лордов и леди собралось в Баккипе,
чтобы  сформировать  совет  и  обсудить   учащающиеся   набеги   внешних
островитян. Я сделал вывод, что Прибрежные Герцогства  хотели  увеличить
число военных кораблей, но Внутренние Герцогства не  соглашались  давать
средства от налогов на то, что они считали чисто  прибрежной  проблемой.
Лорд Джессуп и леди Далия жили далеко от побережья.  У  Джессупа  и  его
усов - у них обоих - был бурный темперамент, и лорд постоянно выходил из
себя.  Леди  Далия,  с   другой   стороны,   казалось,   совершенно   не
интересовалась этим советом, а проводила большую часть времени, исследуя
Баккип.
   - Она все время втыкает цветы в волосы, а они все время вываливаются?
- спросил я.
   - Она самая, - ответил Чейд выразительно. -  Хорошо.  Ты  знаешь  ее.
Теперь вот твоя задача, и у меня  нет  времени,  чтобы  разбирать  ее  с
тобой. Сегодня в какой-то момент она пошлет посыльного в комнату  принца
Регала. Паж отнесет туда что-то: записку, цветок, какой-нибудь  предмет.
Ты уберешь принесенное из комнаты Регала, прежде чем он это увидит.
   Я кивнул и открыл рот, чтобы что-то сказать, но Чейд внезапно встал и
почти выгнал меня из комнаты.
   - Нет времени; почти рассвет! - заявил он.
   Я ухитрился спрятаться в комнате Регала, когда явился  посыльный.  По
тому, как девушка пробралась внутрь, я уверился, что это  не  первое  ее
поручение. Она положила крошечный свиток и цветочный  бутон  на  подушку
Регала и выскользнула  из  комнаты.  В  мгновение  ока  и  то  и  другое
оказалось в моем камзоле, а позже под моей подушкой.  Думаю,  что  самой
трудной частью задачи было удержаться и не открыть свиток. Поздно  ночью
я отдал Чейду свиток и цветок.
   В течение следующих нескольких дней я ждал, уверенный, что  последует
какая-то  бурная  реакция,   и   надеясь   увидеть   Регала   совершенно
расстроенным. К моему удивлению, ничего не  произошло.  Регал  оставался
самим собой, если не считать того, что вел себя даже  более  резко,  чем
обычно, и, казалось, флиртовал даже более нагло  с  каждой  дамой.  Леди
Далия внезапно заинтересовалась проведением совета и поставила  в  тупик
своего мужа,  горячо  поддерживая  введение  налогов  в  пользу  военных
кораблей. Королева выразила свое недовольство этой переменой,  отстранив
леди  Далию  от  дегустации  вина  в   королевских   покоях.   Все   это
заинтриговало меня, но когда я наконец  спросил  об  этом  у  Чейда,  он
упрекнул меня:
   - Помни, ты человек короля. Тебе дано задание, и ты его исполняешь. И
ты должен быть совершенно  удовлетворен  собой,  если  выполнишь  данное
поручение:  это  все,  что  тебе  следует  знать.  Только   Шрюд   может
планировать и строить свою игру. Ты и я, мы, возможно, просто пешки,  но
лучшие из тех, что есть у него в распоряжении. Будь в этом уверен.
   Но вскоре Чейд обнаружил границы моего  подчинения.  Чтобы  заставить
лошадь захромать, он предложил мне повредить копыта животного. Я даже не
стал  обдумывать  это.  Я  сообщил  ему  с  величайшей   убедительностью
человека, выросшего среди лошадей, что  есть  много  способов  заставить
лошадь хромать, не принося ей  вреда,  и  что  он  должен  доверить  мне
выбрать один из таких способов. До сегодняшнего дня я не знаю, как  Чейд
отнесся к моему отказу. Он  тогда  не  сказал  ничего,  не  одобрил  мои
действия, но и не отругал меня. В этом,  как  и  во  многом  другом,  он
оставлял свое мнение при себе.
   Раз в три месяца или чаще король Шрюд  вызывал  меня  в  свои  покои.
