ударили здесь, в Кузнице. Это так близко к Баккипу, что
уже не просто оскорбление - это настоящая угроза. И  они  атаковали  как
раз в то время, когда Верити уехал в Ладную бухту. Не  говори  мне,  что
они не знали, что он здесь, за пределами Баккипа. Но  это  не  все.  Они
взяли заложников. И утащили их на свой корабль. И отправили  послание  в
Баккип самому королю Шрюду. Они требуют золота, много  золота,  а  иначе
вернут заложников в поселок.
   - Вы хотите сказать, что пираты убьют их, если не получат золота.
   - Нет. - Чейд свирепо замотал головой. Вылитый медведь,  на  которого
напали пчелы. - Нет. Послание было совершенно ясным. Если  мы  заплатим,
они убьют их. Если нет - отпустят. Посланец был из Кузницы, человек, чьи
жена и сын тоже попали в плен. Он настаивал на  том,  что  все  передает
правильно.
   - Тогда я не понимаю, в чем наша проблема, - фыркнул я.
   - На первый взгляд я тоже.  Но  человек,  который  доставил  послание
Шрюду, все еще дрожал, хотя ему пришлось довольно долго скакать.  Он  не
смог ничего объяснить и даже не смог сказать, стоит ли, по  его  мнению,
платить золото или нет. Все, что он мог, это снова  и  снова  повторять,
как улыбался капитан корабля, когда говорил это, и как остальные  пираты
смеялись и смеялись над его словами.
   Так что мы едем посмотреть, в чем там дело, ты и  я.  Сейчас.  Прежде
чем король даст какой-нибудь официальный ответ, даже прежде  чем  узнает
Верити.  Теперь  будь  внимательным.  Вот  это  дорога,  по  которой  мы
приехали. Видишь, как она следует изгибу  береговой  линии?  А  вот  это
тропа, по  которой  мы  поедем.  Прямее,  но  гораздо  круче  и  местами
болотистая, так что по ней никогда не ездили на телегах.  Но  она  может
сэкономить время всадникам. Здесь нас  ждет  маленькая  лодка;  переплыв
залив, мы выиграем много  времени  и  миль  пути.  Мы  вылезем  здесь  и
поднимемся наверх, в Кузницу.
   Я изучал карту. Кузница была севернее Баккипа; я подумал, сколько  же
времени понадобилось посланнику, чтобы добраться до нас, и  не  исполнят
ли пираты  красных  кораблей  свою  угрозу  к  тому  времени,  когда  мы
доберемся до места. Но тратить время на любопытство не имело смысла.
   - А что с лошадью для тебя?
   - Это было устроено. Тем, кто  принес  это  послание.  Там,  снаружи,
стоит гнедой с тремя белыми ногами. Он для меня. Этот человек  обеспечит
также правнучку для леди Тайм. Лодка ждет.
   - Один вопрос, -  сказал  я,  не  обращая  внимания  на  то,  что  он
нахмурился, - но я должен спросить это, Чейд. Ты здесь,  потому  что  не
доверяешь мне?
   - Честный вопрос, я полагаю. Нет. Я приехал сюда, чтобы  слушать  то,
что говорят в городе, - женские разговоры,  сплетни,  слухи,  -  как  ты
должен был делать в замке. Шляпницы и  продавщицы  пуговиц  могут  знать
больше, чем советник высокого короля, и при этом даже не догадываться  о
своих знаниях. Так мы едем?
   Мы поехали. Мы вышли через боковой вход,  и  гнедой  был  привязан  у
самых дверей. Суути он не очень-то понравился, но она  знала,  как  себя
вести. Я ощущал нетерпение Чейда, но он не давал лошадям убыстрять  ход,
пока мы не оставили позади вымощенные  булыжником  улицы  Ладной  бухты.
Когда свет домов угас вдали, мы пустили  лошадей  легким  галопом.  Чейд
ехал впереди, и я удивлялся, как хорошо он держится в седле  и  выбирает
дорогу в темноте. Суути не нравилось  такое  быстрое  путешествие  среди
ночи. Если бы не почти  полная  луна,  не  думаю,  что  мне  удалось  бы
заставить ее не отставать от гнедого.  Никогда  не  забуду  этой  ночной
скачки. Не потому, что это был безумный галоп для спасения пленников,  а
потому, что это было не так. Чейд вел нас  и  использовал  лошадей,  как
будто они были игральными фишками на доске. Он не играл быстро, он играл
на выигрыш. И поэтому временами лошади шли шагом и отдыхали, и иногда мы
спешивались, чтобы помочь им преодолеть опасные  места.  Когда  небо  из
черного стало серым,  мы  остановились,  чтобы  перекусить  запасами  из
седельных сумок Чейда. Мы были на вершине горы, так густо заросшей,  что
небо едва проглядывало над головой. Я слышал  океан  и  обонял  его,  но
ничего не видел.  Дорога  превратилась  в  узкую  линию,  немногим  шире
оленьей тропы через лес. Теперь, когда мы  не  двигались,  я  чувствовал
бурную жизнь вокруг нас. Птицы перекликались, и я слышал шорох  движения
мелких животных в кустарнике и в ветвях  над  головой.  Чейд  потянулся,
потом опустился и сел в глубокий мох, прислонившись спиной к дереву.  Он
долго пил из меха с водой, потом, немного быстрее, из фляжки  с  бренди.
