росто поговори со мной. Когда мы последний  раз
виделись, мне казалось, что мы понимаем друг друга. Теперь ты не  хочешь
говорить со мной, ты отворачиваешься... Я не знаю,  что  изменилось,  не
понимаю, что происходит между нами.
   - Ничего, - она  внезапно  показалась  очень  хрупкой,  -  ничего  не
происходит между нами. Ничего не может произойти между нами, Фитц Чивэл.
- И это имя так странно  звучало  в  ее  устах.  -  У  меня  было  время
подумать. Если бы ты пришел ко мне вот так неделю назад или месяц назад,
порывистый и улыбающийся, я знаю, что тогда бы я сдалась,  -  она  слабо
улыбнулась, - но ты не пришел. Ты был вежливым  и  благоразумным  и  все
делал правильно. И, как бы глупо это ни звучало,  это  обидело  меня.  Я
сказала себе, что если бы ты любил меня так сильно, как говорил, ничто -
ни стены, ни правила поведения, ни репутация, ни этикет - не помешало бы
тебе видеть меня. Та ночь, когда ты пришел, когда мы.., но она ничего не
изменила. Ты не вернулся.
   - Но это было  ради  тебя,  ради  твоей  репутации...  -  начал  я  в
отчаянии.
   - Замолчи. Я говорила тебе, что это глупо. Но чувства не обязаны быть
мудрыми. Они просто есть, и все. Твоя любовь ко мне не была мудрой,  так
же как и моя к тебе. Теперь я поняла это. И я пришла к мысли, что  разум
может пересилить чувства, - она вздохнула. - Я была так  сердита,  когда
твой дядя впервые заговорил со  мной.  В  такой  ярости!  Из-за  него  я
решила, что ни за что не подчинюсь этому. Не  уйду,  что  бы  ни  стояло
между нами. Но я не камень, а ведь даже камень вода  точит.  Так  и  мои
чувства разрушились бы от постоянно падающих  холодных  капель  здравого
смысла.
   - Мой дядя? Принц Регал? - я не мог поверить такому предательству.
   Она медленно кивнула:
   - Он хотел, чтобы я сохранила этот визит в тайне. Он сказал,  что  не
будет никакой пользы, если ты об этом узнаешь. Он должен  действовать  в
интересах своей семьи. Он сказал, что я должна это понять. И  я  поняла,
но это меня рассердило. И только через некоторое время он заставил  меня
согласиться, что это и в моих собственных интересах. - Она  замолчала  и
провела рукой по щеке. Она плакала. Бесшумно, просто слезы текли  по  ее
щекам, когда она говорила.
   Я  прошел  через  комнату  к  ней.  Осторожно  обнял   ее.   Она   не
сопротивлялась, и это удивило меня. Я держал ее бережно, как  будто  она
была бабочкой, которую так легко раздавить. Она  наклонила  голову,  так
что ее лоб почти касался моего плеча, и заговорила мне в грудь:
   - Еще через несколько месяцев у  меня  будет  достаточно  сбережений,
чтобы я снова могла жить собственной жизнью. Не начать  дело,  но  снять
где-нибудь комнату и найти  работу,  которая  поддерживала  бы  меня.  И
начать копить на магазин. Вот что  я  собираюсь  сделать.  Леди  Пейшенс
очень добра, а Лейси стала мне настоящим другом. Но мне не нравится быть
служанкой. И я буду служанкой не дольше, чем мне это необходимо.  -  Она
замолчала и стояла неподвижно в  моих  объятиях.  Она  немного  дрожала,
словно от усталости. Видимо, у нее не было больше слов.
   - Что тебе сказал мой дядя? - спросил я осторожно.
   - О, - она сглотнула и потерлась об  меня  лбом.  Я  думаю,  что  она
просто вытерла слезы о  мою  рубашку,  -  только  то,  что  и  следовало
ожидать. Когда он впервые пришел ко мне, он был холоден  и  замкнут.  Он
решил, что я.., уличная девка, я думаю. Он жестко предупредил меня,  что
король не потерпит больше скандалов. Он  потребовал,  чтобы  я  сообщила
ему, не беременна ли я. Конечно, я рассердилась. Я сказала ему, что  это
было бы невозможно. Что мы никогда... - Молли помолчала, и я чувствовал,
как стыдно ей было, что кто-то мог просто задать такой вопрос. - И тогда
он сказал мне, что, если это так, все  хорошо.  Он  спросил,  что  я  бы
хотела получить в качестве возмещения за твой обман.
   Казалось, что у меня внутри повернулся нож. Ярость во мне росла, но я
заставил себя молчать, чтобы она могла все это высказать.
