венным. Если он и всплыл на  поверхность,  я  этого  не
видел.
   Искать его не было времени. Красный корабль ударил нас бортом о борт,
ломая наши весла и сбивая с ног наших гребцов. Островитяне кричали  и  с
хохотом издевались над нами, прыгая со своего корабля на наш. Я  вскочил
на ноги и бросился к своей скамейке, чтобы взять топор. Остальные вокруг
меня тоже приходили в себя. Мы не были готовы к сражению, но  страх  нас
отпустил. Мы сталью встретили нападающих, и битва началась.
   Нет места такого страшного, как открытая вода ночью. Друг и враг были
неразличимы в темноте. Человек прыгнул на меня; я схватился  за  кожаные
доспехи чужеземца, потянул его вниз и задушил. После немоты, которая так
быстро охватила меня, каким-то дикарским облегчением был бьющийся  около
меня  ужас.  Думаю,  что  это  произошло  быстро.  Когда  я  выпрямился,
пиратский корабль уходил от нас. Там осталась только половина гребцов, и
на нашей палубе еще шел бой, но красный корабль бросил своих людей.  Наш
капитан кричал нам, чтобы  мы  скорее  кончали  с  пиратами  и  догоняли
красный корабль. Тщетный призыв. К тому времени, когда  мы  убили  их  и
выбросили за борт, их корабль  уже  затерялся  в  темноте.  Джастин  был
внизу,  задыхающийся  и  избитый,  живой,  но   неспособный   немедленно
связаться с Верити. По меньшей мере один ряд весел  превратился  в  кучу
обломков. Наш капитан громко ругал нас, пока меняли и  укрепляли  весла,
но было слишком поздно. Он велел нам заткнуться, прислушался, но  вокруг
было тихо. Я встал на свою скамью и медленно  огляделся.  Пустая  черная
вода. Никаких признаков белого судна. Но еще  более  странным  для  меня
было то, что я заговорил вслух:
   - Белый корабль стоял на якоре. Но его тоже нет.
   Многие головы повернулись в мою сторону:
   - Белый корабль?
   - С тобой все в порядке, Фитц?
   - Это был красный корабль, парень. Мы с красным кораблем дрались.
   - Не  говори  о  белом  корабле.  Увидеть  белый  корабль  -  увидеть
собственную смерть. Плохая примета, - это прошептал мне Нондж. Я  открыл
рот, чтобы возразить, что это был настоящий корабль, а не видение, но он
отрицательно покачал головой и  отвернулся  в  сторону,  уставившись  на
воду. Я закрыл рот и медленно сел. Больше никто не видел  его.  Так  же,
как никто больше не  говорил  об  ужасном  страхе,  о  животной  панике,
которая охватила нас, разрушив все наши  планы.  Когда  в  эту  ночь  мы
вернулись в город, в тавернах рассказывали,  что  мы  завязали  бой,  но
красный корабль бежал  от  нас.  Никаких  свидетельств  этой  стычки  не
осталось, не считая разбитых весел, нескольких ран и крови островитян на
нашей палубе.
   Когда я наедине поговорил с Верити и Ночным Волком,  выяснилось,  что
ни тот ни другой ничего не видели. Верити сказал,  что  я  отпустил  его
сознание, как только мы заметили другой корабль. Ночной Волк раздраженно
сообщил, что от него я тоже полностью закрылся. Нондж ничего не  захотел
рассказать  мне  о  белых  кораблях.  Он  вообще   не   очень-то   любил
разговаривать. Позже я встретил упоминание  о  белом  корабле  в  свитке
древних легенд. Там говорилось, что  это  проклятый  корабль,  где  души
утонувших  моряков,  недостойные  моря,  обречены  вечно  трудиться   на
беспощадного капитана. Я прекратил говорить о нем, иначе меня  сочли  бы
помешанным.
   Оставшуюся часть лета красные корабли избегали "Руриска". Мы замечали
их и пытались преследовать, но нам  никогда  не  удавалось  их  настичь.
Однажды мы гнались  за  кораблем,  только  что  совершившим  набег.  Они
выбросили своих пленников  за  борт  и  бежали  от  нас.  Из  двенадцати
человек, которых они выбросили, девятерых мы спасли и вернули в  поселок
не "перекованными". Троих, утонувших до того, как мы добрались  до  них,
оплакивали  родные,  соглашаясь  при  этом,  что  такая   смерть   лучше
"перековывания".
