усты, за ним на ветру, словно
вымпелы, развевались онучи. Геральт бежал следом.
   - Хватай!  Хватай!  -  вопил  поваленный  старшой,  тут  же  поддержанный
товарищами. - Разводящий!
   - Мерзавцы! - взвизгнул на бегу Лютик. - Стервецы! Деньги отобрали!
   - Береги дыхание, дурень! Лес видишь? Ну, бегом, быстрей!
   -  Тревога!  Тревога!  Трево-о-о-га!!!  Они   бежали.   Геральт   зверски
выругался, слыша крики, свист, топот и ржание. Позади. И впереди.  Удивление
его было недолгим, хватило одного внимательного взгляда. То, что  он  принял
за спасительный лес, оказалось приближающейся к ним лавиной конницы.
   -  Стой,  Лютик!  -  крикнул  он,  мгновенно  поворачиваясь   в   сторону
настигающего их галопом патруля, и пронзительно засвистел,  сунув  пальцы  в
рот.
   - Нильфгаард! Нильфгаард наседает! - заорал он что было сил в легких. - В
лагерь! Назад в лагерь, дурьи головы! Играть сбор! Нильфгаард!
   Выдвинувшийся вперед  конник  преследующего  их  патруля  осадил  лошадь,
глянул в указанном направлении,  громко  вскрикнул  и  хотел  завернуть,  но
Геральт, решив, что и без того достаточно много сделал для цинтрийских львов
и темерских лилий, подскочил к солдату и ловким рывком стащил его с седла.
   - Запрыгивай, Лютик! И держись!
   Повторять дважды  не  потребовалось.  Конь  слегка  присел  под  тяжестью
дополнительного седока, но, получив по бокам двумя  парами  пяток,  помчался
галопом. Сейчас приближающиеся  массы  нильфгаардцев  были  гораздо  опаснее
Виссегерда с  его  корпусом,  поэтому  беглецы  пустили  коня  вдоль  кольца
лагерных постов, пытаясь как можно скорее  уйти  с  линии  готового  вот-вот
разгореться столкновения противников. Однако нильфгаардцы были уже  ближе  и
заметили их. Лютик крикнул. Геральт оглянулся и увидел, как из темной  стены
нильфгаардских конников в их сторону начинает  выдвигаться  черное  щупальце
погони. Он  не  колеблясь  направил  коня  к  лагерю,  обгоняя  ретирующихся
охранников. Одинаково хорошо он видел и мчащуюся на них  со  стороны  лагеря
конницу. Поднятый по тревоге корпус Виссегерда на удивление быстро  оказался
в седлах. А Геральт и Лютик - в западне.
   Выхода не было. Ведьмак снова изменил направление и  выжал  из  коня  все
возможное, стараясь выскользнуть из опасно сужающейся щели между  молотом  и
наковальней. Когда засветила надежда, что им все-таки повезет, ночной воздух
неожиданно  заполнился  шумом  перьев.  Лютик   взвизгнул,   на   этот   раз
действительно  громко,  и  впился  пальцами   в   бока   Геральта.   Ведьмак
почувствовал, как что-то теплое потекло ему на шею.
   - Держись! - схватил он поэта за локоть  и  сильно  притянул  к  себе.  -
Держись, Лютик!
   - Убили меня! - завыл поэт, удивительно громко  для  уоитого.  -  Истекаю
кровью! Умираю!
   - Держись!
   Град стрел из луков и арбалетов, которым осыпали друг  друга  обе  армии,
оказавшийся  роковым  для   Лютика,   одновременно   стал   и   избавлением.
Обстреливающие друг друга войска сбились в  кучи,  нажим  ослаб,  а  вот-вот
готовая захлопнуться щель между фронтами  оставалась  щелью  еще  достаточно
долго, чтобы тяжело храпящий конь успел вынести обоих  ездоков  из  ловушки.
Геральт нещадно колотил  пятками  коня,  заставляя  того  продолжать  галоп,
потому что хоть перед ними уже и маячил спасительный лес, позади не  умолкал
