как  и  во
всем остальном.

   Так прочитал я много лет спустя в  священной  таблице  чьюрда  и  так
наконец пришел к пониманию Джампи. Но когда мы впервые стали подниматься
в горы по направлению к Джампи, я был одновременно и потрясен и испуган.
   Храмы, дворцы и  публичные  здания  напоминали  мне  огромные  бутоны
тюльпана и цветом и формой. Формой они были обязаны некогда традиционным
укрытиям из  растянутых  шкур,  которые  возводили  племена,  основавшие
когда-то этот город, а цветом - просто  любви  горного  народа  к  ярким
краскам во всем. Все здания были недавно перекрашены во время подготовки
к  нашему  прибытию  и  свадьбе  принцессы  и  поэтому  выглядели  почти
кричаще-яркими. Оттенки пурпурного,  по-видимому,  доминировали,  слегка
оттененные желтым, но  в  общем  были  представлены  все  цвета  радуги.
Правильнее всего было бы сравнить это  со  случайно  найденной  дорожкой
крокусов, проталкивающихся сквозь снег и черную землю, потому что  голые
черные камни гор и темные вечнозеленые деревья делали яркие  краски  еще
более впечатляющими. Вдобавок к этому сам город был построен на таком же
крутом склоне, как Баккип, так что, когда смотришь на него снизу, цвет и
линии города кажутся похожими на искусную аранжировку цветов в  корзине.
Но, приблизившись, мы увидели, что между больших зданий стояли  палатки,
временные хижины и разнообразные укрытия. Потому что в Джампи  постоянны
только общественные здания и  королевские  дома.  Все  остальное  строят
приливы и отливы людей, приезжающих в столицу, чтобы просить  правосудия
"жертвенных", как они называют короля и королеву, которые правят  здесь,
или чтобы посетить хранилище  их  сокровищ  и  знаний,  или  просто  для
торговли и встреч с другими племенами. Племена приходят и уходят, ставят
палатки, обитают в них месяц или два, а  потом,  однажды  утром,  на  их
местах остается только голая земля, и вскоре уже другая группа  приходит
на  смену  ушедшим.  Тем  не  менее  город  не  производит  хаотического
впечатления, потому что улицы точно обозначены, а в самых крутых  местах
установлены каменные ступени; колодцы, купальни и  бани  размещаются  на
некотором расстоянии друг  от  друга  по  всему  городу,  и  соблюдаются
строжайшие правила сбора мусора и отбросов. И это зеленый город,  потому
что окраины его служат пастбищами для стад и лошадей,  которых  приводят
сюда приезжающие, и  места  для  палаток  на  них  обозначены  тенистыми
деревьями и колодцами. В городе тут и там  встречаются  островки  садов,
цветов и деревянных скульптур, за которыми ухаживают более искусно,  чем
за всем, что я когда-либо видел в Баккипе.  Приезжающие  люди  оставляют
среди этих садов свои творения и подарки, и они  могут  принимать  форму
каменных статуй, резного дерева или ярко раскрашенных глиняных  существ.
Отчасти это напомнило мне комнату шута, в ней тоже  царствовали  цвет  и
форма, которые  нужны  были  только  для  того,  чтобы  приносить  людям
радость.
   Провожатые остановили нас на пастбище вне города и пояснили, что  оно
предназначено для нас. Скоро стало очевидным, что, по  их  расчетам,  мы
должны были оставить там наших лошадей и мулов  и  идти  дальше  пешком.
Август, который был номинальным предводителем нашего каравана,  не  стал
улаживать это с особой дипломатичностью. Я  вздрогнул,  когда  он  начал
почти злобно объяснять, что мы привезли гораздо больше,  чем  смогли  бы
донести в руках, и что многие здесь слишком устали от путешествия, чтобы
им могла показаться привлекательной идея подниматься в  гору  пешком.  Я
прикусил губу и заставил себя стоять тихо и наблюдать вежливое  смущение
наших хозяев. Конечно же, Регал знал об этих обычаях; почему  же  он  не
предупредил нас о них, чтобы мы не начинали свой визит с невежливости  и
неумения пойти на компромисс?
   Но гостеприимные люди, принимавшие нас, быстро приспособились к нашим
странным обычаям. Они убедили  нас  отдохнуть  и  умоляли  быть  с  ними
терпеливее. Однако наши попытки выглядеть довольными оказались тщетными.