   С другими кораблями было то же самое. "Констанция" застигла  пиратов,
когда они напали на поселок.  Наши  воины  не  смогли  одержать  быструю
победу, но  предусмотрительно  повредили  вытащенный  на  берег  красный
корабль, так что пираты не смогли уйти в море.  Потребовалось  несколько
дней, чтобы переловить их всех, потому что  они  убежали  в  лес,  когда
увидели, что  случилось  с  их  кораблем.  И  мы  гонялись  за  красными
кораблями, теснили пиратов, несколько  раз  удалось  потопить  пиратские
суда, но в то лето мы больше не захватили ни одного корабля.
   Так что "перековывания" случались реже, и каждый раз, когда мы топили
корабль, мы говорили себе, что стало одним  отрядом  врагов  меньше.  Но
похоже, что на самом деле меньше их не становилось. В  некотором  смысле
мы дали надежду народу Шести Герцогств. С другой  стороны,  мы  повергли
людей в отчаяние, поскольку,  несмотря  на  все  усилия,  мы  не  смогли
полностью отогнать пиратов от нашего побережья.
   Для меня  это  долгое  лето  было  временем  ужасного  одиночества  и
невероятной замкнутости. Верити часто бывал со мной, однако я обнаружил,
что не могу поддерживать контакт с ним во время боя. Верити сам  знал  о
водовороте эмоций, которые грозили захлестнуть меня  каждый  раз,  когда
команда вступала в  битву.  Он  выдвинул  теорию,  согласно  которой  я,
пытаясь защититься от мыслей и чувств других, так укреплял свою  защиту,
что даже он не мог пробить ее. Он также предположил,  что  я,  возможно,
очень силен в Скилле, сильнее даже, чем он, но  настолько  чувствителен,
что если бы я снял свои барьеры во время битвы,  то  мог  бы  утонуть  в
сознаниях людей, находящихся вокруг меня. Это была интересная теория, но
она не предлагала никакого практического решения проблемы. Тем не  менее
в те дни, когда Верити был со мной, я испытывал к нему чувство,  которое
не испытывал больше ни к одному человеку, за  исключением,  может  быть,
Баррича. В леденящей близости к  нему  я  знал,  как  гложет  его  голод
Скилла.
   Когда я был мальчиком, мы с Керри однажды забрались на высокую  скалу
над океаном. Когда  мы  добрались  до  вершины  и  посмотрели  вниз,  он
признался мне в почти непреодолимом  желании  броситься  со  скалы.  Мне
кажется, это было похоже на то, что чувствовал Верити. Скилл манил  его,
и Верити мечтал всем существом броситься в омут наслаждения. Его  тесный
контакт со мной только укреплял это чувство. И тем не менее  мы  слишком
много хорошего делали для Шести Герцогств, чтобы он  мог  отказаться  от
контакта, хотя Скилл и сжигал его. По необходимости  я  разделял  с  ним
многие часы в его башне, твердое кресло, на котором он сидел, усталость,
уничтожавшую аппетит, и даже сильные боли  в  костях,  рожденные  долгой
неподвижностью. Я был свидетелем того, как он истощал себя.
   Я не знаю, хорошо  ли  так  близко  знать  кого-нибудь.  Ночной  Волк
ревновал и прямо сообщил мне об этом. По крайней мере он открыто злился,
потому что им пренебрегали и он это видел. Гораздо сложнее было с Молли.
   Она не видела никакой убедительной причины, по которой я  должен  так
подолгу отсутствовать. Почему именно я должен ходить в море на одном  из
кораблей? Причина, которую я мог ей назвать - простое желание Верити,  -
совершенно не удовлетворила ее. Недолгие мгновения, которые мы проводили
вместе, стали строиться по вполне предсказуемой схеме.  Мы  сходились  в
буре страсти, быстро находили друг в друге успокоение, а потом  начинали
пререкаться по разным поводам. Ей было одиноко, противно быть горничной,
те крохи, которые она могла откладывать, были ничтожно малы, она скучала
без меня и не понимала, почему я  столько  времени  должен  проводить  в
море, когда только я могу сделать ее  жизнь  хоть  немного  переносимой.
Как-то я предложил ей деньги,  которые  заработал  на  корабле,  но  она
окаменела, как будто я назвал ее шлюхой. Она не возьмет у меня ничего до
тех пор, пока мы официально не станем мужем и женой. И я не мог  сказать
ей ничего определенного по поводу того, когда это может случиться. Я  до
сих пор не нашел подходящего момента, чтобы сообщить ей о  планах  Шрюда
относительно меня и Целерити. Мы так много  времени  проводили  порознь,
что теряли нить понимания жизни друг друга, и,  бывая  вместе,  снова  и
снова пережевывали горькую кожуру одних и тех же споров.
