ссмысленно, - закончил я за него.
   - По крайней мере, мы не видим в этом смысла, - поправил он  меня.  -
Что если наше основное допущение неверно?
   Я молча смотрел на него.
   - Что если они не хотят ничего, кроме  того,  что  уже  имеют.  Нацию
жертв. Города, чтобы  грабить,  поселки,  чтобы  сжигать,  людей,  чтобы
мучить. Что если это их единственная цель?
   - Это безумие, - медленно проговорил я.
   - Возможно. Но если это так?
   - Тогда их ничто не остановит. Кроме уничтожения.
   Он кивнул:
   - Подумай об этом.
   - У нас не хватит кораблей, даже чтобы  задержать  их.  -  Я  немного
подумал. - Лучше нам всем надеяться,  что  мифы  об  Элдерлингах  верны.
Потому что мне кажется, что они или что-то вроде них - единственная наша
надежда.
   Чейд снова кивнул:
   - Совершенно верно. И теперь ты понимаешь, почему я  одобрил  решение
Верити.
   - Потому, что это наша единственная надежда уцелеть.
   Мы долго сидели вместе, молча глядя в огонь. Когда наконец этой ночью
я вернулся в, свою  постель,  меня  мучили  кошмары  о  Верити,  который
сражался за свою жизнь, в то время как я стоял и наблюдал за ним.  Я  не
мог убить ни одного из нападавших, потому что мой король не дал  мне  на
это разрешения.
   Через двенадцать дней из Бернса прибыл герцог Браунди. Он приехал  по
прибрежной дороге во главе достаточно большой группы  людей,  чтобы  это
производило впечатление,  не  являясь  открытой  угрозой.  В  кавалькаде
всадников было  ровно  столько  пышности  и  вооружения,  сколько  могло
позволить его герцогство. Его дочери ехали рядом с ним.  Только  старшая
осталась дома, чтобы помогать людям из Ферри. Я провел большую часть дня
в конюшнях, а потом в караульной, прислушиваясь к разговорам  конюшенных
мальчиков и стражников герцога. Хендс обеспечил уход за животными,  а  в
наших кухнях  и  казармах  тоже,  как  всегда,  было  проявлено  должное
гостеприимство. Тем не менее среди людей из Бернса было много неприятных
разговоров. Они прямо говорили о том, что видели в Ферри, и о  том,  как
их призывы о помощи остались без ответа. Наши солдаты стыдились, что  не
могли почти ничего сказать в оправдание короля Шрюда. А когда солдат  не
может поддержать своего вождя, он должен либо  согласиться  с  критикой,
либо найти какой-нибудь повод для ссоры. Так что между людьми  Бернса  и
войсками  Баккипа  происходили  кулачные  стычки  -  по  большей   части
отдельные инциденты, вызванные  вполне  обычными  причинами.  Но  раньше
такого в  дисциплинированном  гарнизоне  Баккипа  не  случалось,  и  тем
неприятнее это было. Смятения в наших войсках нельзя было не заметить.
   Я тщательно оделся для ужина в этот вечер, не уверенный, кого я  могу
встретить и что меня может ждать. Несколько раз я мельком видел Целерити
и каждый раз ускользал, прежде чем она успевала меня заметить. Я ожидал,
что она будет моей соседкой за ужином, и боялся этого. Было неподходящее
время для того, чтобы оскорблять кого-нибудь из Бернса, но  я  не  хотел
вселять в нее пустые надежды. Я мог не беспокоиться.  Я  обнаружил,  что
меня усадили на дальнем конце стола, среди младшей знати, и  к  тому  же
среди самых молодых из них. Я провел  неприятный  вечер,  чувствуя  себя
чужим в этом обществе. Некоторые девушки за столом  пытались  флиртовать
со мной. Это было для меня нечто новое, и не такие ощущения я бы  жаждал
узнать. Я лишний раз осознал, насколько  увеличился  двор  Баккипа  этой
зимой. Большинство этих молодых женщин приехало из Внутренних  Герцогств
подбирать остатки со стола Регала, но  они  откровенно  показывали,  что
были бы счастливы искать расположения  любого,  имеющего  хоть  какое-то
политическое влияние. Усилие, которое требовалось мне, чтобы следить  за
их попытками шутить и отвечать им  по  меньшей  мере  сдержанно-вежливым
тоном, начисто лишило меня способности замечать то, что  происходило  за
Высоким Столом. Там был король Шрюд, сидевший  между  будущей  королевой
Кетриккен и принцем Регалом. Герцог Браунди и  его  дочери,  Целерити  и
Вера, расположились рядом.  Остальные  сотрапезники  были  из  окружения
Регала. Герцог Рем из Тилта, его леди Плэсид и двое их сыновей  наиболее
достойны упоминания. Также там был кузен Регала, герцог  Брайт.  Молодой
наследник герцога Фарроу был новичком при дворе.  С  моего  места  видно
было мало, а слышал я  еще  меньше.  Я  чувствовал  бурное  недовольство
Верити, но тут уж ничего не мог поделать. В  этот  вечер  Шрюд  выглядел
скорее усталым, чем одурманенным,  и  это  обрадовало  меня.  Кетриккен,
сидевшая подле него, была очень  бледна,  на  щеках  ее  горели  розовые
пятна. Она мало ела и казалась более мрачной  и  более  молчаливой,  чем
обычно. В противоположность ей принц Регал был и общителен и  весел.  Он
сидел рядом с герцогом  Ремом,  леди  Плэсид  и  их  мальчиками.  Нельзя
сказать, что он полностью игнорировал герцога Браунди с дочерьми, но его
шутки гостей явно раздражали.