Обычно приглашение доходило до меня рано утром. Я стоял перед ним, часто
в то время, когда  он  принимал  ванну,  или  тогда,  когда  его  волосы
укладывали в обвитую золотой  проволокой  косичку,  которую  мог  носить
только король, и пока его слуга раскладывал одежду короля. Ритуал всегда
был один и тот же. Король тщательно оглядывал меня, изучая, как я  расту
и хорошо ли ухожен, как будто смотрел на лошадь, которую  он  собирается
покупать. Обычно он задавал несколько вопросов о моих успехах в верховой
езде и владении мечом и серьезно выслушивал мои быстрые ответы. А  потом
он спрашивал почти официальным тоном:
   - Ну, ты чувствуешь, что я соблюдаю наш договор?
   - Сир, я чувствую это, - отвечал я.
   - Тогда смотри, чтобы ты тоже не  отступал  от  него,  -  каждый  раз
говорил король, после чего мне разрешали удалиться. И какой бы слуга  ни
прислуживал ему или открывал мне  дверь,  никто  из  них,  казалось,  не
замечал ни меня, ни слов короля, ко мне обращенных. Год подошел к концу,
и приблизительно в это время я получил свое самое трудное задание.
   Чейд вызвал меня к себе почти сразу после того, как я задул свечу. Мы
ели конфеты и пили  вино  со  специями,  сидя  перед  очагом  Чейда.  Он
нахваливал меня за выполнение последнего поручения, в  котором  от  меня
требовалось вывернуть наизнанку все  до  одной  рубашки,  сушившиеся  на
веревке у дворцовой прачечной, но так, чтобы меня никто не заметил.  Это
была трудная работа. Самая сложная часть ее  заключалась  в  том,  чтобы
удержаться от громкого смеха и не выдать своего убежища в  бочке  из-под
краски, в то время как два самых молодых парня из прачечной  приписывали
мою проделку водяным духам и отказывались стирать в этот день. Чейд, как
обычно, знал всю историю еще до того, как я ему доложил. Он доставил мне
большое удовольствие, рассказав, что мастер Лю из прачечной  решил,  что
травку синджона надо повесить в каждом углу двора и навесить по гирлянде
на каждый колодец, чтобы духи не испортили завтрашнюю работу.
   - У тебя дар к этому, мальчик, - посмеивался  Чейд,  взъерошивая  мои
волосы. - Я начинаю подозревать, что не в состоянии  придумать  задание,
которое бы ты не смог выполнить.
   Он сидел в своем кресле с прямой спинкой перед камином, а я устроился
на полу около него, прислонившись к его ноге. Он  поглаживал  меня  так,
как Баррич мог бы поглаживать молодую  легавую  собаку,  которая  хорошо
себя вела, потом наклонился и тихо сказал:
   - Но у меня есть для тебя дело.
   - Какое? - спросил я нетерпеливо.
   - Но это будет нелегко даже для того, у кого такая легкая рука, как у
тебя, - предупредил он.
   - Испытайте меня! - бросил я ответный вызов.
   -  О,  может  быть,  через  месяц  или  два,  когда  ты  еще  немного
подучишься. Сегодня у меня есть игра, которой я хочу тебя  обучить.  Она
отточит твой глаз и твою память. - Он  сунул  руку  в  мешочек  и  вынул
пригоршню чего-то, потом быстро  раскрыл  передо  мной  ладонь:  цветные
камни. Рука закрылась. - Были там желтые?
   - Да, Чейд. А какое дело?
   - Сколько?
   - Два, по-моему. Чейд, бьюсь об заклад, я могу это
   Еделать сейчас.
   - А могло там быть больше двух?
   - Может быть, если они были полностью скрыты под  верхним  слоем.  Не
думаю, что это вероятно. Чейд, что за дело?
   Он раскрыл свою костлявую руку и размешал камни длинным  указательным
пальцем.
   - Ты был прав. Только два желтых. Повторим?
   - Чейд, я могу это сделать.
   - Ты так думаешь, да? Смотри еще раз. Вот камни. Раз, два, три.  Все,
больше нет. Были там красные?
   - Да. Чейд, какое задание?
   - Там было больше красных, чем синих? Принести мне кое-что  личное  с
ночного столика короля.
   - Что?
   - Красных было больше, чем синих?
   - Нет, я спрашиваю про работу.
   - Не правильно, мальчик, - весело произнес Чейд. Он раскрыл кулак:
   - Видишь? Три красных и три синих. Совершенно  одинаково.  Тебе  надо
учиться запоминать быстрее, если ты хочешь принять мой вызов.
   - И семь зеленых. Я знаю это, Чейд. Но.., ты хочешь, чтобы я украл  у
короля? - Я все еще не мог поверить, что слышал это.
