але он изображен могучим мужчиной, стоящим  на  носу
корабля и свирепо улыбающимся,  в  то  время  как  гребцы  несут  его  к
древнему Оленьему замку, сооруженному из  плохо  обработанного  камня  и
дерева.
   Баккип строился как надежная  крепость  в  устье  судоходной  реки  у
залива, с превосходными якорными стоянками. Какой-то мелкий  вождь,  чье
имя затерялось в глубинах  истории,  увидел  возможность  контролировать
отсюда торговлю на реке и  построил  первую  крепость.  По-видимому,  он
сделал это, чтобы защитить местные земли от набегов островитян,  которые
каждое лето разграбляли берега реки. Чего он не мог предвидеть  так  это
того, что предательство откроет захватчикам двери его укреплений.  Башни
и стены стали опорным пунктом островитян, откуда они двинулись вдоль  по
реке, оккупируя все новые и новые земли.  Перестраивая  свой  деревянный
форт, они в конце концов превратили его в сердце Первого  Герцогства,  и
постепенно он стал столицей королевства Шести Герцогств.
   Видящие - правящая династия  Шести  Герцогств  -  произошли  от  этих
островитян. Несколько поколений сохраняли связи с островами, навещая их,
и  возвращались  домой  с  пышными  темноволосыми   женами   из   своего
собственного народа. Таким образом, кровь островитян все еще была сильна
в королевской линии и  наиболее  благородных  домах,  производя  сильных
темноглазых, темноволосых детей. Вместе с тем по наследству передавалась
и предрасположенность  к  Скиллу  со  всеми  опасностями  и  слабостями,
наследуемыми с этой кровью. Я тоже получил свою долю этого наследства.
   Но мой  первый  опыт  в  Оленьем  замке  был  далек  от  истории  или
наследственности.  Я  воспринимал  его   только   как   конечную   точку
путешествия, мешанину шума,  людей,  собак,  повозок,  зданий  и  кривых
улочек, которая наконец привела к огромному каменному замку. Он стоял на
скалах и царил  над  городом,  раскинувшимся  под  его  стенами.  Лошадь
Баррича устала и часто спотыкалась на грязном булыжнике городских  улиц.
Я вцепился в пояс солдата, тоже слишком  усталый  и  разбитый  даже  для
того, чтобы жаловаться. Один раз я поднял голову,  чтобы  посмотреть  на
высокие серые башни и стены крепости над нами. Даже незнакомое мне тепло
морского бриза не уменьшало ее холодной непривлекательности. Я  уткнулся
лбом в спину Баррича. Меня затошнило от  солоноватого  йодистого  запаха
необъятной водной глади. Так я и прибыл в Баккип.
   Жилье Баррича  располагалось  над  стойлами,  недалеко  от  соколиных
клеток. Туда он и отвел меня вместе с собаками и ястребом Чивэла. Сперва
он занялся пти цей, сильно запачкавшейся во  время  путешествия.  Собаки
были в ужасном возбуждении от того,  что  наконец  оказались  дома.  Они
изливали на все вокруг потоки безудержной энергии, которую нелегко  было
вынести человеку, уставшему так, как устал я. Ноузи сбивал  меня  с  ног
около полудюжины раз, пока я не  вколотил  в  его  упрямую  голову,  что
устал, почти болен и  совершенно  не  в  настроении  с  ним  играть.  Он
выслушал меня и отреагировал  как  любой  нормальный  щенок,  немедленно
найдя новых друзей и ввязавшись в псевдосерьезную драку, которую  быстро
прекратил грозный окрик Баррича. Может, он и был  человеком  Чивэла,  но
здесь, в Оленьем замке, он был хозяином собак, ястребов и лошадей.
