говорили о многом.
   - Прощай, странный человек, - тихо сказал  Филавандрель  Геральту.  -  Ты
прав. Слова не нужны. Они ничего не изменят. Геральт молчал.
   - После долгого раздумья, - добавил сеидхе, - я пришел к выводу,  что  ты
был прав. Когда пожалел нас. Посему до свидания. До скорого свидания. В  тот
день, когда мы спустимся с гор в долину, чтобы умирать с достоинством. Тогда
мы будем искать тебя, я и Торувьель. Не  подведи  нас.  Они  долго  молчали,
глядя друг на друга. Потом ведьмак ответил коротко и просто:
   - Я постараюсь.
 
7 
 
   - О боги, Геральт, - Лютик  перестал  перебирать  струны,  прижал  лютню,
коснулся ее  щекой.  -  Это  дерево  поет  само!  Его  струны  живут!  Какой
изумительный звук. Черт побери, прости, Торкве, привычка, за  такую  лютенку
несколько пинков и немного страха - очень низкая цена. Я позволил бы  пинать
себя с утра до вечера, если б знал, что получу. Геральт! Ты  вообще-то  меня
слушаешь?
   - Трудно вас не слышать. - Геральт поднял голову от  книги,  взглянул  на
дьявола,  который  все  время  заядло  пищал  на  какой-то  странной  дудке,
изготовленной из кусочков тростника различной длины. - Да слышу я  вас,  вся
округа вас слышит.
   - Duwelsheyss, а не округа. - Торкве отложил дудку. - Пустырь, и все тут.
Дичь. Эх, жаль мне моей конопли.
   - Конопли ему жаль! - засмеялся  Лютик,  осторожно  подкручивая  покрытые
искусной резьбой колки лютни. - Надо  было  сидеть  в  куще,  как  мышь  под
метлой, а не пугать девок,  уничтожать  дамбы  и  поганить  колодцы.  Думаю,
теперь ты будешь осторожнее и прекратишь свои фокусы, а, Торкве?
   - Я люблю фокусы, - сообщил дьявол,  осклабившись.  -  И  жизни  бебе,  в
смысле себе, без них не представляю. Но так и быть,  обещаю,  что  на  новых
землях буду осторожнее. Буду... откалывать более  продуманные  номера.  Ночь
была облачная и ветреная, ветер валил тростник, шумел в  кустах,  в  которых
они разбили бивак. Лютик подкинул в  костер  хворосту,  Торкве  вертелся  на
подстилке, отмахиваясь хвостом от комаров. В озере плеснулась рыба.
   - Нашу поездку на край света я опишу в балладе, - сообщил Лютик. - И тебя
в ней тоже не забуду, Торкве.
   - Не думай, что это тебе так легко сойдет с рук, - буркнул  дьявол.  -  Я
тогда тоже напишу балладу и не  забуду  тебя,  да  так  не  забуду,  что  ты
двенадцать лет не сможешь появляться в приличном  обществе.  Тогда  увидишь.
Геральт?
   - А?
   - Ты  вычитал  что-то  интересное  в  книге,  которую  обманом  выудил  у
безграмотных кметов?
   - Именно.
   - Так прочти и нам, пока еще огонь не погас.
   - Да, да, - зазвенел Лютик на лютне Торувьели. - Почитай, Геральт.
   Ведьмак оперся на локоть, подвинул книгу поближе к огню.
   - "Узреть ее можно, - начал он, - летней порой, с дней мая  и  древоточца
по дни костров, но чаще  всего  это  случается  в  праздник  Серпа,  который
древние называли "Ламмас". Является она в виде Девы Светловолосой, в  цветах
вся, и все живое устремляется за ней и льнет к ней,  все  равно,  травы  ли,
зверь ли. Поэтому и имя у нее Живия. Древние зовут  ее  "Данамеби"  и  особо
почитают. Даже Бородачи, хоть они и внутри гор, не среди  полей  обретаются,
уважают ее и именуют "Bloemenmagde".
   - Данамеби, - буркнул Лютик. - Dana Meabdh, Дева Полей.
