лись тихие шаги.
   - Не бойся...
   Кайлей.
   - Я не скажу им, - шепнул светловолосый  юноша,  опускаясь  на  колени  и
наклоняясь к ней, - что тебя ищет Нильфгаард. Не скажу о награде, которую за
тебя пообещал префект из Амарильо. Там, в корчме, ты  спасла  мне  жизнь.  Я
отблагодарю тебя. Приятным. Сейчас.
   Он прилег рядом с ней. Медленно и осторожно. Цири пыталась  вскочить,  но
Кайлей прижал ее к подстилке движением не грубым, но сильным и  решительным.
Мягко положил ей пальцы на губы. Это было ни к чему: Цири парализовал страх,
а из перехваченного, болезненно сухого горла она не  смогла  бы  извлечь  ни
звука, даже если б хотела. Но она не  хотела.  Тишина  и  мрак  были  лучше.
Безопаснее. Привычнее. Они скрывали страх и стыд.
   Она тихо охнула.
   - Тише, маленькая, - шепнул Кайлей, осторожно расшнуровывая  ей  рубашку.
Медленно, мягкими движениями спустил ей ткань с плеч, а низ рубашки подтянул
выше бедер. - И не бойся. Увидишь, как это приятно.
   Цири задрожала от прикосновения сухой, жесткой и  шероховатой  руки.  Она
лежала неподвижно, напряженная и оцепеневшая,  переполненная  обессиливающим
страхом и отвращением, заливающими виски и щеки волнами жара.  Кайлей  завел
ей левую руку под голову, прижал ее ближе к  себе,  стараясь  отвести  руку,
которой она ухватилась за подол рубашки, тщетно  пытаясь  снова  стянуть  ее
вниз. Ее начала бить дрожь.
   В окружающей тьме  она  вдруг  уловила  движение,  почувствовала  толчок,
услышала звук пинка.
   - Ты спятила, Мистле? - буркнул Кайлей.
   - Оставь ее, ты, свинья.
   - Отвали. Иди спать.
   - Оставь ее в покое, я сказала.
   - А я беспокою,  что  ли?  Она  кричит  или  вырывается?  Я  только  хочу
приласкать ее перед сном. Не мешай.
   - Выматывайся отсюда, или я тебя ткну.  Цири  услышала  скрип  кинжала  в
металлических ножнах.
   - Я не шучу, - проговорила Мистле, слабо вырисовывающаяся  во  мраке  над
ними. - Отправляйся к парням, да побыстрее!
   Кайлей сел, выругался под нос, потом молча встал и быстро ушел.
   Цири почувствовала, как по щекам покатились слезы. Быстро,  все  быстрее.
Они, словно юркие червячки, вползали под волосы  около  ушей.  Мистле  легла
рядом, заботливо укрыла шкурой. Но не поправила задранной рубашки.  Оставила
так, как было. Цири снова задрожала.
   - Тише, Фалька. Все хорошо.
   Мистле была теплой, от нее пахло смолой  и  дымом.  Но  прикосновение  ее
маленькой руки снова заставило Цири напрячься. У  нее  перехватило  дыхание.
Мистле прижалась к ней,  прильнула,  ее  маленькая  рука  не  останавливаясь
поползла по телу, как теплая улиточка. Цири глухо застонала...
   - Тише, соколица, - шепнула Мистле,  осторожно  подсовывая  ей  руку  под
голову. - Ты больше не будешь одна. Больше не будешь.
 