   Разобравшись  с  привезенными  животными,  он  прошелся  по   стойлам
проверить, что там было без него. Грумы, конюхи и сокольничьи  возникали
словно из-под земли,  защищая  своих  подопечных  от  суровых  выговоров
Баррича. Я рысью бежал за ним, покуда хватало сил не отставать, и только
когда я  окончательно  сдался  и  устало  рухнул  на  кучу  соломы,  он,
казалось, меня заметил. Лицо  его  стало  раздраженным,  и  он  выглядел
невероятно усталым.
   - Эй, Коб! Возьми юного Фитца на кухню  и  проследи,  чтобы  его  там
накормили, а потом приведи обратно сюда.
   Коб был темноволосым  мальчуганом  с  псарни,  лет  десяти  от  роду,
которого только что похвалили за здоровый помет, полученный в отсутствие
Баррича. Минуту назад он словно купался в одобрении  хозяина,  а  теперь
его улыбка исчезла, и он с сомнением посмотрел на меня. Некоторое  время
мы изучали друг друга, а Баррич пошел вдоль стойл, и за ним семенили его
подчиненные. Потом  мальчик  пожал  плечами  и  слегка  нагнулся,  чтобы
взглянуть мне прямо в лицо.
   - Ты, значит, голодный, Фитц? Сейчас найдем тебе поесть, - приветливо
сказал он тем же тоном, каким только что уговаривал щенят выйти на свет,
чтобы Бар рич смог их рассмотреть. Я облегченно кивнул,  потому  что  он
ждал от меня не больше, чем от своих щенят, и пошел за  ним.  Коб  часто
оглядывался, проверяя, поспеваю ли я за  ним.  Не  успели  мы  выйти  из
конюшни, как, виляя хвостом, прибежал Ноузи, ему хотелось пойти с  нами.
Очевидная  привязанность  собаки  подняла  меня  в  глазах  Коба,  и  он
продолжал разговаривать с нами  обоими  короткими  ободряющими  фразами:
мол, скоро уже мы сможем поесть, а теперь пошли.., нет, не  надо  нюхать
эту кошку.., пошли, пошли, вот хорошие мальчики.
   В конюшне царила суматоха, люди Верити ставили своих лошадей и вешали
сбрую, а Баррич ко всему придирался и ругал за то, что не  было  сделано
согласно его распоряжениям за время его отсутствия.  Люди  неслись  мимо
нас с самыми разнообразными поручениями: мальчик, который тащил на плече
тяжеленный  кусок  бекона,  стайка  хихикающих   девушек   с   огромными
рассыпающимися охапками вереска и тростника в руках,  мрачный  старик  с
корзиной еще трепещущей рыбы, три молодые женщины в шутовских  костюмах,
чьи голоса звенели так же весело, как их колокольчики.
   Мой нос вскоре сообщил мне, что мы приближаемся к кухне.  Неразбериха
вокруг нас нарастала до тех пор, пока мы не подошли к двери,  у  которой
образовалась  настоящая  давка  от  входящих  и  выходящих  людей.   Коб
остановился, и мы с Ноузи вместе с ним, и носы наши отчаянно  заработали
в сладостном предвкушении. Он посмотрел на толпу в дверях и нахмурился.
   - Там полно народа. Готовятся к сегодняшней приветственной трапезе  в
честь Верити и Регала. Все до одного собрались в  Оленьем  замке,  когда
прослышали, что Чивэл отрекся от престола.  На  совет  по  этому  поводу
прибыли все герцоги, а кто не смог, прислал людей. Я слышал, что даже от
чьюрдов кто-то приехал. Они хотят убедиться, что все договоры остаются в
силе теперь, когда Чивэл... - Он замолчал, внезапно  смутившись.  Потому
ли, что говорил о моем  отце,  или  потому,  что  обращался  к  щенку  и
шестилетке как к  разумным  созданиям,  -  я  не  знаю.  Коб  огляделся,
оценивая ситуацию. - Подождите здесь, -  сказал  он  нам  наконец,  -  я
проскользну туда и вынесу вам что-нибудь. Вряд ли  на  меня  наступят..,
или  поймают.  Давайте,  стойте  здесь,  -  он  подкрепил  свою  команду
решительным взмахом руки. Я попятился к стене и сел там на корточках,  в
стороне от беспорядочного движения, а Ноузи послушно лег рядом со  мной.