   - "Куда Живия стопу поставит, там земля цветет и родит и  буйно  плодится
зверье всякое, такая в ней сила. Люды всякие жертвы ей приносят из урожая, в
надежде неустанной, что в их, а  не  в  чужие  края  Живия  наведается.  Ибо
говорят такоже, что осядет наконец Живия среди того люду, коий  выше  других
вознесется, но все это так, пустые словеса. Потому правду мудрецы рекут, что
Живия землю токмо любит и то, что растет на ней и живет, однако без разницы,
травка ль то мельчайшая, либо червь самый тишайший, а люды  всякие  для  нее
значат не боле, чем наименьшая былинка, ибо  и  они  уйдут  когда-нибудь,  а
новые после них, иные придут племена. А Живия  вечно  есть,  была  и  будет,
всегда, по край времен".
   - По край  времен!  -  пропел  трубадур  и  забренчал  на  лютне.  Торкве
присоединился высокой трелью на  своей  тростниковой  пищалке.  -  Благодарю
тебя,  Дева  Полей!  За  урожай,  за  цветы  и  Дол  Блатанна  и  за   шкуру
нижеподписавшегося, в смысле - вышепропевшего, которую ты спасла  от  стрел.
Знаете, что я вам скажу?
   Он перестал играть, обнял лютню, словно ребенка, и посмурнел.
   - Пожалуй, не стану я упоминать в балладе  ни  эльфов,  ни  трудности,  с
которыми им приходится бороться. А то еще найдутся охотники до гор...  Зачем
ускорять...
   Трубадур замолчал.
   - Докончи, - горько сказал Торкве. - Ты хотел сказать: ускорять  то,  что
неизбежно. Неизбежно.
   - Не будем об этом, - прервал Геральт. - Зачем? Слова не нужны.
   Берите пример с Лилле.
   -  Она  разговаривала  с  эльфом  телепатически,  -  буркнул  бард.  -  Я
чувствовал. Правда, Геральт? Ты ведь воспринимаешь такую связь. Ты понял,  о
чем... Что она передавала эльфам?
   - Кое-что.
   - О чем она говорила?
   - О надежде. О том, что все обновляется и не перестает обновляться.
   - И всего-то?
   - Этого было достаточно.
   - Хм... Геральт? Лилле живет в деревне, среди людей. Не  думаешь  ли  ты,
что...
   - Что так и останется среди них? Здесь, в Долине Блатанна? Возможно.
   Если...
   - Если что?
   - Если люди окажутся того  достойны.  Если  край  света  останется  краем
света. Если мы будем уважать границу. Ну,  довольно  болтать,  парни.  Спать
пора.
   - Верно. Полночь близко, костер угасает. А я посижу еще,  у  меня  всегда
рифмы лучше подбираются у догорающего  костра.  А  для  моей  баллады  нужно
название. Хорошее название.
   - Может, "Край света"?
   - Банально, - фыркнул поэт. - Даже если это действительно  край,  надобно
его назвать иначе. Метафорически. Полагаю, ты знаешь,  что  такое  метафора,
Геральт? Хм... Надо  подумать...  "Там,  где..."  Черт,  о  прости,  Торкве,
привычка. "Там, где..."
   - Спокойной ночи, - сказал дьявол.
 
ГЛАС РАССУДКА VI 
 
   Aедьмак расшнуровал рубаху, отлепил от шеи намокший  лен.  В  гроте  было
очень тепло, даже жарко, в  воздухе  висел  тяжелый,  влажный  пар,  каплями
оседавший  на  омшелых  валунах  и  базальтовых  плитах  стен.  Кругом  были
растения. Они тянулись  из  выдолбленных  в  основании,  заполненных  торфом
углублениях, из огромных ящиков, корыт  и  горшков.  Взбирались  по  стенам,
деревянным решеткам и шестам. Геральт с любопытством  осматривался,  узнавал
некоторые редкие экземпляры - те, что входили в состав ведьмачьих лекарств и
эликсиров, магических фильтров  и  колдовских  декоктов.  И  те,  еще  более
редкие, о свойствах которых он мог лишь догадываться. Были  здесь  и  такие,
которых он вообще не знал и о которых даже не слышал. Стены грота  покрывали
пятка звездолистного донника, из гигантских горшков  выпирали  плотные  шары
пустоглава и побеги усыпанной кроваво-красными ягодами аренарии. Он  узнавал
мясистые, с  толстыми  прожилками  листья  скороцета,  бордово-желтые  овалы
безмера и темные стрелки пилорытки.  Видел  прильнувший  к  каменным  глыбам
перистый  мох  ставикрова,  поблескивающие   шишечки   вороньего   глаза   и
тигрино-полосчатые пластинки мышехвостого ятрышника.
