тады ответь мне. Я в пуще выросла, в  школах
не училась, темная я. Но не моя в том вина, смеяться надо мной не  гоже.  Я,
стыдно сказать, тоже малость побаиваюсь этого... Региса.
   - Небезосновательно, -  кивнул  Геральт.  -  Это  так  называемый  высший
вампир. Чрезвычайно опасный. Будь он нашим врагом, я б тоже боялся. Но, хрен
знает почему, он оказался нашим другом.
   Именно он ведет нас на Каэд Дху, к  друидам,  которые  могут  помочь  мне
добыть сведения о Цири. Я потерял надежду, поэтому  хочу  использовать  этот
шанс, не отказываюсь от него. Потому и соглашаюсь на его вампирье общество.
   - Только потому?
   - Нет, - ответил он не разу.  Наконец  решился  на  откровенность.  -  Не
только... Он...  Он  очень  порядочно  и  справедливо  поступает.  В  лагере
беженцев над Хотлей, во  время  суда  над  девушкой  он  не  раздумывал,  не
колебался. Хотя знал, что это его выдает.
   - Вытащил раскаленную  подкову  из  огня,  -  подтвердил  Лютик.  -  Даже
несколько минут держал ее в руке и не поморщился. Ни один из нас не сумел бы
повторить этот фокус даже с печеной картофелиной.
   - Он невосприимчив к огню.
   - Что он может еще?
   - Может, если  захочет,  стать  невидимым.  Может  взглядом  заколдовать,
погрузить в глубокий сон, как поступил  со  стражами  в  лагере  Виссегерда.
Может обращаться в нетопыря и летать, как нетопырь. Думаю, все это он  может
проделывать только ночью и только в полнолуние. Но я могу  и  ошибаться.  Он
уже несколько раз заставал меня врасплох, вероятно, у него может еще  что-то
быть в запасе. Подозреваю,  что  он  необычен  даже  для  вампира.  Идеально
уподобляется человеку, и уже многие годы. Лошади и собаки могут  учуять  его
истинную природу, но он сбивает их с толку запахом трав,  которые  постоянно
носит с собой. Но ведь и мой медальон на него тоже не  реагирует,  а  должен
бы. Повторяю, его нельзя мерить обычной меркой. Об  остальном  спросите  его
сами. Это наш товарищ. Между нами не должно быть  недоговоренностей,  а  тем
более взаимного недоверия и опасений.  Возвращаемся  в  лагерь.  Помогите  с
хворостом.
   - Геральт?
   - Слушаю, Лютик.
   - Ну а если... Ну, я спрашиваю чисто теоретически... Если бы...
   - Не знаю, - ответил ведьмак честно и искренне. - Не знаю, смог бы я  его
прибить. И поверьте, предпочитаю не пробовать.
 
*** 
 
   Лютик принял близко к сердцу совет ведьмака и решил выяснить неясности  и
развеять сомнения. Сделал он это, как  только  они  отправились  в  путь.  И
сделал со свойственным ему тактом.
   - Мильва! - воскликнул он вдруг,  не  останавливая  лошадь  и  косясь  на
вампира. - Ты могла бы проехать вперед, подстрелить олененка или  кабанчика?
Я уже по горло сыт ягодами и грибами, рыбами и беззубками,  с  удовольствием
съел бы для разнообразия хороший кус настоящего мяса. Как ты на это, Регис?
   - Слушаю? - Вампир поднял голову от шеи лошади.
   - Говорю, мясо! - четко повторил поэт. - Я уговариваю Мильву поохотиться.
Ты б съел свежего мяса?
   - Съел бы.
   - А крови, свежей крови б выпил?
   - Крови? - Регис сглотнул. - Нет. Что до крови - благодарю.  А  вы,  если
есть желание, не стесняйтесь.
   Геральт, Мильва и Кагыр хранили молчание. Тяжелое, гробовое молчание.
   - Я понимаю, в чем дело. Лютик, - медленно проговорил Регис. - И  позволь
мне успокоить тебя. Я вампир, верно. Но крови я не пью.
   Гробовое молчание стало могильным. Но Лютик не был  бы  Лютиком,  если  б
тоже молчал.
   - Думаю, ты неверно меня понял, - сказал он беззаботно, - я имею  в  виду
не...
   - Я не пью крови, - прервал Регис. - Давно. Отучился.
   - То есть как - отучился?
   - Обыкновенно.
   - Я, ей-богу, не понимаю.
   - Прости. Это личная проблема.
   - Но...
   - Лютик... - не выдержал ведьмак, обернувшись в седле. - Это элементарно.