   Герцог Браунди был крупным человеком, с хорошей, несмотря на возраст,
мускулатурой. Пряди белых волос в его черном хвосте воина, так же как  и
отсутствие нескольких пальцев на руке, напоминали  о  прошедших  битвах.
Его дочери сидели рядом с  ним  -  женщины  с  глазами  цвета  индиго  и
высокими скулами, говорившими о том, что их мать была  родом  с  Ближних
островов. У Веры и Целерити волосы были коротко подстрижены и не завиты,
в северном стиле. То, как  они  быстро  поворачивали  головы,  следя  за
происходящим в зале, напомнило мне охотящихся ястребов. Это были  не  те
утонченные аристократы из Внутренних Герцогств, с которыми  обычно  имел
дело Регал. Из всех Шести Герцогств люди Бернса более  всего  оставались
воинами.
   Регал напрашивался на неприятности, так легко относясь к их скорби. Я
знал, что они не собирались разговаривать о пиратах за столом, но взятый
принцем праздничный тон беседы совершенно расходился с целью их приезда.
Я подумал, знает ли он, как тяжко оскорбляет их. Кетриккен, по-видимому,
понимала это. Не единожды я видел, как она  сжимала  зубы  или  опускала
глаза после очередной шутки Регала. К тому же принц слишком много пил  и
становился все более развязным. Мне очень хотелось бы знать, что  такого
смешного он находит в собственных словах.
   Обед казался бесконечным. Целерити быстро  увидела  меня  за  столом.
После этого мне трудно было избежать оценивающих взглядов,  которые  она
бросала в мою сторону. Я приветливо кивнул ей в первый раз,  когда  наши
глаза встретились, и увидел, что она озадачена моим местом за столом.  Я
не мог себе позволить вообще не глядеть на нее. Регал  и  так  вел  себя
достаточно  оскорбительно,  чтобы  еще  я  пренебрегал  дочерью  герцога
Бернса. Я чувствовал себя балансирующим на острие ножа и был благодарен,
когда Шрюд поднялся и королева Кетриккен настояла на  том,  чтобы  взять
короля под руку и проводить в его покои. Регал пьяно нахмурился, увидев,
что общество так быстро расходится, но не сделал никаких попыток убедить
герцога Браунди и его дочерей  остаться  за  столом.  Они  извинились  -
довольно сдержанно - и удалились, как только ушел король  Шрюд.  Я  тоже
сослался на головную боль и оставил своих хихикающих соседок,  предпочтя
им одиночество собственной комнаты.
   Когда я открыл дверь и вошел в спальню, то  почувствовал  себя  самым
бессильным  человеком  в  замке.  Вот   уж   действительно,   безымянный
мальчик-псарь.
   - Похоже, ужин совершенно очаровал тебя?  -  поинтересовался  шут.  Я
вздохнул и не  стал  спрашивать,  как  он  вошел.  Нет  смысла  задавать
вопросы, на которые все равно не получишь ответа. Он  сидел  у  очага  -
силуэт на фоне танцующего пламени. Он был необычно тих - никаких звонких
колокольчиков, никаких обескураживающих насмешливых слов.
   - Ужин был невыносим, - сообщил я ему  и  стал  зажигать  свечи.  Моя
головная боль была не совсем выдуманной. Я сел, потом со вздохом лег  на
свою кровать. - Не знаю, куда идет Баккип и что я могу сделать для него.
   - Может быть, того, что ты уже сделал, достаточно? - спросил шут.