   В затененной части грота пузырились серые, словно полевой булыжник, шапки
гриба шибальца. Неподалеку рос пивоград - растение, способное нейтрализовать
любой известный токсин или яд.  Торчащие  из  заглубленных  в  грунт  ящиков
серо-желтые, невзрачные метелочки выдавали зарник  -  корень  с  сильными  и
универсальными  лечебными  свойствами.  Середину   грота   занимали   водные
растения. Здесь располагались кадки, полные роголистника и желтоватой ряски,
бассейны,  покрытые  плотным  ковром  вглубки  -  пищи  для  паразитирующего
куркума, стеклянные  сосуды,  забитые  спутанными  стеблями  галюциногенного
двустрела, стройными темно-зелеными  криптофигиями  и  клубками  ниточников,
грязевые,  затиненные  корыта,   питомники   бесчисленных   видов   плесени,
простейших болотных растений.  Нэннеке,  закатав  рукава  жреческой  одежды,
достала из корзинки ножницы  и  костяные  грабельки  и  молча  принялась  за
работу. Геральт присел на скамеечку между столбиками света, падающего сквозь
большие хрустальные плиты в потолке грота.
   Жрица мурлыкала себе под нос, ловко  погружала  руки  в  гущу  листьев  и
побегов, быстро  щелкала  ножницами,  заполняя  корзинку  пучками  растений.
Попутно поправляла палочки и рамки,  поддерживающие  стебли,  рыхлила  землю
ручкой грабелек. Иногда, раздраженно ворча, вырывала засохшие или подгнившие
стебельки, кидала их в сборник гумуса для пищи грибам и каким-то  незнакомым
ведьмаку чешуйчатым и змееподобным растениям. Он даже не был уверен, что это
вообще растения, ему казалось, что поблескивающие корни  слабо  шевелятся  и
тянутся к рукам жрицы волосатыми отростками. Было тепло. Очень тепло.
   - Геральт?
   - Слушаю, - он поборол сонливость. Нэннеке, поигрывая ножницами,  глядела
на него из-за огромных перистых листьев муходрева.
   - Повремени немного. Останься. На несколько дней.
   - Не могу, Нэннеке. Мне пора.
   - Что тебя так гонит? Наплюй на Эреварда. А этот  бродяга,  Лютик,  пусть
едет один. Оставайся, Геральт.
   - Нет, Нэннеке.
   Жрица щелкнула ножницами.
   - Уж не потому ли ты бежишь из храма, что боишься, как бы она тебя  здесь
не нашла?
   - Да, - признался он тут же. - Угадала.
   - Загадка не из трудных, - проворчала Нэннеке. - Успокойся, Йеннифэр  уже
была. Два месяца тому. Так скоро не вернется. Мы повздорили. Нет,  не  из-за
тебя, о тебе она даже не спрашивала.
   - Не спрашивала?
   - Вот где у тебя болит, - засмеялась  жрица.  -  Ты  эгоцентрист,  как  и
всякий мужчина. Самое худшее для вас, когда  вами  не  интересуются,  верно?
Хуже равнодушия. Не отчаивайся. Я достаточно хорошо знаю  Йеннифэр.  Она  не
спрашивала,  но  внимательно  смотрела,  пытаясь   отыскать   следы   твоего
присутствия. А на тебя была страшно зла, я это почувствовала.