Я одобрительно смотрел, как Коб подошел к двери и угрем  проскользнул  в
кухню.
   Когда он  скрылся  из  виду,  мое  внимание  обратилось  к  остальным
суетящимся  людям.  В  основном  они  были  слугами  или  поварами,   но
встречались менестрели, торговцы и посыльные. С усталым  любопытством  я
смотрел, как они приходят и уходят. Я уже слишком  много  видел  в  этот
день, чтобы особенно заинтересоваться происходящим. Едва ли  не  больше,
чем о еде, я мечтал о спокойном уединенном местечке вдали от  всей  этой
сумятицы. Я сидел на земле,  облокотившись  спиной  о  нагретую  солнцем
стену замка и уткнувшись лбом в колени, а Ноузи лежал, прислонившись  ко
мне.
   Меня разбудил прутик бьющего по земле хвоста Ноузи. Я поднял голову с
колен и увидел перед собой пару  высоких  коричневых  сапог.  Глаза  мои
скользнули по грубым кожаным штанам и простой шерстяной рубашке  к  лицу
человека  с  лохматой  бородой  и  копной  нечесаных   волос.   Мужчина,
разглядывавший меня, держал на плече маленький бочонок.
   - Незаконнорожденный, что ли?
   Я слышал это слово достаточно часто и знал, что  так  называют  меня,
хотя и не понимал, конечно, всей полноты его значения. Лицо мужчины даже
просветлело от любопытства.
   - Хей, - громко сказал он, обращаясь уже не ко мне, а  к  входящим  и
выходящим людям, - тут этот  незаконнорожденный,  собственной  персоной!
Сыночек Чивэла. Здорово похож на него, верно? Кто твоя мать, парень?
   К их чести,  большинство  прохожих  продолжали  входить  и  выходить,
ограничиваясь любопытным взглядом в сторону сидящего у стены шестилетки.
Но очевидно, вопрос человека  с  бочкой  представлял  огромный  интерес,
потому что немало голов повернулось ко мне, а несколько вывалившихся  из
кухни торговцев подошли поближе, чтобы услышать ответ.
   Но ответа у меня не было. Мама была мама, и то, что я знал о ней, уже
начинало стираться из памяти. Так что я  ничего  не  ответил,  а  только
молча смотрел на него.
   - Эй! Ну а звать-то тебя  как?  -  И,  повернувшись,  он  с  чувством
обратился к публике:
   - Я слышал, его и звать-то никак. Никакого королевского имечка, чтобы
делать его характер, и даже никакого другого, чтобы ругаться на него,  -
сообщил он. - Чего, правда это, парень? Имя-то у тебя есть?
   Толпа зевак росла. У некоторых в глазах была  жалость,  но  никто  не
вмешивался. Что-то из того, что я чувствовал, перешло к  Ноузи,  который
рухнул на бок, умоляюще показав свой животик  и  в  то  же  время  виляя
хвостом. Это  был  древний  собачий  знак:  мол,  я  всего  лишь  щенок,
сжальтесь, я не могу себя  защитить.  Если  бы  они  были  собаками,  то
обнюхали  бы  меня  и  отошли,  но  у  людей  нет   такого   врожденного
благородства, поэтому когда я  не  ответил,  человек  шагнул  ко  мне  и
повторил:
   - У тебя есть имя, парень?
   Я медленно поднялся, и стена, которая всего мгновение назад  казалась
моей спине теплой, сейчас стала холодным барьером на пути к отступлению.
Ноузи у моих ног извивался в пыли, лежа на спине, и тихонько поскуливал.