гул копыт. Конь взвизгнул, споткнулся. Возможно, им и удалось бы убежать, но
Лютик  вдруг  застонал  и  обмяк,  стягивая  с  седла  и  Геральта.  Геральт
машинально натянул поводья, конь встал на дыбы, и оба они слетели на  землю,
упав между невысокими сосенками. Поэт  бессильно  повалился  и  не  вставал,
продолжая душераздирающе стонать. Вся левая сторона головы и левое  плечо  у
него были в крови, отливающей черным в лунном свете.
   Позади них с гулом, грохотом и ревом столкнулись конники. Но несмотря  на
кипящую битву, нильфгаардские преследователи не забыли о беглецах. Прямо  на
них мчались галопом трое наездников.
   Ведьмак вскочил, чувствуя вздымающуюся в нем  волну  леденящей  ярости  и
ненависти. Прыгнул навстречу преследователям, отводя  внимание  конников  от
Лютика.  Нет,  он  не  собирался  жертвовать  собою  ради  друга.  Он  хотел
убивать...
   Первый выдвинувшийся вперед наездник налетел на него с поднятым  топором,
но ведь он не мог знать, что перед ним ведьмак. Геральт легко  увернулся  от
удара, ухватил наклонившегося в седле нильфгаардца за плащ, пальцами  другой
руки стиснул широкий пояс, сильным рывком стянул конника с седла,  навалился
на него, прижал к земле и только тут сообразил, что у него нет оружия. Тогда
он ухватил поваленного солдата за горло, но удушить не смог, мешал  железный
ринграф. Нильфгаардец дернулся, ударил его железной перчаткой, рассек  щеку.
Ведьмак придавил  его  всем  телом,  нащупал  на  широком  поясе  противника
короткий кинжал, вырвал его из  ножен.  Солдат  почувствовал  это  и  завыл.
Геральт оттолкнул все еще колотящую по нему руку с серебряным скорпионом  на
рукаве, замахнулся кинжалом.
   Нильфгаардец заорал.
   Геральт врубил ему кинжал в раскрытый рот. По самую рукоять. Вскочив,  он
увидел коней без седоков, трупы и удаляющуюся в сторону продолжающегося  боя
группу конных. Цинтрийцы из лагеря разгромили нильфгаардскую погоню, а поэта
и дерущихся на земле даже не заметили во мраке, заполняющем лесок.
   - Лютик! Куда тебя? Где стрела?
   - В го.., голове... В голову вонзилась...
   - Не болтай глупостей! Черт, повезло тебе... Только чиркануло...
   - Я истекаю кровью.
   Геральт сбросил куртку и оторвал рукав рубахи. Наконечник стрелы прошел у
Лютика над ухом, расцарапав кожу до виска. Поэт то и дело прижимал  к  ранке
трясущуюся руку,  потом  рассматривал  кровь,  обильно  пачкающую  ладони  и
манжеты. Глаза были дурные. Ведьмак подумал, что перед ним человек, которому
впервые в жизни причинили боль и  ранили.  Который  впервые  в  жизни  видит
собственную кровь в таком количестве.
   - Вставай, - сказал он,  быстро  и  кое-как  обматывая  голову  трубадура
рукавом рубахи. - Это ничего, Лютик, всего лишь  царапина...  Вставай,  надо
побыстрее сматываться отсюда...
   Ночная битва на лугу  продолжалась,  звон  железа,  ржание  и  крики  все
усиливались. Геральт быстро  поймал  двух  нильфгаардских  коней,  но  нужен
оказался только один. Лютик сумел встать, однако тут же снова тяжело  уселся
на землю, застонал, громко зарыдал.  Ведьмак  поднял  его,  прижал  к  себе,
усадил в седло. Сам сел позади и погнал коня. На восток,  туда,  где  повыше
уже видной на небе бледно-голубой полосы рассвета висела самая яркая  звезда
созвездия Семи Коз.
 
