,  что
это не касается никого, кроме него самого. Я признаю за ним  это  право.
Что же касается его способности к ясновидению и причудливых  надоедливых
форм, которые оно принимает, то никто не знает в точности,  является  ли
оно свойством расы или его собственным талантом. Некоторые верят, что он
знает все заранее  и  даже  что  он  всегда  в  курсе,  если  кто-нибудь
где-нибудь говорит о нем. Другие считают,  что  он  просто  очень  часто
повторяет: "Я же вас предупреждал!"  -  и  берет  свои  наиболее  темные
высказывания и впоследствии  истолковывает  их  как  пророчество.  Может
быть, иногда это так и бывало,  но  во  многих  случаях,  подтвержденных
многочисленными  свидетельствами,  он  предсказывал   события,   которые
происходили позже.

   Голод разбудил меня вскоре после полуночи. Некоторое  время  я  лежал
без сна, прислушиваясь к бурчанию в животе. Я закрыл глаза, но голод мой
был достаточно силен для того, чтобы меня затошнило. Я встал и  пошел  к
столу, где стоял  поднос  Верити  со  сластями,  но  слуги  убрали  его.
Некоторое время я боролся с собой, но мой  желудок  вскоре  победил  мою
голову.
   Открыв дверь комнаты, я  шагнул  в  слабо  освещенный  коридор.  Двое
часовых, которых там поставил Верити, вопросительно посмотрели на меня.
   - Умираю от голода, - сказал я им, - вы не знаете, где здесь кухня?
   Нет такого солдата, который не мог бы  ответить  на  этот  вопрос.  Я
поблагодарил их и пообещал, что принесу им то, что найду там, после чего
скользнул по темному коридору. Когда  я  спускался  по  ступенькам,  мне
казалось очень странным, что под ногами не камень, а дерево. Я  шел  как
меня учил Чейд - бесшумно передвигая ноги и  двигаясь  по  самым  темным
частям коридоров сбоку, там, где доски пола меньше скрипели. И  все  это
выглядело совершенно естественным.
   Казалось, все люди в замке крепко спали. Несколько  стражников,  мимо
которых я проходил, дремали, никто из них меня не окликнул. В то время я
приписал это моей  ловкости;  а  теперь  думаю,  что  они  сочли  тощего
взъерошенного парнишку не стоящим внимания.
   Кухню я нашел легко. Это была огромная открытая комната, пол и  стены
ее были выложены камнем для защиты от огня. Там было три огромных очага,
огонь во всех трех был тщательно засыпан на ночь.  Несмотря  на  поздний
или ранний час, это место было хорошо освещено. Кухня замка  никогда  не
спит полностью. Я увидел закрытые сковороды и ощутил  запах  подходящего
хлеба. Большой котел  тушеного  мяса  на  краю  одного  очага  оставался
теплым. Заглянув под крышку, я решил, что никто не заметит пропажу миски
или двух. Я пошарил вокруг и вскоре нашел все, что  мне  было  нужно.  Я
отломил от завернутой буханки хлеба на полке  хрустящую  горбушку,  а  в
углу стояла бочка с водой, а в ней охлаждалась кадушка с  маслом.  Слава
Богу, это были не кулинарные изыски, а простая, вкусная еда,  которой  я
так жаждал.
   Я уже съел половину второй миски, когда услышал шорох и легкие  шаги.
Я поднял глаза со своей  самой  обезоруживающей  улыбкой,  надеясь,  что
здешняя повариха окажется такой же мягкосердечной,  как  баккипская.  Но
это была служанка. Одеяло  было  накинуто  на  ее  плечи  поверх  ночной
рубашки, на руках она держала ребеночка.  Служанка  рыдала.  Я  смущенно
отвел глаза.
   Она едва удостоила меня взглядом. Положив своего запеленутого  малыша
на стол, она достала миску и зачерпнула холодной воды, все время  что-то
бормоча. Потом нагнулась над ребеночком.
   - Вот, мой миленький, мой ягненочек. Вот, мой дорогой.  Это  поможет.
Выпей немножечко. Ой, миленький, неужели ты не можешь даже глотать?  Ну,
открой свой ротик! Ну... Ну давай, открой ротик.
   Я не мог не смотреть на них. Она неловко  держала  миску  и  пыталась
направить струю в рот ребеночка. Второй рукой  она  открывала  ему  рот,
применяя гораздо больше силы, чем любая  виденная  мною  мать.  Служанка
наклонила миску, и вода выплеснулась. Я услышал приглушенное бульканье и
потом кашляющий звук. Когда я  вскочил,  чтобы  сделать  что-нибудь,  из
свертка высунулась голова маленькой собаки.
