удь  смердящей  падалью
яме, разорванный на куски грифом,  ламией  или  мантихором.  Но  я  не  хочу
умирать на войне, ибо это не моя война.
   -  Меня  удивляют,  -  резко  ответила  Трисс,  -  удивляют  твои  слова,
отсутствие мотивации, как ты  по-ученому  пожелал  окрестить  безразличие  и
равнодушие. Ты был на Соддене, в Ангрене и в Заречье. Ты знаешь, что сталось
с Цинтрой, знаешь, что сталось с королевой Калантэ  и  несколькими  тысячами
тамошних людей. Знаешь, сквозь какой ад  прошла  Цири,  знаешь,  почему  она
кричит по ночам. Я тоже это знаю, потому что я там тоже была. Я  тоже  боюсь
смерти и боли, сегодня боюсь еще больше,  чем  тогда.  У  меня  есть  на  то
причины. А что до мотиваций, то тогда мне казалось, что у меня их не больше,
чем у тебя. Какое мне, чародейке, дело до судеб Соддена, Бругге, Цинтры  или
других королевств? До головной боли более или менее толковых  властителей  и
владык? До интересов купцов и  баронов?  Я  была  чародейкой  и  тоже  могла
сказать: это, мол не моя война,  я,  дескать,  могу  и  на  развалинах  мира
составлять эликсиры для нильфгаардцев. Вместо этого я встала на Холме  рядом
с Вильгефорцем, рядом с Артаудом Террановой, рядом с Феркартом, рядом с Энид
Финдабаир и Филиппой Эйльхарт, рядом с твоей Йеннифэр. Рядом  с  теми,  кого
уже нет, - Коралл, Йойолем, Ваньеллой... Был такой момент, когда я от страха
забыла  все   заклинания,   кроме   одного,   с   помощью   которого   могла
телепортироваться с того страшного места домой, в мою  маленькую  башенку  в
Мариборе. Была такая минута, когда меня начало рвать от ужаса, а Йеннифэр  и
Коралл поддерживали меня за шею и волосы...
   - Прекрати. Прекрати, прошу тебя...
   - Нет, Геральт, не прекращу. Ты же хочешь знать, что  произошло  там,  на
Холме. Так слушай - были гул и пламя, были огненные стрелы  и  разрывающиеся
огненные шары, были рев и грохот, а я вдруг оказалась на земле, на  какой-то
куче тлеющего, дымящегося тряпья, и неожиданно поняла, что эта куча тряпья -
Йойоль, а рядом, то ужасное, то тело  без  рук  и  ног,  которое  так  жутко
кричит, - Коралл. И я думала, что кровь, в  которой  я  валяюсь,  это  кровь
Коралл. Но это была моя собственная кровь. И когда я увидела,  что  со  мною
сделали, я начала выть, выть, как побитый пес,  как  незаслуженно  обиженный
ребенок... Оставь меня! Не бойся, я не расплачусь. Я уже давно не девочка из
башенки в Мариборе. Я, черт побери, Трисс Меригольд. Четырнадцатая  Полегшая
под  Содденом.  Под  обелиском  на  Холме  четырнадцать  могил,  но   только
тринадцать тел. Тебя удивляет, что такое могло случиться? Большинство трупов
было невозможно распознать по их кускам, да никто и не разбирал. Живых  тоже
трудно было пересчитать. Из тех, кто меня  хорошо  знал,  в  живых  осталась
только Йеннифэр, а Йеннифэр ослепла. Другие  знали  меня  мимолетно,  обычно
узнавали по прекрасным волосам. А их-то, черт побери, уже не было!
   Геральт крепче обнял ее. Она уже не пыталась его оттолкнуть.
   - Для  нас,  уцелевших,  не  пожалели  самых  действенных  чар,  -  глухо
продолжала она, - заклинаний, эликсиров,  амулетов  и  артефактов.  Не  было
ничего такого, чего бы не  отдали  для  покалеченных  героев  с  Холма,  нас
вылечили, подлатали и вернули прежнюю внешность, волосы и зрение.  Почти  не
видно... следов. Но  я  уже  никогда  не  надену  декольтированного  платья,
Геральт. Никогда.