   - В последнее время  я  не  делал  ничего  достойного  упоминания,  -
ответил я, - если не считать того, что понял, когда надо было прекратить
пререкаться с Регалом.
   -  Значит,  всем  нам  пора  научиться  этому  искусству,  -   угрюмо
согласился он, подтянул колени к подбородку и  обнял  их  руками.  Потом
вздохнул:
   - Неужели у тебя нет никаких новостей, которыми ты бы мог  поделиться
с шутом? Очень благоразумным шутом?
   - У меня нет никаких новостей, о которых ты бы не знал раньше меня. -
Темнота в комнате была приятной. Моей голове стало легче.
   - Ах, - он деликатно помолчал. - Тогда, может быть, я  вправе  задать
вопрос? На него можно ответить или нет, по твоему усмотрению...
   - Побереги силы и задай его. Я знаю, что ты все равно  это  сделаешь,
независимо от того, разрешу я тебе или нет.
   - Безусловно, тут ты прав. Хорошо, вопрос. Ах, я удивляю сам себя,  я
краснею,  истинная  правда.  Фитц  Чивэл,  ты,  ненароком,   не   сделал
собственного Фитца?
   Я медленно сел и уставился на него. Он не пошевелился и не вздрогнул.
   - О чем ты спрашиваешь? - тихо спросил я.
   Теперь он тоже говорил тихо, почти оправдываясь.
   - Я должен знать. Молли носит твоего ребенка?
   Я прыгнул на него с кровати, схватил за  горло  и  рывком  поднял  на
ноги. Я замахнулся и остановился, потрясенный тем,  что  увидел  на  его
лице при свете огня.
   - Валяй, бей, - тихо посоветовал он. - Новые синяки  будут  почти  не
видны на старых. Я могу прятать лицо еще несколько дней.
   Я отвел руку. Странно, насколько  чудовищным  показалось  то,  что  я
только что собирался сделать, когда обнаружил, что это уже было  сделано
кем-то другим. Как только я  отпустил  его,  он  отвернулся,  как  будто
стыдился своего бесцветного распухшего лица. Быть может, его  прозрачная
кожа и тонкие кости делали все еще более ужасным. Как будто кто-то избил
ребенка. Я встал на колени у очага и начал раздувать огонь.
   - Не очень хорошо выглядит? - спросил шут.  -  Предупреждаю,  что  от
хорошего освещения не наступит улучшения.
   - Сядь на мой сундук с одеждой и сними рубашку, - резко сказал я.  Он
не пошевелился. Я не обратил на  это  внимания.  У  меня  был  маленький
котелок для чая. Я поставил его на огонь, зажег свечи и поставил  их  на
стол, а потом вынул мой маленький сундучок с  травами.  Я  не  держал  в
своей комнате слишком большого запаса. Теперь мне было жаль, что у  меня
нет "арсенала" Баррича, но я был уверен, что если я отправлюсь за ним  в
конюшни, к моему возвращению шут исчезнет. Те снадобья, что были у  меня
в  комнате,  в  основном  применялись  при  синяках,  порезах  и  других
повреждениях. Они подойдут.
   Когда вода согрелась, я налил немного  в  таз  для  мытья  и  добавил
щедрую горсть трав, предварительно растерев их  в  порошок.  Я  нашел  в
сундуке с одеждой рубашку, из которой вырос, и разорвал ее на части.
   - Выйди на свет, - потребовал я. Через мгновение  он  подчинился,  но
двигался медленно и робко. Я быстро оглядел его, потом взял за  плечи  и
посадил на свой сундук с одеждой.
   - Что с тобой случилось? - спросил я,  испуганный  его  изуродованным
лицом. Губы его были разбиты и распухли, один глаз заплыл так, что почти
не открывался.
   -  Я  прогуливался  по  Баккипу  и  расспрашивал   разных   людей   с
отвратительным характером, не завели ли они бастардов.
   Я яростно сверкнул глазами, но здоровый глаз шута стойко выдержал мой
взгляд. Белок этого глаза был весь в красных прожилках. Я понял, что  не
могу ни сердиться на него, ни смеяться.
   - Ты должен достаточно знать о медицине, чтобы позаботиться об  этом.
Теперь сиди смирно. - Я намочил тряпку и бережно, но твердо прижал к его
лицу. Через мгновение он расслабился. Я смыл губкой засохшую  кровь.  Ее
было немного; по-видимому, он вымылся после избиения. Но некоторые  раны
продолжали кровоточить. Я легко  пробежал  пальцами  по  его  челюсти  и
вокруг глазниц. - Кто это с тобой сделал? - спросил я.