*** 
 
   - Скоро рассветет, - сказала Мильва, глядя не на  небо,  а  на  блестящую
поверхность реки. - Сомы крепко белорыбиц гоняют. А  ведьмака  и  Лютика  ни
слуха ни духа. Ох, не испоганил ли дело Регис...
   - Не накличь беды, - буркнул Кагыр, поправляя подпругу гнедого жеребца.
   - Тьфу-тьфу... Так ведь оно как-то уж так идет... Кто с этой вашей  Цирей
столкнется, так все одно что башку под топор поклал... Несчастье  эта  девка
приносит... Несчастье и смерть.
   - Сплюнь, Мильва.
   - Тьфу-тьфу от сглаза, от порчи... Ну и холодина, аж трясет всю.  И  пить
хочется, а в реке у берега обратно  труп  гниющий  видела...  Брр...  Тошнит
меня... Не иначе - блевать буду...
   - На, - Кагыр протянул ей фляжку, - глотни. И сядь ближе ко мне, согрею.
   Новый сом ударил на  мелководье  в  косячок  уклеек.  Рыбки  прыснули  по
поверхности серебристым градом. В лунной дорожке  мелькнула  то  ли  летучая
мышь, то ли козодой.
   - Кто знает, - задумчиво протянула Мильва, прижавшись к плечу  Кагыра,  -
что будет завтра? Кто реку перейдет, а кто землюшку обымет?
   - Будет, что должно быть. Отбрось дурные мысли.
   - Не боишься?
   - Боюсь. А ты?
   - Тошнит меня. Молчали долго.
   - Расскажи, Кагыр, когда ты с той Цирей встретился?
   - Впервые? Три года назад. Во время боев за Цинтру. Вывез ее  из  города.
Нашел окруженную со всех сторон огнем. Я ехал сквозь пламя и дым, держа ее в
руках, а она тоже была как пламя.
   - И что?
   - Пламя в руках не удержать.
   - Если в Нильфгаарде не Цири, - сказала Мильва после долгого молчания.  -
То кто же?
   - Не знаю.
 
*** 
 
   У   Дракенборга,   реданского   форта,   превращенного   в   лагерь   для
интернированных эльфов и других подрывных  элементов,  были  свои  печальные
традиции, созданные в ходе трех лет функционирования. Одна из таких традиций
- казнь на рассвете. Вторая - предварительный сбор обреченных  на  смерть  в
большой общей камере, откуда на заре их выводили к виселице.
   Смертников набиралось в камере около десятка, а вешали каждое утро  двух,
трех, порой четырех. Остальные ждали  своего  часа.  Долго.  Иногда  неделю.
Ожидающих  в  лагере  называли  "шутами".  Потому  что  атмосфера  в  камере
смертников всегда была веселая. Во-первых,  на  завтрак  подавали  кислое  и
крепко разбавленное  вино,  носящее  на  лагерном  жаргоне  название  "Сухой
Дийкстра", поскольку не было секретом, что предсмертный напиток  поставлялся
приговоренным по личному распоряжению шефа реданских разведслужб. Во-вторых,
из камеры смертников уже  не  таскали  на  допросы  в  зловещих  подземельях
"Мойки", а стражникам запрещалось измываться над заключенными.
   В ту ночь с традициями тоже все было в порядке. В камере, занятой  шестью
эльфами, одним полуэльфом, одним низушком,  двумя  людьми  из  королевств  и
одним нильфгаардцем, было  весело.  "Сухого  Дийкстру"  по  общему  согласию
выливали в жестяную миску и хлебали без помощи рук. Такая  метода  позволяла
хотя бы чуточку захмелеть. Лишь один из эльфов, скоя'таэль из разгромленного
отряда Иорвета, недавно жестоко  избитый  в  "Мойке",  держался  спокойно  и
серьезно, занятый тем, что выцарапывал на бревне стены надпись:
   "Свобода  или  смерть".  Подобных  надписей  на  стенах  было  бессчетное
множество. Остальные смертники, поддерживая традицию, без конца  пели  "Гимн
шутов", сложенную в Дракенборге  песню,  слова  которой  каждый  выучивал  в
бараках, слушая по ночам звуки, долетавшие из камеры смертников и зная,  что
придет и его черед выступить в хоре.
 