Он казался усталым, и дневной свет обнаружил его возраст более  жестоко,
чем это когда-либо делал свет фонаря. Я подумал, выдержит  ли  он  такую
поездку или свалится.
   - Со мной все будет в порядке, - сказал он, заметив,  что  я  за  ним
наблюдаю, - мне приходилось делать и более трудную работу,  чем  эта,  и
спать еще меньше. Кроме того, у нас будет добрых пять-шесть часов отдыха
на лодке, если переправа пройдет благополучно. Так что нет нужды  думать
о сне. Поехали, мальчик.
   Примерно через два часа мы добрались  до  развилки  и  снова  выбрали
более скрытую тропу. Вскоре я почти лежал на шее у Суути, чтобы избежать
ударов низких веток. Воздух был сырым и  теплым,  кроме  того,  мы  были
осчастливлены посещением мириадов мелких мух, которые мучили  лошадей  и
забирались в мою одежду,  движимые  желанием  попировать.  Их  было  так
много, что  когда  я  наконец  набрался  храбрости  спросить  Чейда,  не
заблудились  ли  мы,  то  чуть  не  задохнулся  из-за  целой  тучи  мух,
норовивших влететь мне в рот.
   В середине дня мы оказались на овеваемом ветром склоне,  который  был
уже  немного  более  открытым.  Я  снова  увидел  океан.  Ветер  остудил
вспотевших лошадей и смел насекомых. Было  огромным  наслаждением  снова
выпрямиться в седле. Дорога стала достаточно  широкой,  так  что  я  мог
ехать рядом с Чейдом.  Лиловато-синие  точки  резко  выделялись  на  его
бледной коже. Он казался теперь  даже  более  белокожим,  чем  шут.  Под
глазами у него появились черные круги. Он заметил, что я смотрю на него,
и нахмурился.
   - Лучше бы доложился, вместо того чтобы пялиться на меня.
   Так я и сделал. Трудно было в одно и то же время следить за дорогой и
за его лицом, но когда он фыркнул во второй раз, я посмотрел на  него  и
увидел кривую улыбку. Я закончил свой доклад, и он покачал головой:
   - Везение. То же везение, что было  у  твоего  отца.  Твоей  кухонной
дипломатии может оказаться достаточно, чтобы изменить всю ситуацию, если
только все дело в этом. То,  что  я  слышал  в  городе,  вполне  с  этим
согласуется. Что ж. Раньше Келвар был хорошим герцогом,  и  похоже,  что
ему в голову просто ударила молодая жена, - он внезапно  вздохнул,  -  и
все-таки это плохо. Верити выговаривает человеку за  то,  что  он  плохо
следит за своими башнями, а тем временем пираты нападают чуть ли  не  на
Баккип. Проклятие! Мы так многого не знаем! Как могли пираты пройти мимо
наших башен незамеченными? Откуда они знали, что Верити уехал из Баккипа
в Ладную бухту? И знали ли они,  или  дело  в  простом  везении?  И  что
означает этот странный ультиматум? Это угроза или издевательство?
   Некоторое время мы ехали молча.
   - Хотел бы  я  знать,  что  собирается  предпринять  Шрюд?  Когда  он
отправлял мне посланника, он еще не решил. Мы можем прибыть в Кузницу  и
обнаружить, что все уже устроилось. И хотел бы я  точно  знать,  что  он
передал Верити при помощи Скилла. Говорят,  что  в  прежние  дни,  когда
больше людей владели Скиллом, человек мог узнать, что думает его  вождь,
просто некоторое время помолчав и послушав. Но возможно, это всего  лишь
легенда. Теперь немногие владеют Скиллом. Мне  кажется,  это  решил  еще
король  Баунти.  Держать  Скилл  в  тайне,  делать  его  доступным  лишь
избранным, и тогда он станет более ценным - вот логика того  времени.  Я
никогда особенно не понимал ее. Ведь то  же  самое  можно  сказать  и  о
хороших  лучниках  или  штурманах.  Тем  не  менее  я  думаю,  что  аура
таинственности может придать вождю больше веса среди  его  людей...  Или
для такого человека, как Шрюд. Ему бы было очень приятно знать, что  его
подчиненные никогда не знают, читает он их мысли или нет... Да,  это  бы
ему понравилось, понравилось...
