лся  для  того,
чтобы двинуться в путь, и мы начали наше  безрадостное  путешествие.  Мы
шли медленно, двигаясь только по ночам. Чейд выбирал дорогу, но я вел, и
очень часто он был всего лишь безвольным грузом  на  своей  лошади.  Нам
потребовалось два дня, чтобы пройти то расстояние, которое мы преодолели
в ту единственную безумную ночь. Еды было мало, а разговоров еще меньше.
Казалось, даже размышления утомляют Чейда, и о чем бы он  ни  думал,  он
был слишком слаб для разговоров.
   Он показал мне, где я должен зажечь сигнальный огонь, на  который  бы
пришла лодка. Они послали за ним на берег плоскодонку, и Чейд сел в нее,
не сказав ни слова. Сил у него совсем не осталось. Он просто решил,  что
я сам смогу доставить на корабль наших  усталых  лошадей.  Так  что  моя
гордость вынудила меня справиться  с  этой  работой,  и,  оказавшись  на
борту, я немедленно заснул и спал так, как не спал много дней. Потом  мы
снова высадились и совершили утомительный переход  к  Ладной  бухте.  Мы
добрались до места в самые ранние  утренние  часы,  и  леди  Тайм  снова
заняла свою резиденцию в трактире. Вечером следующего  дня  я  уже  смог
сказать трактирщице, что  леди  гораздо  лучше  и  она  с  удовольствием
приняла бы поднос из кухни. Чейду действительно, казалось, стало  лучше,
хотя по временам  он  обильно  потел  и  в  эти  минуты  пах  прогорклым
сладковатым  запахом  семени  карриса.  Он  жадно  ел  и  пил   огромное
количество воды. Но через два дня приказал мне сказать трактирщице,  что
леди Тайм утром уезжает.
   Я пришел в себя значительно быстрее, и у меня было несколько вечеров,
чтобы побродить по Ладной бухте, поглазеть на  магазины  и  торговцев  и
послушать сплетни, которые так  ценил  Чейд.  Таким  образом  мы  узнали
многое из того, что могли только предполагать. Дипломатия  Верити  имела
большой успех, и леди Грейс теперь  была  любимицей  города.  Работы  на
дорогах и укреплениях заметно оживились.  В  башне  Сторожевого  острова
теперь квартировали лучшие люди Келвара, и горожане называли  ее  Башней
Грейс. Кроме того, они говорили о том, как  красные  корабли  пробрались
мимо собственных башен Верити,  и  о  странных  событиях  в  Кузнице.  Я
неоднократно слышал о появлении Рябого Человека. И то, что  рассказывали
у трактирного очага о тех, кто жил в Кузнице, до сих пор преследует меня
в ночных кошмарах Те, кто бежал из Кузницы, рассказывали душераздирающие
истории о родных, которые стали холодными  и  бессердечными  Теперь  они
жили там, как будто все еще были людьми,  но  те,  кто  хорошо  знал  их
раньше, не могли обмануться Эти люди среди бела дня  делали  то,  о  чем
никогда раньше не слыхали в Баккипе Кошмары, о которых  шептались  люди,
были  страшнее  всего,  что  я  мог   вообразить   Корабли   больше   не
останавливались в Кузнице Железную руду надо было искать где то в другом
месте Говорили, что никто даже не хочет принимать беженцев,  потому  что
на них может быть какая нибудь зараза, в конце  концов,  это  именно  им
показался Рябой Человек И почему то еще труднее мне  было  слышать,  как
люди говорят, что скоро все это кончится, существа из  Кузницы  перебьют
друг друга, и как они благодарны  тем,  кто  предсказывает  такой  исход
Добрые люди Ладной бухты желали смерти  тем  соотечественникам,  которые
некогда были добрыми жителями Кузницы, и желали этого так, как будто для
них это самое лучшее В сущности, так оно и было
   В ночь перед тем, как леди Тайм и  я  должны  были  присоединиться  к
свите Верити для возвращения в Баккип, я проснулся и увидел,  что  горит
единственная свеча, а Чейд сидит, уставившись в стену Не успел я сказать
ни слова, как он повернулся ко мне
   - Тебя следует учить Скиллу, мальчик, - сказал он, как будто это было
единственное решение - Наступили страшные времена, и они продлятся очень
долго В та кое время добрые люди должны использовать все оружие, которое
им доступно Я снова пойду к Шрюду и на  сей  раз  буду  требовать  этого
Хотел бы я знать, прой дет ли когда-нибудь это время
   В грядущие годы мне часто приходилось задавать себе тот же вопрос.