*** 
 
   Назавтра Цири поднялась на заре.  Осторожно  выскользнула  из-под  шкуры,
чтобы не разбудить Мистле, спящую с приоткрытым  ртом,  прикрыв  предплечьем
глаза. Руку покрывала гусиная кожа. Цири заботливо  укутала  девушку.  После
недолгого колебания наклонилась, нежно поцеловала ее в  стриженые,  торчащие
щеткой волосы. Мистле замурлыкала сквозь сон. Цири отерла слезы со щеки.
   Она уже не была одинока.
   Остальные спали, кто-то звучно храпел, кто-то так же звучно пустил ветры.
Искра лежала, откинув руку на грудь Гиселера, ее буйные волосы рассыпались в
беспорядке. Кони фыркали  и  топтались,  дятел  короткими  очередями  ударов
долбил ствол сосны.
   Цири сбежала  к  речке.  Мылась  долго,  подрагивая  от  холода.  Резкими
движениями трясущихся рук старалась смыть с себя  то,  что  уже  смыть  было
невозможно. По щекам текли слезы.
   Фалька.
   Вода пенилась и шумела на камнях, уплывала вдаль, в туман.
   Все уплывало вдаль. В туман. Все.
 
*** 
 
   Они были отбросами общества, отребьем. Удивительным сборищем, порожденным
войной, несчастьем и презрением. Война, несчастье и презрение объединили  их
и выкинули на берег, как вздыбившаяся в половодье река выбрасывает на  плесы
черные, отполированные водой и камнями куски дерева, ...Кайлей очнулся среди
дыма, огня и крови  в  разрушенном  замке,  между  трупами  родственников  и
родителей. Бредя по усеянному убитыми двору, наткнулся на Реефа, солдата  из
корпуса карателей, которых император Эмгыр вар Эмрейс послал усмирять  бунты
в Эббинге. Рееф был одним из тех, кто захватил и разрушил замок  после  двух
дней осады. Захватив замок, спутники бросили Реефа, хотя Рееф был  еще  жив.
Но  заботиться  о  раненых  -  не  в  обычаях   бандюг   из   нильфгаардских
подразделений.
   Вначале  Кайлей  думал  добить  Реефа,  но  ему  не  хотелось  бродить  в
одиночестве. А Реефу, как и Кайлею, было шестнадцать лет.
   Они  вместе  зализывали  раны.  Вместе  прикончили  и  ограбили  сборщика
податей, вместе упились пивом в корчме, а потом, проезжая на трофейных конях
через деревню, разбрасывали вокруг остатки награбленных  денег,  хохоча  при
этом до колик.
   Вместе бежали от гоняющихся за ними нисаров и нильфгаардских патрулей.
   Гиселер дезертировал из армии. Вероятнее всего, это была армия  князя  из
Гесо, вступившего в союз с повстанцами из Эббинга. При  этом  Гиселер,  надо
думать, не очень-то понимал, куда затащили его вербовщики. Был он тогда пьян
в стельку. Протрезвев и получив во время муштры выволочку  от  сержанта,  он
сбежал.  Вначале  блуждал  в  одиночку,  но  когда  нильфгаардцы  разгромили
повстанческую конфедерацию, в лесах стало тесно от  дезертиров  и  беглецов.
Беглецы быстро объединились в банды. Гиселер пристал к одной из них.
   Банда  обирала  и  палила  деревни,  нападала  на  обозы  и   транспорты,
растворялась и таяла, сбегая от эскадронов нильфгаардской кавалерии. Однажды
банда Гиселера наткнулась в дебрях на Лесных Эльфов и погибла от летящих  со
всех сторон стрел, шипящих серыми перьями.  Стрела  насквозь  пробила  плечо
