все свои прелести. Геральт сглотнул.
   - Эй вы! - пропела она. - Долго еще? У меня кожа скорбнет от солнца!
   Белоголовый, спроси его, он согласен или нет.
   - Он не согласен, - пропел в ответ ведьмак. - Шъееназ, пойми, он не может
жить с хвостом и существовать под водой. Ты можешь  дышать  воздухом,  а  он
водой не может вообще!
   - Так я и знала, - взвизгнула сирена. - Знала. Увертки.  Глупые,  наивные
увертки, ни на грош жертвенности! Любящий жертвует! Я ради  него  жертвовала
собой, ежедневно вылезала на скалы, все чешуйки на  попе  протерла,  плавник
растрепала, простыла. Насморк схватила! А он ради меня не хочет пожертвовать
двумя своими паршивыми обрубками? Любить - значит  не  только  брать,  но  и
уметь отказываться от чего-то, жертвовать собою! Повтори ему это!
   - Шъееназ! - воскликнул Геральт. - Ты что, не понимаешь? Он не может жить
в воде!
   - Я не принимаю глупых отговорок! Я тоже... Я тоже его люблю и хочу иметь
от него мальков, но как это сделать, ежели он не хочет дать мне молок?  Куда
я ему икру положу? В шапку?
   - О чем это она? - крикнул князь. - Геральт! Я привез тебя не  для  того,
чтобы ты с ней беседы беседовал, а...
   - Она стоит на своем. Она злится.
   - А ну давай сюда сети! -  рявкнул  Агловаль.  -  Подержу  ее  у  себя  в
бассейне, так она...
   - А вот такого не хотите, ваша милость! - крикнул  капитан,  демонстрируя
рукой, что он имеет в виду. - Под нами может быть  кракен!  Вы  когда-нибудь
видели кракена, господин? Прыгайте в воду, ежели на то ваша воля, ловите  ее
руками. Я мешать не стану. Я этой коггой живу!
   - Ты живешь моей милостью, паршивец! Давай сети, а то велю повесить!
   - Поцелуй...те пса под хвост! На когге -  моя  воля  выше  вашей!  Я  тут
капитан!
   - Тихо вы оба! - зло крикнул Геральт. - Она что-то говорит, у них трудный
диалект, мне надо сосредоточиться!
   - С меня довольно! - певуче воскликнула  Шъееназ.  -  Я  есть  хочу.  Ну,
белоголовый, пусть он решает, и немедленно. Скажи ему одно: я больше не хочу
быть посмешищем и не стану разговаривать с ним, с этой четырехрукой  морской
звездой. Повтори ему, что для забав, которые он предлагает мне на скалах,  у
меня есть подруги, которые делают все гораздо лучше! Но я считаю это  играми
для детишек, у которых еще не сменилась  чешуя  на  хвостах.  Я  нормальная,
здоровая сирена...
   - Шъееназ...
   - Не прерывай! Я еще не кончила! Я здоровая, нормальная и  созревшая  для
нереста, а ему, если он действительно меня хочет, надо обзавестись  хвостом,
плавником и всем, что есть у нормального тритона. Иначе я знать его не знаю!
   Геральт переводил быстро, стараясь избегать  вульгарностей.  Не  очень-то
это получалось. Князь покраснел, выругался.
   - Бесстыжая девка! - рявкнул он. - Холодная макрель!  Пусть  найдет  себе
треску покрупнее с большим... ну что там у них есть...
   - Что он сказал? - заинтересовалась Шъееназ, подплывая.
   - Что не желает заводить хвоста!
   - Так скажи ему... Скажи ему, чтобы он высушился как следует!
   - Что она сказала?
   - Она сказала, - перевел ведьмак, - чтобы ты утопился!
 
2 
 
   - Эх, жаль, - сказал Лютик, - не мог я с вами поплавать. Что делать, я на
море блюю так, что хуже не придумаешь. А знаешь, я ни разу в жизни не болтал
с сиреной. Обидно, черт побери.
   - Насколько я тебя знаю, -  проговорил  Геральт,  приторачивая  вьюки,  -
балладу ты напишешь и без того.
   - Верно. Уже готовы первые строчки.  В  моей  балладе  сирена  пожертвует
собою ради князя, сменит рыбий хвост на шикарные ножки, но заплатит  за  это
потерей голоса. Князь изменит ей,  бросит,  и  тогда  она  умрет  от  тоски,
обратится в пену морскую, когда первые лучи солнца...