   - Не украсть, а просто позаимствовать.  Как  ты  сделал  с  ножницами
миссис Хести. В такой проделке нет никакого вреда, верно?
   - Никакого, не считая того, что меня высекут, если поймают.  Или  еще
похуже.
   - А ты боишься, что тебя поймают? Видишь,  я  же  говорил  тебе,  что
лучше подождать месяц-другой, пока ты не станешь более ловким.
   - Дело не в наказании. Дело в том, что если меня поймают... Король  и
я... Мы заключили договор. - Слова застряли у меня в горле. Я в смущении
смотрел на него. Обучение у Чейда была частью сделки, которую  заключили
Шрюд и я. Каждый раз, когда мы  встречались,  прежде  чем  начать  учить
меня, он официально напоминал мне об этом договоре. Я дал Чейду, так  же
как и Шрюду, слово,  что  буду  верен  королю.  Конечно  же,  он  должен
понимать, что если я буду действовать  против  короля,  то  нарушу  свою
часть договора.
   - Это игра, мальчик, - терпеливо сказал Чейд, -  маленькое  озорство,
вот и все. На самом деле это совсем не так  серьезно,  как  ты,  видимо,
думаешь. Единственная причина, по которой я делаю  это  твоим  заданием,
это та, что за комнатой короля и его вещами очень  тщательно  наблюдают.
Каждый может сбежать  с  ножницами  портнихи.  А  сейчас  мы  говорим  о
настоящем воровстве - войти в  личные  покои  короля  и  взять  то,  что
принадлежит ему. Если бы ты смог это сделать, я бы поверил, что  недаром
тратил свое время, обучая тебя. Я бы почувствовал,  что  ты  ценишь  то,
чему я тебя учу.
   - Ты знаешь, что я ценю твои уроки, -  сказал  я  быстро.  Дело  было
совсем не в этом. Чейд, видимо, совершенно  не  понимал  меня.  -  Я  бы
чувствовал, что изменяю королю. Как будто я использую то, чему  ты  меня
научил, чтобы обмануть его. Почти как если бы я смеялся над ним.
   - Ах! - Чейд откинулся на спинку кресла, он  улыбался.  -  Пусть  это
тебя не беспокоит, мальчик. Король Шрюд  может  оценить  хорошую  шутку,
если ему объяснят ее. Что бы ты ни взял, я сам верну это ему. Это  будет
для него знак того, как хорошо я учил  тебя  и  как  хорошо  ты  учился.
Возьми  что-нибудь  простое,  если   это   так   тебя   беспокоит.   Это
необязательно должна быть корона с его головы или кольцо с  его  пальца.
Просто Щетка для волос или любой кусочек бумаги - сойдут  Даже  перчатка
или пояс. Ничего сколько-нибудь ценного. Просто  знак.  Я  подумал,  что
надо бы помолчать и поразмыслить, но знал, что не нуждаюсь в этом.
   - Я не могу этого сделать. То есть я не буду это делать. Не у  короля
Шрюда. Назовите любого другого, любую другую комнату - и я  это  сделаю.
Помните, как я взял свиток  Регала?  Увидите,  я  могу  пробраться  куда
угодно, и...
   - Мальчик! -  Чейд  говорил  медленно,  озадаченно.  -  Разве  ты  не
доверяешь мне? Говорю тебе, все в порядке. Это просто вызов,  о  котором
мы говорили, а не предательство. И на этот раз,  если  тебя  поймают,  я
обещаю, что тут же вступлюсь и все объясню. Ты не будешь наказан.
   - Не в этом дело, - горячо возразил я. Мне показалось, что  Чейд  все
больше и больше удивляется моему отказу. Я копался в себе,  чтобы  найти
слова и объяснить ему:
   - Я обещал быть преданным Шрюду, а это...
   - В этом нет ничего плохого, - отрезал Чейд. Я поднял голову и увидел
сердитый блеск его глаз. Испугавшись, я отшатнулся. Я никогда не видел у
него такого свирепого взгляда. - Что ты говоришь, мальчик? Что  я  прошу
тебя предать твоего короля? Не будь дураком! Это простая  проверка,  мой
способ  испытать  тебя  и  показать  Шрюду,  чему  ты  научился,  а   ты
сопротивляешься этому. Да еще пытаешься прикрыть свою трусость болтовней
о преданности. Мальчик, ты позоришь меня. Я думал,  что  у  тебя  тверже
характер, иначе я никогда бы не согласился учить тебя.