Гиселера, пригвоздив его к дереву. Ту  эльфку,  которая  под  утро  вытянула
стрелу и перевязала ему рану, звали Аэниеведдиен.
   Гиселер так и не узнал, почему эльфы осудили Аэниеведдиен на изгнание, за
какие провинности послали на смерть - ведь для свободной эльфки  одиночество
в узкой полосе ничьей земли, отделяющей Свободный Старший  Народ  от  людей,
было смертным приговором. Одинокой эльфке предстояло погибнуть. Если она  не
найдет спутника.
   Аэниеведдиен нашла спутника. Ее имя, в вольном переводе означающее  "Дитя
огня", для Гиселера было слишком трудным и чересчур поэтичным. Он назвал  ее
Искрой.
   Мистле была родом из богатой дворянской семьи из города Турн  в  Северном
Мехте. Отец, вассал Рудигера, присоединился к повстанческой армии,  проиграл
бой и пропал без  вести.  Когда  население  Турна,  узнав  о  приближающейся
карательной экспедиции широкоизвестных "миротворцев из Геммеры",  бежало  из
города, семья Мистле последовала  за  всеми,  а  сама  Мистле  затерялась  в
охваченной паникой толпе. Прекрасно одетая, изящная  дворяночка,  которую  с
юных лет носили в лектике, не  поспевала  за  беженцами.  После  трех  суток
блуждания в одиночестве она попала  в  руки  следовавших  за  нильфгаардцами
ловчих. Девушки моложе семнадцати были в цене. Нетронутые. Ловчие не тронули
Мистле, предварительно проверив, не тронута ли она.  После  проверки  Мистле
прорыдала всю ночь.
   В долине реки Вельды обоз ловчих был  разгромлен  и  вырезан  под  корень
бандой  нильфгаардских  мародеров.  Прикончили  всех  ловчих  и  невольников
мужского  пола.  Пощадили  только  девушек.  Девушки  не  знали,  почему  их
пощадили. Неведение длилось недолго.
   Мистле была единственной, кто выжил. Из рва, в котором она оказалась, ее,
голую, покрытую синяками, нечистотами, грязью  и  засохшей  кровью,  вытащил
Ассе, сын  сельского  кузнеца,  гоняющийся  за  нильфгаардцами  трое  суток,
озверевший от жажды отомстить за то,  что  мародеры  сделали  с  его  отцом,
матерью и сестрами и что ему довелось видеть, укрывшись в конопле.
   Однажды все они встретились на празднике Ламмас, Празднике Жатвы, в одной
из деревенек в Гесо. Война и нужда в то время еще почти не коснулась  земель
над Верхней Вельдой - кметы веселыми играми и плясками традиционно  отмечали
начало Месяца Серпа.
   Мистле, Гиселеру, Искре, Реефу, Ассе и Кайлею не  пришлось  долго  искать
друг друга. Слишком многое их выделяло в толпе. Слишком много общего было  у
них за плечами. Объединяла их любовь  к  крикливой,  цветастой,  причудливой
одежде, краденым безделушкам,  роскошным  лошадям,  мечам,  которых  они  не
снимали  даже  на  время  пляски.  Их  выделяли   дерзость   и   кичливость,
самоуверенность, задиристость и грубость.
   Презрение и пренебрежение.
   Они  были  детьми  часа  презрения.  И  только  презрение  чувствовали  к
остальным. Признавали только силу. Ловкость во владении оружием, которую они
быстро приобрели на дорогах. Решимость. Признавали быстрого  коня  и  острый