СКОВАННЫЕ

   Рябой Человек - это широко  известный  персонаж  фольклора  и  театра
Шести Герцогств Редкая труппа кукольников не обладает марионеткой Рябого
Чело  века,  которая  используется  не   только   для   исполнения   его
традиционной роли, но и для обозначения любого дурного  предзнаменования
Иногда кукла Рябого Человека просто стоит у задника, чтобы придать пьесе
зловещую ноту В Шести Герцогствах он считается универсальным символом.
   Говорят, что корни  этой  легенды  уходят  далеко  к  первым  жителям
Герцогств - не к захваченным островитянами Видящим, а  к  самым  древним
обитателям этих мест Даже у островитян есть версия  основного  мифа  это
история предостережение о том, как Эль, бог моря, был разгневан тем, что
его покинули
   Когда море было молодым, Эль, первый  Старейший,  верил  в  островной
народ Ему он отдал в собственность свое море, а вместе с ним все, что  в
нем плавает, и все земли, которых  оно  касается  Много  лет  люди  были
благодарны за этот дар Они рыбачили в море, жили на его берегах там, где
хотели, и нападали на смельчаков, поселившихся в местах, которые Эль  от
дал островитянам Тот, кто заплывал в их море, тоже  становился  законной
добычей этого народа Жители островов процветали и становились жесткими и
сильными, потому что слабым  и  нежизнеспособным  у  моря  Эля  было  не
выжить. Жизнь здесь  была  суровой  и  опасной,  но  она  заставляла  их
мальчиков  вырастать  в  сильных  мужчин,  а  их   девочки   становились
бесстрашными женщинами - все равно, у очага или на палубе. Народ  уважал
Эля, и  ему  они  предлагали  свою  добычу,  и  только  его  именем  они
проклинали и благословляли, и Эль гордился своим народом.
   Но дары Эля оказались чрезмерными.  Слишком  мало  людей  умирало  во
время суровых зим, штормы, которые посылал Эль,  были  слишком  мягкими,
чтобы их искусство мореплавания не угасало.  И  народа  становилось  все
больше. И так же росли их стада и отары. В урожайные годы слабые дети не
умирали, а оставались дома и распахивали землю, чтобы кормить свой  скот
и людей, таких же слабых, как они сами. Земледельцы не восхваляли Эля за
его сильные ветры и разорительные бури. Вместо этого они благословляли и
проклинали только именем Эды, старейшей среди тех,  кто  пашет,  сеет  и
ухаживает за животными. И Эда благословляла своих слабых  на  увеличение
их полей и стад. Это не  понравилось  Элю,  но  он  не  обращал  на  них
внимания, потому что у  него  все  еще  были  сильные  люди  на  морских
кораблях. Они благословляли его именем и проклинали его именем, и, чтобы
поддерживать их силу, он посылал им штормы и  холодные  зимы.  Но  время
шло, и приверженцев Эля  становилось  все  меньше.  Мягкий  народ  земли
соблазнял моряков и рожал  им  детей,  пригодных  только  для  обработки
полей. И народ  покинул  зимние  берега  и  покрытые  льдом  пастбища  и
двинулся на юг, в теплые края винограда и зерна. И с  каждым  годом  все
меньше и меньше моряков бороздили моря и снимали урожай  рыбы,  как  это
повелел им Эль. Все реже и реже слышал он свое имя в благословениях  или
проклятиях. И наконец наступил  день,  когда  остался  один-единственный
человек, который благословлял и проклинал  именем  Эля.  Это  был  тощий
старик, слишком древний для моря, суставы которого отекли и болели, а во
рту оставалось всего несколько зубов. Его благословения и проклятия были
слабыми и больше оскорбляли, чем  радовали  Эля,  которому  нечего  было
делать с этим дряхлым стариком.