Лютик. Регис только что сказал тебе, чтобы ты заткнулся. Только выразил  это
вежливее. Так будь добр, закрой хайло наконец.
   Однако посеянное зерно беспокойства и неуверенности проклюнулось  и  дало
всходы. Когда они остановились на ночлег, атмосфера все еще была  тяжелой  и
напряженной, ее не разрядила даже подбитая Мильвой у реки жирная, не  меньше
восьми фунтов черная казарка, которую они обмазали глиной, испекли и  съели,
дочиста  обглодав  даже  самые  маленькие   косточки.   Голод   забили,   но
беспокойство осталось. Разговор не клеился, несмотря на титанические  усилия
Лютика. Болтовня поэта превратилась в столь очевидный монолог,  что  наконец
он заметил это и сам. И умолк. Воцарившуюся у костра глубокую тишину нарушал
лишь хруст сена, которое методически пережевывали лошади.
   Несмотря на позднюю пору, никого, однако, не тянуло спать.  Мильва  грела
воду в подвешенном над огнем котле и распрямляла над паром  смявшиеся  перья
стрел. Кагыр ремонтировал полуоторвавшуюся застежку сапога. Геральт  стругал
палочку. Регис водил глазами от одного к другому.
   - Ну хорошо, - сказал он наконец. - Похоже, никуда не денешься.  Сдается,
я давно должен был вам объяснить..
   - Никто тебя не заставляет. - Геральт  кинул  в  костер  долго  и  упорно
обрабатываемую палочку и поднял голову. - Мне,  к  примеру,  не  нужны  твои
объяснения. Я - старомодный тип, если протягиваю кому-то руку и принимаю как
товарища, то для меня это значит гораздо больше, чем контракт, заключенный в
присутствии нотариуса.
   - Я тоже старомодный, - отозвался Кагыр, все еще занятый сапогом.
   - Я воще других модов не знаю, - сухо  бросила  Мильва,  сунув  очередную
стрелу во вздымающийся из котла пар.
   - Не обращай внимания на треп Лютика, - добавил ведьмак. -  Такой  уж  он
есть. А откровенничать перед нами и признаваться в чем-то ты не  обязан.  Мы
перед тобой тоже душу не изливали.
   - Однако я думаю, - слегка улыбнулся вампир, - вы соблаговолите выслушать
то, что я хочу сказать, отнюдь не будучи обязан? Я чувствую потребность быть
откровенным с людьми, которым протягиваю руку и принимаю как товарищей.
   На этот раз не ответил никто.
   - Начать следует с того, - помолчав, сказал Регис, -  что  все  опасения,
которые могут быть связаны с моей вампирьей природой, безосновательны. Я  ни
на кого не набрасываюсь, не подбираюсь ночью, чтобы  впиться  зубами  в  шею
спящего. И не только в шеи моих спутников, к которым  у  меня  отношение  не
менее старомодное, нежели у других присутствующих здесь.., старомодников.  Я
не касаюсь крови вообще. Вообще и никогда. Отказался и отвык от  нее,  когда
она стала для меня проблемой. Опасной проблемой, разрешить которую мне  было
нелегко. Проблема, - продолжал он, помолчав, - по сути  дела,  проявилась  и
стала опасной чуть ли не строго по учебнику "О вреде  кровопийства".  Уже  в
юные годы я любил.., хммм.., поразвлечься  в  хорошей  компании  и  этим  не
отличался от большинства сверстников. Вы ведь знаете, как это  бывает,  сами
были  молодыми.  Однако  у  вас,  людей,  действует   система   запретов   и
ограничений:  родительская  власть,  опекуны,  начальники  и   руководители,
обычаи, наконец. У нас этого нет. Молодежь  пользуется  полной  свободой.  И
создает собственные  образцы  поведения,  разумеется,  глупые,  отличающиеся
истинно младенческой дурью. Не хлебнешь? Ах, нет? Ну  тогда  что  же  ты  за
вампир? Ах, он не пьет? Ну так не приглашайте его больше, он портит нам  всю
потеху. Я не хотел портить потеху, а перспектива потерять  одобрение  друзей
меня пугала. Ну.., и я играл,  веселился.  Гульба  и  баловство,  пирушки  и
попойки, каждое полнолуние мы летали  в  деревни  и  пили  из  кого  попало.
Наисквернейшую, самого отвратного качества.., хммм.., влагу.  Нам  было  без
разницы, из кого.., лишь бы.., хмммм.., гемоглобин...  Какая  ж  потеха  без
крови! С вампирками пошалить  тоже  как-то  смелости  не  хватало,  пока  не
глотнешь.