меч.
   И друзей. Товарищей. Дружков. Потому что одинокий должен погибнуть  -  от
голода, от меча, от  стрелы,  от  кметской  дубины,  от  веревки  и  пожара.
Одинокий гибнет - зарезанный, забитый, оскверненный, изнасилованный,  словно
игрушка перебрасываемый из рук в руки.
   Они встретились на Празднике Жатвы. Угрюмый, почерневший, тощий  Гиселер.
Худой, длинноволосый Кайлей со злыми глазами и губами, сложенными в  мерзкую
ухмылочку. Рееф, все еще  говоривший  с  нильфгаардским  акцентом.  Высокая,
длинноногая Мистле с остриженными, торчащими  щеткой  соломенными  волосами.
Глазастая и яркая Искра, гибкая и воздушная в танце, быстрая и  убийственная
в схватке, с тонкими губами и мелкими эльфьими зубками.  Плечистый  Ассе  со
светлым, курчавящимся пушком на подбородке.
   Атаманом стал Гиселер. А назвали они себя Крысами. Кто-то когда-то так их
нарек. Им это понравилось.
   Они грабили и убивали, а их жестокость стала притчей во языцех.
   Вначале нильфгаардские префекты недооценивали их. Были  уверены,  что  по
примеру других банд они вскоре станут  жертвами  концентрированных  действий
разъяренного крестьянства, вырежут и перебьют себя  сами,  когда  страсть  к
награбленному возьмет верх над бандитской солидарностью. Что касается других
банд - префекты были правы, но  их  ждала  осечка,  когда  речь  заходила  о
Крысах. Потому  что  Крысы,  дети  часа  презрения,  презирали  добычу.  Они
нападали,  грабили  и  убивали  ради  развлечения,  а  отбитых  у  войсковых
транспортов лошадей, скот, зерно, фураж, соль, деготь и сукно  раздавали  по
деревням.  Горстями  золота  и   серебра   расплачивались   с   портными   и
ремесленниками за то, что  любили  сверх  меры:  оружие,  броскую  одежду  и
украшения. Одариваемые ими кормили их, поили, принимали и укрывали,  и  даже
истязаемые до крови нильфгаардцами и нисарами, не выдавали  Крысиных  нор  и
троп.
   Префекты назначали высокие награды - и вначале сыскались было такие,  кто
польстился  на  нильфгаардское  золото.  Но  по  ночам   халупы   доносчиков
охватывало пламя, а  убегающие  от  пожара  умирали  от  клинков  призрачных
наездников,  кружащих  среди  дыма.  Крысы  нападали   по-крысиному.   Тихо,
предательски, жестоко. Крысы обожали убивать.
   Префекты ухватились за испытанные в борьбе с другими  бандами  способы  -
пытались заслать к Крысам предателей.  Не  получилось.  Крысы  не  принимали
никого. Плотная, сдружившаяся  шестерка,  порожденная  часом  презрения,  не
желала чужаков, презирала их.
   Так  было  до  того  дня,  пока  не  явилась   ловкая,   как   акробатка,
пепельноволосая неразговорчивая девочка, о которой Крысы  не  знали  ничего,
кроме одного: она была такой же, какими некогда были они, каким  был  каждый
из них. Одинокая и  переполненная  обидой  за  все,  что  отнял  у  нее  Час
презрения.
   А в Час презрения одинокий должен погибнуть.
   Гиселер, Кайлей, Рееф, Искра, Мистле, Ассе и Фалька.
   Префект из Амарильо невероятно удивился, когда  ему  донесли,  что  Крысы
разбойничают всемером.
 