   - Я сказала ему, что не хочу ничего. Что я обманывала себя не меньше,
чем ты. Тогда он предложил мне денег.  Чтобы  я  уехала.  И  никогда  не
говорила о тебе. И о том, что было между нами. - Она говорила с  трудом.
С каждой фразой голос ее становился все более высоким и  натянутым.  Она
изо всех сил пыталась казаться спокойной, но я знал, что это не  так.  -
Он  предложил  мне  достаточно,  чтобы  открыть  свечную  мастерскую.  Я
рассердилась.  Я  сказала  ему,  что  деньги  не  могут  заставить  меня
перестать кого-то любить. Что если бы это было так, я действительно была
бы шлюхой. Он очень рассердился, но  ушел.  -  Она  внезапно  прерывисто
всхлипнула, потом взяла себя в руки. Я легко провел руками по ее плечам,
чувствуя ее напряжение.  Я  погладил  ее  волосы;  они  были  мягкими  и
густыми, как лошадиная грива. Она замолчала.
   - Регал плетет интриги, - услышал я свой голос, - он хочет  причинить
мне боль, заставив тебя  уехать.  Уничтожить  меня,  обидев  тебя.  -  Я
покачал головой, удивляясь собственной глупости.  -  Мне  следовало  это
предвидеть. Я думал, что он может только нашептывать людям на ухо всякие
гадости о  тебе  или  попытается  организовать  какой-нибудь  несчастный
случай. Но Баррич прав. У этого человека нет морали. Для него нет ничего
святого.
   - Сперва он был холоден. Но никогда  не  бывал  откровенно  груб.  Он
сказал, что пришел только как посланник короля, чтобы избежать скандала.
Он явился лично, чтобы об этом знало не больше народа,  чем  необходимо.
Он хотел пресечь ненужные разговоры, а не давать для  них  пищу.  Позже,
после того как мы несколько раз поговорили,  он  сказал,  что  ему  жаль
видеть меня такой загнанной в угол. Он обещал сказать королю, что это не
моя вина. Он даже купил у меня свечи и устроил так, чтобы другие  знали,
что я продаю их. Я верила, что он пытается помочь, Фитц Чивэл,  или,  по
крайней мере, что он так понимает помощь.
   То,  как  она  защищала  Регала,  ранило  меня  глубже,   чем   любое
оскорбление или упрек, который она могла  бы  мне  бросить.  Мои  пальцы
запутались в ее мягких волосах, и я осторожно отвел  свои  руки.  Регал.
Получается, что я, боясь скандала, не встречался с Молли, избегал ее, не
разговаривал с ней только для того, чтобы мое место мог занять Регал. Он
не ухаживал за ней, нет, он пустил в  ход  все  свое  очарование,  чтобы
разрушить мой  образ  в  ее  мыслях,  пока  я  не  мог  противопоставить
что-нибудь его словам. Он выставил себя ее союзником, в то время  как  я
превратился в бездумного неоперившегося юнца, легкомысленного негодяя. Я
прикусил язык, чтобы не сказать о нем ничего плохого. Это прозвучало  бы
как слова разозленного мальчишки, которому осмелились перечить.
   - Ты когда-нибудь говорила о визитах Регала Пейшенс  или  Лейси?  Что
они думают о нем?
   Она тряхнула головой, и я ощутил аромат ее волос.
   - Он предостерег меня от этого. "Бабья болтовня", - сказал  он,  и  я
знаю, что это правда. Я даже не должна была говорить об  этом  тебе.  Он
предупредил, что Пейшенс и Лейси будут больше  меня  уважать,  если  это
будет выглядеть, как будто я пришла к такому решению по своей  воле.  Он
сказал, кроме того.., что ты не отпустишь меня..,  если  подумаешь,  что
все это исходит от него. Что ты должен поверить, что  я  отвернулась  от
тебя сама.
   - Настолько-то он меня знает, - кивнул я.
   - Мне не следовало говорить тебе, -  пробормотала  она.  Она  немного
отстранилась, чтобы посмотреть мне в глаза. -  Не  знаю,  почему  я  это
сделала.
   Ее глаза и волосы были цвета опавшей листвы.
   - Может быть, ты не хотела, чтобы я тебя отпускал? - рискнул я.
   - Ты должен, - сказала она, - мы оба знаем, что у нас нет будущего.