   - Нет, - промолвил я и, когда человек начал наклоняться ко мне, чтобы
лучше слышать, закричал:
   - НЕТ! - и оттолкнул его, боком продвигаясь вдоль  стены.  Я  увидел,
как он, сделав шаг назад, споткнулся и выпустил бочку, которая упала  на
мощенную булыжником дорогу и треснула. Никто в толпе не мог понять,  что
случилось. Я тем более не понял, потому что многие смеялись,  видя,  как
взрослый человек пятится перед ребенком. В это  мгновение  родилась  моя
репутация - репутация моего характера и силы духа, - потому что  еще  до
ночи  рассказ  о  маленьком  бастарде,  оттолкнувшем  своего   обидчика,
разошелся по всему городу. Ноузи вскочил и обратился в бегство вместе со
мной. Я успел заметить лицо Коба,  напряженное  от  смущения,  когда  он
вышел из кухни с пирогами в руках и увидел, как мы с Ноузи убегаем. Будь
это Баррич, я бы, вероятно, остановился и вверил свою безопасность  ему.
Но мальчик не был солдатом, так что я бежал вслед  за  опередившим  меня
щенком. Мы промчались через толпу слуг - всего лишь еще один  мальчик  с
собакой, бегущий по двору, - и Ноузи отвел меня  в  то  место,  которое,
очевидно, считал самым безопасным в мире. Далеко от кухни  и  внутренних
зданий была  ямка,  которую  вырыла  Виксен  под  углом  развалюхи.  Там
хранились мешки с горохом и бобами. Здесь, вдали от  хозяйского  взгляда
Баррича, родился Ноузи. И здесь Виксен умудрялась  прятать  своих  щенят
почти три  дня.  Баррич  сам  нашел  ее  здесь.  Его  запах  был  первым
человеческим запахом, который мог вспомнить  Ноузи.  Было  очень  трудно
подлезть под здание, но нора внутри была  теплой,  сухой  и  полутемной.
Ноузи прижался ко мне, и я обнял его. Здесь, в безопасности, наши сердца
вскоре перестали  бешено  колотиться,  мы  сначала  задремали,  а  потом
перешли к глубокому сну  без  сновидений,  свойственному  теплу  летнего
вечера и щенятам.
   Я проснулся, дрожа, через несколько часов. Было уже совсем  темно,  и
недолговечное тепло ранней весны уже улетучилось. Ноузи проснулся вместе
со мной, и вместе мы выскользнули из логова.
   Над Оленьим замком слабо мерцало далекое  ночное  небо,  звезды  были
яркими и холодными. Чувствовалась близость  залива,  как  будто  дневные
запахи людей, лошадей и стряпни были вынуждены  уступить  место  великой
мощи океана. Мы шли по  пустынным  переходам  мимо  кортов  для  военных
упражнений, мимо амбаров и винного пресса. Все было неподвижно  и  тихо.
Когда мы стали приближаться к внутреннему зданию, я увидел,  что  факелы
еще горят, и услышал, как кто-то разговаривает.  Но  во  всем  ощущалась
усталость  -  это  были  последние  вздохи  гульбища,  затихающие  перед
рассветом. Тем не менее мы далеко обошли внутреннее здание,  потому  что
человеческого общества на сегодня нам вполне хватило. Я  обнаружил,  что
иду за Ноузи назад к конюшням. Когда мы  подошли  к  тяжелым  дверям,  я
подумал, как же мы войдем, но  хвост  Ноузи  быстро  завилял,  когда  мы
подошли ближе, и даже мой жалкий нос ощутил в темноте запах Баррича.  Он
встал с деревянной переносной клетки, стоявшей у двери.