*** 
 
   - Семеро? - удивился префект из Амарильо, недоверчиво глядя на солдата. -
Говоришь, их было семеро, не шестеро? Ты уверен?
   - Чтоб я так жил! - невнятно ответил единственный уцелевший  после  резни
солдат.
   Пожелание было вполне уместным - голова  и  половина  лица  солдата  были
перебинтованы  грязными,  набухшими  кровью  тряпками.   Префект,   которому
довелось побывать не в одном бою, знал, что  солдат  получил  мечом  сверху,
самым концом  клинка,  ударом  слева,  метким,  точным,  требующим  опыта  и
скорости, направленным в правое ухо и щеку  -  в  места,  не  защищенные  ни
шишаком, ни железным воротником.
   - Рассказывай.
   - Шли мы берегом Вельды в сторону Турна, - начал солдат.  -  Конвоировали
один из транспортов господина Эвертсена, идущий на юг.  На  нас  налетели  у
разведенного моста, когда мы через реку переправлялися. Одна телега завязла,
тады мы выпрягли коней с другой, чтобы ее  вытащить.  Часть  конвою  поехала
дале, я приостался  с  пятерьми  и  с  коморником.  И  тута  нас  обскочили.
Коморник, прежде чем его забили, успел крикнуть, мол, это Крысы, а потом  уж
они сели нашим на шею... И вырезали всех до одного. Кады я это увидел...
   - Когда ты это увидел, - поморщился префект, - ты  всадил  коню  шпоры  в
бок, но поздно...
   - Она налетела на меня, - опустил голову солдат, - как  раз  та  седьмая,
которую я сызначала не приметил. Девчонка. Почти ребенок. Я думал, ее  Крысы
оставили сзаду, потому как молодая и неопытная.
   Из тени высунулся гость префекта.
   - Девочка? :
   - спросил он. - Как выглядела?
   -  Как  все  они.  Разукрашенная  словно  эльфка,  пестрая  как  попугай,
выряженная в безделушки, бархат и парчу, в шапочке с перьями...
   - Светловолосая?
   - Кажись, так, господин. Кады я ее увидал, налетел конем, думал, хочь  ее
одну усеку за товарищев, кровью за  кровь  отплачу...  Зашел  справа,  чтобы
ловчей ударить... Как она это сделала, не знаю. Но я промахнулся. Словно  по
призраку бил... Не знаю, как эта дьяволица сделала... Хочь я прикрылся,  она
меня оттедова достала. Прямо по морде... Господин, я под Содденом  был,  под
Альдерсбергом был. А теперича от девки выпендренной памятка мне на морде  на
всю жизнь.
   - Радуйся, что жив остался, - буркнул префект, глядя на своего гостя. - И
радуйся, что тебя посеченного на переправе нашли.  Теперь  будешь  в  героях
ходить. Если б без борьбы сбежал, если б без памятки на морде докладывал мне
о потере груза и лошадей, то сейчас  бы  уже  пяткой  о  пятку  на  виселице
колотил! Ну марш отсюда! В лазарет.
   Солдат вышел. Префект повернулся к гостю:
   - Сами видите, благородный господин коронер,  нелегкая  тут  служба,  нет
покоя, полны руки работы. Вы там,  в  столице,  думаете,  что  в  провинциях
баклуши бьют, пиво дрызгают, девок портят и взятки берут. О том, чтобы людей
или денег прислать побольше, никто не заботится, только приказы  шлют:  дай,
сделай, найди, всех на ноги поставь, от зари до зари летай...  А  тут  башка
раскалывается от собственных забот... Таких банд, как Крысы, у  нас  шастает
пять или шесть. Правда, Крысы самые страшные, не проходит и дня...
   - Достаточно, достаточно, - надул губы Скеллен. - Знаю,  чего  вы  ноете,
господин  префект.  Только  напрасно.  От  данных  приказов  никто  вас   не
освободит, не рассчитывайте. Крысы не крысы, банды не  банды,  а  продолжать
поиски должны. Всеми доступными средствами, до отмены приказа. Так  приказал
император.
   - Три недели ищем, - поморщился префект. -  Кстати,  не  очень-то  ведая,
кого или чего ищем - призрака, духа или иглу  в  стоге  сена.  А  результат?
Только у меня одного несколько человек  пропали  без  вести,  не  иначе  как
бунтовщиками или бригадами скоя'таэлей убиты. Говорю вам еще  раз,  господин
коронер, если мы до сей поры не нашли этой вашей девчонки, то и  не  найдем.
Если даже такая тут была, в чем я сомневаюсь. Разве что...
   Префект осекся, задумался, глядя на коронера исподлобья.
   - Эта девка... Седьмая, которая с Крысами ездит... Филин пренебрежительно
махнул  рукой,  стараясь,  чтобы  его  жест  и  выражение   лица   выглядели
убедительно.
   - Нет, господин префект. Не ищите слишком легких  решений.  Расфранченная
полуэльфка или другая бандитка в парче наверняка не та девушка, которая  нам
нужна. Наверняка. Продолжайте поиски. Это приказ.
   Префект насупился, глянул в окно.
   - А с той бандой, - добавил внешне безразлично коронер императора  Эмгыра
Стефан Скеллен по прозвищу "Филин", - с этими Крысами,  или  как  там  их...
Наведите порядок, господин префект. В провинции должен установиться порядок.
Беритесь за работу. Выловить и повесить без церемоний. Всех.
   - Легко сказать, - буркнул префект.  -  Но  сделаю,  что  в  моих  силах,
заверьте императора. И все же я думаю, ту, седьмую девчонку у Крыс следовало
бы для верности взять живой...
   - Нет, - перебил Филин, следя за тем, чтобы голос не дрогнул.  -  Никаких
исключений, повесить всех. Всю семерку. Мы не желаем больше о  них  слышать.
Не желаем слышать о них больше ни слова. 8
 