   Ведьмак молчал, молчала и Цири, которая беззвучно проскользнула в холл  и
задержалась на пороге, ссутулившись и скрестив руки на груди.
   - Поэтому, - помолчав, сказала чародейка, - не говори  мне  о  мотивации.
Прежде чем мы встали на том Холме, Капитул просто сказал:  "Так  надо".  Чья
это была война? Что мы там защищали? Землю?  Границы?  Людей  и  их  халупы?
Интересы королей? Влияние и доходы чародеев? Порядок от Хаоса? Не  знаю.  Но
защищали, ибо так было надо. И если понадобится, я встану  на  Холме  снова.
Потому что, если я этого теперь не сделаю, значит, тогда все было впустую.
   - Я встану рядом с тобой!  -  тоненько  крикнула  Цири.  -  Вот  увидишь,
встану! Нильфгаардцы заплатят мне за бабушку, за все... Я не забыла!
   - Тихо, - проворчал Ламберт. - Не встревай в разговоры старших.
   - Еще чего! - топнула ножкой девочка, и глаза у  нее  загорелись  зеленым
огнем. - Думаете, зачем я учусь драться мечом? Хочу убить его, того  черного
рыцаря, того, с крыльями на шлеме, за то, что он со мной сделал, за то,  что
я так боялась! И я его убью! Для этого и учусь!
   - Значит,  теперь  учиться  перестанешь,  -  сказал  Геральт  голосом,  с
холодностью которого могли бы  поспорить  стены  Каэр  Морхена.  -  Пока  не
поймешь, что такое меч и чему он должен служить в руке ведьмака, не возьмешь
его в руки. Ты учишься не для того, чтобы убивать и быть убитой. Ты  учишься
убивать не из страха и ненависти, а для того,  чтобы  уметь  спасать  жизнь.
Свою и чужую.
   Девочка закусила губы, дрожа от возбуждения и злобы.
   - Поняла?
   Цири резко вскинула голову.
   - Нет!
   - Значит, не поймешь никогда. Выйди.
   - Геральт, я...
   - Выйди.
   Цири развернулась на пятках, несколько секунд стояла  в  нерешительности,
словно ожидая чего-то невозможного. Потом быстро побежала по лестнице.  Было
слышно, как хлопнула дверь.
   - Слишком резко, Волк, -  сказал  Весемир.  -  Слишком  уж  резко.  И  не
следовало этого делать в присутствии Трисс. Эмоциональные связи...
   - Не говори мне об эмоциях! Я сыт по горло болтовней об эмоциях!
   - Почему же? - насмешливо и  холодно  проговорила  чародейка.  -  Почему,
Геральт?  Цири  -  нормальный  ребенок.   Она   нормально   все   чувствует,
воспринимает  эмоции  естественно,  принимает  их  такими,  каковы   они   в
действительности. Ты, разумеется, этого не  понимаешь  и  удивляешься.  Тебя
поражает и раздражает то, что кто-то  может  испытывать  нормальную  любовь,
нормальную радость, нормальный страх, боль и обиду, нормальную  ненависть  и
нормальную печаль.  Что  именно  холодность,  отстраненность  и  безразличие
считает ненормальными. О да, Геральт, тебя  это  раздражает,  раздражает  до
такой степени, что тебе в голову лезут мысли о подземельях Каэр  Морхена,  о
Лаборатории, о покрытых пылью бутылях с мутагенными отравами...
   - Трисс! - крикнул Весемир, глядя на побелевшее лицо Геральта.
   Но чародейка не позволила себя прервать, она говорила  все  быстрее,  все
громче.
   - Кого ты намерен обмануть, Геральт? Меня?  Ее?  А  может,  самого  себя?