   На мгновение все погрузилось  в  тишину.  Огонь  тихо  потрескивал  в
очаге. Мы не двигались. Но каким-то образом я очутился  в  другом  мире,
остро, до боли  ощущая  запах  трав,  исходящий  от  ее  кожи  и  волос,
прикосновение ее гибкого тела под мягкой шерстяной ночной рубашкой.  Все
заботы,  даже  все  мысли  были  отброшены  в  этом  внезапном  чудесном
ощущении. Я знал, что дрожу, потому что она положила руки мне на плечи и
сжала их, чтобы успокоить меня. Тепло исходило от ее рук. Я посмотрел ей
в глаза и удивился тому, что там увидел.
   Она поцеловала меня.
   Прикосновение ее губ прорвало плотину переполнявших нас  чувств.  То,
что последовало,  было  безграничным  продолжением  ее  поцелуя.  Мы  не
останавливались, чтобы обдумать, насколько разумно  или  достойно  ведем
себя. Мы не медлили вовсе. Мы знали, что отныне нам  все  разрешено.  Мы
оба окунулись в восхитительную новизну, и я  не  могу  вообразить  более
глубокого единения, чем то, которое мы разделили в  эту  ночь.  Для  нас
обоих это была первая ночь. Нас не трогали  воспоминания  о  других  или
напрасные ожидания. У меня было не больше прав на  нее,  чем  у  нее  на
меня. Но я давал и я брал, и клянусь, что никогда об  этом  не  пожалею.
Сладостную  неловкость  той  ночи  я  буду  хранить  как   прекраснейшее
воспоминание в самом укромном уголке своего сердца. Мои дрожащие  пальцы
превратили завязки на ее рубашке  в  беспомощный  узел.  Молли  казалась
мудрой и уверенной, когда прикасалась ко мне, и резко вздохнула, когда я
посмел  ответить  на   ее   ласку.   Это   не   имело   значения.   Наша
неосведомленность в любви придавала таинственную остроту нашим чувствам.
Я жаждал быть одновременно нежным и сильным, но обнаружил,  что  изумлен
ее нежностью и силой.
   Я слышал, что это называют танцем, я слышал, что это называют битвой.
Некоторые мужчины говорят об этом с понимающим  смешком  -  некоторые  с
ухмылкой. Я слышал, как крепкие  рыночные  торговки  кудахчут  об  этом,
словно  курицы  над  хлебными  крошками.  Я  встречал  сводниц,  которые
расхваливали свой товар так же смело, как разносчики свежей рыбы. Что до
меня, то я думаю, что некоторые вещи  нельзя  описать  словами.  Голубой
цвет можно только увидеть, запах жасмина почувствовать,  а  звук  флейты
услышать.  Изгиб  теплого  обнаженного  плеча,  нежная  мягкость  груди,
любовные слова, которые  слетают  с  губ,  когда  все  барьеры  внезапно
рушатся, аромат женской кожи - все это только части, и, как бы сладостны
они ни были, им не стать воплощением целого.  Тысячи  таких  деталей  не
могут сделать это.
   Дрова в очаге превратились в темно-красные угли. Свечи давно погасли.
Казалось, мы очутились в месте,  которое  считали  чужим,  и  неожиданно
поняли, что это наш дом. Думаю, что отдал бы весь мир, чтобы остаться  в
этом  дремотном  тепле  спутанных  одеял  и  перьевых  подушек,   вбирая
блаженный покой.
   Брат! Это хорошо! Я взвился, как рыба на крючке, вырвав Молли  из  ее
сонного забытья.
   - Что случилось?
   - Ногу свело, - солгал я, и она засмеялась, поверив мне. Такое глупое
вранье - но мне внезапно стало стыдно, несмотря на всю ложь,  которую  я
когда-либо говорил, и всю ту правду, которую я превращал в ложь, скрывая
ее. Я раскрыл рот, чтобы рассказать ей все. Что  я  королевский  убийца,
орудие короля. Что свидетелем этой ночи был мой брат волк. Что  она  так
легко отдала себя человеку, убивавшему других людей  и  связавшему  свою
жизнь с животным.
   Это было невозможно. Рассказать ей об этом означало причинить ей боль
и  заставить  стыдиться  себя.  Она  всегда   будет   чувствовать   себя
испачканной моими прикосновениями. Я говорил себе,  что  смогу  вынести,
если она будет презирать меня, но не перенесу ее презрения к себе самой.
Я говорил себе, что придержал язык, потому что благороднее было оставить
мои секреты при себе, чем позволить правде уничтожить ее. Лгал ли я себе
тогда?
   Как и все мы.