   Сперва я думал, что Чейд очень огорчен или даже рассержен. Я  никогда
не слышал, чтобы он был так многословен. Но когда его лошадь  испугалась
перебегающей дорогу белки, Чейд чуть не упал. Я протянул руку и  схватил
его поводья.
   - С тобой все в порядке? Что случилось? Он медленно покачал головой:
   - Ничего. Когда мы доберемся до лодки, я буду в  порядке.  Мы  просто
должны ехать, уже не очень далеко.
   Его бледная кожа стала серой, и при каждом шаге лошади он покачивался
в седле.
   - Давайте немного отдохнем, - предложил я.
   - Прилив не ждет. Отдых мне не  поможет.  Не  тот  отдых,  который  я
получу, беспокоясь о том, как бы наша лодка не разбилась о  скалы.  Нет.
Мы должны продолжать путь. - И он добавил:
   - Доверься мне, мальчик. Я знаю, что я могу сделать, и не  так  глуп,
чтобы пытаться сделать больше.
   И мы ехали. Больше мы, в сущности, почти ничего не могли сделать.  Но
я ехал рядом с головой его лошади, чтобы перехватить  поводья  в  случае
необходимости. Шум океана становился громче,  а  дорога  резко  пошла  в
гору. Вскоре мне пришлось ехать впереди, хотел я того или нет.
   Мы совсем уже выбрались из кустарника на отвесный  берег,  выходивший
на песчаный пляж.
   - Слава Эде, они здесь, - пробормотал Чейд у  меня  за  спиной,  и  я
увидел плоскодонное судно, едва ли не касавшееся земли недалеко от  нас.
Часовой окликнул нас и  помахал  в  воздухе  шапкой.  Я  поднял  руку  в
ответном приветствии.
   Мы спустились вниз, скорее соскользнув, чем съехав, и Чейд немедленно
поднялся на борт. Я остался один с лошадьми. Ни одна из них  не  жаждала
войти в воду, не говоря уж о том, чтобы перейти через низкую  ограду  на
палубу. Я попытался проникнуть в их сознание, чтобы дать им понять, чего
я хочу, но впервые в жизни  обнаружил,  что  просто  слишком  устал  для
этого. Я не мог сфокусироваться. Так что, когда трем отчаянно ругающимся
матросам и двум другим, которые влезли вместе со мной  в  воду,  наконец
удалось погрузить их, каждый кусочек лошадиной кожи и каждая  пряжка  на
их сбруе пропитались соленой водой. Как я объясню это Барричу? Это  была
единственная мысль, занимавшая  меня,  когда  я  уселся  на  скамейку  и
смотрел, как гребцы гнули спины, выводя нас на более глубокую воду.

ОТКРЫТИЯ

   Время и прилив не ждут человека. Это вечная истина. Моряки  и  рыбаки
хотят этим сказать только то, что их жизнь определяется  океаном,  а  не
человеческой выгодой. Но иногда  я  лежу  здесь  и,  когда  чай  немного
успокоит боль, размышляю об этом. Прилив не ждет человека, и это истина.
Но время? Ожидало ли то время, в  которое  я  родился,  моего  рождения?
Может быть, эти события обрушились неотвратимо, как  большие  деревянные
гири часов Сеймйена, цепляясь за мое зачатие и толкая вперед мою  жизнь?
Я не претендую на величие, и тем не менее, если бы я не был рожден, если
бы мои родители не уступили накатившему вожделению, все  могло  бы  быть
другим! Столько изменилось бы...  Стало  лучше?  Не  думаю.  И  потом  я
моргаю, и пытаюсь сфокусировать взгляд, и думаю, мои ли это  мысли,  или
это от наркотика в  моей  крови?  Хорошо  было  бы  один  последний  раз
посоветоваться с Чейдом.

   Солнце опускалось к горизонту, когда кто-то разбудил  меня,толкнув  в
плечо.
   - Твой господин зовет тебя, - сказали мне, и я  мгновенно  проснулся.
Чайки, кружащие над головой,  свежий  морской  воздух  и  величественное
покачивание корабля напомнили мне, где я нахожусь. Я поднялся  на  ноги,
стыдясь того, что заснул, даже не узнав, удобно  ли  устроился  Чейд.  Я
поспешил на корму, к каюте.
