напоминал себе об этом, и каждый день откладывал дела на завтра. Я все еще не мог пройти через Джампи, не остановившись для отдыха. Шут часто сопровождал меня в моих укрепляющих здоровье прогулках. Я знал, что он ненавидит холод, но мне слишком нравилось его молчаливое присутствие, чтобы предложить ему оставаться в тепле. Однажды он привел меня к Суути, и кобылица так обрадовалась встрече со мной, что я стал приходить к ней каждый день. В ее животе рос жеребенок Радди, она должна была ожеребиться весной. Она казалась достаточно здоровой, но я волновался из-за ее возраста. Я чувствовал себя удивительно комфортно в присутствии старой лошади. Мне было больно поднимать руки, чтобы чистить ее, но я все равно делал это.
     Волк приходил и уходил, когда ему было угодно. Он присоединялся к нам с шутом на прогулках и возвращался в хижину вместе с нами. Меня почти огорчало то, как быстро он привык. Шут ворчал из-за следов когтей на двери и шерсти на коврах, но на самом деле они нравились друг другу. На рабочем столе шута из кусочков дерева начал по частям возникать игрушечный волк. Ночному Волку пришлось по вкусу особое печенье с зерном, которое больше других нравилось и шуту. Когда шут ел его, волк усаживался рядом и пристально смотрел на него, проливая на пол целые озера слюны, пока шут не сдавался и не бросал ему кусочек. Я бранил их обоих, объясняя, что сласти могут сделать с волчьими зубами и шкурой, но они не обращали на меня ни малейшего внимания. Думаю, я немного ревновал из-за того, как быстро волк начал доверять шуту, пока Ночной Волк прямо не спросил меня: Почему я не должен доверять тому, кому доверяешь ты? Ответа у меня не нашлось.
     - Так. Значит, ты стал кукольником? - лениво спросил я шута в один прекрасный день. Я облокотился на рабочий стол и смотрел, как его пальцы соединяют руки, ноги и торс Джека Попрыгунчика с палочкой, на которой он должен был держаться. Волк распростерся под столом и спал как убитый.
     Он пожал плечом:
     - Когда я пришел сюда, стало очевидно, что при дворе короля Эйода нет места для шута. - Он коротко вздохнул. - Да и не то чтобы я хотел быть шутом кого-либо, кроме короля Шрюда. А раз так, мне пришлось подумать о других способах зарабатывать себе на хлеб. Однажды вечером, сильно напившись, я просил себя, что я умею делать лучше всего. И сам себе ответил: "О, конечно, быть куклой". Дергаться на ниточках судьбы, а потом быть отброшенным в сторону и превратиться в бесформенную груду. А поскольку это так, я решил, что не буду больше танцевать, когда меня дергают за ниточки, а буду дергать за них сам. На следующий день я проверил свое решение. Очень скоро я обнаружил, что это занятие мне нравится. Простые игрушки, с которыми я вырос, и те, что видел в Баккипе, были удивительно странными для здешних детей. Оказалось, что мне почти не приходится иметь дело со взрослыми, и это пришлось мне по душе. Дети здесь очень рано учатся охотиться, ловить рыбу, ткать и жать, и все, что они зарабатывают, принадлежит им. Так что скоро у меня было все, что мне нужно. Я обнаружил, что дети гораздо быстрее принимают необычное. Их любопытство занимает их больше, чем презрение к объекту, вызывающему его.
     Его бледные пальцы осторожно завязали узелок. Потом он поднял свое творение и заставил его танцевать для меня. Я наблюдал за его веселыми ужимками и испытал запоздалое желание иметь такую игрушку из ярко раскрашенного дерева с тщательно ошкуренными краями.
     - Мне бы хотелось, чтобы у моей дочери были такие вещи, - услышал я собственные слова. - Хорошо сделанные игрушки, мягкие яркие рубашечки, хорошенькие ленточки и куклы, которых можно обнимать.
     - У нее будут, - мрачно пообещал он, - будут.
