мотрел на него снизу вверх,  когда  он,  глядя
мне прямо в глаза, повторил:
   - Господин? Вы уже закончили есть?
   Я наклонил голову, слишком удивленный даже для того, чтобы говорить.
   - Тогда вы должны пойти со мной. Меня послали за вами. На  корте  для
упражнений с мечом вас ожидает Ходд. Если, конечно,  Баррич  закончил  с
вами.
   Баррич внезапно появился рядом и изумил меня, опустившись передо мной
на одно колено. Он одернул мой камзол и пригладил волосы, говоря:
   - Похоже, на некоторое время закончил. Не смотри так удивленно, Фитц.
Неужели ты думал, что король не хозяин своему слову? Вытри рот и  шагай.
Ходд более жесткий учитель, чем я. На корте не потерпят  опозданий.  Так
что давай поторапливайся. Брант отведет тебя.
   Сердце мое упало, и я подчинился  приказу.  Следуя  за  мальчиком,  я
пытался вообразить наставника  более  строгого,  чем  Баррич.  Это  была
страшная картина.
   Выйдя из зала, мальчик быстро отбросил свои изысканные манеры.
   - Как тебя зовут? - спросил он, ведя меня по покрытой гравием дорожке
к  оружейным  кортам,  находившимся  перед  ней.  Я  пожал   плечами   и
отвернулся, Делая вид, что испытываю интерес к кустарнику,  окаймляющему
дорожку.
   Брант понимающе фыркнул:
   - Ну, они же  должны  как-то  называть  тебя.  Как  тебя  зовет  этот
колченогий старик?
   Откровенное пренебрежение мальчика к Барричу так удивило меня, что  я
выпалил:
   - Фитц. Он зовет меня Фитц.
   - Фитц? - Послышалось тихое ржание. - Да, это он может. На язык-то он
острый, старый кривоног.
   - Ему кабан ногу покалечил, - объяснил я. Мальчик говорил так, словно
хромота  Баррича  была  какой-то  глупостью,  которую  он  выставлял  на
всеобщее  обозрение.  Почему-то  я  чувствовал   себя   уязвленным   его
насмешками.
   - Да, знаю, - он презрительно фыркнул, - распорол его прям до  кости.
Здоровый старый  секач  чуть  не  сшибил  Чива,  да  только  ему  Баррич
подвернулся. Ну уж зато он получил Баррича да еще полдюжины  собак,  вот
что я слышал.
   Мы прошли через проход в увитой плющом стене, и перед  нами  внезапно
возникли учебные корты.
   - Чив думал, что остается только прикончить  эту  свинью,  когда  она
подпрыгнула и бросилась на него. В пику вцепилась, вот что я слышал.
   Я шел по пятам за мальчиком, внимательно слушая,  когда  он  внезапно
повернулся ко мне. Я был так  огорошен,  что  чуть  не  упал  на  спину.
Мальчик засмеялся.
   - Наверно, год  у  Баррича  плохой.  Все  несчастья  Чивэла  на  него
валятся. Он взял смерть Чива да сменял ее на свою хромую ногу,  вот  что
люди говорят. А потом он взял принцева щенка да сделал  его  любимчиком.
Вот чего я хотел бы узнать, так это почему тебя ни  с  того  ни  с  сего
собрались учить военному делу. Да  еще  и  лошадь  получил,  вот  что  я
слышал.
   В его тоне было нечто большее, чем зависть. С тех пор  я  узнал,  что
некоторые люди  воспринимают  чужую  удачу  как  личное  оскорбление.  Я
чувствовал его растущую враждебность, как будто  не  спросясь  зашел  на
собачью территорию. Но к собаке я мог прикоснуться мыслями  и  успокоить
ее по поводу своих намерений. Что же  до  Бранта,  то  тут  была  только
враждебность, поднимающаяся  как  буря.  Я  подумал,  собирается  ли  он
ударить меня и чего ждет в ответ - бегства  или  удара.  Я  почти  решил
бежать, когда высокая фигура, одетая в  серое,  появилась  за  спиной  у
Бранта и крепко схватила его за воротник.
   - Я слышала, король сказал, что он должен  тренироваться  с  мечом  и
получить лошадь, чтобы учиться верховой езде.  И  этого  достаточно  для
меня, и должно быть более чем достаточно для тебя, Брант. Мне  казалось,
что тебе было велено привести его сюда  и  доложить  мастеру  Тулуму,  у
которого есть для тебя дело. Ты этого не слышал?
   - Да, мэ-эм,  -  драчливое  настроение  Бранта  внезапно  испарилось,
уступив место подобострастию.