   Пляшут шуты на веревке,
   Дергают петлю ритмично,
   Ох, до чего же мы ловки,
   Как же мы пляшем отлично.
 
   Как же не дергать веревку,
   Если солдат из-под ног
   Выбьет скамеечку ловко
   Сильным ударом сапог!
 
   Звякнул засов, скрипнул замок. "Шуты" замолчали. Появление стражников  на
заре могло означать только одно  -  сейчас  хор  станет  жиже  на  несколько
голосов. Вопрос - чьих?
   Стражники вошли группой. В руках веревки, чтобы связать  руки  тех,  кого
поведут на виселицу. Один шмыгнул носом, сунул палку  под  мышку,  развернул
пергамент откашлялся.
   - Эхель Трогельтон!
   - Трайгльтан, - равнодушно поправил эльф  из  команды  Иорвета,  еще  раз
глянул на выцарапанный "лозунг" и с трудом поднялся.
   - Космо Бальденвегт!
   Низушек громко сглотнул.
   Назариан  знал,  что  Бальденвегга  арестовали  по  подозрению  в   актах
диверсии,  совершаемых  по   поручению   нильфгаардской   разведки.   Однако
Бальденвегг не признавался и упорно твердил, что обоих нильфгаардских  коней
он украл по собственной инициативе и заработка ради, а  Нильфгаард  никакого
отношения к этому не имеет. Но ему явно не поверили.
   - Назариан!
   Назариан  послушно  встал,  подал  стражникам  руку.  Когда  всю   тройку
выводили, остальные "шуты" за тянули:
 
   Пляшут в петельках шуты,
   Ах ты, ух ты!
   Ну а ветерок легко
   Песни носит далеко!
 
   Рассвет  горел  пурпуром  и  кармином.  День  обещал   быть   прекрасным,
солнечным.
   "Гимн шутов, - подумал Назариан, - вводит в заблуждение".
   Действительно, повешенные не  могли  плясать  лихого  танца  висельников,
потому что вешали их не на шибенице с  поперечиной,  а  просто  на  столбах,
вкопанных в землю.  Из-под  ног  же  выбивали  не  скамейки,  а  практичные,
невысокие, носящие следы частого использования березовые пеньки. К  тому  же
анонимный, казненный год назад автор песенки не  мог  знать  этой  висельной
технологии, когда творил. Как и каждый повешенный, он ознакомился с деталями
непосредственно  перед  смертью.  В   Дракенборге   экзекуции   никогда   не
совершались публично. Справедливое наказание, а не садистская  месть.  Слова
"Гимна", как и название вина, приписывали Дийкстре.
   Эльф из команды Иорвета стряхнул с себя руки стражников, не задерживаясь,
поднялся на пень и позволил надеть себе на шею петлю.
   - Да здрав...
   Пенек выбили у него из-под ног.
   Низушку потребовалось два  пенька,  поставленных  один  на  один.  Мнимый
диверсант не пытался выкрикивать патетических лозунгов. Он просто  энергично
дрыгнул короткими ногами и  повис  на  столбе.  Голова  бессильно  свесилась
набок.
   Стражники схватили Назариана, и тут Назариан вдруг решился.
   - Буду говорить! - прохрипел он. - Буду давать  показания!  У  меня  есть
важная информация для Дийкстры!
 