   Как-то ночью, когда я пришел к ней, я  увидел,  что  в  ее  уложенных
волосах заплетены красные ленты,  а  в  ушах  висят  изящные  серебряные
серьги в форме ивовых листьев. Когда я взглянул на нее, одетую в простую
белую ночную рубашку, у меня  перехватило  дыхание.  Позже,  в  какое-то
тихое мгновение, когда мы смогли разговаривать, я похвалил  эти  серьги.
Она просто сказала мне, что когда в последний раз принц  Регал  приходил
покупать у нее свечи, он подарил ей их, сказав,  что  очень  доволен  ее
работой и чувствует, что платит ей меньше, чем  стоят  такие  прекрасные
ароматизированные свечи. Она гордо улыбалась, рассказывая мне это, а  ее
пальцы играли моими волосами, в то время как  ее  собственные  спутанные
волосы в беспорядке лежали на подушке. Я не знаю, что она увидела в моем
лице, но глаза ее расширились, и она отодвинулась.
   - Ты принимаешь подарки от Регала? -  холодно  спросил  я.  -  Ты  не
желаешь взять у меня ни одного честно  заработанного  коина,  но  берешь
драгоценности у этого... - я был близок  к  измене,  не  в  силах  найти
слова, подходящие для этого человека.
   Глаза Молли сузились, и наступил мой черед отшатнуться.
   - Что я должна была сказать ему? "Нет, сир, я  не  могу  принять  ваш
щедрый подарок, пока вы не женитесь на мне?" У меня с Регалом  не  такие
отношения, как с тобой. Это был приработок, подарок от покупателя, какие
часто дарят искусным ремесленникам. Ты думаешь, почему  он  подарил  это
мне? В обмен на мою благосклонность?
   Мы долго смотрели друг на друга, а потом я  проговорил  то,  что  она
приняла за извинение. Но тут я допустил ошибку, сказав,  что,  возможно,
он подарил ей серьги только потому, что предполагал,  как  это  разозлит
меня. И тогда  она  поинтересовалась,  откуда  Регал  может  знать,  что
происходит между нами, и не думаю ли я, что она работает так плохо,  что
не заслуживает такого подарка, как эти серьги. Достаточно  сказать,  что
мы, как могли, латали наши отношения в те короткие  часы,  когда  бывали
вместе. Но склеенный горшок никогда не будет  таким  же  хорошим,  каким
может быть целый, и я возвращался на корабль столь одиноким, как будто и
вовсе не был с ней.
   В те минуты, когда я налегал на свое весло, безупречно держал ритм  и
пытался не думать совсем ни о  чем,  я  часто  понимал,  что  скучаю  по
Пейшенс и Лейси, Чейду, Кетриккен и даже Барричу. В  те  несколько  раз,
когда мне удавалось навестить нашу будущую королеву этим летом, я всегда
находил ее в саду на башне. Это было красивое место, но, несмотря на все
ее усилия, оно совсем не походило на то, чем раньше были сады Баккипа. В
королеве было слишком много горского, чтобы привыкнуть к нашим  обычаям.
Была отточенная простота в том, как она размещала и выращивала растения.
Простые камни и голые изогнутые ветки плавника в своей застывшей красоте
- вот что было теперь в саду. Я мог бы спокойно размышлять здесь, но это
было неподходящее место для  того,  чтобы  нежиться  под  теплым  летним
солнцем, а я подозревал, что Верити вспоминал его именно таким. Она  все
время возилась  в  саду,  и  это  ей  нравилось,  но  от  этого  она  не
становилась ближе к Верити,  как  надеялась  раньше.  Она  была,  как  и
прежде, красива, но ее синие глаза всегда  были  затянуты  серой  дымкой
тревоги  и  усталости.  Лоб  ее  так  часто  хмурился,  что,  когда  она
расслаблялась, на коже были видны  светлые  линии,  которых  никогда  не
касалось солнце. Когда я приходил к ней, она часто отпускала почти  всех
своих леди, а потом расспрашивала меня о  "Руриске"  так  подробно,  как
будто о самом Верити. Когда я заканчивал свой доклад, она сжимала губы в
твердую линию, отходила к краю площадки на башне и  смотрела  туда,  где
сливались море и небо. К концу лета, когда как-то днем она стояла так, я
осмелился подойти к ней и попросить разрешения  идти  на  свой  корабль.
