ч мне помог, - кивнула Тазендра.
   - Значит, он уже успокоился, когда вы покидали его лагерь?
   -  Он  был  кроток,  как  виннеазаурус,   не   возражал   против   нашего
расследования и обещал ничего не предпринимать до тех пор, пока не узнает  о
его результатах.
   - Расследования, моя дорогая Тазендра?
   - Да, безусловно. - Тут она замолчала, и ее глаза широко раскрылись. - О,
какая я глупая, мне не следовало говорить вам о нем.
   - Вы не должны говорить мне о предпринятом вами расследовании?
   - Именно.
   - Но чего вам не следовало говорить?
   - Что мы намерены провести расследование.
   - Ну, тогда я буду делать вид, что вы ничего о нем не сказали.
   - Вы так и сделаете?
   -  Разумеется.  Хотя  признаюсь,  мое  самолюбие  уязвлено.  Не   ожидал,
Тазендра, что его высочество полагает, будто мне нельзя доверять.
   - Уверяю вас, дело тут в другом.
   - И в чем же?
   - Он просто не хотел ставить вас в трудное положение, когда вам  пришлось
бы выбирать между долгом и дружбой.
   - Понятно. Что ж, он поступил благородно.
   - Конечно! Я всегда считала лорда Адрона человеком благородным.
   - Безусловно. Однако  как  расследование,  которое  вы  проводите,  может
вызвать конфликт между моим долгом и дружескими чувствами?
   - Знаете что, Кааврен?
   - Что, мой друг?
   - Я тоже не очень понимаю, что происходит.
   - Не понимаете?
   Тазендра покачала головой.
   - Тогда, - сказал Кааврен, - должно быть, дело непростое.
   - О, тут вы совершенно правы.
   - Наверняка не обошлось без интриг.
   - Думаю, так и есть, - кивнула леди дзур, понижая голос до шепота.
   - Причем при дворе, - продолжал Кааврен, также понижая голос.
   - О, конечно  двор,  -  прошептала  Тазендра.  -  Зачем  иначе  упоминать
Джурабина?
   - Значит, вокруг него они собираются проводить расследование?
   - Точно.
   - Этим, полагаю, занимается Айрич?
   - Нет, нет. Айрич остался с его высочеством. Во дворец отправились  Алира
и Сетра - чтобы переговорить с Джурабином. - Тазендра снова  поморщилась.  -
Ох! Я не в  состоянии  контролировать  свой  язык.  Об  этом  мне  также  не
следовало упоминать.
   - Не огорчайтесь, - успокоил ее Кааврен, а сам  между  тем  погрузился  в
глубокие размышления.
   - Я так на себя сердита.
   - А что вы должны были мне сказать?
   - Только что мы видели его высочество и провели с ним вечер.
   - И все?
   - Ни слова больше.
   - И кто отдал такой приказ?
   - Ну, от кого еще мог последовать  приказ  такого  рода?  Только  от  его
высочества.
   - Значит, Адрон велел передать мне, что вы его  видели  и  с  ним  все  в
порядке?
   - Нет, Айрич.
   - Понятно, - кивнул Кааврен. - Мне представляется, вы все сделали  именно
так, как вас и просили.
   - В самом деле?
   - Ну да. Сказали мне, что провели вечер с  его  высочеством  и  исполнили
таким образом свой долг.
   - Исполнила? - повеселев, переспросила Тазендра.  -  Тогда  я  больше  не
стану тревожиться по поводу своего болтливого языка.
   Они еще некоторое время беседовали, как и положено старым друзьям, однако
теперь их  разговор  ограничился  воспоминаниями  и  комплиментами  в  адрес
присутствующих и отсутствующих.
   - Что ж, я повидала вас и  снова  побывала  в  местах,  так  милых  моему
сердцу. Я сказала вам то, что мне следовало сказать.  Теперь  пора  уходить.
Встретимся вечером дома.
   Тазендра  встала,  Кааврен  последовал  ее  примеру,   они   обнялись   и
расстались, обменявшись последними комплиментами. Кааврен вернулся  к  своим
обязанностям: проверил, все ли гвардейцы заняли посты,  прочитал  рапорты  о
событиях предыдущего дня и уже собирался выяснить, нет ли у  его  величества
для него каких-нибудь поручений, когда ему  сообщили,  что  пожаловал  новый
посетитель.
   - Похоже, сегодня день визитов, - промолвил Кааврен. - И кто  же  ко  мне
пришел?
   - Герцог Гальстэн.
