нет права искать ее. Не думаю, что тебе нужна ее
жалость. Это жалкая замена любви.
   И потом он встал и оставил меня смотреть в огонь и размышлять.
   Был ли я калекой? Потерпел ли я  поражение?  Тело  мое  дрожало,  как
струны плохо настроенной арфы. Это так. Но победила моя воля, а не  воля
Регала. Мой принц Верити все еще готов занять трон  Шести  Герцогств,  и
горная принцесса теперь стала его женой. Боюсь ли я насмешек Регала  над
моими дрожащими руками? Разве я не смогу  смеяться  в  ответ,  поскольку
Регал  никогда  не  станет  королем?  Во   мне   поднималось   злорадное
удовлетворение. Баррич был прав. Я не был побежден  и  мог  убедиться  в
том, что Регал осведомлен о моей победе.
   Но, если я выиграл схватку  с  Регалом,  неужели  я  не  смогу  также
завоевать и Молли? Что стояло между нею и мной? Джед? Но Баррич  слышал,
что она покинула Баккип, а не  вышла  там  замуж.  Ушла,  оставшись  без
копейки, чтобы жить со  своими  родственниками.  Позор  Джеду,  если  он
позволил ей сделать это. Я стал бы ее искать, я нашел бы ее  и  покорил.
Молли, с ее развевающимися волосами, Молли,  в  ярких  красных  юбках  и
плаще, смелая, как красногрудая сорока,  и  глаза  такие  же  яркие.  От
воспоминания  о  ней  я  задрожал.  Я  улыбнулся  про  себя,   а   потом
почувствовал, как мои губы искривились и  легкая  дрожь  превратилась  в
содрогание. Мое тело выгнулось, затылок  резко  ударился  о  кровать.  Я
невольно вскрикнул - невразумительный булькающий звук. В  мгновение  ока
Джонки оказалась рядом со мной и позвала Баррича, и уже они оба  держали
меня за руки и ноги.  Баррич  всем  телом  навалился  на  меня,  пытаясь
остановить судороги. И тут я потерял сознание.
   Я выбирался из темноты на свет,  словно  поднимаясь  после  глубокого
погружения в теплую воду. Глубина перьевой перины баюкала  меня,  одеяла
были мягкими, я чувствовал себя в безопасности. Несколько мгновений  все
было тихо. Я лежал неподвижно, чувствуя себя почти хорошо.
   - Фитц? - Баррич наклонился надо мной.
   Мир вернулся. Я узнал себя - искромсанное жалкое существо, марионетка
с перепутанными нитками, лошадь с разорванным сухожилием. Я  никогда  не
стану прежним; для меня нет места в  этом  мире,  в  котором  я  некогда
обитал. Баррич сказал, что жалость - плохая замена  любви.  Я  не  хотел
жалости ни от кого из них.
   - Баррич.
   Он наклонился ниже.
   - Все было не  так  уж  плохо,  -  солгал  он.  -  Теперь  тебе  надо
отдохнуть. Завтра...
   - Завтра ты поедешь в Баккип.
   Он нахмурился:
   - Давай не будем спешить. Дай себе несколько дней, чтобы  оправиться,
и тогда мы...
   - Нет. - Я с трудом заставил  себя  сесть  на  постели.  -  Я  принял
решение. Завтра ты поедешь назад в Баккип. Там  есть  люди  и  животные,
которые ждут тебя. Ты нужен. Это твой дом и твой мир.  Но  не  мой.  Уже
нет.
   Он долго молчал.
   - И что ты будешь делать?
   Я покачал головой:
   - Это уже не твоя забота. И ничья. Только моя.
   - Девушка?
   Я еще сильнее потряс головой:
   - Она уже ухаживала за одним инвалидом и провела всю свою  юность  за
этим занятием только для того, чтобы обнаружить, что  он  оставил  ее  в
долгах. Могу ли я вернуться таким и искать ее?  Могу  ли  я  просить  ее
любви, чтобы стать ей такой же обузой, какой был ее отец? Нет. Одной или
замужем за другим, ей будет лучше без меня.