Она, по-видимому, едва слышала меня. Она тихо сказала:
   - Должно быть  окончательное  решение.  Так  больше  продолжаться  не
может. Должен быть способ положить этому конец.
   - Скоро начнутся  осенние  штормы,  моя  леди,  королева.  Мороз  уже
коснулся некоторых ваших  растений.  Штормы  всегда  приходят  вслед  за
первыми заморозками. А с ними придет спокойствие.
   -  Спокойствие?  Ха!  -  Она  недоверчиво  фыркнула.  -   Разве   это
спокойствие - лежать без сна и думать, кто умрет следующим, и знать, что
пираты будут нападать каждым  летом.  Это  не  спокойствие.  Это  пытка.
Должен быть способ покончить с красными кораблями. И  я  намерена  найти
его.
   Ее слова звучали угрожающе.

17
ИНТЕРЛЮДИИ

   Из камня были кости их, из сверкающего гранита гор. Из сияющих  солей
земли была плоть их. Но сердца их были сердцами мудрых людей.
   Они пришли издалека, эти люди, долог и труден  был  их  путь.  И  они
окончили свои земные дни, чтобы перейти в вечность. Они отвергли плоть и
обрели камень. Они оставили свое оружие и поднялись  на  новых  крыльях.
Элдерлинги.

   Король, наконец, позвал меня, и я отправился к нему. Верный обещанию,
данному самому себе, я не был в его покоях с того рокового полудня.  Его
договор с герцогом Браунди относительно Целерити и меня  вызвал  горечь,
которая все еще не прошла. Но вызовом короля нельзя пренебречь,  как  бы
ни разрывала ваше сердце ярость.
   Прошло по меньшей мере два месяца с тех пор, как я  в  последний  раз
стоял перед Шрюдом. Теперь он послал за мной осенним  утром.  Я  избегал
полных боли взглядов, которые при встрече бросал  на  меня  шут.  Верити
изредка спрашивал, почему я не  бываю  у  короля,  но  мои  ответы  были
уклончивыми. Волзед все еще охранял  своего  подопечного,  как  змея  на
очаге, а ухудшение здоровья короля больше ни для кого не было  секретом.
До полудня в его покои теперь никого не допускали. И  я  решил,  что  за
этим утренним приглашением кроется что-то важное.
   Я предполагал посвятить это утро своим  собственным  делам.  Необычно
ранний свирепый осенний шторм бушевал  уже  два  дня.  Воющий  ветер  не
стихал ни на минуту, и не переставая лил дождь. Выйти в море на открытой
лодке значило обречь себя на бесконечное вычерпывание воды.
   Предыдущий вечер я провел в таверне с  командой  "Руриска",  поднимая
тосты  в  честь  шторма  и  желая  красным  кораблям   вдоволь   с   ним
нацеловаться. Вернувшись в замок, я рухнул в кровать, уверенный, что  на
следующее утро смогу как следует выспаться. Но решительный паж молотил в
мою дверь до тех пор, пока мой сон не улетучился, а  потом  передал  мне
официальное приглашение короля.
   Я помылся, побрился, пригладил и завязал в хвост волосы, надел чистую
одежду. Я постарался взять себя в руки, чтобы не выдать тлеющего во  мне
негодования, и, овладев собой, вышел из комнаты. Я стоял у входа в покои
короля и был совершенно уверен, что Волзед усмехнется и  прогонит  меня.
Но в это утро он сразу же открыл дверь на  мой  стук.  Лекарь,  конечно,
смерил меня уничтожающим взглядом, но,  не  говоря  ни  слова,  отвел  к
королю.
   Шрюд сидел перед камином в кресле с подушками. Против воли сердце мое
упало - так ужасно он выглядел. Кожа его была высохшей и прозрачной, как
пергамент, пальцы скрючились. Щеки обвисли, темные глаза глубоко запали.
Он зажал руки коленями - поза, которая была мне хорошо  знакома.  Так  я
пытался скрыть дрожь, которая иногда все еще терзала меня. На  маленьком
столике у его локтя  стояла  курильница,  из  нее  поднимался  дым.  Под
потолком уже повис голубой туман. Шут тоскливо распростерся у его ног.
   - Фитц Чивэл здесь, ваше величество, -  провозгласил  Волзед.  Король
вздрогнул, как от толчка, а потом поднял на меня глаза. Я шагнул  вперед
и встал перед ним.
   - Фитц Чивэл... - Он узнал меня.