     Время тянулось медленно. Мои руки снова начали выглядеть нормально, и на них даже появились мозоли. Целительница сказала, что бинты со спины можно снять. Я начал беспокоиться, но знал, что у меня еще недостаточно сил для путешествия. Мое волнение, в свою очередь, возбуждало шута. Я не представлял, как много брожу взад-вперед по комнате, пока однажды вечером шут не поднялся со стула и не подвинул стол так, чтобы поставить его поперек моего пути и сбить меня с курса. Мы оба рассмеялись, но это не сняло подспудного напряжения. Я начал думать, что разрушаю мир и покой всюду, куда попадаю.
     Часто заходила Кеттл и доводила меня до безумия рассказами о свитках, говоривших о Белых Пророках. Слишком часто в них упоминался Изменяющий. Время от времени она втягивала в дискуссию шута. Гораздо чаще он просто бурчал что-то себе под нос, когда она пыталась объяснять это все мне. Мне почти недоставало ее прежней молчаливости. Признаюсь, что чем больше она говорила, тем больше я поражался, как женщина из Бакка могла оказаться так далеко от своей родины и стать приверженкой далекого учения. Но прежняя Кеттл немедленно возникала и отклоняла все мои хитро поставленные вопросы.
     Приходила Старлинг, не так часто, как Кеттл, и обычно в те часы, когда шута не было дома. Казалось, эти двое не могут находиться в одной комнате и не высекать искры друг из друга. Как только я смог немного передвигаться, она начала уговаривать меня ходить с ней на прогулки, - возможно, для того, чтобы избежать общества шута. Полагаю, прогулки с ней были полезны мне, но не приносили особого удовольствия. Зимний холод и беседы со Старлинг одновременно беспокоили и подхлестывали меня. Она часто говорила о войне в Бакке и рассказывала обрывки новостей, услышанные от Чейда и Кетриккен, с которыми она проводила много времени. По вечерам она играла для них, насколько это было возможно при поврежденной руке и чужой арфе. Она жила в главном зале дворца. Казалось, придворная жизнь нравится ей. Она часто бывала оживленной и полной энтузиазма. Похоже, она полностью пришла в себя после всех несчастий, и жизнь теперь еще больше бурлила в ней. Даже ее рука хорошо заживала, и Чейд помог ей выменять доску, чтобы сделать новую арфу. Мне было стыдно, но ее оптимизм только заставлял меня чувствовать себя старше и слабее. Час или два с ней выматывали меня так, словно я объезжал упрямую лошадь. Она постоянно добивалась моего согласия. Я сопротивлялся.
     - Он меня нервирует, - сказала она однажды в одной из своих бесконечных обличительных речей против шута. - Дело не в его цвете, дело в манерах. Он никогда никому не скажет простого слова, даже детям, которые приходят покупать у него игрушки. Ты заметил, как он издевается над ними и дразнит их?
     - Он нравится им, а они нравятся ему, - устало возразил я. - Он не жесток с ними. Он дразнит их, как дразнит всех. Дети это любят. Ни один ребенок не хочет, чтобы с ним разговаривали свысока.
     Быстрая прогулка утомила меня. И мне уже надоело защищать шута от ее нападок.
     Она не ответила. Я почувствовал, что за нами следует Ночной Волк. Он скользил от небольшой рощи к занесенным снегом кустам маленького сада. Я сомневался, что его присутствие было величайшей тайной для жителей Джампи, но все же он чувствовал себя неловко, открыто ходя по улицам. Но так приятно было знать, что он рядом!
     Я попытался сменить тему.
     - Я уже несколько дней не видел Чейда, - рискнул я. Мне очень не нравилось выуживать из нее новости о нем. Но он не приходил ко мне, а я не шел к нему. Я не ненавидел его, но не мог простить ему планов относительно моего ребенка.
     - Я пела для него прошлой ночью. - Она улыбнулась воспоминанию. - Он был в прекрасной форме. Ему даже удалось вызвать улыбку на устах Кетриккен. Трудно поверить, что он столько лет прожил в такой изоляции. Его светские манеры безупречны. А как он умеет дать женщине понять, что она нравится! И...
     - Чейд? - недоверчиво переспросил я. - Светские манеры?
     - Конечно, - весело сказала она. - Он может быть совершенно очаровательным, когда у него есть желание и время. В другую ночь, когда я пела для них с Кетриккен, он с таким изяществом рассыпался в благодарностях! У него язык придворного кавалера. - Она улыбнулась про себя, и я понял, что сказанное Чейдом осталось между ними. Попытка представить себе старика в роли покорителя женщин заставила меня размышлять в непривычном направлении. Я не мог придумать, что сказать, и оставил ее с этими приятными воспоминаниями. Через некоторое время она неожиданно добавила:
     - Он не пойдет с нами, знаешь ли.