Может, не хочешь подпустить к себе правду, правду,  которая  известна  всем,
кроме тебя? Может, не хочешь признать тот факт,  что  эликсиры  и  Травы  не
забили в тебе эмоции и человеческие чувства! Ты забил их в себе сам! Ты сам!
Но не пытайся убивать их в этом ребенке!
   - Молчи! - крикнул ведьмак, вскакивая со стула. - Молчи, Меригольд. -  Он
отвернулся, бессильно опустил руки, потом тихо сказал:
   - Извини, Трисс. Прости.
   Он  быстро  направился  к  лестнице,  но  чародейка  мгновенно  вскочила,
подбежала к нему, обняла.
   - Ты уйдешь не один, - шепнула  она.  -  Я  не  позволю  тебе  оставаться
одному. Не сейчас.
 
*** 
 
   Они с самого начала знали, куда она побежала. Вечером шел мелкий,  мокрый
снег. Он затянул подворье тонким,  идеально  белым  покрывалом,  на  котором
остались следы ног.
   Цири стояла на самом верху разрушенной стены, неподвижная как статуя. Меч
она держала так, что гарда оказалась на уровне глаз. Пальцы левой руки легко
касались эфеса.
   Увидев их, девочка прыгнула, закружилась в пируэте, мягко  опустившись  в
такой же, но зеркальной позиции.
   - Цири, - сказал ведьмак. - Пожалуйста, спустись.
   Казалось, она не слышит. Не пошевелилась, даже не дрогнула. Однако  Трисс
видела, как свет луны, отброшенный клинком на ее лицо, сверкнул серебром  на
струйках слез.
   - Никто у меня меча не отберет! - крикнула она. - Никто! Даже ты!
   - Спустись, - повторил Геральт.  Она  вызывающе  тряхнула  головой,  а  в
следующий  момент  прыгнула  снова.  Плохо  укрепленный  кирпич  с  грохотом
выскользнул  у  нее  из-под  ноги.  Цири  покачнулась,  попыталась  удержать
равновесие. Не смогла.
   Ведьмак прыгнул.
   Трисс подняла руку, раскрыла рот, чтобы произнести формулу левитации.  Но
знала, что не успеет. Знала также, что Геральт  тоже  не  успеет.  Это  было
невозможно.
   Геральт успел.
   Его пригнуло к земле, бросило на колени и на бок. Он  упал.  Но  Цири  не
выпустил.
   Чародейка медленно подошла. Она слышала,  как  девочка  что-то  шепчет  и
хлюпает носом. Геральт тоже шептал. Слов Трисс не различала. Но понимала  их
значение.
   Теплый ветер завыл в расщелинах стен. Ведьмак поднял голову.
   - Весна, - сказал он тихо.
   - Да, - подтвердила Трисс, сглотнув. - На перевалах еще лежит снег, но  в
долинах... В долинах уже весна. Выезжаем, Геральт? Ты, я и Цири?
   - Да. Самое время.
 
   A верховьях реки мы увидели их города, такие субтильные, словно сотканные
из утреннего тумана,  из  которого  они  возникали.  Казалось,  они  вот-вот
растают, улетят с ветром, который покрывал рябью поверхность воды. Там  были
особнячки, белые, как цветы лилий. Были  башенки,  казалось,  сплетенные  из
плюща, мостики, воздушные, как плакучие ивы. И было многое другое,  чему  мы
не могли найти имени и названия. А ведь мы уже дали имена и названия  всему,
что в этом новом, возродившемся мире видели наши глаза. Неожиданно где-то  в
дальних уголках памяти всплывали названия драконов и грифов, сирен  и  нимф,
сильфид и дриад. Белых единорогов, что в сумерки приходили к реке и склоняли
к воде свои изящные головы. Всему мы как бы заново давали  названия.  И  все
становилось близким, знакомым, свойским.
   Кроме них. Они, казалось, так похожие на  нас,  были  чуждыми,  настолько
чуждыми, что мы долго не могли найти названия для этой чуждости.
   Хен Гедымдейт. "Эльфы и люди".