   Я лежал в ее объятиях, от нее исходило удивительное тепло, и я обещал
себе,  что  изменюсь.  Я  прекращу  все  это,  и  тогда  мне  ничего  не
понадобится рассказывать ей. Завтра, обещал я  себе,  я  скажу  Чейду  и
Шрюду, что не буду больше убивать для них.  Завтра  я  заставлю  Ночного
Волка понять, почему я должен разорвать свою связь  с  ним.  Завтра.  Но
сегодня, в этот день, который уже  начинался,  я  должен  быть  рядом  с
волком, чтобы охотиться на "перекованных" и убивать  их.  Потому  что  я
должен прийти к Шрюду с новой победой,  чтобы  привести  его  в  должное
настроение для моей просьбы. В тот вечер, когда я покончу с убийством, я
попрошу его дозволения обвенчаться с  Молли.  Я  обещал  себе,  что  его
разрешение положит начало моей новой жизни, жизни человека,  у  которого
больше не будет секретов от любимой женщины. Я поцеловал ее в лоб, потом
медленно высвободился из ее рук.
   - Я должен уйти, - прошептал  я,  когда  она  пошевелилась,  -  но  я
молюсь, чтобы это было ненадолго. Сегодня я иду к Шрюду,  чтобы  просить
разрешения жениться на тебе.
   Она вздохнула и открыла глаза. Она с некоторым  удивлением  смотрела,
как я, обнаженный, отхожу от ее  постели.  Я  подкинул  дров  в  очаг  и
избегал ее взгляда, собирая разбросанную одежду и одеваясь. Она  не  так
стеснялась, потому что, когда я оторвался от застегивания своего  пояса,
то обнаружил, что она смотрит на меня и улыбается. Я вспыхнул.
   - Я чувствую, что мы уже женаты, - прошептала она,  -  не  могу  себе
представить, что какие-то клятвы могут соединить нас вернее, чем это.
   - И я. - Я подошел, сел на край ее постели и снова взять  ее  руки  в
свои, - но я буду счастлив, когда все узнают  об  этом.  А  это  требует
свадьбы, моя леди. И публичного признания всего того, в чем  мое  сердце
уже поклялось тебе. Но сейчас я должен идти.
   - Нет еще. Побудь немного. Я уверена, что у нас  есть  еще  время  до
того, как все начнут просыпаться.
   Я наклонился и поцеловал ее.
   - Я должен идти сейчас, чтобы  забрать  веревку,  которая  свисает  с
башни прямо к окну моей леди. Люди могут удивиться.
   - Останься по крайней мере, чтобы я могла сменить  повязку  на  твоей
руке и шее. Как это ты поранился? Я хотела спросить тебя вчера, но...
   Я улыбнулся ей:
   - Я знаю. У нас были  гораздо  более  интересные  занятия.  Нет,  моя
дорогая. Но я обещаю тебе, что сделаю это сегодня утром в своей комнате.
   Сказав ей "моя дорогая", я вдруг почувствовал себя настоящим мужчиной
- никакие слова не давали мне раньше такого ощущения. Я снова  поцеловал
ее, обещая себе, что уйду немедленно после этого, но  почувствовал,  что
медлю, ощутив ее прикосновение к моей шее. Я вздохнул.
   - Мне действительно надо идти.
   - Я знаю. Но ты не рассказал мне, как поранился.
   Я чувствовал по ее голосу, что она не считает мои раны серьезными,  а
просто использует эту возможность, чтобы хоть немного задержать меня. Но
мне все равно было стыдно, и я попытался сделать ложь насколько возможно
безвредной.
   - Собачьи укусы. В конюшне, сука со щенками. Я, наверное, знал ее  не
так хорошо, как думал. Я нагнулся, чтобы поднять одного из щенков, и она
бросилась на меня.
   - Бедный мальчик. Ну хорошо, а ты уверен, что как  следует  обработал
рану? Укусы животных очень легко воспаляются.
   - Я снова обработаю ее, когда буду перевязывать. Все. Я должен  идти.
- Я закрыл Молли стеганым  пуховым  одеялом,  испытывая  сожаление,  что
приходится покидать это тепло. - Поспи хоть немного до рассвета.
   - Фитц Чивэл!
   Я остановился у двери и обернулся:
   - Да?
   - Приходи ко мне сегодня. Независимо от того, что скажет король.
   Я открыл рот, чтобы возразить.
   - Обещай мне! Иначе я не переживу этого дня. Обещай, что ты вернешься
ко мне. Потому что, что бы ни сказал король, знай: теперь я твоя жена. И
всегда буду ею. Всегда.
   Сердце мое остановилось от этого дара, и я смог только глупо кивнуть.
Моего вида, по-видимому, было достаточно, потому что улыбка, которой она
одарила меня, была ясной и золотой, как солнечный свет середины лета.  Я
поднял щеколду и отпер замок. Открыв дверь, я выглянул в темный коридор.