   - Я заходил в несколько дверей или в одну  и  ту  же  несколько  раз.
Смотря о какой ты спрашиваешь. - Для  человека  с  разбитыми  губами  он
разговаривал довольно бойко.
   - Это был серьезный вопрос, - сказал я.
   - Как и мой.
   Я снова сверкнул на него глазами, и он отвел взгляд. Некоторое  время
мы оба молчали. Я искал горшочек с мазью от царапин и  порезов,  которую
дал мне Баррич.
   - Я действительно хочу услышать  ответ,  -  напомнил  я  ему,  снимая
крышку с горшочка. Знакомый едкий запах ударил мне в нос, и я внезапно с
поразительной силой ощутил тоску по Барричу.
   - Как и я. - Он слегка вздрогнул под  моим  прикосновением,  когда  я
начал накладывать мазь. Я знал, что она щиплется. Я также знал, что  она
хорошо действует.
   - Почему ты задаешь мне такие вопросы? - спросил я наконец.
   Он мгновение подумал:
   - Потому что легче спросить тебя, чем спрашивать Кетриккен, не  носит
ли она ребенка Верити. Насколько я могу судить, Регал в последнее  время
крутил любовь только с самим собой, так что его можно  исключить.  Таким
образом, либо ты, либо Верити...
   Я тупо смотрел на него. Он грустно покачал головой.
   - Неужели ты этого не  чувствуешь?  -  почти  шепотом  спросил  он  и
театрально устремил взгляд в никуда. - Силы колеблются.  Тени  трепещут.
Внезапно по возможностям идет рябь. Перестановка будущих по  мере  того,
как предопределение множится. Пути сходятся и  снова  расходятся.  -  Он
опять посмотрел на меня. Я улыбнулся ему, думая, что он шутит, но он был
серьезен. - Есть наследик династии Видящих, - сказал он тихо. - Я в этом
уверен.
   Случалось  ли  вам  оступиться  в  темноте?  Бывает  такое  внезапное
чувство, как будто вы пошатываетесь на краю, но не  знаете,  как  далеко
можете упасть. Слишком твердо я сказал:
   - У меня не будет ребенка.
   Шут бросил на меня скептический взгляд.
   - А, - сказал он с фальшивой сердечностью, - тогда это, должно  быть,
Кетриккен.
   - Должно быть, - согласился я, но мое сердце  упало.  Если  Кетриккен
беременна, у нее нет никакой причины скрывать это. А у Молли есть. Я  не
видел Молли несколько ночей. Может быть, у нее есть для меня новости.  Я
почувствовал головокружение, но взял себя в руки и глубоко  вздохнул.  -
Сними рубашку, - сказал я шуту, - посмотрим твою грудь.
   - Я осматривал ее, спасибо, и, уверяю тебя, там все  в  порядке.  Они
накинули мешок мне на голову - думаю, для того,  чтобы  обеспечить  себе
цель. Они очень старались бить только по нему.
   От зверства, учиненного над ним, мне стало так больно,  что  я  долго
молчал.
   - Кто? - выговорил я наконец. - Ты видел?
   - С мешком на голове? Оставь. Разве можно  видеть  что-нибудь  сквозь
мешок?
   - Нет. Но у тебя могут быть подозрения.
   Он недоверчиво покачал головой.
   - Если ты до сих пор не понял, какие это подозрения,  значит,  это  у
тебя мешок на голове. Но я могу прорезать тебе дырочку. "Мы  знаем,  что
ты изменяешь королю и шпионишь для Верити-претендента.  Не  посылай  ему
больше сообщений, потому что, если ты это сделаешь, мы узнаем об  этом".
- Он отвернулся и уставился в огонь, быстро  раскачивая  ногами  -  тук,
тук, тук - о мой сундук с одеждой.
   - Верити-претендент? - спросил я оскорбленно.
   - Не мои слова. Их, - подчеркнул он.
   Я подавил свою ярость и попытался подумать.
   - Почему они заподозрили, что ты шпионишь для Верити? Ты посылал  ему
сообщения?
   - У меня есть король. Он не всегда помнит,  что  он  мой  король.  Ты
должен искать своего короля - я уверен, что ты так и делаешь.
   - А что будешь делать ты?
   - То, что делал всегда. А что я еще могу? Я не могу прекратить делать
то, что они потребовали прекратить, потому что никогда и не начинал.
   От подкравшейся уверенности дрожь пробежала у меня по спине.
   - А если они снова будут действовать?