Роуд и Северенс присоединились к нам  с  Хендсом.  У  Хендса  в  бурдюке
оставалось вино, и он разделил напиток  между  нами,  пока  Роуд  взамен
ворчливо предлагал несколько полосок копченого мяса.  Мы  разговаривали,
но, признаюсь, я был не очень внимателен.  Я  хотел  бы  иметь  мужество
пойти к Августу и потребовать от него большей гибкости  в  отношениях  с
этими людьми. Мы были их гостями, и достаточно уже было того, что  жених
не смог лично  прибыть  за  невестой.  Издали  я  наблюдал,  как  Август
советуется с сопровождавшими нас старшими лордами, но  по  движениям  их
рук и голов решил, что они только соглашаются с ним.
   Через несколько мгновений поток крепких чьюрдских  юношей  и  девушек
появился на дороге над нами.  Носильщиков  позвали,  чтобы  они  помогли
отнести наши вещи в город, и откуда-то появились яркие палатки  для  тех
слуг, которые должны  были  остаться,  чтобы  ухаживать  за  лошадьми  и
мулами. Я очень огорчился, узнав, что Хендс  будет  одним  из  тех,  кто
останется здесь. Я доверил Суути ему. Потом я взвалил на плечо  кедровый
сундучок  с  травами  и  повесил  на  другое  плечо  мою  личную  сумку.
Присоединившись к следовавшей в город процессии,  я  почувствовал  запах
шипящего на огне мяса и готовящихся клубней и увидел, как  наши  хозяева
готовят открытый павильон и расставляют в нем столы. Хендс, решил я,  не
будет таким уж несчастным, и я почти хотел,  чтобы  мне  не  нужно  было
ничего делать, кроме как ухаживать за животными и исследовать этот яркий
город.
   Мы недалеко ушли по извивающейся улице, ведущей в  город,  когда  нас
встретила стайка носилок, которые  несли  высокие  женщины  чьюрда.  Нас
искренне пригласили залезть в эти носилки и отправиться на них в  город,
и последовали горячие извинения по поводу  того,  что  мы  так  утомлены
нашим путешествием. Август, Северенс, старшие лорды и  большинство  леди
из нашего  каравана  казались  только  довольными  преимуществами  этого
предложения,  но  мне  перспектива  быть  внесенным  в  город   казалась
оскорбительной. Однако было бы еще более грубо  отвергнуть  их  вежливую
настойчивость, и поэтому я отдал свой  сундучок  мальчику,  явно  младше
меня, и влез в носилки. Их несла женщина, достаточно старая, чтобы  быть
моей бабушкой. Я вспыхнул, увидев, с каким любопытством смотрит  на  нас
народ на улицах и как они быстро переговариваются между собой  при  виде
нас. Я видел несколько других носилок, и в них сидели люди явно старые и
немощные. Я сжал зубы и пытался не думать о том, что Верити почувствовал
бы при таком проявлении невежества. Я  пытался  приветливо  смотреть  на
тех,  мимо  которых  мы  проезжали,  и  старался,  чтобы  на  моем  лице
отражалось восхищение их садами и прекрасными зданиями.
   Видимо, я преуспел в этом,  потому  что  вскоре  мои  носилки  начали
двигаться медленнее, чтобы дать мне время разглядеть окружающее и  чтобы
женщины могли указать на все, что я мог пропустить или не заметить.  Они
говорили со мной на чьюрда и были в восторге, обнаружив, что я, хоть и с
трудом, понимаю их язык. Чейд научил меня тому немногому, что знал  сам,
но не подготовил к тому, насколько музыкальным был этот язык, и я вскоре
понял, что высота тона имеет такое же значение, как  и  звуки  слова.  К
счастью, я хорошо улавливал  такие  вещи,  поэтому  мужественно  вслепую
ринулся в беседу со своими носильщиками, решив, что  после  этого  смогу
успешнее вести беседы во дворце и уже не  буду  больше  выглядеть  таким
чужеземным дурнем. Одна женщина взяла на себя  обязанность  рассказывать
мне обо всем, мимо чего мы проходили. Ее звали Джонки, и когда я  сказал
ей, что меня зовут Фитц Чивэл, она несколько раз  пробормотала  это  про
себя, чтобы лучше запомнить.