   Регис замолчал, задумался. Все тоже молчали.  Геральт  почувствовал,  что
ему ужасно хочется упиться вдрызг.
   - Игры делались все развязнее, - продолжал вампир.  -  Дальше  -  больше.
Порой как пойдет-поедет, так по три-четыре ночи кряду  я  не  возвращался  в
склеп. От самого  малого  когда-то  количества..,  влаги  я  начинал  терять
контроль над собой, однако это не мешало мне продолжать пиршество. Друзья  -
как друзья. Одни  по-дружески  унимали,  так  я  на  них  обижался.  Другие,
наоборот, уговаривали,  вытаскивали  из  склепа  на  гулянки,  да  что  там,
подсовывали.., хммм.., объекты. И веселились, поглядывая на меня.
   Мильва, по-прежнему занятая подновлением смятых перьев, забурчала.  Кагыр
наконец кончил починять сапог и, казалось, спал.
   - Потом, - продолжал Регис, - появились  тревожные  признаки.  Шалости  и
общество отошли на второй план. Оказалось, что я вполне могу обойтись и  без
них. Меня начала устраивать просто.., кровь, даже та, которую пьешь...
   - Чокаясь с зеркалом? - вставил Лютик.
   - Хуже, - спокойно ответил Регис. - Я не отражаюсь в зеркалах.
   Он какое-то время помолчал.
   - Я сошелся с одной.., вампиркой. Все могло быть,  да,  пожалуй,  и  было
всерьез. Я прекратил кутежи. Но ненадолго. Она ушла от меня.  А  я  принялся
пить, как говорится, в два горла. Отчаяние, обида, сами  знаете  -  отличные
самооправдания. Всем кажется, будто они понимают. Даже мне самому  казалось,
что я понимаю. А получилось, что я просто подгоняю теорию  к  практике.  Вам
надоело? Я кончаю. Наконец я стал выделывать такое, чего не  делал  ни  один
вампир. Начал летать по пьянке. Однажды к ночи парни послали меня в село  за
кровью. Я нацелился на девушку, идущую по  воду,  промахнулся  и  с  разгона
врезался в венцы колодца... Кметы меня чуть было не прикончили.  К  счастью,
они не знали, как за  это  взяться...  Продырявили  меня  кольями,  отрубили
голову, облили святой водой и закопали.  Представляете,  что  я  чувствовал,
когда проснулся?
   - Представляем, - сказала  Мильва,  рассматривая  стрелу.  Все  удивленно
взглянули  на  нее.  Лучница  кашлянула  и  отвернулась.   Регис   незаметно
улыбнулся.
   - Я уже заканчиваю, - сказал он.  -  В  могиле  у  меня  было  достаточно
времени, чтобы подумать.
   - Достаточно? - спросил Геральт. - И сколько же?
   - Любознательность профессионала? -  взглянул  на  него  Регис.  -  Около
пятидесяти лет. Регенерировавшись, я решил взять себя в руки. Было  нелегко,
но я справился. С тех пор - ни капли. Не пью.
   - Совсем? - Лютик принялся  было  икать,  но  любопытство  пересилило.  -
Совсем? Никогда? Но ведь...
   - Лютик, - слегка приподнял брови  Геральт.  -  Возьми  себя  в  руки.  И
подумай. Молча.
   - Извините, - проворчал поэт.
   - Не извиняйся, - сказал вампир. - А ты, Геральт, не делай ему замечаний.
Его любопытство понятно. Во мне, вернее, во мне и в моем мифе воплощены  все
его человеческие страхи. Трудно требовать от человека, чтобы он  освободился
от страхов. Страхи выполняют в психике человека не менее  важную  роль,  чем
все остальные эмоциональные состояния. Психика,  лишенная  страха,  была  бы
психикой ущербной. Увечной.
   - Представь себе, - сказал Лютик, приходя в себя. -  Ты  не  вызываешь  у
меня страха. Выходит, я калека?
   На миг Геральт подумал, что сейчас Регис покажет наконец зубы  и  вылечит
Лютика от  предполагаемого  увечья,  но  ошибся.  Вампир  не  был  любителем
театральных жестов.
   - Я говорил о страхах, укоренившихся в сознании и подсознании, - спокойно
пояснил он. - Пожалуйста, не обижайся на сравнение, но  ворона  не  пугается
развешенных на палке шапок и тряпок после того, как переборет страх и сядет.
Но стоит ветру пошевелить лохмотьями, и птица тут же улетит.
   - Поведение вороны, - заметил из темноты Кагыр, - объясняется борьбой  за
существование.