   Он безжизненно засмеялся:
   - Нет никакого смысла беспокоиться об этом,  потому  что  я  не  могу
ничего предотвратить. Это не значит, что я к  этому  стремлюсь.  Это,  -
сказал он, сделав слабый жест в сторону своего лица, - это заживет.  То,
что  они  сделали  с  моей  комнатой,  -  нет.  Мне  придется   неделями
разбираться в этом хаосе.
   Эти слова резанули мой слух. Ужасная пустота наполнила меня. Один раз
я был в  башенной  комнате  шута.  Мне  пришлось  долго  подниматься  по
заброшенной лестнице, полной многолетней пыли и беспорядка,  в  комнату,
которая представляла из себя  сад  чудес.  Я  подумал  о  ярких  рыбках,
плавающих в толстых горшках, о садах мха в широких сосудах, о  крошечном
глиняном ребенке, за которым так бережно ухаживали  в  его  колыбели.  Я
закрыл глаза, когда он добавил, глядя в огонь:
   - Они действовали очень тщательно. Какая глупость думать, что в  этом
мире существует хоть одно безопасное место.
   Если не считать его языка, он был человеком беззащитным, единственным
стремлением которого было служить своему королю. И спасти  мир.  Тем  не
менее кто-то разрушил его мир. Хуже всего было то,  что,  как  я  думал,
избиение, которому его подвергли, было вызвано чем-то, что сделал я.
   - Я мог бы помочь тебе привести это все  в  порядок,  -  предложил  я
тихо.
   Он дважды быстро мотнул головой.
   - Не думаю, - сказал он, а потом добавил, нормальным голосом:
   - Я не хотел тебя обидеть.
   - Я и не обиделся.
   Я сложил очищающие травы, горшочек с мазью и  оставшиеся  тряпки.  Он
соскочил с сундука и, когда я предложил ему все собранное, мрачно принял
это у меня. Он пошел к двери, двигаясь скованно, несмотря  на  уверения,
что нападавшие повредили только его лицо. У двери он обернулся.
   - Когда узнаешь точно, скажешь мне? - Он значительно помолчал,  потом
добавил упавшим голосом:
   - В конце концов, если они сделали такое с королевским шутом, что они
могут сделать с женщиной, которая вынашивает наследника будущего короля?
   - Они не посмеют, - сказал я свирепо. Шут презрительно фыркнул:
   - Не посмеют? Я уже не знаю, что они могут посметь  или  не  посметь.
Так же, как и ты. Я бы на твоем месте  придумал  более  надежный  способ
закрывать свою дверь, если не хочешь обнаружить и свою голову в мешке. -
Он улыбнулся улыбкой, которая не была даже тенью его обычной насмешливой
гримасы, и выскользнул наружу. После того как он ушел, я закрыл дверь на
засов. Потом прислонился к ней спиной и вздохнул.
   - Это все прекрасно для всех остальных,  Верити,  -  вслух  сказал  я
безмолвной комнате, - но что до меня, то я думаю, что вам  следовало  бы
повернуть прямо сейчас и  ехать  домой.  Наступает  нечто  большее,  чем
красные корабли, и я как-то сомневаюсь, что Элдерлинги смогут чем-нибудь
помочь в борьбе с тем, с чем мы скоро столкнемся.
   Я ждал, надеясь получить какой-нибудь знак того, что  он  слышал  или
согласен со мной. Ничего не было. Разочарование кипело во мне.  Я  редко
твердо знал, когда Верити чувствует  меня,  и  никогда  не  был  уверен,
ощущает ли он те мысли, которые я хочу послать ему.  Я  снова  удивился,
почему он не отдает распоряжения Сирен. Все  лето  он  связывался  с  ее
Скиллом. Почему  он  молчит  теперь?  Может  быть,  он  уже  посылал  ей
сообщения, а она это скрыла? Или передала  их  Регалу?  Я  обдумал  это.
Возможно,  синяки   на   лице   шута   отражали   беспокойство   Регала,
обнаружившего, что Верити знает о том, что происходит в его  отсутствие.
Почему он выбрал шута в качестве козла отпущения  -  можно  было  только
догадываться. Вероятно, он просто  использовал  его,  чтобы  дать  выход
своей ярости. Шут никогда не упускал случая оскорбить Регала. Или любого
другого.
   Позже в эту ночь я пошел к Молли. Это было опасное время, потому  что
замок гудел от множества гостей и слуг, которые о них заботились. Но моя
тревога гнала меня вперед. Когда я постучал, Молли спросила через дверь:
   - Кто там?
   - Это я, - ответил я удивленно.