   - И раз уж ты "слышал" все эти жизненно  важные  вещи,  я  хотела  бы
указать  тебе,  что  ни  один  умный  человек  не  рассказывает  каждому
встречному и поперечному все, что знает, а у того, кто разносит сплетни,
кроме них, в голове ничего нет. Ты меня понял, Брант?
   - Думаю, да, мэ-эм.
   - Думаешь? Тогда скажу яснее. Прекрати все  вынюхивать  да  разносить
сплетни и  займись  делом.  Будь  старательным  и  прилежным,  и  тогда,
возможно, люди начнут говорить, что  ты  мой  "любимчик".  Я  хотела  бы
видеть, что ты слишком занят, чтобы собирать сплетни.
   - Да, мэ-эм.
   - Ты, мальчик, - Брант уже убегал по дорожке, когда  она  повернулась
ко мне, - следуй за мной.
   Старая женщина не стала ждать, чтобы  убедиться,  что  я  подчинился.
Деловой походкой она двинулась через тренировочный  корт,  так  что  мне
пришлось бежать рысью, чтобы не отстать от нее. Утрамбованная  земля  на
полях затвердела под сотнями ног, и солнце жгло мои плечи.  Почти  сразу
же я взмок. Но  женщина,  казалось,  не  испытывала  никаких  неудобств,
продвигаясь вперед быстрым шагом.
   Она была одета во все серое:  длинная  темно-серая  накидка,  немного
более светлые штаны и,  поверх  всего  этого,  серый  кожаный  передник,
доходивший почти до колен. Видимо, она работает в саду,  предположил  я,
хотя и удивился, заметив у нее на ногах серые кожаные сапоги.
   - Меня прислали тренироваться.., с Ходдом, - проговорил я, задыхаясь.
   Она  коротко  кивнула.  Мы  зашли  в  тень  оружейной,  и  мои  глаза
благодарно расширились после яркого света открытых кортов.
   - Мне должны дать доспехи и оружие, - сказал я ей на случай, если она
не поняла, что я говорил раньше.
   Она снова кивнула и распахнула дверь в  похожее  на  сарай  строение,
которое было внешней оружейной. Тут, как я  знал,  лежало  тренировочное
оружие. Настоящая сталь хранилась в самом  замке.  В  сарае  был  мягкий
полусвет  и  прохлада.  Пахло  деревом,  потом  и  свежим   разбросанным
тростником. Женщина не остановилась, и я пошел за ней  к  подставке,  на
которой лежала груда очищенных от коры шестов.
   -  Выбери  один,  -  сказала  она  мне.  Это   были   первые   слова,
произнесенные ею после приказа следовать за ней.
   - Может, лучше подождать Ходда? - робко поинтересовался я.
   - Я - Ходд, - ответила она нетерпеливо. - Теперь выбери  себе  палку,
мальчик. Мне нужно немного позаниматься с  тобой  до  того,  как  придут
другие. Хочу посмотреть, из чего ты сделан и что ты знаешь.
   Ей не потребовалось много времени, чтобы установить, что  я  не  знаю
почти ничего и легко теряюсь. После  нескольких  ударов  ее  собственной
коричневой палкой она ловко подцепила  мой  шест,  выбила  его  из  моих
ноющих рук, и он, вращаясь, полетел на землю.
   - Хм, - сказала она, не сердясь и не одобряя.  Такой  же  звук  может
издать огородник, увидев слегка поврежденный клубень картошки. Я немного
прощупал ее сознание и обнаружил ту же тишину,  которую  почувствовал  в
кобыле. В ней не было ничего от настороженности Баррича по отношению  ко
мне. Думаю, тогда я впервые понял, что некоторые люди, как  и  некоторые
животные, совершенно не замечают, когда я их  прощупываю.  Я  мог  бы  и
дальше проникнуть в ее мысли, но был  так  счастлив,  не  найдя  никакой
враждебности, что побоялся вызвать хоть какую-то неприязнь.  Так  что  я
стоял под изучающим взглядом женщины, маленький и неподвижный.
   - Мальчик, как тебя зовут? - спросила она внезапно
   - Фитц.
   Она нахмурилась при звуках моего голоса.
   Я выпрямился и сказал погромче:
   - Баррич зовет меня Фитцем.
   Она слегка вздрогнула.
   - Это на него похоже. Он называет суку сукой, а  бастарда  бастардом.
Это Баррич. Что ж.., думаю, я понимаю его. Фитц ты есть, Фитцем я тебя и
буду называть. Теперь я покажу тебе, почему  шест,  который  ты  выбрал,
слишком длинный для тебя и слишком толстый. А потом ты выберешь другой.