     - Кто? Куда? - Я не мог решить, стал ли я тугодумом после долгой лихорадки, или это мысль менестреля скачет от одного предмета к другому, словно блоха.
     Она успокаивающе похлопала меня по руке:
     - Ты устал. Лучше нам вернуться. Я всегда сразу понимаю, что ты устал. Ты начинаешь задавать бессмысленные вопросы. - Она перевела дыхание и вернулась к прежней теме:
     - Чейд не поедет с нами искать Верити. Он отправится в Бакк, чтобы сообщить о ваших поисках и подготовить людей. Он, разумеется, уважает твое желание и не будет упоминать о тебе. Просто сообщит, что королева собирается найти короля и вернуть его на трон.
     Она помолчала, потом попыталась придать небрежности голосу:
     - Он просил меня написать для него несколько простых стихотворений, основанных на старых песнях, чтобы их легко было выучить и спеть. - Она улыбнулась мне, и было понятно, как она довольна, что он обратился к ней с такой просьбой. - Он хочет сеять их в трактирах и тавернах, как семена, чтобы они проросли и дали побеги по всем Шести Герцогствам. Простые песни, в которых говорится, что скоро вернется Верити, чтобы все исправить, и наследник Видящих взойдет на трон, чтобы снова объединить Шесть Герцогств победой и миром. Он сказал, что очень важно поддерживать в людях мужество и не давать им забыть о грядущем возвращении Верити.
     Я наконец пробился через ее болтовню о песнях и пророчествах:
     - Ты сказала "мы". Какие "мы"? И куда "мы" поедем?
     Она стянула с руки перчатку и быстро коснулась моего лба.
     - У тебя опять жар? Может быть, немного и есть. Надо возвращаться. - И когда мы пошли назад по тихим улицам, она терпеливо добавила:
     - Мы - я, ты и Кетриккен едем искать Верити. Ты забыл, зачем приехал в горы? Кетриккен говорит, что путь будет тяжелым. Не так уж трудно добраться до того места, где она нашла следы битвы. Но если Верити ушел оттуда, тогда он отправился по одной из дорог, отмеченных на древней карте, а они, возможно, давно уже перестали быть дорогами. Ее отец не в восторге от этого предприятия. Он сосредоточен только на войне с Регалом. "Пока ты ищешь своего супруга короля, твой брат предатель ищет способ сделать наших людей своими рабами!" - сказал он ей. Так что она может собрать лишь те припасы, которые ей отдадут добровольно, и взять с собой только тех людей, которые добровольно предпочтут поход войне с Регалом. Таких не много, будь уверен, и...
     - Я хочу вернуться в дом шута, - слабым голосом сказал я. Голова у меня кружилась, тошнило. Я забыл, как это бывало при дворе короля Шрюда. Почему я решил, что здесь это будет как-нибудь иначе? Строятся планы, заключаются соглашения, а потом мне говорят: "Делай то-то и то-то". Разве не так? Пойти в определенное место и убить определенного человека, которого я отродясь не видел. Я не знаю, почему был так потрясен, внезапно обнаружив, что они уже напланировали столько, не сказав мне ни слова. Как будто я не более чем лошадь, которая стоит в конюшне и только ждет, чтобы ее оседлали и поехали на охоту.
     Что ж, но разве не такую сделку я предложил Чейду, напомнил я себе. Что они могут взять мою жизнь, если оставят в покое моего ребенка. Чему удивляться? Зачем вообще думать об этом? Я просто пойду к шуту и буду есть, спать и копить силы, пока меня не позовут.
     - С тобой все в порядке? - внезапно встревожилась Старлинг. - Я никогда не видела тебя таким бледным.
     - Все в порядке, - тупо заверил я ее. - Я как раз думал, что будет приятно помочь шуту делать кукол.
     Она снова нахмурилась.
     - Никак не пойму, что ты в нем находишь. Почему бы тебе не перебраться в комнату рядом со мной и с Кетриккен? Тебе уже почти не нужен уход; пора тебе занять принадлежащее тебе по праву место рядом с королевой.