 
7 
 
 



ВЕДЬМАК I 
ПОСЛЕДНЕЕ ЖЕЛАНИЕ 
 
Анджей САПКОВСКИЙ 
 
 
 
 
ONLINE БИБЛИОТЕКА http://bestlibrary.rusinfo.com 
http://bestlibrary.agava.ru 
 
 
ГЛАС РАССУДКА I 
 
   Она пришла под утро.
   Вошла осторожно, тихо, бесшумно ступая, плывя по комнате, словно призрак,
привидение,  а  единственным  звуком,  выдававшим  ее  движение,  был  шорох
накидки, прикасавшейся к голому телу. Однако именно  этот  исчезающе  тихий,
едва уловимый шелест разбудил ведьмака, а может, только вырвал из полусна, в
котором он мерно колыхался, словно погруженный  в  бездонную  тонь,  висящий
между дном и поверхностью спокойного моря, среди легонько извивающихся нитей
водорослей.
   Он не пошевелился, даже не дрогнул. Девушка подпорхнула  ближе,  сбросила
накидку, медленно, нерешительно оперлась коленом о край ложа. Он наблюдал за
ней из-под опущенных ресниц, не выдавая себя. Девушка осторожно поднялась на
постель, легла на него, обхватила бедрами.  Опираясь  на  напряженные  руки,
скользнула по его лицу волосами. Волосы пахли ромашкой. Решительно и как  бы
нетерпеливо  наклонилась,  коснулась  сосочком  его  века,  щеки,  губ.   Он
улыбнулся, медленно, осторожно, нежно взял ее руки в свои. Она  выпрямилась,
ускользая от его пальцев, лучистая, подсвеченная и от этого света нечеткая в
туманном отблеске зари. Он пошевелился, но она решительным нажимом обеих рук
остановила его и легкими, но настойчивыми движениями бедер добилась ответа.
   Он ответил. Она уже не избегала  его  рук,  откинула  голову,  встряхнула
волосами. Ее кожа была холодной и поразительно гладкой.  Глаза,  которые  он
увидел, когда она приблизила свое лицо к его лицу, были огромными и темными,
как глаза русалки.
   Покачиваясь, он утонул в ромашковом море, а  оно  взбурлило  и  зашумело,
потеряв покой.
 
ВЕДЬМАК 
 
1 
 
   Потом говорили, что человек этот пришел с севера, со стороны Канатчиковых
ворот. Он шел, а навьюченную лошадь вел под уздцы. Надвигался вечер, и лавки
канатчиков и шорников уже закрылись, а улочка опустела. Было  тепло,  но  на
человеке был черный плащ, накинутый на плечи. Он обращал на себя внимание.
   Путник остановился перед трактиром "Старая Преисподняя", постоял немного,
прислушиваясь к гулу голосов. Трактир, как всегда в  это  время,  был  полон
народу.
   Незнакомец не вошел в "Старую Преисподнюю", а повел лошадь  дальше,  вниз
по улочке к другому трактиру, поменьше, который назывался  "У  Лиса".  Здесь
было пустовато - трактир пользовался не лучшей репутацией. Трактирщик поднял
голову от бочки с солеными огурцами и смерил гостя взглядом. Чужак, все  еще
в плаще, стоял перед стойкой твердо, неподвижно и молчал.
   - Что подать?
   - Пива, - сказал незнакомец. Голос был неприятный.
   Трактирщик вытер руки полотняным фартуком и  наполнил  щербатую  глиняную
кружку.
   Незнакомец не был стар, но волосы у н