   Сказано - сделано, и она  медленно  провела  меня  через  упражнение,
которое  показалось  мне  тогда  бесконечно  сложным,  но  через  неделю
выполнить его было уже не труднее, чем заплести гриву  моей  лошади.  Мы
закончили как раз тогда, когда появилась гурьба остальных  учеников.  Их
было четверо, все на год или два отличались от меня по возрасту, но были
гораздо опытнее меня. Это  породило  некоторое  неудобство,  потому  что
теперь было нечетное  число  участников  и  никто  не  хотел  новичка  в
качестве партнера.
   Каким-то образом я пережил этот день, хотя воспоминание  о  том,  как
именно мне это удалось, теряется в благословенном неуловимом  рассеянном
тумане. Я помню, как у меня все болело, когда она наконец отпустила нас,
как другие бодро побежали по дорожке назад во дворец, а я мрачно тащился
за ними, проклиная себя за то, что  привлек  внимание  короля.  Путь  до
замка был очень долгим, в зале было шумно  и  полно  народа.  Я  слишком
устал, чтобы много есть. Кажется, мне хватило немного хлеба  и  тушеного
мяса. Я поплелся к двери, мечтая только о тепле и тишине конюшен,  когда
Брант снова обратился ко мне.
   - Ваша комната готова, - вот все, что он сказал. Я  бросил  отчаянный
взгляд на Баррича, но он был слишком занят разговором со  своим  соседом
по столу. Он не заметил моей мольбы. Так  что  я  обнаружил,  что  снова
следую за Брантом, теперь уже поднимаясь по каменным ступеням в ту часть
замка, которую никогда не исследовал.
   Мы остановились на площадке, где он взял со стола подсвечник и  зажег
свечи.
   - Королевская семья живет в этом крыле, - небрежно сообщил он мне.  -
У короля спальня величиной с конюшню в конце этого коридора.
   Я кивнул, слепо веря всему, о чем он говорил, хотя позже выяснил, что
посыльный, такой как Брант, никогда бы  не  мог  попасть  в  королевское
крыло. Для этого существовали особые лакеи. Он  провел  меня  еще  через
один пролет и остановился снова.
   - Здесь комнаты для гостей, - сказал он, показывая  подсвечником.  От
этого движения пламя свечей заколебалось, - для важных, конечно.
   И еще на один этаж мы поднялись. Лестница стала заметно уже.  Тут  мы
снова остановились, и я с ужасом посмотрел наверх, где ступени были  еще
уже и круче. Но Брант не повел меня  туда.  Мы  пошли  по  этому  новому
крылу, мимо трех дверей, и потом он  вставил  ключ  в  дощатую  дверь  и
открыл ее. Она распахнулась тяжело и со скрипом.
   - Комнатой давно не пользовались, - заметил он весело,  -  но  теперь
она твоя, так что милости просим.
   И с этими словами он поставил канделябр на сундук, вынул из него одну
свечку и ушел. Уходя, он закрыл за собой тяжелую дверь, оставив  меня  в
полутьме большой незнакомой комнаты. Каким-то  образом  я  удержался  от
того, чтобы броситься за ним и распахнуть дверь. Вместо этого  я  поднял
канделябр  к  стенным  подсвечникам.  Зажженные  свечи  заставили   тени
скорчиться в углах. В комнате был  очаг,  в  котором  догорал  огонь.  Я
поворошил угли, больше для света, чем для тепла, и продолжал исследовать
мое новое жилище.
   Это была простая квадратная комната с  единственным  окном.  Каменные
стены, ничем не отличавшиеся от того, что было у меня под  ногами,  были
украшены только выцветшим гобеленом, висевшим на одной из них. Я  поднял
свечу повыше, чтобы рассмотреть его, но увидеть мне удалось немногое. На
гобелене было странное крылатое существо и мужчина, похожий  на  короля,
который склонился перед ним в мольбе. Позже  я  узнал,  что  это  король
Вайздом, которому помогают Элдерлинги  Старейшие.  В  то  время  картина
казалась мне угрожающей. Я отвернулся.