     - Как только королева позовет меня, я явлюсь к ней, - сказал я почтительно. - До этого еще достаточно времени.

22
ОТЪЕЗД

     Чейд Фаллстар занимает, исключительное место в истории Шести Герцогств. Хотя он никогда не был официально признан, его явное физическое сходство с Видящими делает почти очевидной его кровную связь с королевской династией. Так это или нет, но то, кем он был, бледнеет в сравнении с тем, чем он занимался. Некоторые говорили, что он был шпионом короля Шрюда задолго до начала войны и появления красных кораблей. Другие связывали его имя с именем леди Тайм, которая почти наверняка была личной отравительницей и шпионкой королевской семьи. Эти слухи никогда не будут доказаны.
     Как бы то ни было, безо всякого сомнения, можно сказать, что Чейд Фаллстар начал вести открытую жизнь лишь после бегства из Баккипа изменника Регала Видящего. Он предложил свои услуги леди Пейшенс. Она смогла использовать созданную им по всем Шести Герцогствам сеть, чтобы получать необходимую информацию и распределять ресурсы, необходимые для защиты побережья. Множество свидетельств позволяют предположить, что первоначально он собирался оставаться негласной и тайной фигурой. Его уникальная внешность сделала эту задачу невероятно сложной, и вскоре он полностью оставил попытки такого рода. Несмотря на свой возраст, он стал героем: лихой старик, который появлялся и исчезал в трактирах и тавернах в любое время суток, насмехаясь над стражниками Регала и ускользая от них, разнося новости и передавая средства для защиты береговых Герцогств. Эти подвиги заставили людей уважать его. Он убеждал народ Шести Герцогств не терять мужества и предсказывал, что король Верити и королева Кетриккен вернутся, чтобы снять с их плеч бремя податей и военных налогов. О его деяниях сложено множество песен, но наиболее известен цикл "Расплата Чейда Фаллстара", приписываемый менестрелю королевы Кетриккен Старлинг Птичьей Песне.

***

     Моя память протестует при воспоминании о тех последних днях в Джампи. Уныние овладело мной, и ни дружба, ни бренди не могли противостоять ему. У меня не было ни сил, ни воли, чтобы расшевелить себя.
     - Если судьба похожа на огромную волну, которая подхватит тебя и ударит об стену, что бы ты ни делал, зачем вообще что-то делать? Пусть все идет как идет, - с пьяной торжественностью заявил я шуту в один прекрасный вечер.
     Ответа не последовало. Он продолжал полировать шкуру игрушечного волка. Ночной Волк лежал у ног шута. Он не спал. Когда я напивался, он отгораживал от меня свое сознание и выражал недовольство, не обращая на меня никакого внимания. Кеттл сидела в углу у очага, вязала и выглядела то разочарованной, то возмущенной. Чейд расположился в кресле с прямой спинкой за столом напротив меня. Перед ним стояла чашка с чаем, и глаза его были холодны, как нефриты. Нечего и говорить, что я пил в одиночестве третью ночь подряд. Я проверял теорию Баррича о том, что выпивка ничего не решает, но делает некоторые невыносимые вещи немного более терпимыми. В случае со мной эта теория не работала. Чем больше я пил, тем менее терпимой казалась мне ситуация. И тем невыносимее становился я для своих друзей.
     Этот день принес мне больше, чем я мог воспринять. Чейд наконец пришел с тем, чтобы сказать, что Кетриккен хочет видеть меня завтра утром. Под некоторым нажимом с его стороны я согласился быть в приличном виде: вымытым, побритым, чисто одетым и трезвым. В тот момент ничего этого про меня нельзя было сказать. Это было неудачное время, чтобы мериться с Чейдом остроумием, но мне не хватило здравого смысла, чтобы понять это. Я задавал ему воинственные и обвиняющие вопросы. Он спокойно отвечал на них. Да, он подозревал, что Молли носит моего ребенка, и да, уговорил Баррича присматривать за ней. Баррич уже позаботился о том, чтобы у нее были деньги и кров, и не собирался жить с ней вместе, но когда Чейд указал ему на опасность, которая может грозить ей и ребенку, если кому-нибудь станут известны все обстоятельства, Баррич согласился и на это. Нет, он не сказал мне. Почему? Потому что Молли вынудила Баррича обещать ей, что он не расскажет мне о ее беременности. Соглашаясь на просьбу Чейда, Баррич поставил условие, что Чейд тоже будет уважать это обещание. Сначала Баррич надеялся, что я сам догадаюсь, почему пропала Молли. К тому же он сказал Чейду, что, как только ребенок родится, он будет считать себя свободным от всяких обещаний и сообщит мне уже не о ее беременности, а о том, что у меня есть ребенок. Даже в своем тогдашнем состоянии я понял, что это было верхом неискренности для Баррича. Отчасти я ценил глубину его дружеских чувств ко мне, ради которых он хотел обойти собственное обещание. Но когда он пошел сообщить мне о рождении дочери, то обнаружил лишь явные свидетельства моей смерти.