 
   Oороший эльф - мертвый эльф.
   Маршал Милан Раупеннэк.
 
Глава 4 
 
   Несчастье пришло в строгом соответствии с извечной природой  несчастий  и
стервятников  -  оно  висело  над   ними   какое-то   время,   но   выжидало
соответствующего момента. Того часа, когда они удалились от поселений, редко
разбросанных вдоль Гвенллеха и Верхней Буйны, миновали Каррайг  и  оказались
на безлюдной,  изрезанной  оврагами  полосе,  предваряющей  пущу.  Несчастье
безошибочно свалилось на жертву, а жертвой стала Трисс.
   Вначале это выглядело  малоприятно,  но  не  очень  опасно,  походило  на
обычное расстройство желудка, Геральт и Цири тактично старались не  обращать
внимания на вынужденные стоянки, вызванные  недомоганием  чародейки.  Трисс,
бледная как смерть, потея и  болезненно  кривясь,  держалась  еще  несколько
часов, но ближе к  полудню,  просидев  в  придорожных  зарослях  ненормально
долго, уже не в состоянии была сесть на коня. Цири хотела помочь ей, но  это
кончилось неудачей - чародейка не смогла удержаться  за  гриву,  сползла  по
боку лошади и повалилась на землю.
   Они подняли ее, уложили на плащ. Геральт молча развязал один  из  вьюков,
отыскал шкатулку  с  магическими  эликсирами,  раскрыл  и  чертыхнулся:  все
флакончики выглядели одинаково, а таинственные знаки на печатях ни о чем  не
говорили.
   - Который, Трисс?
   - Ни один, - простонала она, обеими руками ухватившись за живот. -  Я  не
могу... Мне нельзя это принимать.
   - Что? Почему?
   - У меня повышенная восприимчивость...
   - У тебя, у чародейки?
   - У меня аллергия! - Она расплакалась от бессильной злобы и  отчаяния.  -
Так было всегда! Я не выношу эликсиров! Лечу ими других, себя же могу только
амулетами!
   - А где твой амулет?
   - Не знаю, - скрипнула она зубами. - Вероятно, оставила  в  Каэр  Морхене
или потеряла...
   - Дьявольщина! Как тебе помочь? Может, заклинанием?
   -  Я  пыталась.  Результаты  ты  видишь.  Из-за   судорог   я   не   могу
сконцентрироваться...
   - Не плачь.
   - Тебе легко говорить!
   Ведьмак встал. Стащил свои вьюки со спины Плотвы и начал в них  копаться.
Трисс свернулась калачиком, приступ боли стянул у нее мышцы на лице, скривил
рот.
   - Цири?
   - Что, Трисс?
   - Как ты себя чувствуешь? Никаких... неожиданностей?
   Девочка отрицательно покачала головой.
   - Может, у меня отравление? Что я ела? Но мы все  ели  одно  и  то  же...
Геральт! Мойте руки как следует. Присмотри, чтобы Цири мыла...
   - Лежи спокойно. Выпей.
   - Что это?
   - Обычное успокоительное. Магии в нем кот наплакал. Повредить не  должно.
А спазмы ослабнут.
   - Геральт, спазмы... пустяк. Вот если поднимется температура... Это может
быть... дизентерия. Или паратиф.
   - У тебя нет иммунитета?
   Трисс не ответила, отвернулась, закусила  губу,  скрючилась  еще  больше.
Ведьмак не настаивал на своем предложении.
   Дав немного передохнуть, усадил чародейку в седло Плотвы. Сам сел  у  нее
за спиной, поддерживая обеими руками, а Цири, двигаясь бок  о  бок,  держала
поводья, одновременно ведя мерина Трисс. Не проехали даже версты.  Чародейка
вываливалась из рук, не держалась в седле. Вдруг  начался  озноб,  поднялась
температура. Несварение желудка усилилось. Геральту хотелось думать, что это
результат  аллергической  реакции  на  остаточную  магию  в  его  ведьмачьем
эликсире. Он хотел так думать, но, честно говоря, и сам не верил.