   Наконец пришел шторм, который должен был покончить со стариком и  его
маленькой лодкой.  Но  когда  холодные  волны  сомкнулись  над  ним,  он
вцепился в остатки своей лодки и осмелился воззвать к Элю и молить его о
милосердии, хотя все знали, что  милосердия  нет  в  нем.  Эль  был  так
разъярен этим богохульством, что не принял старика в свое море,  выкинул
его на берег и проклял его, так что старик  не  мог  больше  выходить  в
море, но не мог и умереть, И когда он выполз из-под  соленых  волн,  его
лицо и тело были рябыми, как будто он переболел чумой.  И  он  встал  на
ноги и пошел вперед, к теплым землям. И везде, где он проходил, он видел
только слабых земледельцев. И он предупреждал их об их глупости и о том,
что Эль вырастит новый, еще более твердый народ и отдаст их земли  этому
народу. Но люди не слышали его слов - такими мягкими они  стали.  Однако
где бы ни проходил старик, болезнь следовала по его стопам. И  это  была
заразная болезнь, для  которой  неважно,  сильный  человек  или  слабый,
твердый или мягкий, - она забирает всех и  все,  чего  касается.  И  эта
история была похожа на правду, ведь всем  известно,  что  такие  болезни
распространяются с  дурной  пылью  или  при  вскапывании  земли.  Таково
сказание. И таким, образом, Рябой Человек стал предвестником,  смерти  и
болезни и предостережением тем, кому живется легко, потому что  поля  их
плодородны.

   Возвращение Верити  в  Баккип  было  серьезно  омрачено  событиями  в
Кузнице. Верити, философски относящийся к человеческим ошибкам,  покинул
Бейгард, как только герцог Келвар и Шемши показали, что они  в  согласии
займутся охраной своих берегов. Верити и его  избранный  отряд  покинули
Бейгард еще до того, как мы с Чейдом вернулись в трактир. Поэтому в пути
назад мне чего-то не хватало.  Днем  и  вокруг  костров  по  ночам  люди
говорили о Кузнице, и даже в пределах  нашего  небольшого  каравана  эти
истории обрастали все новыми и новыми подробностями.
   Мой путь домой был испорчен тем,  что  Чейд  возобновил  свое  шумное
представление, исполняя роль старой отвратительной леди. Мне приходилось
бегать по поручениям и прислуживать "ей" вплоть до того  времени,  когда
появились "ее" баккипские слуги, чтобы отвести "ее" в принадлежащие "ей"
апартаменты. "Она" жила в женском крыле, и  хотя  в  те  дни  я  пытался
узнать хоть какие-нибудь сплетни о "ней", но не  услышал  ничего,  кроме
того, что "она" затворница и у нее трудный характер. Как Чейду  все  это
удалось, я так никогда и не узнал.
   В наше отсутствие в Баккипе, по-видимому,  бушевала  настоящая  буря.
Событий было так много,  что  мне  показалось,  будто  мы  отсутствовали
десять лет, а не  несколько  недель.  Даже  Кузница  не  смогла  затмить
представление   леди   Грейс.   История   об   этом   рассказывалась   и
пересказывалась. Менестрели соперничали за  признание  каждого  варианта
рассказа каноническим. Я слышал, герцог Келвар опустился на одно  колено
и поцеловал кончики ее пальцев после того, как  она  очень  красноречиво
говорила  о  том,  что  сторожевые  башни   должны   стать   величайшими
сокровищами их страны. Один источник даже поведал мне,  что  лорд  Шемши
персонально поблагодарил леди и много танцевал с ней в тот вечер  и  что
это чуть не вызвало новую ссору между соседними герцогствами.
   Я был рад ее успеху. Я даже неоднократно  слышал  шепот  о  том,  что
принцу Верити следовало бы найти  себе  такую  же  чувствительную  леди.
Поскольку он часто отсутствовал, улаживая внутренние конфликты и гоняясь
за пиратами, народ начинал чувствовать потребность в сильном  правителе,
который всегда был бы дома.
   Старый король, Шрюд, номинально все еще оставался нашим монархом. Но,
как заметил Баррич, человеку свойственно смотреть вперед. "И, -  добавил
он, - люди хотят знать, что у будущего короля  есть  теплая  постель,  в
которую ему хочется вернуться. Это дает им то, на что могут опираться их
надежды. Только немногие из них могут позволить себе какой-нибудь роман,
так что все свои мечты они хотят видеть  воплощенными  на  благо  своего
короля. Или принца".
   Но я знал, что у самого Верити нет времени думать о  теплых  постелях
или вообще о какой-нибудь постели. Кузница была одновременно и  примером
и угрозой. Последовали новые сообщения о налетах, и три из них случились
очень быстро, один за другим. Крофт, на ближних островах, был, очевидно,
"перекован" пиратами, как стало известно  несколькими  неделями  раньше.