   Мы оба  долго  молчали.  В  углу  комнаты  Джонки  деловито  готовила
очередной травяной настой, который ничем не сможет  помочь  мне.  Баррич
нависал надо мной темной грозовой тучей. Я знал, как сильно ему  хочется
тряхнуть меня за плечи и выбить из меня это упрямство. Но он  не  сделал
этого. Баррич не бил калек.
   - Так, - сказал он наконец, - значит, остается  только  твой  король.
Или ты забыл, что поклялся быть слугой короля?
   - Нет, не забыл, - ответил я тихо, - и если бы верил, что я  все  еще
слуга, то  вернулся  бы.  Но  я  не  слуга,  Баррич.  Я  обуза.  Я  стал
бесполезной пешкой, которую  к  тому  же  надо  защищать.  Заложник  для
захвата, бессильный защититься самостоятельно от кого  бы  то  ни  было.
Нет. Последнее, что я могу сделать как слуга короля, это выйти  из  игры
до  того,  как  кто-нибудь  другой  воспользуется  моей  немощью,  чтобы
причинить вред моему королю.
   Баррич отвернулся. Его силуэт едва  различался  в  сумерках  комнаты,
лица его нельзя было разглядеть в слабом свете огня.
   - Завтра мы поговорим... - начал он.
   - Только чтобы попрощаться. Я это твердо решил, Баррич. - Я  коснулся
рукой серьги в моем ухе.
   - Если ты остаешься, значит, и я не  могу  уехать,  -  в  его  низком
голосе была ярость.
   - Нет, не так. Когда-то мой отец захотел, чтобы ты остался и вырастил
для него бастарда. Теперь я  говорю  тебе,  чтобы  ты  уходил  и  служил
королю, который все еще нуждается в тебе.
   - Фитц Чивэл, я не...
   - Пожалуйста. - Я не знаю, что Баррич услышал в моем  голосе,  только
он внезапно замер. - Я так устал. Так ужасно устал.  Я  уверен,  что  не
смогу дожить до того, что, как все считают, я должен сделать.  Я  просто
не доживу, - мой голос дрожал, как у старика, - не имеет  значения,  что
мне следовало бы сделать. Не  имеют  значения  мои  клятвы.  Во  мне  не
осталось сил, чтобы сдержать слово. Может быть, это не правильно, но так
уж оно есть. Чужие планы. Чужие цели.  Никогда  они  не  были  моими.  Я
пытался, но... - Комната  закачалась  вокруг  меня,  как  будто  говорил
кто-то другой, и я был потрясен его словами. Но я  не  мог  отрицать  их
правдивость. - Теперь мне нужно  остаться  одному.  Чтобы  отдохнуть,  -
просто сказал я.
   Они оба только смотрели на меня. Ни один из  них  не  заговорил.  Они
медленно вышли из комнаты, словно надеясь, что я передумаю и  позову  их
назад. Я этого не сделал.
   Но, после того как они вышли  и  я  остался  один,  я  позволил  себе
выдохнуть. У меня кружилась голова от тяжести принятого  решения.  Я  не
вернусь в Баккип. Но что мне делать, я не знал. Я смахнул  кусочки  моей
разбитой жизни с игрового  стола.  Теперь  нужно  попытаться  их  как-то
склеить, чтобы начать новую жизнь. Я начал осознавать,  что  у  меня  не
осталось сомнений. Сожаление смешивалось с облегчением, но  сомнений  не
было. Каким-то образом я понял, что  должен  положить  начало  жизни,  в
которой никто не вспомнит, кем я был  когда-то.  Жизни,  не  подчиненной
ничьей воле, даже воле моего короля. Это было  решено.  Я  снова  лег  в
постель,  и  в  первый  раз  за  многие  недели  полностью  расслабился.