   С огромным трудом я убедил моих носильщиц  один  раз  остановиться  и
позволить мне слезть, чтобы осмотреть один сад. Меня привлекли не  яркие
цветы, а то, что, как мне показалось, было каким-то  видом  ивы,  росшей
спиралями и завитками, в отличие от прямой ивы, к которой  я  привык.  Я
провел пальцами по мягкой коре одной ветки и  почувствовал  уверенность,
что я мог бы попросить разрешения срезать отводок, но не осмелился взять
кусочек коры, опасаясь, что это может быть воспринято как грубость. Одна
старая женщина остановилась около меня, улыбнулась и потом провела рукой
по верхушкам низкорослой травы с мелкими листьями,  растущей  на  грядке
под  деревом.  Аромат,  который  поднимался  от  потревоженных  листьев,
ошеломил меня, и она громко засмеялась при виде восторга на  моем  лице.
Мне хотелось задержаться подольше, но мои носильщицы  выразительно  меня
поторапливали - нам было необходимо догнать остальных,  прежде  чем  они
дойдут до дворца. Я понял, что нам  предстоит  официальное  приветствие,
которое я не должен пропустить.
   Наша процессия вилась вверх по расположенной террасами улице все выше
и выше, и наконец наши  носилки  были  опущены  перед  дворцом,  который
представлял собой группу ярких  строений,  похожих  на  бутоны.  Главные
здания были пурпурного цвета с белыми верхушками и напомнили мне  люпин,
растущий вдоль дорог, и прибрежный цветущий  горошек  Баккипа.  Я  стоял
около своих носилок, разглядывая дворец, но  когда  повернулся  выразить
свой восторг моим носильщицам, они  уже  исчезли.  Они  появились  снова
через несколько мгновений, одетые в шафран и лазурь, персик и розу,  как
и другие носилыцицы, и ходили среди нас, предлагая миски с ароматической
водой и мягкую ткань, чтобы смыть пыль и усталость с наших  лиц  и  шей.
Мальчики и молодые мужчины,  в  синих  подпоясанных  туниках,  разносили
ягодное вино и крошечные медовые пряники. Когда мы  умылись  и  отведали
вина и меда, нас пригласили во дворец.
   Внутренность дворца была для меня такой же чуждой,  как  и  остальной
Джампи. Огромная центральная колонна поддерживала главное сооружение,  а
самое поверхностное исследование обнаружило, что  это  необъятный  ствол
дерева со вздутиями корней, все еще заметных под  камнями,  вымостившими
пол  помещения.  Грациозно  изогнутые  стены  поддерживались  такими  же
деревьями, и через много дней  я  обнаружил,  что  "выращивание"  дворца
заняло  почти  сто  лет.  Центральное  дерево  было  выбрано,   площадка
расчищена, и потом был посажен круг  поддерживающих  деревьев.  За  ними
ухаживали и по мере их роста придавали им форму  при  помощи  веревок  и
обрезки, так что все они склонялись к центральному  дереву.  В  какой-то
момент времени все остальные ветви были  обрезаны  и  верхушки  перевиты
вместе, чтобы сформировать крону. Потом были созданы  стены,  сперва  из
слоя тонкой ткани, которая потом была покрыта лаком для твердости, и  на
нее слой за слоем накладывали прочный материал, сделанный из коры.  Кора
была сверху обмазана особенной местной  глиной  и  покрыта  слоем  яркой
смолистой краски. Мне так и не удалось выяснить, все ли здания в  городе
были созданы с таким трудом, но  "выращивание"  этого  дворца  дало  его
создателям возможность придать ему живую грацию, которую никогда  бы  не
мог выразить камень. Необъятное помещение было открытым, не  похожим  на
Большой зал в Баккипе с примерно таким же количеством очагов. Здесь были
установлены столы и устроены места для стряпни, ткачества и  прядения  и
всех прочих принадлежностей огромного хозяйства. Личные комнаты, по всей
видимости, были только занавешенными альковами или маленькими палатками,
установленными у внешних стен. Были также верхние этажи, на которые надо
было подниматься по  открытым  деревянным  ступенькам,  напомнившим  мне
палатки, торчащие на приподнятых платформах.  Эти  комнаты  поддерживали
натуральные древесные стволы. Мое  сердце  упало,  когда  я  понял,  как
трудно будет тут выполнить какую-либо "тихую" работу.