   - Объясняется-обсирается, - фыркнула Мильва. - Ворона не  боится  пугала,
просто она думает, что у человека супротив нее припасены камни и стрелы.
   - Борьба за существование, - подтвердил Геральт. - Только в человеческом,
а не в вороньем издании. Благодарим за  разъяснение,  Регис,  принимаем  его
целиком и полностью. Только перестань копаться в  человеческом  подсознании.
Это бездна. Мильва права. Причины, по которым люди впадают в панику,  увидев
жаждущего крови вампира, не иррациональны, но вытекают из стремления выжить.
   - Слышу глас специалиста. - Вампир слегка поклонился  в  его  сторону.  -
Специалиста, которому профессиональная гордость не позволяет брать деньги за
борьбу с мнимыми страхами. Уважающий себя ведьмак нанимается, как  известно,
исключительно для борьбы  с  реальным  и  непосредственно  угрожающим  злом.
Полагаю, профессионал пожелает нам объяснить, почему вампир -  большее  зло,
нежели дракон либо волк. Как ни говори, у последних тоже есть клыки.
   - Может, потому, что последние пускают  клыки  в  ход  с  голода  либо  в
порядке самообороны, но никогда - потехи ради или чтобы  преодолеть  робость
по отношению к объекту противоположного пола?
   - Люди об этом не знают, - сразу же парировал Регис. - Ты  знаешь  давно,
остальные наши друзья узнали всего  минуту  назад.  Большинство  же  глубоко
убеждено, что вампиры не забавляются, а питаются  кровью,  только  кровью  и
ничем, кроме крови, да притом только кровью  человеческой.  А  кровь  -  это
животворная жидкость, потеря ее приводит к ослаблению  организма,  витальной
силы.  Вы  рассуждаете  так:  существо,  проливающее  нашу  кровь,   -   наш
смертельный враг. А  такое  существо,  которое  вдобавок  еще  и  специально
охотится за нашей кровью, ибо питается ею,  -  существо  вдвойне  поганое  и
враждебное: оно повышает свою витальную силу за счет нашей.  Чтобы  его  род
процветал, наш должен погибнуть. Наконец, такое существо отвратительно еще и
потому, что хоть мы и знаем жизненную силу крови, но пить ее  нам  противно.
Хоть кто-нибудь из вас стал бы пить кровь? Сомневаюсь. А есть и такие  люди,
которым достаточно просто увидеть кровь, как они тут же млеют или  падают  в
обморок. В некоторых сообществах женщин в  течение  нескольких  дней  месяца
считают нечистыми и изолируют их...
   - Пожалуй, только дикари... - прервал Кагыр. - А млеют и падают в обморок
при виде крови разве что вы - нордлинги.
   - Мы плутаем по бездорожью, - поднял  голову  ведьмак,  -  сворачиваем  с
прямого пути в дебри сомнительной философии. Ты считаешь, Регис,  что  людям
было бы легче, знай они, что вы видите в них не жратву, а... "рюмочную"? Где
ты отыскал иррациональность страхов? Вампиры сосут из людей кровь - этого-то
факта отрицать нельзя. Человек, к которому вампир относится  как  к  кувшину
водки,  теряет  силы,  это  тоже  очевидно.  Человек,  я  бы   так   сказал,
"осушенный", теряет витальность полностью. То есть умирает. Прости, но страх
перед смертью нельзя пихать в тот  же  мешок,  что  и  отвращение  к  крови.
Менструальной или какой другой.
   - Вы несете такую заумь, что у меня башка кругом идет, - бросила  Мильва.
- А вообще-то вся ваша мудрость вкруг одного  вертится  -  что  у  бабы  под
юбкой. Философы засратые, прости господи.
   - Оставим ненадолго символику крови, - сказал Регис. - Потому  что  здесь
мифы действительно основаны на фактах. Перейдем к мифам, которые  на  фактах
не основаны, а меж тем широко распространены. Каждому известно, что человек,
укушенный вампиром, если он, конечно, выживет, сам  должен  стать  вампиром.
Так?
   - Так, - сказал Лютик. - Была такая баллада...
   - Ты знаком с основами арифметики?
   - Я изучал все семь главных искусств: тривий и квадриум. А диплом получил
summa cum laude <с высшей похвалой (лат.).>.
   - В вашем мире после Сопряжения Сфер осталось около тысячи двухсот высших
вампиров. При этом количество абсолютных абстинентов, а  кроме  меня,  таких
немало, уравновешивает масса пьющих сверх  меры,  как  и  я  в  свое  время.