Прощайте, подумал я устало. Я хотел  бы  пожелать  им  всем  счастливого
пути, в последний раз  предстать  перед  своим  королем  и  увидеть  его
короткий одобрительный кивок, подтверждающий, что я поступил  правильно.
Может быть, я смог бы объяснить ему, почему не захотел вернуться.  Этого
не будет. Теперь все кончено.
   - Прости меня, мой король, - пробормотал я.  Я  смотрел  в  танцующее
пламя, пока его вид не успокоил меня.

1
СИЛБЕЙ

   Быть наследным принцем  или  принцессой  -  значит  балансировать  на
канате, натянутом между ответственностью и властью. Говорят,  что  таким
образом  будущие  венценосцы   удовлетворяют   свою   жажду   власти   и
одновременно учатся пользоваться ею. Старший  сын  в  королевской  семье
занимает это положение со своего шестнадцатого дня рождения. С этого дня
будущий  король  несет  полную  ответственность  за  управление   Шестью
Герцогствами. Обычно он принимает на себя те обязанности, которые  менее
всего занимают царствующего монарха, - а таковые  сильно  варьируются  в
зависимости от ситуации в стране. При короле Шрюде  принц  Чивэл  первым
стал наследником престола. Король передал ему все  дела,  относящиеся  к
внешним  границам:  военные  действия,  торговлю  и  дипломатию  и   как
следствие - неудобства от длительных  путешествий  и  походной  жизни  в
военных лагерях. Когда Чивэл отрекся от престола, наследником стал принц
Верити,  который  унаследовал  все  тяготы  неопределенности   войны   с
островитянами и разногласий между Внутренними и  Внешними  Герцогствами,
вызванные  этой  войной.  С  каждый  днем  выполнять   эти   обязанности
становилось все труднее, и в любой момент решение  принца  Верити  могло
быть отменено королем. Часто ему приходилось  разбираться  с  ситуацией,
возникшей не по его вине, и орудие в его руки вкладывал король.
   Еще менее прочной была позиция будущей  королевы  Кетриккен.  Горское
происхождение сделало ее чужой  при  дворе  Шести  Герцогств.  В  мирные
времена ее бы, вероятно, принимали с  большей  терпимостью,  но  двор  в
Баккипе  кипел  страстями  вместе  со  всеобщими  волнениями   в   Шести
Герцогствах. Красные корабли с Внешних островов опустошали наши берега -
чего не происходило уже много  лет,  -  уничтожая  гораздо  больше,  чем
забирали с собой. Постоянная  угроза  набегов  и  продолжающиеся  пытки,
которым  подвергали  людей   "перекованные",   потрясли   основы   Шести
Герцогств. Доверие к монархии было утрачено,  и  Кетриккен  оказалась  в
незавидном положении иностранки и жены нелюбимого наследника.
   Внутренние Герцогства начали возмущаться  налогами,  собираемыми  для
защиты берегов, которые не  имели  к  ним  никакого  отношения,  и  двор
Баккипа тоже раскололся на два враждебных лагеря. Прибрежные  Герцогства
требовали военных кораблей, солдат и эффективных  действий  в  борьбе  с
пиратами, которые всегда наносили удар там, где их меньше всего ожидали.
Выросший на материке, принц Регал надеялся собрать недовольных под  свое
крыло и улещивал Внутренние Герцогства подарками и социальными льготами.
Наследник  Верити,  убедившись,  что  Скилла  уже  недостаточно,   чтобы
удержать  пиратов,  занялся  постройкой  боевых  кораблей   для   защиты
Прибрежных Герцогств и уделял мало внимания своей королеве. И надо  всем
этим скорчился, как огромный паук, король Шрюд, пытаясь удержать власть,
разделенную между ним и его сыновьями, и сохранить все в равновесии,  не
дав Шести Герцогствам распасться.