   - О, он снова задыхается! Он умирает! Мой маленький Фести умирает,  и
никому, кроме меня, нет до этого дела. Он  хрипит,  а  я  не  знаю,  что
делать, и мое солнышко умирает! - она прижимала к себе свою  собачку,  а
та кашляла и задыхалась, бешено тряся маленькой головкой, потом затихла.
Если бы я не слышал затрудненного дыхания, то готов был  бы  поклясться,
что она умерла на руках у своей хозяйки. Ее темные глаза  встретились  с
моими, и я ощутил всю силу ужаса и боли маленького существа.
   Спокойно!
   - Ну-ну, - услышал я свой голос, - не сжимай его так, этим ты ему  не
поможешь. Он еле дышит. Поставь его. Разверни. Пусть сам решает, как ему
удобнее  всего.  Когда  он  так  запеленут,  ему   слишком   жарко,   он
одновременно давится и пытается набрать воздуха в легкие. Опусти его.
   Она была на голову выше меня, и  на  мгновение  я  подумал,  что  мне
придется с ней драться, но она позволила мне взять собаку у нее из рук и
развернуть несколько тряпочных одеял. Я поставил песика на стол.
   Маленькое существо ужасно страдало. Он стоял, голова его висела между
передними ногами, грудь и мордочка были скользкими от  слюны,  живот.  -
раздувшимся и твердым. Он снова начал  давиться  и  кашлять.  Он  широко
открыл  пасть,  губы  оттянулись,  оскалив  острые  зубки.  Цвет   языка
свидетельствовал  о  непомерных  усилиях.  Девица  пискнула  и  кинулась
вперед, пытаясь снова схватить его, но я грубо ее оттолкнул.
   - Не трогай его, - сказал я ей нетерпеливо, -  он  хочет,  чтобы  его
вырвало, но не может, когда ты его сжимаешь.
   Она остановилась
   - Вырвало
   - Он выглядит и ведет себя,  как  будто  у  него  что-то  застряло  в
глотке. Мог он добраться до костей воробьев?
   Она казалась потрясенной.
   - В рыбе были кости, но только очень маленькие.
   - Рыба? Какой идиот позволил ему добраться до рыбы? Свежая  она  была
или тухлая? - Я видел, как худо бывает собакам, когда они добираются  до
протухшей выпотрошенной лососины на берегу реки.  Если  маленький  песик
сожрал что-то в этом роде, то у него нет никаких шансов.
   - Та же самая форель, которую я ела за обедом.
   - Ну что ж, по крайней мере,  это,  видимо,  не  ядовито.  Тогда  это
просто кость. Но если она уйдет вниз, то может убить его.
   Она ахнула.
   - Нет, не может! Он не должен умереть! Он поправится. У  него  просто
испортился желудок. Я просто его слишком много кормила. Он поправится. И
вообще, что ты об этом знаешь, кухонный мальчик?
   Я наблюдал за очередным приступом почти судорожной рвоты.  Ничего  не
выходило, кроме желтой слюны.
   - Я не кухонный мальчик, я собачий мальчик.  Личный  собачий  мальчик
Верити, если хочешь  знать.  И  если  мы  не  поможем  этому  маленькому
дурачку, он умрет.
   Она смотрела на меня, и на лице ее была смесь благоговейного страха и
ужаса, когда я крепко схватил ее маленького питомца.
   Я стараюсь помочь. Он не верил мне. Я разжал его челюсти  и  запустил
два пальца ему в глотку. Собачка стала давиться еще сильнее и  изо  всей
силы царапала  меня  передними  лапами.  Когти  его,  кстати,  требовали
подрезания.  Кончиками  пальцев  я  нащупал  кость.  Я  пошевелил  ее  и
почувствовал, что она двигается.  Но  обеими  боками  кость  уперлась  в
глотку песика. Собачка приглушенно завыла  и  яростно  забилась  в  моих
руках. Я отпустил ее.
   - Что ж. Он не сможет освободиться от этого без помощи, - заключил я.
Я оставил завывающую и хнычущую служанку. По крайней мере она не хватает
и не сжимает его. Я достал немного масла из кадки и положил его  в  свою
миску из-под мяса. Теперь мне нужно было что-то вроде крючка, острое, но
не слишком большое.  Я  порылся  в  ящиках  и  наконец  нашел  изогнутый
металлический крючок  с  рукояткой.  Возможно,  им  пользовались,  чтобы
вынимать горшки из огня.