   - Не забудь закрыть за мной, - прошептал я и выскользнул за дверь.

13
ОХОТА

   Скилл,  как  и  всякую  другую  науку,  можно   преподавать   разными
способами. Гален, мастер Скилла при короле  Шрюде,  использовал  технику
лишений и вынужденных трудностей, чтобы сломать внутреннее сопротивление
учеников. Забитый до состояния полного унизительного подчинения,  ученик
становился  более  открытым  для  вторжения  Галена  в  его  сознание  и
вынужденного приятия техники Скилла, которую применял  Гален.  Хотя  все
ученики, выдержавшие его обучение и  ставшие  группой,  надежно  владели
Скиллом, никто из них не был одарен особенно сильно. Гален гордился тем,
что научил людей без больших способностей хорошо работать Скиллом. Может
быть, он был прав. Или, может  быть,  он  брал  учеников  с  прекрасными
возможностями и превращал их в послушные орудия.
   Можно противопоставить технике Галена технику Со-лисити, которая была
мастером Скилла до него. Она давала начальные наставления  юным  принцам
Верити и Чивэлу. Рассказ Верити об этих  уроках  указывает  на  то,  что
многое достигалось мягким усыплением  бдительности  учеников,  благодаря
которому слабели внутренние барьеры. Оба, и Верити и Чивэл, вышли  после
ее уроков знающими и сильными  обладателями  Скилла.  К  сожалению,  она
умерла до того, как было закончено их образование, и прежде,  чем  Гален
достиг достаточно высокого уровня, чтобы стать инструктором  по  Скиллу.
Можно только догадываться, какие знания о Скилле ушли в могилу вместе  с
Солисити и какие возможности этой королевской магии  оказались  навсегда
утраченными.

   В это утро я провел мало времени в своей  комнате.  Огонь  погас,  но
холод,  который  я  там  ощущал,  был  куда  сильнее   обычной   сырости
нетопленной комнаты. Это место  было  пустой  раковиной  жизни,  которая
скоро  будет  закончена.  Сейчас  комната  казалась  более  унылой,  чем
когда-либо. Я разделся  до  пояса,  вымылся  холодной  водой  и,  дрожа,
переменил повязки на руке и  шее.  Мне  следовало  сделать  это  гораздо
раньше, и я не заслужил того, чтобы раны были в хорошем  состоянии.  Тем
не менее они хорошо заживали.
   Я оделся тепло, надел стеганую горную  рубашку  под  тяжелый  кожаный
камзол и такие же штаны, которые плотно зашнуровал кожаными полосками. Я
взял свой рабочий нож и к  тому  же  вооружился  коротким  кинжалом.  Из
своего запаса я прихватил  маленький  горшочек  с  порошком  из  бледной
поганки. Несмотря на все это, покидая свою комнату,  я  чувствовал  себя
незащищенным глупцом.
   Я пошел прямо в башню Верити.  Я  знал,  что  он  будет  ждать  меня,
собираясь заняться  со  мной  Скиллом.  Каким-то  образом  мне  придется
убедить его, что сегодня мне необходимо охотиться на  "перекованных".  Я
быстро взобрался по лестнице, желая, чтобы этот день поскорее  кончился.
Вся моя жизнь была сейчас сфокусирована на том мгновении, когда я  смогу
постучаться в дверь короля Шрюда и попросить его разрешения жениться  на
Молли. Одна  мысль  о  ней  наполнила  меня  таким  странным  сочетанием
незнакомых чувств,  что  я  замедлил  свой  шаг  по  лестнице,  стараясь
разобраться в  самом  себе.  Потом  я  оставил  эти  попытки,  сочтя  их
бесполезными.
   - Молли, - прошептал я. Это волшебное слово усилило мою  решимость  и
погнало меня вперед. Я остановился у двери и громко постучал.
   Я скорее почувствовал, чем услышал разрешение войти. Я открыл дверь и
вошел, потом закрыл ее за собой.
   Холодный ветер врывался в комнату, а  Верити,  как  на  троне,  сидел
перед открытым окном в своем старом кресле. Руки его спокойно лежали  на
подоконнике, а глаза были устремлены  к  далекому  горизонту.  Щеки  его
порозовели, темные волосы  спутал  ветер.  Если  не  считать  воздушного
потока от окна, комната  была  неподвижной  и  тихой.  Тем  не  менее  я
почувствовал себя так, словно вступил в смерч. Сознание Верити нахлынуло
на меня, и я утонул в нем, захлестнутый его мыслями и Скиллом,  уходящим
далеко в море. Он уне