   Я проснулся оттого, что кто-то прикоснулся к моему  лбу.  Раздраженно
заворчав,  я  мотнул  головой.  Одеяла  были  скомканы;   я   с   трудом
высвободился и сел, чтобы посмотреть, кто посмел побеспокоить меня.  Шут
короля Шрюда беспокойно ерзал на стуле рядом со мной. Я  дико  уставился
на него, и он отпрянул от моего взгляда. Беспокойство охватило меня.
   Шут должен был быть в Баккипе, рядом с королем, за много миль и  дней
пути отсюда. Я никогда не слышал, чтобы он  оставлял  свое  место  подле
короля больше чем на несколько часов ночного отдыха. Его появление здесь
не предвещало ничего хорошего. Шут был моим другом - насколько он вообще
мог быть чьим-нибудь другом при его странности. Но он всегда приходил ко
мне по какой-нибудь причине, и эта причина  редко  бывала  приятной  или
обыденной.
   Он выглядел  усталым  как  никогда  прежде.  На  нем  был  незнакомый
шутовской наряд из зеленых и красных кусочков ткани, а в руках он держал
шутовской  же  скипетр  с  крысиной   головой.   Яркая   одежда   сильно
контрастировала  с  его  бесцветной  кожей.   Из-за   нее   он   казался
полупрозрачной свечкой, оплетенной  остролистом.  Его  одежда  выглядела
более настоящей, чем он сам. Его тонкие светлые волосы струились  из-под
колпака, как волосы утопленника в море, а танцующие языки пламени  очага
отражались в его глазах. Я потер мои слипающиеся глаза и откинул  волосы
со лба. Они были влажными; во сне я вспотел.
   - Привет, - с трудом произнес я, - не ожидал увидеть тебя здесь. - Во
рту у меня пересохло, язык, казалось, распух. Я болен, вспомнил  я.  Все
было как в тумане.
   - А где еще? - он скорбно посмотрел на меня. - Чем больше  вы  спите,
тем менее отдохнувшим  выглядите.  Ложитесь,  мой  лорд,  позвольте  мне
устроить вас поудобнее. - Он хлопотливо начал взбивать мои подушки, но я
жестом  остановил  его.  Что-то  тут  было  не  так.  Шут   никогда   не
разговаривал со мной столь почтительно. Друзьями мы были, но его  слова,
обращенные ко  мне,  всегда  были  обманчивыми,  как  кислое  недозрелое
яблоко. Если эта внезапная доброта была проявлением жалости, мне она  не
нужна.
   Я посмотрел  вниз,  на  свою  расшитую  ночную  рубашку,  на  богатое
покрывало. Что-то показалось мне  странным.  Я  был  слишком  усталым  и
ослабевшим, чтобы думать об этом.
   - Что ты здесь делаешь? - спросил я его.
   Он тяжело вздохнул:
   - Я ухаживаю за вами. Наблюдаю за вами, когда вы спите.  Я  знаю,  вы
считаете, что это глупо, но я ведь и есть дурак. Так что я  должен  быть
глупым. И все-таки вы задаете мне один и тот же вопрос каждый раз, когда
просыпаетесь. Позвольте тогда предложить кое-что поумнее. Я умоляю  вас,
мой лорд, позвольте мне послать за другим целителем.
   Я откинулся на подушки. Они были влажными от пота. Я знал,  что  могу
попросить шута сменить их, и он бы это  сделал,  но  в  любом  случае  я
вспотею снова. Это бесполезно.  Я  вцепился  в  свое  одеяло  узловатыми
пальцами и прямо спросил его:
   - Почему ты пришел сюда?
   Он взял мою руку в свою и погладил ее:
   - Мой лорд, я  не  доверяю  вашей  внезапной  слабости.  По-видимому,
лекарства этого целителя совершенно не помогают вам.  Я  боюсь,  что  он
знает гораздо меньше, чем думают люди.