   Вошел Пэл, вновь в костюме адепта Искусства Доверительности: с головы  до
пят закутанный в плащ цвета ила с берега реки Драгейры.
   - Пэл, садитесь, пожалуйста. Вы знаете, вы  разминулись  с  нашим  другом
Тазендрой?
   - Она была здесь?
   - Сидела на том самом стуле, на котором вы устроились сейчас.
   - У нее имелась какая-то особая причина для визита?
   - О, конечно. Айрич послал леди дзур рассказать мне, что Адрон в ярости и
может совершить опрометчивый поступок; более того,  они  также  подозревают,
что Джурабин по своим собственным мотивам  убедил  его  величество  проявить
снисходительность к Алире. - Кааврен нахмурился. - Нашему дорогому Джурабину
следует ждать неприятностей.
   - Согласен, - с улыбкой ответил Пэл.
   Кааврен пожал плечами:
   - Теперь вам известно то, что знаю я.
   - Но вы до сих пор не в курсе того, что удалось выяснить мне.
   - Вы успели получить новую информацию?
   - Совершенно верно, и готов ею с вами поделиться, если пожелаете.
   - Не хочу ничего другого.
   - В таком случае, вот она:  вы  правы  относительно  ее  величества.  Она
причастна к обыску в покоях Алиры.
   - И как вам удалось это выяснить? - поинтересовался Кааврен.
   - Я говорил с ней, воспользовавшись своим статусом. И задал ее величеству
вопрос: не хочет  ли  она  что-нибудь  обсудить  с  представителем  Академии
Доверительности?
   - Но если она оказала вам доверие...
   Пэл рассмеялся:
   - Да нет, конечно. Она заявила, будто не нуждается  в  подобных  услугах,
после чего мы с ней очень приятно побеседовали. И мне многое удалось узнать.
   Кааврен задумчиво кивнул, узнавая прежнего Пэла:
   - И что теперь, друг мой?
   - Что теперь? - повторил Пэл. - Если мы не ошибаемся и между императрицей
и премьер-министром возникла вражда в такой напряженный момент, нам  следует
готовиться к худшему, Кааврен.
   Капитан кивнул, поскольку ему в голову пришла точно такая же мысль.
   - Необходимо все обдумать, - со вздохом произнес  тиаса,  -  может  быть,
вместе мы сумеем сочинить какой-нибудь план. Признаться,  Пэл,  меня  пугает
создавшееся положение, а вам хорошо известно, что меня непросто испугать.
   Йенди помрачнел и не  нашелся  что  сказать.  Кааврен  проводил  Пэла  до
Императорского крыла, после чего йенди направился в сторону Крыла Атиры. Его
медленная важная походка удивительным образом контрастировала с  пружинистым
шагом, свойственным Пэлу, когда он одевался как придворный кавалер.  Кааврен
с улыбкой смотрел ему вслед.
   - О друг мой, - тихо проговорил он. - Сколько  в  тебе  разных  людей?  И
знаешь ли ты сам об их существовании? А тебе удается их всех различать?
   Капитан  уже  повернул  в  сторону  Портретного  зала,  где  должен   был
находиться его величество, как  вдруг  изменил  свое  решение  и,  повинуясь
импульсу, заспешил к покоям  Ноймы.  Они  располагались  в  восточной  части
Императорского  крыла  и  выходили  на  пристройку   над   Крылом   Джагала,
обеспечивающую балкой, парапет или крыльцо, на котором ее величество  сидела
в погожие дни и смотрела на реку Драгейра или холмы Истэнда.
   На балкон, а мы будем называть его именно так, полностью изолированный от
остальной части дворца, можно было попасть лишь через  спальню  императрицы,
постоянно охранявшуюся двумя гвардейцами (не говоря уже о трех других  парах
часовых, стоявших на страже возле входов в покои императрицы).  Все  это  не
только представляло подходящие  декорации  для  фарсовой  драмы  Люина  ?Кто
первым ее сбросил??, но и давало прекрасную возможность для уединения. Когда
у  императрицы  возникало  желание  побыть  в  одиночестве,   она   говорила
гвардейцам на посту у спальни, что просит ее не беспокоить,  и  они  без  ее
разрешения не пускали к ней никого, даже его величество.
   Никого, добавим мы, кроме своего непосредственного командира, Кааврена из
Каслрока.