   Кто-то сделал небрежную попытку  освежить  комнату.  На  полу  лежали
свежий тростник и трава, а перина выглядела пухлой и  свежевзбитой.  Два
одеяла на ней были из хорошей шерсти. Балдахин над кроватью был  поднят,
а с сундука и скамьи, составлявших  остальную  меблировку,  была  стерта
пыль. На мой неискушенный взгляд, эта  комната  выглядела  действительно
богатой. Настоящая кровать  с  покрывалами  и  занавесками,  скамейка  и
сундук, чтобы класть туда вещи, - насколько  я  помнил,  такой  шикарной
мебели  у  меня  никогда  не  было.   Все   эти   вещи   предназначались
исключительно для меня, и это  каким-то  образом  делало  их  еще  более
значительными. К тому же был очаг, в который я  нахально  подбросил  еще
полено, и окно с  дубовым  сиденьем  перед  ним,  которое  было  закрыто
ставнями от ночного  воздуха,  но,  вероятно,  выходило  на  море.  Углы
простого сундука были обиты медью, снаружи дерево потемнело, но, когда я
поднял крышку, внутри оно было светлым и душистым. В сундуке я обнаружил
мой скудный гардероб, принесенный из конюшни. Его пополнили  две  ночные
рубашки и скатанное в валик шерстяное одеяло. Вот и все. Я вынул  ночную
рубашку и закрыл сундук. Я положил рубашку на кровать, потом залез  туда
и сам. Было еще слишком рано, чтобы ложиться спать, но тело  мое  болело
и, похоже, делать больше было нечего. Внизу, в  конюшне,  Баррич  сейчас
уже сидел бы и пил, занимаясь починкой сбруи или еще чем-нибудь. В очаге
горел бы огонь, и слышно было бы, как внизу, в стойлах,  переминаются  с
ноги на ногу лошади. И комната пахла бы кожей, маслом и самим  Барричем,
а не сырым камнем и пылью. Я  натянул  через  голову  ночную  рубашку  и
сложил одежду у кровати. Потом устроился на перине; она была холодной, и
я покрылся гусиной  кожей.  Постепенно  кровать  согрелась,  и  я  начал
расслабляться. Это был полный событиями и напряженный день.  Каждая  моя
мышца, казалось,  устала  и  болела.  Я  знал,  что  мне  следует  снова
подняться и задуть свечи, но не мог собраться с силами.  Кроме  того,  у
меня не хватало смелости погасить  свечи  и  остаться  в  полной  густой
темноте. Так что я задремал, полуприкрыв глаза  и  наблюдая  за  слабыми
языками пламени в маленьком очаге. Я лениво мечтал о  чем-то  другом,  о
любом месте, которое не было бы ни этой одинокой  комнатой,  ни  жилищем
Баррича. О покое, который, возможно, я знал когда-то, но теперь  не  мог
вспомнить. И таким образом я погрузился в забвение.

УЧЕНИЧЕСТВО

   Рассказывают о короле Викторе, завоевавшем островные территории, ныне
называемые  Герцогством  Фарроу.  Вскоре  после  присоединения  к  своим
владениям Песчаного Края он послал за женщиной, которая, если бы  Виктор
не завоевал ее страну, была бы королевой Песчаного Края. Она  прибыла  в
Баккип в большой тревоге, опасаясь ехать, но еще больше боясь того,  что
могло бы ожидать ее народ, попроси она своих людей  ее  спрятать.  Когда
она появилась, то была и поражена, и в некотором роде огорчена тем,  что
Виктор собирается использовать ее не как слугу, но как учителя для своих
детей. Они должны были изучить язык и обычаи ее  народа.  Она  спросила,
почему он решил, что это нужно его  детям,  Виктор  ответил:  "Правитель
должен представлять весь свой народ, но управлять можно только тем,  что
знаешь". Позже она с готовностью стала женой его  старшего  сына  и  при
коронации получила имя королева Грация.

   Я проснулся оттого, что солнечный  свет  упал  на  мое  лицо.  Кто-то
заходил в комнату и открыл ставни, впустив дневной свет. Таз,  полотенце
и кувшин с водой стояли на сундуке. Я был благодарен  за  это,  но  даже
умывание меня не освежило. Я вспотел во сне и  чувствовал  себя  неловко
оттого, что кто-то мог войти в мою комнату и ходить по ней, пока я спал.
   Как я и думал, окно выходило на море,  но  у  меня  не  было  времени
любоваться красивыми видами. Один взгляд на солнце  сказал  мне,  что  я
проспал. Я быстро натянул одежду и поспешил в конюшню,  не  задерживаясь
для завтрака.
   Но этим утром Барричу было не до меня.
   - Возвращайся во  дворец,  -  посоветовал  он  мне.  -  Миссис  Хести
Торопливая уже присылала за тобой Бранта; она должна снять с тебя  мерку
для одежды. Лучше сейчас же найди ее; она живет согласно своему имени, и
ей не понравится, если ты расстроишь ее планы на утро.