   - Сядь, - приказал я девице. Она разинула рот, а потом послушно  села
на скамейку, на которую я ей указал. - А теперь зажми его между коленями
и не отпускай, как бы он ни  царапался,  ни  брыкался  и  ни  визжал.  И
придерживай его передние ноги, чтобы он не  процарапал  меня  до  ребер,
пока я буду помогать ему. Поняла?
   Она глубоко вздохнула,  потом  сглотнула  и  кивнула.  Слезы  ручьями
бежали по ее лицу. Я поставил собаку к ней на колени и положил на  спину
песика руки девицы.
   - Держи крепко, - сказал я ей. Я зачерпнул комочек масла.  -  Я  хочу
смазать ему глотку жиром. Потом  мне  придется  раскрыть  ему  глотку  и
выдернуть кость. Ты готова? - Она кивнула. Слезы больше не лились,  губы
ее были сжаты. Я был рад, что в ней нашлась хоть какая-то сила, и кивнул
в ответ.
   Запихнуть ему в глотку масло было легко. Однако оно  заткнуло  песику
горло, и его паника возросла. Мое самообладание содрогнулось под волнами
его ужаса. У меня не было времени  быть  нежным.  Я  силой  раскрыл  его
челюсти и запустил крючок в глотку. Я надеялся, что не проткну его. Ну а
если бы это и произошло,  он  в  любом  случае  должен  был  умереть.  Я
повернул инструмент у него в горле, а он извивался и  визжал,  и  описал
всю свою хозяйку. Крючок зацепил кость, и я потянул, ровно и твердо.
   Она вышла вместе с комком слюны, пены и крови,  зловредная  маленькая
косточка, и вовсе не рыбья, а грудная кость маленькой птицы.  Я  швырнул
ее на стул.
   - И птичьих костей ему тоже нельзя давать, - свирепо сказал я девице.
   Не думаю, что она даже слышала меня. Собака благодарно хрипела у  нее
на коленях. Я поднял миску с водой и протянул  песику.  Он  обнюхал  ее,
полакал немного и потом свернулся в изнеможении. Она подняла его и стала
баюкать, склонив к нему голову.
   - Я хочу от тебя кое-чего, - начал я.
   - Что угодно, - она говорила ему в шерсть, - проси, и это твое.
   - Во-первых, перестань кормить его своей едой. Некоторое время  давай
ему только красное мясо и вареное зерно. И не больше, чем  поместится  у
тебя в горсти, - все, что нужно для собачки такого роста. И не носи  его
повсюду. Заставляй его бегать, чтобы у него появились мускулы и стерлись
когти. И вымой его. Он отвратительно пахнет. Шкура  и  дыхание.  Это  от
слишком жирной пищи. Иначе он не проживет больше года-двух.
   Она подняла глаза, потрясенная. Ее рука прижалась к губам, и что-то в
ее движении, так похожем на самодовольное прикосновение к драгоценностям
за обедом, внезапно заставило меня осознать, кого я браню. Леди Грейс. А
я заставил ее собаку описать ее ночную рубашку.
   Что-то в моем лице, видимо, выдало меня. Она восторженно улыбнулась и
крепче прижала к себе свою собачку.
   - Я сделаю все, что ты  сказал,  собачий  мальчик.  Ну  а  для  тебя?
Неужели ты ничего не попросишь?
   Она думала, что я попрошу монетку или  кольцо,  а  может  быть,  даже
место при ее дворе; вместо этого я посмотрел  на  нее  так  твердо,  как
только мог, и сказал:
   - Пожалуйста, леди Грейс, я прошу вас убедить вашего лорда  отправить
на башню Сторожевого острова своих лучших  людей.  Пора  положить  конец
разногласиям между Риппоном и Шоксским герцогством.
   - Чего?
   Это единственное слово рассказало мне о ней целые тома. Этот акцент и
интонация были усвоены не в высшем обществе.
   - Попросите вашего лорда  как  следует  содержать  сторожевые  башни.
Пожалуйста.
   - Какое дело мальчику-псарю до таких вещей? - это был слишком  прямой
вопрос. Где бы Келвар ни нашел ее, до замужества она не была ни богатой,
ни благородной. Ее восторг, когда я узнал ее, то, что она принесла  свою
собаку вниз, к привычному уюту кухни, сама, завернув в  свое  одеяло,  -
все это говорило о ней  как  о  совсем  простой  девушке,  возвысившейся
слишком быстро и взлетевшей слишком высоко по сравнению со своим прежним
положением. Она была  одинокой,  неуверенной  в  себе  и  совершенно  не
умеющей делать то, чего от нее ждали.  Что  еще  хуже,  она  знала,  что
невежественна, и это знание грызло ее и отравляло ей жизнь страхом. Если
она не научится быть герцогиней до того,  как  ее  молодость  и  красота
потускнеют, ее будут ждать только долгие годы  одиночества  и  насмешек.