   - Кто поверит в такую чушь?
   - Неважно, - фыркнул Лютик. - Баллады пишут не  для  того,  чтобы  в  них
верили. Их пишут, чтобы ими волновать. А, чего с тобой говорить!  Что  ты  в
этом смыслишь? Скажи лучше, сколько заплатил Агловаль?
   - Нисколько. Сказал, что я не справился с задачей. Что он ожидал другого,
а он платит за дела, а не за добрые намерения. Лютик покачал  головой,  снял
шапочку и сочувственно посмотрел на ведьмака.
   - Означает ли сие, что у нас по-прежнему нет денег?
   - Похоже на то.
   Лютик сделал еще более жалостливую мину.
   - Все из-за меня. Моя вина, Геральт, ты не в обиде?
   Нет, ведьмак не был на Лютика в обиде. Совершенно не был.
   Хотя то, что с ним  случилось,  несомненно,  произошло  по  вине  Лютика.
Именно Лютик настаивал на том, чтобы отправиться на гулянье в Четыре  Клена.
Гулянья, доказывал он, удовлетворяют  глубокие  и  естественные  потребности
людей. Время от времени, утверждал бард, человеку надобно встречаться с себе
подобными там, где можно  посмеяться  и  попеть,  набить  пузо  шашлыками  и
пирогами, набраться пива,  послушать  музыку  и  потискать  в  танце  потные
округлости  девушек.  Если  б  каждый  человек  пожелал  удовлетворять   эти
потребности,  так  сказать,  в  розницу,  доказывал  Лютик,  спорадически  и
неорганизованно, возник бы неописуемый хаос. Поэтому придумали  праздники  и
гулянья. А коли существуют праздники и гулянья, то на них следует бывать.
   Геральт не возражал,  хотя  в  перечне  его  собственных  естественных  и
глубоких потребностей участие в гуляньях занимало далеко  не  первое  место.
Однако он согласился сопровождать Лютика, поскольку  рассчитывал  в  сборище
людей добыть информацию о возможном задании или занятии - давно его никто не
нанимал, и запас его наличных небезопасно уменьшился. Ведьмак не  держал  на
Лютика зла за то, что тот прицепился к Леснякам. Он и сам был виноват -  мог
вмешаться и остановить барда. Не сделал этого, потому что  тоже  терпеть  не
мог пользующихся дурной славой Стражей Пущи, именуемых в народе Лесняками  -
добровольной организации, занимающейся  истреблением  нелюдей.  Он  сам  еле
сдерживался, слушая их  похвальбы  о  том,  как  они  нашпиговали  стрелами,
зарезали либо повесили  эльфа,  лешего  или  духобаба.  Лютик  же,  который,
путешествуя в обществе  ведьмака,  решил,  что  он  в  полной  безопасности,
превзошел самого себя. Сначала Стражи не отвечали на  его  задирки,  ехидные
замечания и наглые намеки,  вызывающие  хохот  у  наблюдавших  за  развитием
событий крестьян. Однако, когда Лютик пропел заранее заготовленный хамский и
оскорбительный  куплет,  оканчивающийся  вообще-то  совершенно  нейтральными
словами: "Я не знаю о таком, кто б хотел  быть  Лесняком",  возник  скандал,
завершившийся всеобщей потасовкой, а сарай, игравший роль  танцзала,  сгорел
дотла. Вмешалась  дружина  комеса  Будибога  по  прозвищу  Плешак,  которому
подчинялись Четыре Клена. Лесняков, Лютика, а  заодно  и  Геральта  признали
сообща виновными во всем ущербе, уроне и преступлениях, включая и совращение
некоей рыжей немой малолетки, которую после случившегося нашли в  кустах  за
гумном порозовевшей и глуповато улыбающейся, в ночной рубашке, задранной  аж
до подмышек. К счастью, комес Плешак  знал  Лютика,  поэтому  все  кончилось
штрафом, который тем не менее поглотил всю  их  наличность.  К  тому  же  им
пришлось со всех конских ног удирать из Четырех Кленов, потому что изгнанные
из деревни Лесняки грозились отыграться на них, а в окружающих лесах на нимф
охотился их отряд, насчитывавший свыше сорока голов. У Геральта не  было  ни
малейшего  желания  стать  мишенью  для  Лесняковых  стрел  -  стрелы   были
зазубренные, как гарпуньи  наконечники,  и  страшно  калечили  тех,  в  кого
попадали.