   Я  обнаружил,  что  Чейд  сидит  за  крошечным  столом   галеры.   Он
сосредоточенно смотрел на разложенную на столе карту,  но  мое  внимание
привлекла большая супница с тушеной рыбой. Тут же были  поданные  к  ней
корабельные бисквиты и кислое красное вино. Я не понимал,  как  голоден,
пока не увидел еду. Я чуть не процарапал свою тарелку кусочком бисквита,
когда Чейд спросил меня:
   - Лучше?
   - Гораздо. А как ты?
   - Лучше. - Он и посмотрел на меня  знакомым  ястребиным  взглядом.  К
моему облегчению, он, по-видимому; полностью оправился. Чейд отодвинул в
сторону мою тарелку и разложил передо мной карту. - К вечеру,  -  сказал
он, - мы будем здесь. Высадка будет еще более опасной, чем посадка. Если
нам повезет, то в нужный момент будет подходящий ветер, если нет, то  мы
пропустим большую часть прилива  или  отлива  и  течение  будет  гораздо
сильнее. Может кончиться тем, что нам придется заставить лошадей плыть к
берегу, пока мы поплывем на плоскодонке. Надеюсь, что нет, но на  всякий
случай будь к этому готов. Когда мы высадимся...
   -  От  тебя  пахнет  семенами  карриса,  -  я  сказал  это,  не  веря
собственным словам. Но в его дыхании безусловно  был  сладковатый  запах
семян и масла. Я ел печенье с семенем  карриса  на  Весеннем  празднике,
когда их едят все, и был знаком с легкой пьянящей энергией, которую дает
даже то  небольшое  количество  семян,  которым  посыпают  печенье.  Все
отмечали так начало весны. Раз в год от этого  нет  никакого  вреда.  Но
Баррич предупреждал меня, что никогда нельзя  покупать  лошадь,  которая
хоть немного пахнет семенем карриса, и  сказал,  кроме  того,  что  если
поймает кого-нибудь за кормлением наших лошадей каррисом, он убьет  его.
Голыми руками.
   - Ну да? Это твоя фантазия. Итак, я предлагаю на  случай,  если  тебе
придется плыть с лошадьми, положить твою рубашку и плащ  в  промасленную
сумку и оставить ее мне в плоскодонке. Таким образом хоть это  останется
сухим, и ты сможешь переодеться, когда мы доберемся до берега. От берега
наша дорога пойдет...
   - Баррич говорил, что если хоть раз дать эту гадость  животному,  оно
уже никогда не будет прежним. Каррис вредит лошадям. Можно  использовать
так животное, чтобы выиграть одну скачку или загнать  одного  оленя,  но
после этого оно никогда уже не будет тем, чем раньше.  Он  говорит,  что
нечестные лошадники используют каррис, чтобы животное  хорошо  выглядело
при продаже. Он возбуждает их, и глаза у лошади  начинают  сверкать,  но
это скоро проходит. Баррич говорит, что эти семена  убивают  их  чувство
усталости и они продолжают скакать даже тогда, когда должны были бы  уже
упасть от изнеможения. Баррич утверждает,  что  иногда,  когда  действие
масла карриса кончается, лошадь просто падает мертвой, - слова лились из
меня водопадом.
   Чейд оторвал глаза от карты. Он спокойно посмотрел на меня:
   - Подумать только, что Баррич так много знает о  семенах  карриса.  Я
рад, что ты слушал его внимательно. Теперь, может быть,  ты  будешь  так
любезен, что уделишь мне хотя бы толику твоего внимания, чтобы составить
дальнейшую часть плана нашего путешествия.
   - Но, Чейд...
   Он пронзил меня взглядом.
   - Баррич великолепный знаток лошадей. Уже мальчиком он многое обещал.
Он редко ошибается.., когда говорит о лошадях. Теперь слушай то,  что  я
говорю. Нам потребуется фонарь,  чтобы  забраться  с  берега  на  скалы.