   - Баррич? - спросил я недоверчиво.
   - Баррич? Если бы он был здесь, мой лорд! Может быть,  он  и  простой
конюший, но я уверяю вас, что  он  гораздо  больше  целитель,  чем  этот
Волзед, который перекармливает вас лекарствами и вгоняет в пот.
   - Волзед? Баррича тут нет?
   Лицо шута помрачнело:
   - Нет, мой король. Он в горах, вы же прекрасно знаете.
   - Твой король, - сказал я и попытался засмеяться:
   - Какая насмешка!
   - Что вы, мой лорд, - сказал он мягко, - что вы!
   Его нежность смутила меня. Это был  не  тот  шут,  которого  я  знал,
полный  насмешек  и  загадок,  хитрых   уколов,   каламбуров,   искусных
оскорблений.  Я  внезапно  почувствовал  себя  растянутым,  как   старая
веревка, и таким же потрепанным. Тем не менее я попытался сложить два  и
два.
   - Значит, я в Баккипе?
   Он медленно кивнул.
   - Конечно, - огорченно сжал губы он.
   Я  молчал,  пытаясь  измерить  всю  глубину  предательства.  Каким-то
образом меня вернули в Баккип. Против моей воли.  И  даже  не  посчитали
нужным, чтобы Баррич сопровождал меня.
   - Позвольте мне дать вам немного еды, - взмолился шут,  -  вы  всегда
чувствуете себя лучше после того, как поедите. - Он встал. - Я принес ее
наверх много часов назад. Держал ее у очага, чтобы не остыла.
   Я устало проводил его взглядом. У большого очага он  нагнулся,  чтобы
взять закрытую кастрюлю. Поднял крышку, и я ощутил запах жирной  тушеной
говядины. Он начал накладывать мясо в тарелку. Прошли  многие  месяцы  с
тех пор, как я в последний раз пробовал говядину.  В  горах  ели  только
оленину, баранину и  козлятину.  Я  устало  оглядывал  комнату.  Тяжелые
гобелены, массивные деревянные  кресла.  Тяжелые  камни  очага,  богатая
драпировка кровати. Я знал это место. Это  была  королевская  спальня  в
Баккипе. Почему я здесь, в королевской  постели?  Я  попытался  спросить
шута, но кто-то другой заговорил моими губами:
   - Я слишком много знаю, шут. Я больше не могу удерживать в  себе  это
знание. Иногда это похоже на то, что кто-то другой контролирует мою волю
и заставляет меня думать о том, чего я предпочел  бы  не  касаться.  Мои
стены пробиты. Все это поднимается во мне, подобно приливу. - Я  глубоко
вздохнул, но не мог выдохнуть. Сперва в ушах у меня зазвенело,  потом  я
словно погрузился в медленный поток холодной воды.  -  Новый  прилив,  -
выдохнул я. - Прилив, - я задыхался. - Несет корабли. Корабли с красными
килями...
   Глаза шута тревожно расширились:
   - В это время года, ваше величество? Конечно же, нет. Не зимой!
   Мою грудь сдавило, я задыхался. Я пытался заговорить.
   - Зима наступает слишком мягко. Она избавила нас и от штормов,  и  от
своей защиты. Смотри. Смотри туда, на воду!  Видишь?  Они  приближаются.
Они идут из тумана. - Я поднял руку, чтобы показать  ему.  Шут  поспешно
подошел и встал рядом со мной. Он наклонился и посмотрел  туда,  куда  я
показывал, но я знал, что он не может ничего увидеть. Тем  не  менее  он
преданно положил руку на мое плечо и вглядывался, как  будто  мог  силой
воли преодолеть стены и мили, разделявшие его и мое видение. А я  мечтал
быть таким же  слепым,  как  он.  Я  схватил  бледную  руку  с  длинными
пальцами, лежащую на  моем  плече.  На  мгновение  я  взглянул  на  свою
иссохшую ладонь и королевское кольцо с  печатью,  надетое  на  костлявый
палец с распухшим суставом. Потом мой ленивый взгляд оторвался от  руки,
и видение унесло меня с собой.