   Нам следует упомянуть, что Кааврен вовсе не собирался подслушивать, -  он
просто хотел честно и открыто поговорить с  Ноймой  -  убедить  ее  смягчить
позицию относительно Алиры. Когда же на его стук  ответа  не  последовало  и
когда  оба  гвардейца  поставили  в   известность   своего   капитана,   что
императрица, по всей видимости, вышла вместе со своими  фрейлинами  подышать
свежим воздухом на балкон, Кааврен пожал плечами и прошел в дверь.
   Просторная спальня императрицы была декорирована в белых тонах. В  центре
возвышалась огромная кровать с балдахином, напротив  стояли  белый  диван  и
стулья для  фрейлин.  На  противоположном  конце  комнаты  виднелась  дверь,
ведущая на  балкон.  Именно  к  балкону  мы  и  намерены  привлечь  внимание
читателя. Кааврен уже положил руку на дверную ручку,  когда  услышал  резкий
голос  императрицы,  не  оставлявший   сомнений   относительно   серьезности
обсуждаемого вопроса.
   "Укоряет фрейлин, - подумал  тиаса.  -  Кажется,  я  выбрал  неподходящий
момент для просьб о милосердии. Наверное, лучше прийти в другое время.  Надо
подождать, пока настроение Ноймы улучшится.  И  все  же...  Трудно  сдержать
любопытство. Что вызвало гнев ее величества? Эти причины - будь  перед  вами
императрица или куртизанка - могут многое рассказать. Пожалуй, стоит немного
послушать, а потом уйти, так же незаметно, как я и пришел?.
   Кааврен стал слушать. Последуем его примеру и мы.
   - Даро, - ее величество  обращалась  к  одной  из  фрейлин,  как  Кааврен
помнил,  элегантной  и  надменной  леди  лиорн,  -  ты  слишком  много  себе
позволяешь. Предупреждаю, твое положение при дворе окажется  под  сомнением,
если ты будешь и дальше так себя вести.
   - Неплохо сказано, - пробормотал Кааврен. - Интересно, что она ответит?
   - Может, я  действительно  позволила  себе  лишнее,  -  ответил  сильный,
мелодичный женский голос, - надеюсь, ваше величество  простит  меня.  Однако
самоуважение значит для меня больше, чем деньги. Если  мне  придется  что-то
принести в жертву - пусть. У меня практически нет  выбора.  Ваше  величество
намеревается совершить несправедливость, и я не могу молчать...
   - Несправедливость! -  воскликнула  императрица.  -  Ты  жалеешь  бедную,
беззащитную девушку. Но она леди дракон и дочь наследника Дома Дракона. Если
ты так ненавидишь несправедливость, то  должна  обратить  свое  внимание  на
обиды, которые ежедневно терпят  те,  у  кого  гораздо  меньше  возможностей
защитить себя, чем у Алиры э'Кейрон!
   "Что это? - удивился Кааврен. - Они говорят  как  раз  о  том,  что  меня
интересует! Мне повезло; буду слушать еще внимательнее, не упущу  ни  одного
слова?.
   - Все сказанное вашим величеством справедливо, - продолжала Даро.  -  Тем
не менее...
   - Тем не менее?
   - Слабая или сильная, она ведь, в конце концов, просто женщина. Она может
чувствовать боль, а ваше величество уже подвергли Алиру  э'Кейрон  унижению,
когда по вашему приказу произвели обыск в ее покоях, и преступление ее  -  в
том, что она привлекла к себе внимание, которое до сих пор было обращено  на
ваше величество. А  теперь  ваше  величество  намеревается  уничтожить  леди
Алиру, направив против нее безжалостное орудие закона...
   - Закона, который она нарушила! - вскричала императрица, и  в  ее  голосе
появились пронзительные нотки.
   -  Да,  она  нарушила  закон.   Древний   закон.   Многие   считают   его
несправедливым, а иные бесполезным. Однако закон есть закон.  И  все  же.  С
разрешения вашего величества я хочу отметить,  что  закон  этот  не  древнее
неписаных законов,  которые  определяют  правила  благородного  поведения  и
использования могущества...
   - Будьте осторожны, графиня! - воскликнула императрица. - Я  предупреждаю
вас!
   - Поверьте, я близко к сердцу принимаю интересы  вашего  величества.  То,
что вы собираетесь сделать, не принесет вам ничего  хорошего.  Впрочем,  как
всем нам, кто служит вашему величеству. Не могу я равнодушно смотреть, когда
вы навлекаете позор на себя и свой двор.
   - Как вы смеете так со мной говорить?
   - Я не смею молчать.
   - А я не намерена снизойти до того, чтобы спорить с  вами!  Вы  забываете
свое место и то, какое положение я занимаю!