   Меня быстро провели к палаточной комнате. Внутри я нашел мой кедровый
сундучок и  сумку  с  одеждой,  здесь  был  и  еще  один  таз  с  теплой
ароматизированной водой для мытья и блюдо с фруктами.  Я  быстро  сменил
свою запыленную дорожную одежду на вышитый костюм с разрезными  рукавами
и зелеными гамашами, которые миссис Хести  сочла  подходящими.  Я  снова
удивился угрожающему оленю, вышитому на моем камзоле, и выкинул  это  из
головы. Может быть, Верити  подумал,  что  этот  измененный  герб  менее
оскорбителен, чем тот, который так открыто говорит о моем происхождении?
В любом случае он сгодится. Я услышал колокола и маленькие  барабаны  из
огромного центрального зала  и  поспешно  покинул  свою  палатку,  чтобы
выяснить, что  происходит.  На  помосте,  установленном  перед  огромным
стволом и украшенном цветами и ветками вечнозеленых деревьев,  Август  и
Регал стояли перед старым человеком, по правую  и  левую  руку  которого
находились двое слуг  в  простых  чисто-белых  одеждах.  Вокруг  помоста
образовался широкий круг людей, и я быстро присоединился к ним. Одна  из
моих носилыциц, теперь одетая в розовую одежду, с  венцом  из  плюща  на
голове, вскоре появилась рядом со мной и улыбнулась.
   - Что происходит? - осмелился спросить я.
   - Наш "жертвенный", э-э, как  это  вы  говорите,  король  Эйод  будет
приветствовать вас. И он покажет вам всем свою дочь, которая будет вашей
"жертвенной", хмм а-а, королевой. И своего сына, который  будет  правчть
вместо нее здесь. - Она спотыкалась, объясняя мне, делая  многочисленные
паузы и получая множество подбадривающих  кивков  от  меня.  С  большими
сложностями она все же объяснила мне, что женщина, стоящая подле  короля
Эйода, была ее племянницей. Я умудрился сделать неуклюжий комплимент  по
поводу того, что она выглядит и здоровой, и сильной. В то мгновение  это
казалось самым добрым словом, которое  я  только  мог  сказать  об  этой
женщине, стоящей возле своего короля. У нее были густые светлые  волосы,
к которым я уже начал привыкать в Джампи.  Часть  их  была  заплетена  и
уложена кольцами вокруг головы, остальные спадали на спину. Ее лицо было
серьезным, обнаженные руки выглядели сильными и мускулистыми. Мужчина по
другую сторону короля Эйода был старше, но тем  не  менее  они  походили
друг на друга как две капли воды, за исключением того,  что  его  волосы
были острижены значительно короче и доходили до воротника. У  него  были
такие же нефритовые глаза, прямой нос и  торжественное  выражение  лица.
Когда я смог спросить старую женщину, был ли он тоже  ее  родственником,
она улыбнулась, как будто  я  был  немного  туповат,  и  ответила,  что,
конечно, это ее племянник. Потом она шикнула на меня, как  будто  я  был
ребенком, потому что заговорил король Эйод.
   Он говорил медленно и тщательно выговаривал слова, но тем не менее  я
был рад своим беседам с носильщицами, потому  что  смог  понять  большую
часть его речи. Он официально приветствовал всех  нас,  включая  Регала,
потому что первоначально он приветствовал  принца  только  как  эмиссара
короля  Шрюда,  а  теперь  приветствует  его  как   символ   присутствия
находящегося вдали Верити. Август был включен в это приветствие, и обоим
им было  вручено  несколько  подарков:  украшенные  сверкающими  камнями
кинжалы, драгоценные  благовония  и  роскошные  меховые  накидки.  Когда
накидки были надеты им на плечи, я с досадой подумал, что оба они теперь
выглядят скорее как декорация, чем как  принцы,  контрастируя  с  просто
одетыми королем Эйодом и его приближенными. Регал и Август были  увешаны
кольцами и браслетами, одеяния их были сшиты из богатой ткани. Покрой не
предполагал ни экономии материала, ни использования нарядов  в  качестве
рабочей одежды. Оба принца казались  фатоватыми  и  бесполезными,  но  я
надеялся, что хозяева дворца подумают, что  такой  странный  вид  просто
является частью наших иностранных обычаев.
   И потом, к моему крайнему огорчению,  король  попросил  выйти  вперед
своего помощника и представил его  собравшимся  как  принца  Руриска.  А
женщина, конечно же, была принцесса Кетриккен, нареченная Верити.