   - Вот и вы, - успокаивающе сказал он. - Ну, валяйте, заходите. - И он
встал, открыл нам тяжелые двери и ввел нас внутрь. Мы следовали  за  ним
сквозь темноту между рядами стойл,  мимо  грумов  и  конюхов,  привыкших
ночевать в конюшне, и потом мимо наших собственных  лошадей  и  собак  к
лестнице, поднимавшейся по стене, отделяющей стойла от клеток. Вслед  за
Барричем мы шли по скрипящим деревянным ступенькам, и он открыл еще одну
дверь.
   Тусклый желтый свет догорающей свечи на столе почти ослепил меня.  Мы
вошли в комнату с косой крышей, которая пахла Барричем, кожей,  маслами,
травами и мазями - составными  частями  его  профессии.  Дверь  за  нами
закрылась, и когда он проходил  мимо  нас,  чтобы  зажечь  новую  свечку
взамен стоявшей на столе, я почувствовал слабый винный запах. Свет  стал
ярче, и Баррич уселся в грубое деревянное кресло у стола. Он  изменился:
на нем был коричневый с желтым камзол из хорошей тонкой ткани, на  груди
висела тяжелая серебряная цепь. Он положил руку на колено ладонью вверх,
и Ноузи немедленно подошел к нему. Баррич  почесал  его  висячие  уши  и
нежно похлопал по ребрам, поморщившись от поднявшейся при этом пыли.
   - Славная вы парочка, - сказал он, обращаясь скорее к щенку,  чем  ко
мне, - только посмотреть на вас! Грязные, как нищие. Я из-за вас сегодня
лгал моему королю. Впервые в своей жизни. Похоже, опала Чивэла  повлияет
и на меня. Сказал ему, что  вы  выкупались  и  крепко  спите,  устав  от
путешествия. Он был недоволен, что  ему  придется  подождать  встречи  с
вами, но, на наше счастье, у него есть и более  важные  дела.  Отречение
Чивэла  переполошило  всех  лордов.  Некоторые  хотят  извлечь  какую-то
выгоду, другие недовольны тем, что  обмануты  королем,  который  был  им
симпатичен. Шрюд  пытается  их  всех  успокоить.  Продолжает  распускать
слухи, что на этот раз именно Верити вел переговоры  с  чьюрдами.  Теми,
кто в это поверит, все равно нельзя будет пренебрегать, но они  хотя  бы
задумаются о том, каким королем будет Верити, если  займет  трон.  Чивэл
бросил все и уехал в Ивовый Лес,  и  это  взбаламутило  все  герцогство,
будто он сунул палку в осиное гнездо.
   Баррич оторвал взгляд от возбужденной мордочки Ноузи.
   - Что ж, Фитц. Думаю, на сегодня с тебя хватит всего  этого.  Напугал
бедного Коба до смерти, когда убежал. Ну  а  теперь-то  пришел  в  себя?
Кто-то грубо с тобой обошелся? Следовало бы мне знать,  что  найдутся  и
такие, кто захочет свалить на тебя всю эту суматоху. Давай, иди сюда.
   Я замялся, а он подошел к матрасику из одеял, устроенному у  огня,  и
похлопал по нему:
   - Смотри. Вот место для вас, оно готово. А на столе хлеб и  мясо  для
вас обоих.
   Его слова заставили меня обратить внимание на  прикрытую  тарелку  на
столе. Мясо, Ноузи верно почуял, и я тоже  внезапно  остро  почувствовал
этот запах. Бар рич засмеялся над тем, как мы бросились к столу, и молча
одобрил то, что я выделил Ноузи  хорошую  порцию,  прежде  чем  наполнил
собственную тарелку. Мы наелись до отвала, потому что Баррич,  очевидно,
хорошо представлял себе, как голодны могут быть щенок  и  мальчик  после
целого дня обид и горестей. И потом, несмотря  на  наш  недавний  долгий
сон,  одеяла  у  огня  стали  вдруг  ужасно  соблазнительными.  Наполнив
желудки, мы свернулись калачиками перед пламенем, которое  согрело  наши
спины, и заснули.