Дорога очень плохая; может  быть,  нам  придется  поднимать  лошадей  по
очереди. Но мне говорили, что это возможно. Оттуда мы по суше двинемся к
Кузнице. Там нет сколько-нибудь пригодной дороги, которая  быстро  могла
бы нас туда привести. Это гористая, но безлесная местность. И  мы  будем
двигаться по ночам,  так  что  нашей  картой  будут  звезды.  Я  надеюсь
добраться до  Кузницы  еще  до  вечера.  Мы  появимся  там  как  простые
путешественники, ты и я. Это все, что я пока решил;  остальное  придется
планировать по  ходу  дела...  И  момент,  подходящий  для  того,  чтобы
спросить, как ему удается  употреблять  семена  и  не  умереть,  прошел,
отодвинутый  в  сторону  его  тщательно  продуманным  планом  и  точными
деталями. Еще полчаса он рассказывал мне о наших делах, а потом  отослал
меня из каюты, сказав, что должен сделать некоторые приготовления, а мне
следует  проверить  лошадей  и  отдохнуть.  Лошади  стояли  впереди,  за
импровизированной веревочной загородкой. Солома защищала  палубу  от  их
копыт,  а  лошадей  от  неудачных  падений.  Сердитый   помощник   чинил
ограждение, которое Суути сбила при погрузке. Он  не  был  расположен  к
приятной беседе, а лошадям было спокойно и удобно  настолько,  насколько
это возможно на корабле.
   Я быстро осмотрел палубу. Мы плыли на опрятном  маленьком  суденышке,
широком торговом корабле, курсирующем  между  островами.  Мелкая  осадка
позволяла ему безопасно подниматься по рекам или подходить очень  близко
к берегу, но на более глубокой воде эта посудина оставляла желать  много
лучшего. Корабль болтался из стороны в сторону, то окунаясь, то  как  бы
делая реверанс, как нагруженная  тюками  фермерша,  пробирающаяся  через
рыночную толпу. Мы, видимо,  были  единственным  грузом  на  его  борту.
Палубный матрос дал мне несколько яблок, чтобы разделить их с  лошадьми,
но не был особенно словоохотлив, так  что,  раздав  животным  фрукты,  я
устроился на соломе около них и  последовал  совету  Чейда  относительно
отдыха.
   Ветер был благоприятен, и капитан подвел корабль к нависающим  скалам
ближе, чем мне казалось возможным. Но с высадкой лошадей все равно  было
много хлопот. Все лекции и предупреждения Чейда не  приготовили  меня  к
тому, как темна ночь над морем. Фонари на палубе  своим  тусклым  светом
скорее мешали, порождая тени,  чем  помогали.  Наконец  палубный  матрос
подвез Чейда к берегу на корабельной плоскодонке. Я покинул борт  вместе
с сопротивляющимися лошадьми, потому что знал, что  Суути  может  начать
брыкаться  и  потопить  шлюпку.  Я  вцепился  в  шею  Суути  и  всячески
подбадривал ее, надеясь, что здравый смысл лошади выведет нас к  мутному
свету фонаря на берегу. Я держал коня Чейда на  длинном  поводе,  потому
что не хотел, чтобы он бился в воде слишком  близко  к  нам.  Море  было
холодным, а ночь темной, и будь у меня хоть капля разума, мне  следовало
бы мечтать о том, чтобы оказаться в другом месте, но  в  мальчиках  есть
что-то превращающее все земные трудности и неприятности в  захватывающие
приключения.
   Я вышел из воды мокрый, замерзший и очень веселый. Я  держал  поводья
Суути  и  уговаривал  лошадь  Чейда.  Когда  я  этого  добился,  ликующе
хохочущий  Чейд  с  фонарем  в  руке  был  уже  около  меня.  Человек  с
плоскодонки уплыл и уже приближался к кораблю. Чейд отдал мне мои  сухие
вещи, но они мало помогли, натянутые на мокрую одежду.
   - Где дорога? - спросил я. Меня бил озноб, голос мой дрожал.
   Чейд насмешливо фыркнул:
   - Дорога? Я немного огляделся тут, пока ты вытаскивал мою лошадь. Это
не  дорога,  это  просто  русло  высохшего  ручья.  Но   придется   этим
удовлетвориться.
   На самом деле это было чуть лучше, чем я подумал после его  слов,  но
не намного. Тропа была узкой и крутой, и  гравий  на  ней  осыпался  под
ногами. Чейд шел впереди с фонарем. Я следовал за ним и вел лошадей одну
за другой. В одном месте гнедой Чейда оступился  и  попятился,  чуть  не
сбив меня с ног. Суути, ступившая в сторону, упала  на  колени.  Сердце,
казалось, застряло У меня в горле и оставалось в этом несвойственном ему
месте, пока мы не добрались до верха.
   И когда ночной открытый горный  склон  распростерся  перед  нами  под
плывущей луной и разбросанными над  головой  звездами,  дух  авантюризма
захватил меня. Думаю, дело было в  Чейде.  Семена  карриса  сделали  его
глаза широкими и сверкающими даже при свете фонаря,  бьющая  через  край
энергия, хоть и неестественная,  оказалась  заразительной.  Видимо,  это
п