   И наконец я понял, что те,  кто  нес  наши  носилки  и  встречал  нас
пряниками и вином, были не слуги, а женщины королевской семьи - бабушки,
тетушки и двоюродные сестры невесты Верити, следующие традициям Джампи в
услужении своему  народу.  Мне  было  страшно  подумать  о  том,  что  я
разговаривал с ними так фамильярно и просто, и я снова мысленно  обругал
Регала за то,  что  он  не  позаботился  прислать  нам  более  подробное
описание их обычаев вместо того длинного списка одежды и  шляп,  которые
хотел получить. Старая женщина рядом со мной  оказалась  родной  сестрой
короля. Думаю,  она  почувствовала  мое  смущение,  потому  что  ласково
похлопала меня по  плечу  и  улыбнулась,  увидев,  как  я  покраснел  и,
заикаясь, пытался пробормотать извинения.
   - Потому что ты не сделал ничего, за что тебе следовало бы стыдиться,
- успокоила она и потом попросила меня называть  ее  не  "моя  леди",  а
Джонки.
   Я смотрел, как Август преподносит принцессе драгоценности,  выбранные
Верити. Там была сеть,  чтобы  покрывать  волосы,  сделанная  из  тонкой
серебряной  цепочки,  украшенная  красными   драгоценными   камнями,   и
серебряное ожерелье с более крупными камнями. Был еще серебряный  обруч,
в виде виноградной лозы, полный звенящих ключей, - как объяснил  Август,
это были ключи от комнат замка в Баккипе, - и восемь простых  серебряных
колец. Она стояла неподвижно, пока Регал собственноручно украшал  ее.  Я
подумал про себя, что серебро с красными камнями лучше выглядело  бы  на
более темной женщине, но  ослепительная  улыбка  Кетриккен  выдавала  ее
детский восторг. И вокруг  меня  люди  поворачивались  друг  к  другу  и
одобрительно  переговаривались,  видя,  что  их  принцесса  так  красиво
украшена. Возможно, подумал я,  ей  нравятся  наши  чужеземные  цвета  и
украшения.
   Я был  благодарен  краткости  речи  короля  Эйода,  которая  за  этим
последовала. Он лишь добавил, что просит нас чувствовать себя как дома и
предлагает отдохнуть, расслабиться  и  наслаждаться  городом.  Если  нам
что-нибудь нужно, мы должны просто спросить кого угодно и нам попытаются
помочь. Завтра в полдень начнется трехдневная церемония Соединения, и он
хотел бы, чтобы мы все достаточно хорошо отдохнули,  чтобы  как  следует
насладиться ею. Потом он и его дети спустились, чтобы смешаться с толпой
гостей, так свободно, как будто все мы были солдатами одного полка.
   Джонки, по-видимому, решила оставаться со мной, и  не  было  никакого
вежливого способа избежать ее общества, так что я решил как можно больше
и как можно быстрее разузнать о горных  обычаях.  Но  первым  делом  она
решила представить меня принцу  и  принцессе.  Они  стояли  с  Августом,
который объяснял, как Верити через него будет следить за церемонией.  Он
говорил очень громко, как будто это как-то могло помочь им  понять  его.
Джонки немного послушала, потом, видимо, решила,  что  Август  закончил.
Она заговорила, как будто мы все были дети, получившие по  пирожному  на
то время, пока наши отцы беседуют.
   - Руриск,  Кетриккен,  этот  молодой  человек  очень  заинтересовался
нашими  садами.  Может  быть,  позже  нам  удастся  устроить,  чтобы  он
поговорил с теми, кто ухаживает за ними. - Она, по-видимому,  обращалась
именно к Кетриккен, когда прибавила:
   - Его зовут Фитц Чивэл.
   Август внезапно нахмурился и поправил ее:
   - Фитц. Бастард.
   Кетриккен казалась шокированной этим  оскорбительным  представлением,
но открытое лицо Руриска как-то потемнело. Очень легко он  обратился  ко
мне, повернувшись плечом к Августу. Это было сделано  очень  изящно,  но
даже и в таком виде этот жест не требовал объяснения ни на каком языке.
   - Да, - сказал он, переходя на чьюрда и глядя мне прямо  в  глаза,  -
ваш отец говорил мне о вас, когда я  в  последний  раз  видел  его.  Мне
горько было услышать о его  смерти.  Он  многое  сделал  для  укрепления
св