Весть долго шла с холодных берегов, но,  дойдя,  никого  не  обрадовала.
Жители Крофта тоже были взяты в заложники. Совет города, как и Шрюд, был
поставлен в тупик ультиматумом красных кораблей  -  заплатить  дань  или
получить обратно своих заложников. Они не заплатили. И, как и в Кузнице,
заложники  были  возвращены  здоровые  физически,   но   лишенные   всех
человеческих чувств. Шептались, что в Крофте они были  другими.  Суровый
климат Ближних островов выращивал суровых людей. Тем не менее  даже  они
считали,  что  поступают  милосердно,  подняв  мечи  на   своих   отныне
бессердечных родственников. Еще  два  города  подверглись  налету  после
Кузницы. В Каменных Воротах  народ  заплатил  выкуп.  Разрубленные  тела
вынесло на берег на следующий день, и город собрался,  чтобы  похоронить
их. Новости пришли в Баккип  и  сообщались  с  жестокой  прямотой.  Люди
думали, хотя и не произносили это вслух, что если бы  король  был  более
бдительным, они, по  крайней  мере,  были  бы  предупреждены  о  налете.
Шипмайер бесстрашно встретил вызов.  Они  отказались  платить  дань,  но
поскольку слухи о Кузнице распространялись  по  стране  подобно  лесному
пожару, жители подготовились. Они встретили  возвращенных  заложников  с
веревками и кандалами. Горожане приняли своих родных, оглушив некоторых,
прежде чем связать, и отвели в их дома.  Город  объединился  в  попытках
вернуть их  в  прежнее  состояние.  Рассказы  о  Шипмайере  были  самыми
популярными; о матери, которая пыталась укусить принесенного ей ребенка,
заявив, что ей не  нужно  это  мокрое  скулящее  существо.  О  маленьком
мальчике, который плакал  и  кричал,  будучи  связанным,  но  немедленно
бросился на своего отца с вилкой для жарения, как только  мягкосердечный
родитель его развязал. Некоторые ругались, дрались  и  плевали  в  своих
родственников. Другие привыкли к путам и безделью, ели и пили эль, но не
выказывали   ни   благодарности,   ни   прежней   привязанности.   После
освобождения от пут они не нападали на свою семью, но не работали и даже
не отдыхали вместе со своими родственниками. Они без  угрызений  совести
крали у собственных детей, растрачивали деньги  и  поглощали  пищу,  как
росомахи. Они не приносили никому никакой радости, от  них  нельзя  было
дождаться даже доброго слова. Но сообщение  из  Шипмайера  гласило,  что
народ там собирался терпеть до тех пор, пока "болезнь красного  корабля"
не пройдет. Это дало баккипской  знати  крошечную  надежду,  за  которую
можно было уцепиться. Они с одобрением говорили  о  мужестве  горожан  и
клялись, что повели бы себя точно так же, если бы их  родственники  были
"скованы". Шипмайер и его храбрые обитатели стали объединяющим  символом
для Шести Герцогств. Ради них король Шрюд увеличил налоги.  Было  решено
поделиться зерном с теми, у кого было столько забот со своими связанными
родственниками, что  не  было  времени  перезасевать  сожженные  поля  и
восстанавливать вырезанные стада. Строились корабли и  нанимались  новые
люди, чтобы охранять береговую линию.
   Сперва люди гордились тем, что они собирались сделать. Те, кто жил на
морских  скалах,  начали  выделять  добровольных  наблюдателей.   Гонцы,
почтовые  птицы  и  сигнальные  огни  были  наготове.  Некоторые  города
отослали овец и зерно в Шипмайер для раздачи нуждающимся.  Но  проходили
недели, и не было никаких признаков того, что разум готов вернуться хоть
к одному из заложников; эти надежды и упования  начали  казаться  скорее
пустой сентиментальностью,  чем  благородством.  Те,  кто  больше  всего
поддерживал эти попытки, теперь заявляли, что, оказавшись в  заложниках,
они предпочли бы быть разрубленными на куски, чем вернуться к  родным  и
причинять им такие страдания. Но хуже всего, думаю, было то, что в такое
время даже у самого трона не было  твердого  представления  о  том,  что
нужно делать. Если бы был выпущен королевский эдикт о том, должны или не
должны люди платить выкуп за заложников, было бы лучше. Неважно, что  бы
именно в нем утверждалось,  -  все  равно  некоторые  люди  были  бы  не
согласны, - но по крайней мере король занял бы какую-то позицию. Люди бы
чувствовали,  что  он  чем-то  отвечает  на  эту  угрозу.  Вместо  этого
усиленные патрули и часовые создавали  впечатление,  что  сам  Баккип  в
панике,  но  не  имеет  никакой  стратегии,  которую   можно   было   бы
противопоставить опасности. В отсутствие королевского эдикта  прибрежные
города брали дело в собственные  руки.  Собирались  советы,  на  которых
жители обсуждали, что станут делать, если на их город будет сделан налет
по сценарию Кузницы. Некоторые решали так, другие иначе.