     Затем он отправился прямиком в Бакк и передал весточку одному каменщику, который, в свою очередь, поговорил с другим каменщиком, и в конце концов Чейд пришел на встречу с Барричем в рыбачий док. Они оба были настроены скептически.
     - Баррич не мог поверить, что ты мертв. Я не мог понять, почему ты все еще там. Я послал сообщение моим часовым вверх и вниз по речной дороге, потому что был уверен, что ты не убежишь в Бингтаун, а незамедлительно отправишься в горы. Именно это я сказал той ночью Барричу: "Мы должны оставить его в покое, чтобы он выяснил для себя, как далеко простирается его преданность". Я поспорил с Барричем, что, предоставленный самому себе, ты как стрела, выпущенная из лука, полетишь прямиком к Верити. И то, что ты умер там, а не по дороге к своему королю, потрясло нас больше всего.
     - Что ж, - заявил я с пьяным удовлетворением, - вы оба ошиблись. Вы думали, что хорошо меня знаете, считали, что создали инструмент, который не сможет воспротивиться вашим желаниям. Но я не умер там! И не отправился на поиски моего короля. Я пошел убить Регала. Для себя. - Я откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. Потом резко выпрямился от боли в заживающей ране. - Для себя! - повторил я. - Не для моего короля, не для Бакка и не для одного из Шести Герцогств. Для себя я решил убить его. Для себя.
     Чейд смотрел на меня. Но из угла перед очагом, где покачивалась Кеттл, раздался ее голос:
     - Белое Писание гласит: "Он будет жаждать крови собственного рода, и его жажда останется неутоленной. Изменяющий напрасно будет мечтать о детях и родном очаге, ибо его дети будут принадлежать другим, а чужой ребенок станет для него родным..."
     - Никто не заставит меня исполнять эти пророчества! - взревел я. - Кто их, в конце концов, придумывает?
     Кеттл снова начала раскачиваться. Ответил мне шут. Он говорил мягко, не поднимая глаз от работы:
     - Я. В детстве, во дни моих снов. Я еще не знал тебя тогда, только видел во сне.
     - Ты обречен исполнить их, - тихо проговорила Кеттл. Я со стуком поставил чашку на стол:
     - Будь я проклят, если сделаю это!
     Никто не подпрыгнул, никто не ответил. В ужасное мгновение кристаллически ясного воспоминания я услышал голос отца Молли из его угла за трубой: "Будь ты проклята, девчонка!" Молли вздрогнула, но не прореагировала. Она знала, что бессмысленно убеждать пьяного.
     - Молли, - простонал я внезапно, уронил голову на руки и зарыдал.
     Через некоторое время я почувствовал на своих плечах руки Чейда.
     - Ну, мальчик, это тебе не поможет. Марш в постель. Завтра ты должен предстать перед твоей королевой. - В его голосе было гораздо больше терпения, чем я заслуживал, и я внезапно осознал всю глубину моего падения.
     Я потер лицо рукавом и с трудом поднял голову. Я не возражал, когда он помог мне подняться на ноги и подтолкнул к стоявшей в углу кровати. Сев на ее краешек, я тихо сказал:
     - Ты знал. Ты всегда знал.
     - Что знал? - устало спросил он.
     - Знал все про Изменяющего и Белого Пророка.
     Он засопел.
     - Я ничего не знал об этом. Я кое-что читал. Вспомни, что до отречения твоего