   - Из-за чего повздорили-то?
   - Не все ли равно из-за чего?
   - Можешь не говорить. Я и без того знаю.
   - Сомневаюсь, - спокойно сказала Нэннеке, поправляя колышки. - Ты  знаешь
ее весьма поверхностно. Она тебя, по правде сказать, тоже. Довольно  типично
для уз, которые вас связывают или когда-то связывали. Обоих вас  не  хватает
ни на что, кроме  как  на  чересчур  эмоциональную  оценку  последствий  при
одновременном игнорировании причин.
   - Она была здесь, чтобы вылечиться, - сказал он холодно. - Из-за этого вы
и поругались, признайся.
   - Мне не в чем признаваться.
   Ведьмак встал и застыл под одной из хрустальных плит в кровле грота.
   - Подойди на минутку, Нэннеке. Взгляни на это.
   Он развернул потайной кармашек в  поясе,  извлек  маленький  сверточек  -
миниатюрный мешочек из козьей кожи" высыпал содержимое на ладонь.
   - Два бриллианта, рубин, три славных  нефрита,  привлекательный  агат.  -
Нэннеке разбиралась во всем. - Сколько отдал?
   - Две с половиной тысячи темерских оренов. Плата за упырицу из Вызимы.
   - За располосованную шею, - поморщилась жрица. - Ну что ж,  вопрос  цены.
Но ты правильно поступил, обратив наличные в стекляшки. Орен держится слабо,
а цены на камни в Вызиме невысоки, слишком близко  от  гномовых  приисков  в
Махакаме. Продав камушки в  Новиграде,  получишь  никак  не  меньше  пятисот
новиградских крон, а крона сейчас  тянет  на  шесть  с  половиной  оренов  и
постоянно растет в цене.
   - Я хочу, чтобы ты это взяла.
   - На хранение?
   - Нет. Нефриты  -  для  храма,  как,  скажем,  мое  пожертвование  богине
Мелитэле. Остальные  камни...  для  нее.  Для  Йеннифэр.  Отдай,  когда  она
навестит тебя, что, вероятно, случится вскоре. Нэннеке взглянула ему прямо в
глаза.
   - На твоем месте я бы не стала этого делать. Поверь, ты  ее  еще  сильнее
разозлишь, если такое вообще возможно. Оставь все как есть, ты уже ничего не
можешь ни исправить, ни улучшить. Сбежав от нее, ты вел себя... ну,  скажем,
не  вполне  достойно   для   зрелого   мужчины.   Пытаясь   загладить   вину
драгоценностями, ты себя  ведешь  как  мужчина  весьма,  весьма  перезрелый.
Поверь, я не знаю, какой тип мужчины мне меньше по душе.
   - Она слишком властолюбива, - проворчал Геральт, отвернувшись. - Я не мог
этого вынести. Она относилась ко мне, как...
   - Перестань, - оборвала Нэннеке. - Не распускай нюни. Я тебе не  мамочка,
сколько можно  повторять?  Твоей  поверенной  тоже  не  намерена  быть.  Мне
безразлично, как она к тебе относилась. А твое к  ней  отношение  интересует
меня еще меньше. Посредничать или же вручать ей  эти  дурные  камушки  я  не
собираюсь. Если хочешь быть дураком - пожалуйста, но без меня.
   - Ты не поняла. Я не собираюсь ублажать ее  или  покупать.  Просто  я  ей
кое-что должен, а лечение, на  которое  она  рассчитывает,  стоит,  кажется,
очень дорого. Я хочу ей помочь, вот и все.
   - Ты, оказывается, еще больший дурень, чем я думала.  -  Нэннеке  подняла
корзинку. - Дорогое лечение? Помощь? Геральт, для нее твои камушки - мелочь,
не стоящая  плевка.  Знаешь  ли  ты,  сколько  Йеннифэр  может  получить  за
прерывание беременности у светской дамы?
   - Это-то я как раз знаю. Как и то, что за лечение бесплодия она берет еще
больше. Жаль, себе не в силах помочь. Поэтому ищет помощи у  других,  в  том
числе и у тебя.