   - Вы спорите не со  мной,  а  с  Честностью  и  Справедливостью  -  двумя
сущностями, которые вне всяких рангов.
   "Гром и молния! - сказал себе  Кааврен.  -  Жаль,  она  лиорн.  Будь  она
тиасой, клянусь, я бы немедленно на ней  женился.  А  затем  убедил  бы  его
величество вернуть мне фамильное поместье. У нас родилась бы красавица  дочь
и управляла бы моими землями в качестве маркизы и чудесный сын, который  как
граф следил бы за порядком в ее поместье. А  мы  с  Даро  жили  бы  мирно  и
счастливо в Маунт Бли'аар. Пусть Империя делала бы что хотела,  в  то  время
как мы наблюдали бы каждое утро  за  танцами  золотых  солнечных  бликов  на
склонах Рэдфейса?.
   Но если на Кааврена речь Даро произвела впечатление, то  императрицу  она
не тронула.
   - Графиня, - теперь голос Ноймы звучал холодно и пронзительно, - полагаю,
для вас  пришло  время  вернуться  в  ваше  поместье,  которое,  подозреваю,
нуждается в твердом и справедливом правлении.
   - Как пожелает ваше величество, - последовал  ответ,  причем  голос  Даро
оставался таким же спокойным и уверенным. - И все же я не сдамся. И  заверяю
ваше величество: перед отъездом позабочусь о том, чтобы весь двор узнал...
   - Вы не сделаете ничего подобного! - Императрица была в ярости.  -  Ни  с
кем не станете говорить и  вообще  будете  молчать.  Вам  надлежит  покинуть
дворец в течение часа. И если  вы  ослушаетесь  -  иными  словами,  нарушите
приказ своего сюзерена, - вас немедленно  арестуют  за  измену.  После  чего
остаток жизни вы проведете в тюрьме, вспоминая этот злосчастный день. И если
бы я была не столь милосердна, мне бы  не  следовало  давать  вам  и  такого
выбора, поскольку вы его не заслужили. А теперь уходите!
   - Мадам, я исполню ваш приказ, но прошу вас подумать...
   - Прочь отсюда! - крикнула императрица.
   Тут только Кааврен понял, какой он подвергает себя опасности. Он бросился
к выходу и успел закрыть за собой дверь, прежде чем его увидели графиня  или
императрица. Капитан быстро прошел мимо гвардейцев, вдруг его осенила  новая
мысль. Кааврен остановился в приемной императрицы, повернулся и  прислонился
к стене так, будто уже некоторое время ждет.
   В следующее мгновение появилась раскрасневшаяся Даро. Глаза  ее,  однако,
оставались сухими, и она казалась  спокойной.  На  ней  было  красное  (цвет
лиорнов), доходящее до пола платье, собранное на спине, с рукавами-буфами, и
тренч - тоже красный,  с  изящным  золотым  шитьем.  Распущенные  каштановые
волосы спадали на плечи, и от них  отражался  свет,  словно  их  расчесывали
легендарные пять тысяч раз. Она намеревалась пройти мимо Кааврена, словно не
видела его, но он откашлялся, поклонился и сказал:
   - Графиня...
   Даро остановилась, нахмурилась и спросила:
   - Капитан? Я тороплюсь.
   - Ну, - флегматично проговорил он.
   - Да?
   - Если вы позволите мне сопровождать вас туда, куда вы направляетесь,  то
заверяю, я расценю ваше разрешение как огромное одолжение и честь.
   Ее глаза округлились.
   - Надеюсь, я не арестована! - Затем она тихо добавила, словно  обращалась
к самой себе:
   - Невозможно. Слишком скоро!
   - Арестованы, мадам? Нет, честное слово. Скорее  арестован  я.  Однако  в
действительности никому из нас такая опасность  не  грозит.  Просто  мне  бы
хотелось сопровождать вас исключительно  ради  удовольствия,  которое  я  от
этого получу. Если, конечно, мои слова, сказанные от всего сердца, могут вас
тронуть, - вы меня заинтересовали. Окажите мне честь, разрешив  сопровождать
вас.
   Она рассмеялась, хотя Кааврену показалось, ей совсем не смешно.
   - Неужели, капитан,  после  стольких  лет  во  дворце  вы  наконец  стали
придворным?
   - Ах, ваши слова меня ранят, мадам. Я...