*** 
 
   - Поздновато, пожалуй, - с сомнением проговорил Васконье,  присутствующий
при экзекуции заместитель коменданта Дракенборга по политическим вопросам. -
Стоит увидеть петлю, как в каждом втором из вас просыпается фантазия!
   - Я не  выдумываю!  -  Назариан  дернулся  в  руках  палачей.  -  У  меня
информация!
   Спустя неполный час Назариан сидел  в  карцере  и  восторгался  прелестью
жизни, гонец стоял в полной готовности около коня и яростно чесал между ног,
а Васконье читал предназначенный Дийкстре рапорт и исправлял в нем ошибки.
 
   Покорнейше уведомляю Ваше превосходительство  графа,  что  преступник  по
имени Назариан, приговоренный  за  нападение  на  королевского  чиновника  к
смертной казни через повешение, показал следующее:
   По распоряжению некоего Риенса в день июльского новолуния  сего  года  он
совместно с  двумя  сообщниками  своими  Ягдой  и  эльфом-полукровкой  Ширру
участвовал в убийстве юристов Кодрингера и Фэнна в городе Дорьян.  Там  Ягда
был убит, а полуэльф Ширру убил обоих юристов и дом их подпалил.  Преступник
Назариан все на оного Ширру сваливает, отпирается и утверждает, будто сам он
не убивал, но, вероятно, говорит так из-за  страха  перед  повешением.  Ваше
превосходительство  графа  может  заинтересовать  следующее:  до  того   как
совершить преступление, элодеи оные, то  есть  Назариан,  полуэльф  Ширру  и
Ягда, следили за ведьмаком,  неким  Гиеральдом  из  Ривии,  коми  с  юристом
Кодрингером тайно сносился. По какому вопросу, того преступник  Назариан  не
знает, ибо ни вышеупомянутый Риенс, ни полуэльф Ширру ему секрета не выдали.
Когда же Риенсу было сообщено о тех закулисных переговорах.  Риенс  приказал
юристов умертвить.
   Далее преступник. Наэариан показал следующее: сообщник его  Ширру  выкрал
из дома юристов документы, кои Риенсу были доставлены в Каррерас, в  трактир
"У Пройдохи Лиса". О чем Риенс и Ширру там совещались, Назариану не  ведомо,
но на другой день вся преступная  тройка  направилась  в  Бругге  и  там  на
четвертый день  после  новолуния  похитила  юную  девицу  из  дома  красного
кирпича, на  дверях  коего  латунные  ножницы  прибиты  были.  Девицу  Риенс
магическим напоем  ошеломил,  а  преступники  Ширру  и  Назариан  с  великой
поспешностию отвезли ее в Вердэн, в крепость Настрог.
   А теперь наиболее великоважное, о чем я Вашему  превосходительству  графу
доношу: преступники  выдали  похищенную  девицу  нильфгаардскому  коменданту
крепости, заверив оного, что похищенную звать Кирилой из Цинтры.  Комендант,
как сообщил преступник Назариан, был таковым сообщением весьма возбужден.
   Вышеизложенное направляю Вашему  превосходительству  графу  особо  тайным
курьером. Подробный протокол допроса также  вышлю,  как  только  писарь  его
начисто  перепишет.  Покорно  прошу   Ваше   превосходительство   графа   об
инструкциях, что с преступником Назарианом учинить.  Быть  может,  сечь  его
кнутом, дабы он больше деталей припомнил, либо  же  повесить  для  всеобщего
обозрения?
   С величайшим уважением и т.д. и т.п.
 
   Васконье размашисто подписал рапорт, оттиснул печать и вызвал гонца.
   Содержание рапорта стало известно Дийкстре вечером того же  дня.  Филиппе
Эйльхарт - в полдень дня следующего.
 