Она нуждалась в наставнике, который помогал бы ей тайно, как Чейд. И она
нуждалась в том совете,  который  я  мог  ей  дать  немедленно.  Но  мне
следовало действовать осторожно, потому что она не приняла бы совета  от
мальчика-псаря.  Это  могла  бы  сделать  только  простая   девушка,   а
единственное, что о себе сейчас знала Грейс, так это то, что она  больше
не простая девушка, а герцогиня.
   - Я видел сон, - сказал я,  внезапно  ощутив  прилив  вдохновения,  -
такой ясный. Как видение. Или предупреждение.  Он  разбудил  меня,  и  я
почувствовал, что должен прийти на кухню. - Я постарался расфокусировать
взгляд. Ее глаза расширились. Я добился своего. - Мне  снилась  женщина,
которая говорила мудрые слова и превратила трех сильных мужчин в  единую
стену, которую не смогли пробить пираты  красных  кораблей.  Она  стояла
перед ними, и драгоценности были в  ее  руках,  и  она  сказала:  "Пусть
сторожевые башни сияют ярче, чем драгоценные камни в этих кольцах. Пусть
бдительные солдаты, которые охраняют их, охватят наши  берега,  как  эти
жемчуга охватывают мою шею. Пусть  крепости  будут  заново  отстроены  и
будут готовы отразить любую напасть, угрожающую  нашему  народу.  Потому
что я буду рада, если моим единственным украшением  в  глазах  короля  и
народа будут бриллианты наших защищенных земель". И король и его герцоги
были потрясены благородством ее души и мудростью ее  сердца.  Но  больше
всего ее полюбил народ, потому что люди знали, что их она любит  больше,
чем золото или серебро.
   Это было сказано коряво и вышло даже приблизительно не  так  красиво,
как я надеялся, но мои слова зацепили ее воображение. Я видел,  как  она
воображает, что  прямо  и  благородно  стоит  перед  будущим  королем  и
приводит его в восторг своей жертвой. Я чувствовал в ней горячее желание
прославиться, чтобы ею восхищались  те  люди,  которые  раньше  были  ее
окружением. Это бы показало им, что теперь она герцогиня  не  только  по
названию. Лорд Шемши и его окружение донесли бы весть о ее  поступке  до
герцогства Шоке, менестрели прославили бы ее слова в песнях.  А  ее  муж
наконец-то был бы удивлен ею.  Пусть  увидит  в  ней  человека,  который
заботится о земле и людях больше, чем о красивых  безделушках,  которыми
он заманил ее, так же как и своим титулом. Я почти видел,  как  все  эти
мысли бушуют у нее в голове. Глаза ее смотрели вдаль, на  лице  блуждала
улыбка.
   - Спокойной ночи, мальчик-псарь, - сказала  она  тихо  и  выплыла  из
кухни, прижав к груди собачку. Она несла одеяло на  плечах,  словно  это
была горностаевая  мантия.  Завтра  она  прекрасно  сыграет  свою  роль.
Внезапно я ухмыльнулся, подумав, что, вероятно, выполнил свою миссию без
помощи яда. Не то чтобы я действительно разнюхал, был ли Келвар  виновен
в измене, но у меня было чувство, что найден самый  корень  проблемы.  Я
готов  был  поспорить,  что  сторожевые  башни  будут  обеспечены   всем
необходимым до конца недели.
   Я вернулся назад в постель. Я захватил из кухни буханку свежего хлеба
и вручил ее стражам, которые впустили меня обратно в спальню  Верити.  В
какой-то далекой части Бейгарда кто-то протрубил час. Я  не  обратил  на
это особого внимания и зарылся обратно в свою постель. Желудок  мой  был
удовлетворен, я предвкушал дивный спектакль, который сыграет завтра леди
Грейс. Засыпая, я поспорил сам с собой,  что  на  ней  будет  что-нибудь
прямое, простое и белое, а ее волосы будут распущены.
   Этого я никогда  не  узнал.  Казалось,  всего  через  мгновение  меня
разбудили, тряся за плечо. Я открыл глаза  и  увидел  согнувшегося  надо
мной Чарима. Слабый свет одной свечи отбрасывал  слабые  тени  на  стены
комнаты.
   - Просыпайся, Фитц, - прошептал он хрипло, - в замок прибыл гонец  от
леди Тайм. Она требует, чтобы ты  пришел  немедленно.  Твою  лошадь  уже
готовят.
   - Меня? - глупо спросил я.