   - Но в любом случае, - устало говорил мне Чейд, - не имеет  значения,
что они решат. Это ослабляет их преданность королю.  Заплатят  они  дань
или нет, пираты могут смеяться над нами за своим кровавым пиром.  Потому
что, решая,  что  делать,  наши  горожане  говорят  не  "если  мы  будем
"скованы"", а "когда мы будем "скованы"".  И,  таким  образом,  они  уже
сломлены духом, если не телом. Они смотрят на своих  родных  -  мать  на
ребенка, мужчина на родителей, - и они уже отдали их или на смерть,  или
на "оковы". И  королевство  рушится,  потому  что  каждый  город  должен
принимать решение за себя и, таким образом,  отделяется  от  целого.  Мы
разобьемся  на  тысячу  маленьких  местечек,  каждое  из  которых  будет
заботиться только о себе, если на него нападут. Если Шрюд  и  Верити  не
начнут быстро действовать, королевство скоро будет существовать только в
названии и в головах бывших правителей.
   - Но что они могут сделать? - спросил я. - Какой бы эдикт  ни  вышел,
он будет не правильным, - я поднял каминные щипцы и  подпихнул  в  огонь
тигель, за которым следил.
   - Иногда, - проворчал Чейд, - лучше сказать что-то не правильно,  чем
промолчать. Посмотри, мальчик. Если ты, простой парень,  можешь  понять,
что оба решения не правильны, значит, то же  самое  может  сделать  весь
народ. После этого хотя бы дело не будет выглядеть  так,  словно  каждый
город должен сам зализывать собственные раны.  А  кроме  эдикта  Шрюд  и
Верити должны принять и другие меры.  -  Он  наклонился  поближе,  чтобы
посмотреть на бурлящую жидкость. - Больше жара, - сказал он.
   Я поднял маленькие мехи.
   - И какие же?
   - Организовать ответные набеги на островитян. Обеспечить  необходимое
количество  кораблей  и  снаряжения  для  встречного  удара.   Запретить
соблазнять пиратов выпасом стад на прибрежных пастбищах. Снабдить города
оружием, раз мы не можем предоставить каждому из них людей  для  защиты.
Во имя плуга Эды, в  конце  концов,  дать  им  шарики  семян  карриса  и
белладонну, чтобы они могли носить их в сумках у  пояса  и  сами  лишать
себя жизни, если попадут в плен к  пиратам.  Все  что  угодно,  мальчик,
любое деяние короля в  нынешней  ситуации  будет  лучше  этой  проклятой
нерешительности.
   Я сидел, уставившись на Чейда. Он еще никогда при мне  не  говорил  с
таким жаром и никогда так открыто  не  критиковал  Шрюда.  Это  потрясло
меня. Я затаил дыхание, надеясь, что он скажет что-нибудь еще, но  почти
боясь того, что мог услышать. Чейд, казалось, не замечал моего взгляда.
   - Подпихни его еще  немного  глубже.  Но  будь  осторожен.  Если  это
взорвется, у короля Шрюда могут  оказаться  два  рябых  человека  вместо
одного. - Он посмотрел на меня. - Да, вот так я и был отмечен. Но это  с
тем же успехом могла быть и оспа, судя по тому, как меня недавно  слушал
Шрюд. "Дурные предзнаменования, предостережения и осторожность, - сказал
он мне, - но я думаю, что ты хочешь, чтобы мальчик учился Скиллу  просто
потому, что тебя ему не учили. Это дурные амбиции, Чейд.  Выкинь  их  из
головы". Это дух королевы говорит языком короля.
   От горечи в