Среднестатистический вампир пьет в каждое полнолуние, ибо полнолуние для нас
- праздник, который  мы  привыкли..,  хммм..,  обмывать.  Сводя  проблему  к
человеческому календарю и принимая двенадцать полнолуний в году -  вообще-то
это не совсем так, - мы получим теоретическое количество ежегодно  укушенных
людей, равное четырнадцати  тысячам  четыремстам.  После  Сопряжения  прошло
около тысячи пятисот лет. В результате простого  умножения  получим,  что  в
данный момент  на  свете  теоретически  должны  существовать  двадцать  один
миллион шестьсот тысяч вампиров. Если же учесть геометрическую прогрессию...
   - Достаточно, - вздохнул Лютик. - У меня нет абаки, но общее количество я
себе представляю. А вернее - не представляю. Значит, поражение вампиризмом -
чушь собачья и вымысел.
   -  Благодарю,  -  поклонился  Регис.  -  Переходим  к  следующему   мифу,
утверждающему, что вампир - это человек, который умер, однако не  совсем.  В
могиле он не гниет и в прах не  обращается.  Лежит  себе  там  свеженький  и
румяненький, готовый выйти и кусаться. Откуда берется такой миф, если не  из
вашего подсознательного и иррационального отвращения к почтенным покойникам?
На показ-то вы окружаете мертвых почестями и памятью, мечтаете о бессмертии,
в ваших мифах и легендах то и дело кто-нибудь воскресает, побеждает  смерть.
Но если  ваш  достопочтенный  покойник-прадедушка  действительно  неожиданно
вылезет из могилы  и  потребует  пива,  начнется  паника.  И  неудивительно.
Органическая   материя,   в   которой   прекращаются   жизненные   процессы,
разлагается. Внешние проявления такого разложения малопривлекательны.  Труп,
прости Мильва, воняет, превращается  в  отвратительное  месиво.  Бессмертный
дух, непременный элемент ваших мифов, с ужасом сбрасывает смердящую падаль и
возносится. Он чист, его можно  безопасно  почитать.  Однако  вы  ухитрились
придумать такой отвратительный тип духа, который  не  улетает,  не  покидает
останки, больше того, не желает даже, опять же, Мильва, прости, вонять.  Это
отвратительно и противоестественно! Живой мертвец - что может быть  для  вас
отвратительнее? Какой-то кретин  даже  пустил  в  оборот  термин  "мертвяк",
которым вы с таким восторгом нас награждаете.
   -  Люди,  -  едва  заметно  усмехнулся  Геральт,  -  раса  примитивная  и
суеверная. Им трудно  как  следует  понять  и  правильно  назвать  существо,
которое воскресает после того, как его продырявили кольями, обезглавили и на
пятьдесят лет закопали в землю.
   - Действительно, трудно.  -  Вампир  не  обиделся  на  насмешку.  -  Ваша
мутированная раса восстанавливает ногти, волосы и эпидермис, но не  способна
согласиться с существованием более совершенных в этом смысле творений.  Все,
что совершеннее вас, вы считаете отвратительной аберрацией. А отвратительные
аберрации вы вставляете в мифы. В социологических целях.
   - Ни фига  я  во  всем  этом  не  поняла,  -  спокойно  заметила  Мильва,
наконечником стрелы откидывая волосы со лба. - Нет, конечно, понимаю, что вы
балакаете о сказках, сказки знаю и я, хоть я и дурная девка из  леса.  Чудно
мне, что ты вовсе солнца не боисся, Регис. В сказках солнце вомперов в пепел
оборачивает. Это, что ли, тоже сказка?
   - Как нельзя более, - сказал Регис. - Вы верите, что вампир опасен только
ночью, первый луч солнца превращает его в прах. В основах мифа,  родившегося
за первобытными кострами,  лежит  ваша  солярность,  то  есть  теплолюбие  и
суточный ритм, предполагающий дневную активность. Ночь для вас  -  холодная,
темная, недоброжелательная, опасная, полная неожиданностей  пора,  а  восход
солнца  означает  очередную  победу  в  борьбе  за  выживание,  новый  день,
продолжение жизни.  Солнце  приносит  свет  и  тепло,  живительные  для  вас
солнечные лучи несут гибель враждебным вам монстрам.  Вампир  рассыпается  в
пыль, тролль окаменевает, оборотни перестают быть оборотнями,  гоблин  бежит
куда глаза глядят. Ночные хищники возвращаются по своим  логовам,  перестают
угрожать.  До  самого  захода  солнца  мир  принадлежит  вам.   Повторяю   и
подчеркиваю: миф возник у костров древнейших стоянок. Теперь он  всего  лишь
миф, потому что вы освещаете и обогрева