   Когда мы проснулись на следующий день,  солнце  поднялось  высоко,  и
Баррича с нами не было. Ноузи и я  съели  горбушку  вчерашнего  хлеба  и
дочиста обглодали кости, прежде чем покинуть комнату Баррича.  Никто  не
остановил нас - собственно  говоря,  на  нас  вообще  никто  не  обратил
внимания.
   Начинался новый день хаотического разгула. Замок  был  полон  людьми.
Сотни ног месили дорожную пыль,  гул  голосов  перекрывал  шум  ветра  и
отдаленный рокот волн. Ноузи впитывал все вокруг - каждый запах,  каждый
звук. Я чувствовал отдаленную суету, и у меня кружилась голова. Пока  мы
шли, из обрывков  разговоров  я  понял,  что  наше  прибытие  совпало  с
каким-то весенним праздником и народными гуляньями. Отречение Чивэла все
еще  было  главной  темой  пересудов,  но  это  не  мешало  выступлениям
кукольников и фокусников. В одном из кукольных  представлений  отречение
Чивэла уже было подано как похабная комедия. И я  стоял,  неузнанный,  в
толпе и размышлял  над  диалогом  о  засеивании  полей  соседа,  который
заставил взрослых рыдать от хохота.
   Но очень скоро толпы народа и шум начали угнетать нас обоих, и я  дал
понять Ноузи, что хочу уйти от всего этого. Мы покинули крепость,  выйдя
из ворот в толстой стене мимо стражников, занятых  флиртом  с  какими-то
проходящими развеселыми девицами.  Еще  один  мальчик  с  собакой  вышел
вместе с семьей торговца рыбой, стоит  ли  обращать  на  него  внимание!
Спутников получше видно не было, и мы пошли вместе с этим семейством  по
направлению  к  городу.  Мы  все  больше  и  больше  отставали  от  них.
Появлялись новые запахи, Ноузи исследовал каждый из них и поднимал лапку
на всех углах, и в конце концов мы бродили по городу только вдвоем.
   Город Баккип был тогда ветреным и  неуютным.  Улицы  были  крутыми  и
кривыми, камни мостовой шатались и  вылетали  под  колесами  проезжающих
повозок. Ветер ударил мне в ноздри непривычным  запахом  выброшенных  на
берег водорослей и рыбьей требухи,  пронзительный  крик  чаек  и  других
морских птиц казался  некой  сверхъестественной  музыкой,  перекрывающей
ритмичный плеск волн. Город цеплялся за  черные  каменистые  скалы,  как
моллюски и рачки лепятся к сваям мола, стоящего  на  заливе.  Дома  были
каменные и деревянные,  причем  последние,  сделанные  более  тщательно,
стояли выше  на  каменистой  поверхности  и  имели  более  основательные
фундаменты.
   Все казалось тихим и спокойным после праздничных толп в замке. Нам же
не хватило ума и опыта понять, что прибрежный город  неподходящее  место
для прогулок щенка и шестилетнего мальчика. Я осматривался по  сторонам,
а Ноузи жадно обнюхивал все по пути через улицу Булочников и  площадь  к
лодочным  сараям,  стоящим  у  самой  воды.  Нам  приходилось  идти   по
деревянным пирсам так же часто, как по песку и камню. Здесь все шло  как
всегда, с небольшими уступками карнавальной  атмосфере  города  наверху.
Корабли должны заходить в  доки  и  разгружаться,  когда  это  позволяют
прилив и отлив, и те, кто таким образом зарабатывает  на  жизнь,  должны
повиноваться тварям, имеющим плавники, а не человеческим обычаям.
   Вскоре  мы  встретили  детей.  Некоторые  из  них  выполняли   мелкие
поручения своих родителей, но некоторые лентяйничали, как и мы. Я  легко
сошелся  с  ними,  не  испытывая   потребности   во   взрослом   этикете
представления и