*** 
 
   Когда несший ведьмака и Лютика конь выбрался из  прибрежного  ольховника,
Мильва и Кагыр сильно нервничали. Они уже раньше слышали отголоски боя, вода
Ины относила звуки на большое расстояние.
   Помогая стащить поэта с седла, Мильва заметила, как при виде нильфгаардца
у Геральта окаменело лицо. Она не успела и слова сказать,  впрочем,  Геральт
тоже, потому что Лютик отчаянно стонал и вырывался из рук. Поэта уложили  на
песок, подсунули под голову свернутый плащ. Мильва собиралась  было  сменить
пропитавшуюся кровью кустарную повязку, но тут почувствовала на плече руку и
учуяла знакомый запах полыни, аниса и  других  трав.  Регис  по  обыкновению
явился неведомо когда, неведомо как и неведомо откуда.
   - Позволь, - сказал он, вытаскивая из своей бездонной  торбы  медицинские
препараты и инструменты. - Я им займусь.
   Когда цирюльник отрывал перевязку от раны, Лютик болезненно застонал.
   - Спокойно, - сказал Регис, промывая рану. - Это пустяки. Немного  крови.
Просто немного крови... А славно пахнет твоя кровь, поэт.
   И именно тогда ведьмак повел себя так, как Мильва ожидать  не  могла.  Он
подошел к коню и вытащил  из  ножен,  притороченных  под  тебеньками  седла,
длинный нильфгаардский меч.
   - Отойди от него, - буркнул он, встав над цирюльником.
   - Славно пахнет эта кровь, -  повторил  Регис,  не  обращая  внимания  на
ведьмака. - Я не чувствую в ней запаха заражения, которое при ранении головы
могло бы оказаться роковым. Артерии и вена  не  повреждены...  Сейчас  будет
щипать...
   Лютик застонал,  бурно  втянул  воздух.  Меч  в  руке  ведьмака  дрогнул,
заблестел отраженным от реки светом.
   - Я наложу  несколько  швов,  -  сказал  Регис,  по-прежнему  не  обращая
внимания ни на ведьмака, ни на его меч. - Держись, Лютик.
   Лютик держался.
   - Все, кончаю. - Регис взялся за перебинтовку. - До  свадьбы,  тривиально
говоря, заживет. Рана в самый раз для поэта. Будешь, Лютик, расхаживать  как
военный герой с гордой повязкой на лбу, а сердца взирающих на тебя дам будут
трепыхаться и таять как воск. Да, ничего не скажешь, поэтическая рана. Не то
что  стрела  в  живот,  разорванная  печень,  разодранные  почки  и   кишки,
вывалившееся содержимое и кал, воспаление брюшины... Ну, готово. Геральт,  я
в твоем распоряжении.
   Он встал, и тогда ведьмак быстрым, неуловимым движением приставил ему меч
к горлу.
   - Отойди, - буркнул он Мильве. Регис даже не дрогнул,  хотя  острие  меча
слегка упиралось ему  в  шею.  Лучница  затаила  дыхание,  видя,  как  глаза
ведьмака разгораются во мраке страшным кошачьим блеском.
   - Ну давай, - спокойно сказал Регис. - Тычь!
   - Геральт, - простонал с земли Лютик  совершенно  осознанно.  -  Ты  что,
вконец спятил? Он спас нас от виселицы... Перевязал мне голову...
   - Спас в лагере девушку и нас, - тихо напомнила Мильва.
   - Молчите. Вы не знаете, кто он такой. Цирюльник не пошевелился. А Мильва
вдруг с ужасом обнаружила то, что должна была обнаружить уже давно.
   Регис не отбрасывал тени.
   - Действительно, - медленно сказал он. - Вы не знаете,  кто  я  такой.  А
пора бы. Зовут меня Эмиель Регис Рогеллек Терзиефф-Годфрой. На этом свете  я
живу четыреста двадцать восемь  лет,  или  пять  тысяч  сто  тридцать  шесть
месяцев по вашему летосчислению, или же три тысячи четыреста двадцать четыре
месяца по исчислению эльфов. Я -  потомок  потерпевших  крушение  несчастных
существ,  застрявших  среди  вас  после  катаклизма,  который  вы  называете
Сопряжением Сфер.  Я,  деликатно  говоря,  считаюсь  чудовищем.  Кровожадным
монстром.  А  сейчас  столкнулся  с   ведьмаком,