 
*** 
 
   - Ох, господин, - вздохнул сотник. - Попали вы в  недобрый  час.  Похоже,
хужее попасть не могли.
   Сотник был прав. Ни возражать, ни  спорить  было  невозможно.  Застава  у
моста, в которой обычно коротали время  трое  солдат,  конюх,  мытник  и  не
больше десятка проезжих, теперь была полным-полна народу.  Ведьмак  насчитал
свыше тридцати легковооруженных  воинов  в  цветах  Каэдвена  и  с  полсотни
щитоносцев,  расположившихся  лагерем  вдоль  низкого  забора.   Большинство
собралось у костров,  подтверждая  старый  солдатский  принцип:  спи,  когда
можно, вставай, когда будят. Через распахнутые настежь  ворота  было  видно,
что и во дворе  тоже  полно  людей  и  лошадей.  На  площадке  покривившейся
сторожевой вышки несли вахту два солдата с готовыми к  стрельбе  арбалетами.
На разъезженном копытами предмостье стояло шесть крестьянских  телег  и  два
купеческих фургона, а в загородке, тоскливо склонив головы к перемешанной  с
навозом грязи, маялось несколько распряженных волов.
   - Было нападение. На заставу. Вчерась  ночью,  -  упредил  сотник  вопрос
Геральта. -  Едва-едвашеньки  подоспели,  иначе  б  нашли  тута  одну  землю
спаленную.
   - Кто напал? Разбойники?  Мародеры?  Солдат  покрутил  головой,  сплюнул,
глянул на Цири и скорчившуюся в седле Трисс.
   - Зайдите во двор. Чародейка ваша вот-вот свалится с  седла.  У  нас  уже
есть несколько раненых, одной будет больше. Какая разница?
   В открытой выгородке под навесом лежало несколько человек в окровавленных
повязках. Немного дальше, между частоколом и деревянным колодцем с журавлем,
Геральт заметил шесть неподвижных тел, накрытых мешковиной,  из-под  которой
выглядывали лишь ступни в грязных, стоптанных башмаках.
   - Покладите чародейку тама, при раненых. - Солдат указал на выгородку.  -
Да, милсдарь ведьмак, и верно неудача, что больна. Несколько наших отхватили
во время боя, нам бы не  помешала  магическая  подмога.  У  одного,  как  мы
стрелу-то вытащили, в кишках наконечник засел. Помрет  парень  к  утру,  как
пить дать помрет... А чародейка, что могла бы его спасти,  сама  трясется  в
горячке, от нас помощи ждет. В недобрый час, воистину, в недобрый час...
   Он осекся, видя, что ведьмак не отрывает глаз от накрытых мешковиной тел.
   - Двое из тутошней стражи, двое наших из сотни, и двое... ихних, - сказал
солдат, приподнимая край заскорузнувшей ткани. - Гляньте, коли охота.
   - Отойди, Цири.
   - Я тоже хочу! - высунулась у  него  из-за  спины  девочка,  раскрыв  рот
глядевшая на трупы.
   - Отойди, прошу тебя.  Займись  Трисс.  Цири  фыркнула,  но  послушалась.
Геральт подошел ближе.
   - Эльфы? - сказал он, не скрывая удивления.
   - Эльфы, - подтвердил солдат. - Скотоели.
   - Кто-кто?
   - Скотоели, - повторил солдат. - Лесные бандиты.
   - Странное название. Если не ошибаюсь, это значит "белки". Скоя'таэли?
   - Ну да, милсдарь, скотоели. Так они  себя  на  эльфьем  языке  называют.
Людишки говорят, мол, потому, что иногда носют беличьи хвосты на колпаках  и
шапках. Другие же - потому, дескать, что в бору обитают, орешками  кормятся.
С ними, что ни день, все больше мороки, право слово.
   Геральт покачал головой. Солдат накрыл покойников мешковиной, отер руки о
кафтан.