   Я побежал назад в замок, и бег разбудил всю боль предыдущего дня. Как
я ни боялся поисков миссис Хести и снимания мерки для  одежды,  которая,
как я считал, мне совершенно не нужна, я все же почувствовал облегчение,
что сегодня мне не придется садиться в седло. Узнав на кухне  дорогу,  я
наконец нашел миссис Хести в комнате  через  несколько  дверей  от  моей
спальни. Я смущенно остановился в дверях и заглянул внутрь. Три  высоких
окна впускали в комнату солнечный свет и мягкий соленый ветер. Корзины с
пряжей и крашеной шерстью стояли у  одной  стены,  а  высокая  полка  на
другой стене была завалена радугой  самых  разных  тканей.  Две  молодые
женщины тихонько беседовали над ткацким станком, а  парень,  не  намного
старше меня, слегка покачивался в такт  мягкому  ходу  колеса  прялки  в
дальнем  углу.  Женщина,  чья  широкая  спина  была  повернута  ко  мне,
очевидно, была  миссис  Хести.  Две  молодые  женщины  заметили  меня  и
замолчали. Миссис Хести повернулась, чтобы взглянуть, куда они  смотрят,
и через мгновение я оказался у  нее  в  руках.  Она  не  утруждала  себя
знакомством или объяснениями. Я обнаружил, что сижу на табуретке, а меня
поворачивают, измеряют  и  обсуждают,  совершенно  не  считаясь  с  моим
достоинством и, уж конечно, с человеческой природой.  Она  с  презрением
отдала мою одежду молодой женщине, хол одно  заметив,  что  я  напоминаю
молодого Чивэла и что размеры и цвета  моей  одежды  должны  быть  почти
такими же, как его, когда он был в моем  возрасте.  Потом  она  спросила
мнение своих помощниц, прикладывая ко мне рулоны различных тканей.
   - Этот синий цвет, - сказала одна из  ткачих,  -  очень  идет  к  его
темным волосам. Он бы очень хорошо выглядел на его отце. Какое  счастье,
что леди Пейшенс никогда не  придется  увидеть  этого  мальчика.  Печать
Чивэла слишком ясно видна на его лице, чтобы оставить ей  хоть  какую-то
надежду.
   И, стоя так, с ног до головы закутанный в шерстяную ткань, я  впервые
услышал то, что было давно известно всем до одного  обитателям  Баккипа.
Ткачихи в деталях обсуждали, как весть  о  моем  существовании  достигла
Баккипа и Пейшенс - задолго до того, как мой отец смог сам рассказать ей
об этом, - и какую невыносимую боль это ей причинило. Потому что Пейшенс
была бесплодной, и, хотя Чивэл никогда ни словом  не  упрекнул  ее,  все
вокруг догадывались, как трудно должно быть для него и для нее не  иметь
детей,  которые  впоследствии  могли  бы  принять  его  титул.   Пейшенс
восприняла  мое  появление  как  упрек,  ставший  последней  каплей.  Ее
физическое  здоровье  никогда  не  было  особенно  хорошим  после   всех
несчастий, преследовавших ее, а теперь оно было окончательно  подорвано,
так же как и здоровье душевное. Ради нее, так же как и  ради  соблюдения
приличий, Чивэл отказался от трона и увез свою больную жену в провинцию,
откуда она была родом. Говорили, что они жили там в мире и согласии, что
здоровье Пейшенс  немного  поправилось  и  что  Чивэл,  ставший  тише  и
спокойнее, чем был раньше, потихоньку начинал осваивать управление своей
виноградной  долиной.  Жаль,  но  Пейшенс  винила  также  и  Баррича  за
оплошность мужа и заявила, что  не  может  больше  выносить  вида  этого
человека. Поэтому теперь, когда на него навалилась  и  раненая  нога,  и
опала Чивэла, старина Баррич просто стал другим человеком.  Раньше  было
время, когда ни одна женщина не могла спокойно пройти мимо него; поймать
его взгляд означало вызвать жгучую зависть каждой,  достаточно  взрослой
для того, чтобы носить юбки. А теперь? Старый Баррич - так его зовут,  а
ведь он все еще в расцвете сил. Это  нечестно,  как  будто  слуга  может
отвечать за то, что сделал его господин! Но все-таки это было к лучшему,
как они считали. В конце концов,  Верити  будет  гораздо  более  хорошим
королем, чем мог бы стать его брат. Чивэл был таким  благородно-суровым,
что в его присутствии все  чувствовали  себя  в  чем-то  виноватыми;  он
никогда не позволил бы себе отступить от того, что считал правильным,  и
хотя был слишком рыцарственным, чтобы смеять