   В его словах не было никакой силы, казалось, жизнь  еле  теплилась  в
нем. Моя обида все еще не прошла, но куда сильнее была боль,  пронзившая
меня при виде короля в таком бедственном состоянии. Он все еще был  моим
повелителем.
   - Мой король, я пришел по вашему приказу, -  произнес  я  официальным
тоном, цепляясь за остатки своей первоначальной  холодности.  Он  устало
взглянул на меня, повернул голову в сторону и кашлянул.
   - Я вижу. Хорошо. - Некоторое время он молчал, потом сделал  глубокий
вдох, и в груди его что-то булькнуло. - Прошлой ночью  прибыл  посланник
от герцога Браунди из Бернса. Он привез доклад герцога об урожае  и  еще
кое-что, в основном для Регала. Но дочь Браунди, Целерити, прислала  еще
и этот свиток. Для тебя.
   Он протянул его мне. Маленький свиток, перевязанный желтой  лентой  и
запечатанный каплей зеленого воска. Я неохотно шагнул вперед и взял его.
   - Посланец Браунди отправляется обратно в Бернс сегодня в полдень.  Я
уверен, что к этому времени ты напишешь соответствующий ответ. - Судя по
тону короля, это была не просьба. Он  снова  кашлянул.  Во  мне  бурлили
противоречивые эмоции.
   - Дозволите ли вы... - спросил я и,  поскольку  король  не  возражал,
сломал печать на свитке  и  развязал  ленточку.  Внутри  пергамента  был
второй свиток. Я бросил взгляд на первый. Целерити писала четким твердым
почерком. Я быстро просмотрел второй свиток, потом поднял глаза и поймал
взгляд Шрюда. Я старался говорить спокойно:
   - Она пишет, что желает мне всего хорошего и посылает  копию  свитка,
который нашла в библиотеках замка Риппл. Или, вернее,  копию  того,  что
еще можно разобрать. Она думает, что  это  имеет  какое-то  отношение  к
Элдерлингам. Она заметила мой интерес к ним во время моего визита  в  их
замок. Мне кажется, это что-то из области философии или поэзии.
   Я протянул свитки назад Шрюду. Через мгновение он взял их.  Развернул
первый и некоторое время держал его перед собой на расстоянии  вытянутой
руки. Потом сморщил лоб и положил бумаги себе на колени.
   - Мои глаза иногда  затуманены  по  утрам,  -  объяснил  он  и  снова
аккуратно свернул свитки, как будто  это  было  тяжелой  работой.  -  Ты
поблагодаришь ее в своей записке.
   - Да, мой король, - мой голос был подчеркнуто  официальным.  Я  снова
взял свитки, которые он протянул мне. Я стоял перед  ним  еще  несколько
секунд, а он смотрел сквозь меня, и тогда я осмелился спросить:
   - Я свободен, мой король?
   - Нет. - Он снова кашлянул, теперь сильнее. Потом тяжело вздохнул:
   - Ты не свободен. Если бы я освободил тебя, это  бы  произошло  много
лет назад. Я бы дал тебе вырасти в каком-нибудь захолустном городке. Или
позаботился о том, чтобы ты вовсе  не  вырос.  Нет,  Фитц  Чивэл,  я  не
освобождаю тебя. - В  его  голосе  появилось  что-то  от  тона  прежнего
короля. - Несколько лет назад я заключил с тобой сделку. Ты держал  свое
слово, и держал его хорошо. Я знаю, как ты мне служишь, даже когда ты не
считаешь нужным докладывать мне лично. Я знаю, как ты служишь мне,  даже
когда ты переполнен обидой на меня. Я  немногое  мог  бы  просить  сверх
того, что ты уже дал мне... -  Он  внезапно  зашелся  сухим  мучительным
кашлем. Придя в себя, он обратился не ко мне:
   - Шут, кубок теплого вина, пожалуйста. И попроси у Волзеда..,  пряных
трав, чтобы сдобрить его. - Шут вскочил, но в  его  лице  я  не  заметил
никакого желания выполнять распоряжение. Наоборот,  проходя  за  креслом
короля, он бросил на меня испепеляющий взгляд. Король  шевельнул  рукой,
приказывая мне ждать. Он потер глаза и потом снова зажал руки  коленями.
- Я пытаюсь выполнить мою часть соглашения, - заключил он.  -  Я  обещал
следить за твоими нуждами. Я сделаю  больше,  чем  обещал.  Я  прослежу,
чтобы ты женился на достойной  леди.  Я  прослежу,  чтобы  ты...  А-а...
Спасибо...
   Шут вернулся. Кубок он наполнил только наполовину, и