   - Пошли. Неча тут стоять. Отведу вас к начальнику. А хворой займется  наш
десятник, ежели сможет, конечно. Воще-то он умеет прижигать и сшивать  раны,
вправлять кости, ну глядишь, и  лекарства  какие  сумеет  смешать,  кто  его
знает, головастый парень, горец. Пошли, милсдарь ведьмак.
   В домишке мытаря, дымном и темном, в это время шла  оживленная  и  весьма
шумная перебранка. Коротко подстриженный рыцарь в кольчуге и  желтой  тунике
наседал на двух купцов и эконома, на  что  совершенно  равнодушно  и  угрюмо
смотрел мытарь с перевязанной головой.
   - А я сказал - нет! - Рыцарь треснул рукой по  разваливающемуся  столу  и
выпрямился, поправляя на груди пластинку с изображением святого. -  Пока  не
вернутся разъезды, не пойдет никто! Нечего по дорогам болтаться.
   - Мне через два дня надо в Даэвон попасть! - разорался эконом, подсовывая
рыцарю под нос короткую, покрытую зарубками палку с выжженным знаком. - Если
спознюсь, коморник мне башку свернет! Я буду жаловаться комесу!
   - Жалуйся сколько влезет! - засмеялся рыцарь. - Только, советую,  сначала
набей себе портки соломой. У комеса нога тяжелая! А сейчас тут  командую  я,
потому что комес далеко, а на твоего коморника мне... О, Унист! Кого это  ты
ведешь, сотник? Еще один купец?
   - Нет, - засмеялся сотник. - Ведьмак. Геральт из Ривии зовется.
   К удивлению Геральта, рыцарь широко улыбнулся, подошел и протянул руку.
   - Геральт из Ривии, - повторил он, продолжая улыбаться. - Слышал о вас, к
тому же от достойных людей. Что вас привело сюда?
   Геральт объяснил, что именно. Рыцарь перестал улыбаться.
   - Неудачно вы попали. В неудачное время. И в неудачное место. У  нас  тут
война, господин ведьмак. По лесам валандается банда скоя'таэлей,  не  дальше
как вчера мы схватились с ними. Вот дождусь подкрепления, и начнем облаву.
   - С эльфами воюете?
   - Не только. Да вы что, ведьмак, о белках не слышали?
   - Не слышал.
   - Где же вы гуляли последние два года? За морями? Потому как у нас тут, в
Каэдвене,  скоя'таэли  позаботились,  чтобы   о   них   говорили.   Да   уж,
позаботились, и недурственно. Первые банды появились, как  только  вспыхнула
война с Нильфгаардом. Воспользовались, треклятые нелюди, нашими трудностями.
Мы бились на Юге, а  они  начали  на  тылы  наскакивать.  Рассчитывали,  что
Нильфгаард нас разобьет. Ну и принялись вопить о конце человеческой  власти,
о возвращении давних порядков. "Людей - в море!" - вот их  клич,  под  такой
убивают, жгут и грабят.
   - Это ваша вина и ваша ныне забота, - угрюмо заметил  эконом,  похлопывая
по бедру заостренной палкой, знаком  своих  функций.  -  Ваша,  вельможев  и
рыцарев. Вы нелюдей угнетали, жить им не давали, вот и получаете теперича. А
мы завсегда тут грузы возили и никто нас не задевал. Нам армия ни к чему.
   - Что правда, то правда, - сказал  один  из  купцов,  молча  сидевших  на
лавке, - белки не страшнее разбойников, что тут по  дорогам  шастали.  А  за
кого эльфы сперва-то взялись? Именно за разбойников. Да.
   - А какая разница, кто меня стрелой из  кустов  пырнет  -  разбойник  или
эльф? - сказал вдруг мытарь с перевязанной головой.  -  Крыша,  которую  мне
посередь ночи над головой запалят, одинаково горит, ей без разницы,  в  чьей
руке была  головня.  Говорите,  господам  купец,  мол,  скоя'таэли  не  хуже
разбойников?  Врак