   - Капитан, уверяю вас, я действительно очень  тороплюсь.  Мне  необходимо
незамедлительно заняться своими делами. Если вы хотите меня сопровождать, то
у меня нет никаких возражений, однако мне нельзя  терять  ни  минуты.  Более
того, капитан, по причинам, о которых я не могу говорить,  именно  сейчас  я
буду только рада опереться на сильную руку, хотя для вас лучше, если бы  эта
рука была не ваша.
   - Лучше для меня? Но...
   - Нет, не спрашивайте почему и ничего не  говорите,  позвольте  лишь  мне
взять вас под руку и двинемся дальше.
   Кааврен  поклонился  и  протянул  руку,  на  которую  Даро  оперлась  без
колебаний, и они зашагали по коридору. Мы не исполним своего долга историка,
если не признаем, что наш тиаса почувствовал изрядное  смущение,  обнаружив,
что его рука задрожала, когда Даро взяла ее. Ведь тиаса пятьсот лет служил в
Гвардии, и после  того,  как  первая  любовь  разбила  Кааврену  сердце,  он
рассматривал ее как флирт, как игру. Увы! Такова уж природа солдата, и  тот,
кто  постоянно  сталкивается  со   злом,   часто   обнаруживает,   что   его
противоположность - любовь - нередко является вещью случайной и  недостойной
серьезных размышлений... ну совсем как обычное фехтование.
   Для насилия по зову долга нужно имитировать ненависть (поскольку  солдаты
не испытывают настоящей ненависти  к  противнику).  Точно  так  же  нетрудно
относиться и к проявлениям любви - поцелуям; ласкам, нежным словам -  как  к
имитации любви. Человек соблюдает все правила игры и даже  получает  от  них
удовольствие. Однако соприкосновение душ,  которое  дарит  любовь  тем,  кто
благословлен ею, отрицается теми самыми  чувствами,  что  позволяют  солдату
день за  днем  брать  в  руки  оружие  и  совершать  деяния,  возможные  для
большинства из нас лишь в порыве самой могучей страсти.
   Хотя, откровенно говоря, далеко не все солдаты имеют  именно  такой  опыт
любви. Многие из них, устав от постоянных мыслей о смерти, влюбляются, чтобы
избежать ужаса, окружающего их со всех сторон. Лучше это или  нет...  мы  не
знаем. Ведь мы лишь зеркало,  в  котором,  может  и  не  всегда  совершенно,
отражается правда.
   Кааврен угодил в ловушку, только что  описанную  нами;  впрочем,  он  так
этого и не понял. Однако сейчас, когда тонкая, но храбрая рука лежала на его
руке, он неожиданно сообразил, что лишился иммунитета против нежных  мыслей,
и его душа подвергается уколам острых копий, которые  дарят  удовольствие  и
боль настоящей любви, и чувства пробуждаются вновь. Стоит  ли  говорить,  он
был ужасно смущен, у него отчаянно билось сердце  и  дрожали  колени.  Самые
разные  сомнения  молниеносно  сменяли  друг  друга,  сознание  не  успевало
фиксировать их, но они оставляли свой след на встревоженном челе тиасы.
   Что касается Даро, то долгие годы  она  издали  восхищалась  капитаном  -
внешностью тиасы, его характером.  Кааврен  всегда  держался  в  стороне  от
бесконечных интриг и сплетен, вел себя с непринужденным спокойствием воина и
обладал улыбкой, хотя  и  нечасто  появлявшейся  на  лице,  но  удивительным
образом озарявшей его черты. Даро не раз  размышляла  о  том,  как  было  бы
приятно вызвать эту улыбку.
   Даро никогда всерьез не думала о Кааврене. Теперь  же  ее  силы  были  на
исходе, а дворец казался полным врагов, и сильная  рука  и  ласковый  взгляд
капитана заставили фрейлину посмотреть на него другими  глазами.  Душу  Даро
переполняла горечь, ведь она по-настоящему встретила  тиасу  только  сейчас,
когда ее жизнь разрушена и ей предстоит позорный  отъезд.  Кааврен  открылся
перед ней с новой стороны - показал, какое у него доброе сердце.
   Графиня старалась сохранять спокойствие, однако какая-то  часть  сознания
отчаянно призывала ее открыться капитану. Постепенно, как часто бывает между
двумя душами, ощутившими взаимную симпатию  Кааврен  сумел  прочитать  мысли
Даро.
   К тому моменту, когда они подошли к покоям, где спали и хранили свои вещи
фрейлины императрицы,  графиня  овладела  собой  и  снова  возвела  барьеры,
которые преграждали дорогу переполнявшим ее эмоциям.  Ей  вдруг  показалось,
что если она откроется перед Каавреном, то это приведе