   - Конечно. Я разложил тебе одежду. Одевайся тихо. Верити еще спит.
   - Зачем я ей нужен?
   - Ну, я не знаю. В послании не было ничего конкретного.  Может  быть,
она  заболела,  Фитц.  Гонец  сказал  только,  что  она   требует   тебя
немедленно. Я думаю, ты все выяснишь, когда будешь там.
   Слабое утешение. Но этого было достаточно,  чтобы  возбудить  во  мне
любопытство. И в любом случае я должен был ехать. Я  не  знал  точно,  в
каком родстве леди Тайм была с королем, но она была по  положению  много
выше меня. Я не смел пренебречь ее приказом. Я быстро оделся  при  свете
свечи и покинул свою комнату - второй раз за эту ночь. Хендс уже оседлал
Суути, и она была готова - вместе с  парой  непристойных  шуток  о  моей
ночной поездке. Я посоветовал ему поразвлекаться самому,  пока  меня  не
будет, и уехал. Стражи, предупрежденные о  моем  скором  появлении,  без
задержек выпустили меня из замка. Дважды  в  городе  я  спутал  поворот.
Ночью все выглядело по-другому, а днем я не особенно обращал внимание на
то, куда еду. Наконец я нашел двор трактира.  Обеспокоенная  трактирщица
не спала, и в окне ее горел свет.
   -  Она  стонет  и  зовет  вас  уже  почти  час,  -  сказала  она  мне
возбужденно. - Боюсь, что это серьезно, но она не хочет впускать никого,
кроме вас.
   Я поспешил по коридору к ее двери и осторожно постучал,  ожидая,  что
ее визгливый голос вполне может приказать мне убираться и не  беспокоить
ее. Вместо этого я услышал дрожащий стон:
   - А, Фитц, это ты наконец? Поспеши, мальчик, ты мне нужен.
   Я набрал в грудь  побольше  воздуха  и  поднял  щеколду.  Я  вошел  в
полутемную душную  комнату,  задерживая  дыхание  от  водопада  запахов,
хлынувших мне в ноздри. "Запах смерти вряд ли  был  бы  хуже  этого",  -
подумал я про себя. Тяжелые занавески  закрывали  кровать.  Единственным
источником света в комнате была оплывающая в подсвечнике свеча. Я поднял
ее и подошел ближе к кровати.
   - Леди Тайм, - спросил я тихо, - что случилось?
   - Мальчик, - тихий голос доносился из темного угла комнаты.
   - Чейд, - сказал  я  и  мгновенно  почувствовал  себя  гораздо  более
глупым, чем мне могло понравиться.
   - Нет времени  для  объяснений.  Не  огорчайся,  мальчик.  Леди  Тайм
одурачила в свое время много народу и будет продолжать в том же духе. По
крайней мере, я на  это  надеюсь.  Теперь  доверься  мне  и  не  задавай
вопросов. Просто делай то, что я скажу. Сперва иди к трактирщице.  Скажи
ей, что у леди Тайм приступ и ее нельзя трогать несколько  дней.  Скажи,
чтобы ее не тревожили ни при каких обстоятельствах. Ее правнучка приедет
ухаживать за ней.
   - Кто...
   - Это уже устроено.  Ее  правнучка  будет  приносить  ей  еду  и  все
необходимое. Просто подчеркни, что леди Тайм нужна  тишина  и  пусть  ее
оставят в покое. Пойди и скажи это.
   Так я и сделал. Я был так потрясен, что говорил  весьма  убедительно.
Трактирщица заверила меня, что  не  позволит  никому  даже  постучать  в
дверь, потому что очень бы не хотела  испортить  доброе  отношение  леди
Тайм к ее трактиру и ее услугам. Из чего я сделал вывод, что  леди  Тайм
платит ей воистину щедро.
   Я снова тихо вошел в комнату, бесшумно закрыв за  собой  дверь.  Чейд
задвинул засов и зажег новую свечу от мерцающего огарка, потом  разложил
на столе небольшую карту. Я заметил, что на нем  была  дорожная  одежда:
черные плащ, сапоги, камзол, штаны. Он внезапно  стал  выглядеть  другим
человеком, очень подтянутым и энергичным.  Я  подумал,  не  является  ли
старик в изношенном халате очередной маской. Он посмотрел на меня, и  на
мгновение я готов был поклясться, что смотрю на Верити, солдата.  Он  не
дал мне времени на размышления.
   - Здесь, между Верити и Келваром, все пойдет как пойдет. А  у  нас  с
тобой есть дело в другом  месте.  Сегодня  я  получил  послание.  Пираты
красных кораблей