   - Ей не поможет никто, это совершенно исключено. Она  волшебница.  Как  у
большинства магичек, у  нее  атрофированные,  совершенно  непроизводительные
гонады, и это необратимо. У нее никогда не будет ребенка.
   - Не все чародейки в этом смысле ущербны. Я кое-что знаю об  этом.  Ты  -
тоже.
   - Верно. - Нэннеке прищурилась. - Знаю.
   - Не может быть правилом то, из чего есть исключения. И,  пожалуйста,  не
надо говорить, что, мол, исключения подтверждают правила. Лучше расскажи  об
исключениях из таковых.
   - Об исключениях, - холодно ответила богослужительница, -  можно  сказать
только одно: они есть. Ничего больше. А Йеннифэр... Ну что ж,  к  сожалению,
она в число исключений не входит. Во всяком случае, в том роде  дефектности,
о котором мы говорим. Потому что во всем остальном трудно  найти  исключение
большее, нежели она.
   - Чародеям, - Геральт не обиделся ни на холод, ни на намеки, -  удавалось
воскрешать мертвых. Мне  известны  документально  подтвержденные  случаи.  А
воскрешать мертвых, сдается, потруднее, чем ликвидировать атрофию желез  или
органов.
   - Скверно тебе сдается. Я не знаю ни одного задокументированного удачного
случая лечения атрофии либо регенерации желез внутренней секреции.  Геральт,
хватит,  наша  беседа  начинает  походить  на  консилиум.  Ты  в   этом   не
разбираешься, а я разбираюсь. И  если  говорю,  что  Йеннифэр  заплатила  за
приобретение определенных способностей утратой других,  значит,  так  оно  и
есть.
   - Если это настолько очевидно, то не понимаю, почему она все пытается...
   - Ты вообще страшно мало понимаешь, - прервала жрица. - Страшно мало.
   Перестань беспокоиться о недугах Йеннифэр, подумай о своих. Твой организм
тоже подвергли необратимым изменениям. Тебя удивляет она, а  что  скажешь  о
себе самом? Ведь тебе должно быть ясно, что ты никогда не будешь  человеком,
а меж тем ты только то и  делаешь,  что  пытаешься  быть  им.  И  совершаешь
человеческие ошибки. Ошибки, которые ведьмак совершать не должен.
   Геральт прислонился к стене грота, отер пот со лба.
   - Не отвечаешь, - заметила Нэннеке, улыбнувшись. - Неудивительно.
   Трудно спорить с гласом рассудка. Ты  болен,  Геральт.  Ты  неполноценен.
Плохо  реагируешь  на  эликсиры.  У  тебя  ускоренный   пульс,   замедленная
аккомодация глаз, запаздывающие реакции. У тебя не получаются самые  простые
Знаки. И ты  намерен  выйти  на  большак?  Тебе  надо  лечиться.  Необходима
терапия. Но прежде - транс.
   - Так вот зачем ты прислала ко мне Иолю?  Ради  терапии?  Для  облегчения
транса?
   - Глуп ты, как я погляжу!
   - Не настолько.
   Нэннеке отвернулась, засунула руку между  мясистыми  побегами  незнакомых
ведьмаку вьющихся растений.
   - Ну ладно. Да, я прислала ее  к  тебе.  Ради  терапии,  как  ты  изволил
выразиться. И скажу тебе, это получилось. Утром ты реагировал гораздо лучше.
Был спокойнее. Кроме того, Иоля тоже нуждается в терапии. Не злись.
   - Я не злюсь ни на... терапию, ни на Иолю.
   - А на глас рассудка, который слышишь?
   Геральт не ответил.
   - Транс необходим, - повторила Нэннеке, окидывая взглядом  свой  пещерный
сад. - Иоля готова. Она установила с тобой физический и психический контакт.
Если хочешь уехать, мы сделаем это сегодня ночью.
   - Не хочу. Пойми, Нэннеке, в трансе Иоля может начать вещать.