   Рука моя теперь указывала на тихую гавань. Я попытался  приподняться,
чтобы  увидеть  больше.  Темный  город  расстилался  передо  мной,   как
лоскутное одеяло из домов и дорог. Туман лежал в низинах и сгущался  над
заливом, и я подумал, что это к перемене  погоды.  Что-то  пронеслось  в
воздухе, остудив влажную от пота кожу, и я задрожал. Несмотря на  темную
ночь и туман, я все прекрасно видел. "Это  Скилл,  -  сказал  я  себе  и
задумался.  -  Я  не  владею  Скиллом  -  во  всяком  случае,  не   могу
контролировать его".
   Но пока я смотрел, два корабля, вырвавшись из тумана, вошли в  спящую
гавань. Я забыл о том, что я мог  или  чего  не  мог  делать.  Они  были
гладкими и красивыми, эти корабли, и, хотя при лунном свете они казались
черными, я знал, какого цвета их кили. Пираты красных кораблей с Внешних
островов. Корабли  резали  защищенные  воды  бухты,  как  тонкое  лезвие
вспарывает свиное брюхо. Весла  двигались  бесшумно  и  слаженно.  Скрип
уключин заглушали тряпки. Они двигались вдоль доков со смелостью честных
купцов, прибывших торговать. С первого корабля легко соскочил  матрос  с
линем, чтобы пришвартоваться. Гребец не подпускал  корабль  к  пристани,
пока ему не сбросили и кормовой линь, который матрос  тоже  закрепил.  И
все это с  таким  бесстыдным  спокойствием!  Второй  корабль  последовал
примеру первого. Страшные красные корабли вошли  в  город,  наглые,  как
чайки, и пришвартовались у родной пристани своих будущих жертв.
   Ни один часовой не вскрикнул. Ни один наблюдатель не подул в рог и не
бросил факел в приготовленную кучу дров, чтобы зажечь сигнальный  огонь.
Я повел глазами, и все тут же прояснилось. Их безжизненные  тела  лежали
на  сторожевых  постах.  Прекрасная  одежда  домашней  вязки  из   серой
превратилась в красную, впитав кровь из их перерезанных  глоток.  Убийцы
подошли тихо, по суше, хорошо  зная  расположение  всех  постов.  И  все
часовые умолкли навеки. Никто не мог предупредить спящий город.
   Наблюдателей было не так много. Не таким  уж  значительным  был  этот
город - он не заслужил даже точки на карте. Жители рассчитывали  на  то,
что это защитит их от набегов.  Они  получали  хорошую  шерсть  и  пряли
добротную пряжу,  это  верно.  Вылавливали  и  коптили  лосося,  который
водился в реке, а яблоки здесь были маленькими, но сладкими,  и  из  них
получалось доброе вино.  К  западу  от  города  была  колония  съедобных
моллюсков. Вот и все богатства Силбея - не так уж много,  но  достаточно
для того, чтобы люди здесь ценили  свою  жизнь.  Во  всяком  случае,  уж
конечно, город не стоил того, чтобы пройти по  нему  с  огнем  и  мечом.
Какой человек в здравом уме сочтет бочку яблочного  вина  или  копченого
лосося достойными пиратского набега?
   Но это были красные корабли, и они приходили не за товарами и  не  за
деньгами. Им не нужны были ни племенные стада, ни даже красивые женщины,
которых можно взять в жены, ни юноши, которых можно посадить за весла на
галерах. Густошерстные овцы будут изувечены  и  убиты,  копченый  лосось
раздавлен грязными  сапогами,  склады  шерсти  сожжены,  винные  погреба
разгромлены. Они возьмут заложников,  да,