   Пришлось  отказаться  от  первоначального  плана  посетить  расположенные
неподалеку от Пущи деревни, в которых ведьмак рассчитывал  получить  работу.
Вместо  этого  они  поехали  к  морю,  в  Бремервоорд.  К  сожалению,  кроме
малообещающей любовной интриги князя  Агловаля  и  сирены  Шъееназ,  ведьмак
работы не нашел. Они уже проели золотой  Геральтов  перстень  с  печаткой  и
брошь с александритом, которую трубадур некогда получил на память  от  одной
из многочисленных невест. Все было скверно. И все же нет, ведьмак не был зол
на Лютика.
   - Нет, Лютик, - сказал он. - Я на тебя не сержусь.
   Лютик не поверил, что явно следовало из его молчания. Лютик молчал редко.
Он похлопал коня по загривку, неведомо  который  раз  покопался  во  вьюках.
Геральт знал, что ничего такого, что можно было бы обратить в наличные,  там
не окажется. Запах  еды,  несомый  бризом  от  ближайшего  дома,  становился
невыносимым.
   - Мэтр! - крикнул кто-то. - Эй, мэтр!
   -  Слушаю,  -  повернулся  Геральт.  Из  остановившейся  рядом  двуколки,
запряженной в пару онагров, выбрался брюхатый, солидный мужчина в  войлочных
башмаках и тяжелой шубе из волчьих шкур.
   - Э-э-э... ну,  того...  -  растерялся  брюхач,  подходя.  -  Я  не  вас,
господин... Я мэтра Лютика...
   - Это я, - гордо выпрямился поэт, поправляя шапочку с пером цапли. - Чего
желаете, добрый человек?
   - Мое почтение, - сказал брюхач.  -  Я  -  Телери  Дроухард  по  прозвищу
Краснобай, бакалейщик, старшина здешней гильдии. Сын мой, Гаспар, обручается
с Далией, дочерью Мествина, капитана когги.
   - Ха, - сказал Лютик, храня достойную трубадура серьезность. - Поздравляю
и желаю счастья молодым. Чем могу служить? Или  речь  идет  о  праве  первой
ночи? От этого я никогда не отказываюсь.
   - Э? Не... того... Тут, значить, такое дело, праздник и выпивка по случаю
обручения будут нонче вечером. Жена моя, как, значить, узнала, что вы, мэтр,
в Бремервоорд заглянули, дырку мне в брюхе провертела... Ну баба есть  баба.
Слышь, говорит, Краснобай, покажем всем, что мы не хамы, значить, какие,  мы
за культуру и искусство  головы,  значить,  положим.  Что  у  нас  ежели  уж
застолье, то, стало быть, это, как его, ну духовное,  а  не  то  что  только
надраться и облеваться. Я ей, бабе глупой, толкую: мы, дескать,  уже  наняли
одного барда, тебе мало? А она, что один - это, значить, недостаточно,  что,
дескать, мэтр Лютик - другое дело. Какая слава и, опять же, соседям  шпилька
в задницу. Мэтр? Окажи нам, значить, такую честь... Двадцать  пять  талеров,
значить, наличными, как символ, само собой...
   Только лишь бы искусству потрафить...
   - Уж не ослышался ли я? - протянул Лютик. - Я - второй  бард?  Довесок  к
какому-то другому музыканту? Да еще этот, как его,  символ?  Мне?  Нет,  так
низко я еще не пал, милсдарь Краснобай Дроухард,  чтобы  кому-то  подпевать!
Дроухард стал пунцовым.
   - Прощения просим, мэтр, -  пробормотал  он  еле  слышно.  -  Не  так  я,
значить, мыслил... Энто все жена... Прощения просим... Окажите честь...
   - Лютик, - тихо шепнул Геральт. - Не задирай  носа.  Нам  необходимы  эти
несколько монет.
   - Не учи меня жить! - разорался поэт. -  Я  задираю  нос?  Глядите-ка  на
него! А что сказать о тебе, то  и  дело  отвергающем  выгодные  предложения?
Хирриков ты не убиваешь, потому что они вымирают, двусилов - потому как  они
безвредны,  ночниц  -  потому  что  миленькие,  дракона,  вишь  ты,   кодекс
запрещает. Я, представь себе, тоже  себя  уважаю!  У  меня  тоже  есть  свой
кодекс!
   - Лютик, прошу тебя, сделай это для меня. Немного  жертвенности,  пар