   Пророчествовать, читать будущее.
   - Именно это и имеется в виду.
   - Вот-вот. А я не хочу знать будущего. Как я стану после этого делать то,
что делаю? Впрочем, я знаю его и без того.
   - Ты уверен?
   Он промолчал.
   - Ну хорошо, - вздохнула богослужительница.  -  Пошли.  Да,  Геральт,  не
хочется быть бестактной, но скажи мне... Скажи, как вы познакомились?  Ты  и
Йеннифэр? Как это началось?
   Ведьмак улыбнулся.
   - Началось с того, что нам с  Лютиком  нечего  было  есть,  и  мы  решили
наловить рыбы.
   - Надо понимать, вместо рыбы ты поймал Йеннифэр?
   - Не совсем так. Я расскажу, как было.  Но,  если  не  возражаешь,  после
ужина - я немного проголодался.
   - Тогда пошли. Я взяла все, что требовалось.
   Ведьмак направился к выходу, еще раз повел глазами по пещерной теплице.
   - Нэннеке?
   - А?
   - Половина того, что здесь растет, не встречается  нигде  в  мире.  Я  не
ошибаюсь?
   - Не ошибаешься. Больше половины.
   - В чем причина?
   - Если  я  скажу,  что  причиной  тому  милость  богини  Мелитэле,  тебе,
вероятно, этого будет недостаточно?
   - Скорее всего, да.
   - Так я и думала. - Нэннеке улыбнулась. - Видишь ли, Геральт, наше  яркое
солнце все еще светит. Но уже не так, как раньше. Хочешь, почитай книжки.  А
ежели не хочешь тратить на это времени, то, может, тебя удовлетворит, если я
скажу, что хрусталь, из  которого  сделаны  окна  в  кровле,  действует  как
фильтр. Он отсеивает  убийственные  лучи,  которых  в  солнечном  свете  все
больше. Поэтому здесь живут растения, которых в естественных условиях  нигде
в мире не встретить.
   - Понял, - кивнул ведьмак. - А мы, Нэннеке? Как с нами?  Ведь  и  на  нас
светит то же солнце. Не следует ли и нам попрятаться под такие стекла?
   - В принципе следует, - вздохнула жрица. - Но...
   - Что "но"?
   - Но уже поздно.
 
ПОСЛЕДНЕЕ ЖЕЛАНИЕ 
 
1 
 
   Nом выставил усастую  голову,  сильно  рванул,  забился,  взбурлил  воду,
сверкнул белым брюхом.
   - Осторожнее, Лютик! -  крикнул  ведьмак,  упираясь  каблуками  в  мокрый
песок. - Держи, черт...
   - Держу... - прокряхтел  поэт.  -  Мать  моя,  ну  чудовище!  Не  рыба  -
левиафан! Жратвы будет, боги!
   - Трави, трави, а то бечева порвется!
   Сом прильнул ко дну, рывком кинулся вниз по течению, в сторону  излучины.
Бечева зазвенела, перчатки Лютика и Геральта задымились.
   - Тяни, Геральт, тяни! Не отпускай, запутается в корнях!
   - Бечева лопнет!
   - Не лопнет! Тащи!
   Они напряглись, потянули. Бечева со свистом рассекала воду,  вибрировала,
разбрасывала капли, блестевшие, словно ртуть, в  лучах  восходящего  солнца.
Сом вдруг вынырнул, закружил под самой поверхностью воды, напряжение  бечевы
ослабло. Они принялись быстро выбирать слабину.
   - Завялим, - засопел Лютик. - Отвезем  в  деревню  и  велим  завялить.  А
головизна пойдет на уху!
   - Осторожнее!
   Чувствуя под  брюхом  мелководье,  сом  вывалился  из  воды  до  половины
двухсаженного тела, дернул головой, хлестнул плоским хвостом, резко  ринулся
в глубину. Перчатки снова задымили.
   - Тяни! Тяни! На берег его, рыбью душу!!!
   - Бечева трещит! Трави, Лютик!
   - Выдержит! Не б