   - Чейд! - начал я в ужасе. Его слова выбили у меня почву из-под  ног.
Он отвернулся, и я почувствовал, что мой маленький мир  рушится,  а  его
голос холодно продолжал:
   - Лучше возвращайся в постель, маленький мальчик. Подумай хорошенько,
как ты оскорбил меня сегодня. Сказать,  что  я  каким-то  образом  хотел
изменить нашему королю! Ползи вниз, ты, маленький трус! В следующий раз,
когда я  позову  тебя...  Ха,  если  я  позову  тебя,  приходи,  готовый
подчиняться мне, или не приходи вовсе. Теперь ступай.
   Никогда раньше Чейд так со мной  не  разговаривал.  Даже  не  повышал
голос. Я смотрел, почти не понимая, на тонкую, покрытую мелкими  шрамами
руку, на длинный палец, который с таким презрением указывал мне на дверь
и лестницу. Когда я встал, мне было дурно. Меня шатало, и  мне  пришлось
держаться за кресло, когда я проходил  мимо.  Но  я  шел,  выполняя  его
приказ и не в силах найти другого выхода. Чейд, ставший  главной  опорой
моего мира, заставивший меня поверить, что я что-то из себя представляю,
сейчас отнимал все это. Отнимал не только свое одобрение,  но  и  время,
которое я проводил с ним, и мое ощущение, что я все-таки буду  чем-то  в
жизни. Спотыкаясь, я  спускался  по  лестнице.  Никогда  раньше  она  не
казалась мне такой длинной и такой холодной.  Нижняя  дверь  со  скрипом
закрылась за мной, и я остался в полной темноте. Я ощупью нашел дорогу к
постели. Одеяла не могли меня согреть,  и  сон  не  коснулся  меня  этой
ночью. Я мучительно вертелся с боку на бок. Хуже всего, что я ни на  миг
не усомнился в своем решении. Я не мог сделать то,  о  чем  меня  просил
Чейд. Поэтому я потеряю его. Без его наставлений я не буду  представлять
для короля никакой ценности. Но страдал я  не  поэтому.  Мне  невыносима
была мысль, что Чейд уйдет из моей жизни. Теперь я не мог вспомнить, как
существовал прежде, когда был так одинок. Вернуться  к  прежней  рутине,
влачить жалкое существование день за днем от одного урока  к  другому  -
казалось, это невозможно. Я отчаянно пытался придумать, что  делать,  но
ответа не находил. Я мог пойти к самому Шрюду, показать ему мою  булавку
и рассказать о моей Дилемме. Но что он скажет? Посмотрит ли на меня  как
на глупого маленького мальчика? Скажет, что  мне  следовало  подчиниться
Чейду? Или, еще хуже, скажет, что я был прав,  не  соглашаясь  выполнить
поручение Чейда, и Рассердится уже на Чейда? Эти  были  слишком  трудные
для мальчика вопросы, и я не нашел ни одного ответа, который мог бы  мне
помочь.
   Когда наконец наступило утро, я  встал,  выполз  из  кровати  и,  как
обычно, доложился Барричу. Я занимался своими делами  почти  в  полусне.
Сперва он выругал меня за это, потом провел следствие о состоянии  моего
желудка. Я просто сказал ему, что плохо спал, и  он  отпустил  меня  без
грозившего мне  укрепляющего  снадобья.  Не  лучше  обстояли  дела  и  в
оружейной. Мое смятенное состояние настолько выбило меня из колеи, что я
позволил мальчику, который был гораздо младше меня, обрушить мощный удар
на мой череп. Ходд выругала  нас  обоих  за  небрежность  и  велела  мне
немного посидеть.
   Когда я вернулся в замок, в голове у меня стучало, а ноги дрожали.  Я
пошел в свою комнату, потому что у меня  не  было  сил  ни  для  дневной
трапезы, ни для громких разговоров, которые  ей  сопутствовали.  Я  лег,
намереваясь только на мгновение прикрыть глаза, но погрузился в глубокий
сон. Я проснулся во второй половине дня и подумал о  выволочке,  которая
предстояла  мне  за  пропуск  дневных  уроков.  Но   этой   мысли   было
недостаточно, чтобы разбудить меня, и я снова заснул. Перед самым ужином
меня  разбудила   служанка,   которая   пришла   поинтересоваться   моим
самочувствием по просьбе Баррича. Я  отослал  ее,  сказав,  что  у  меня
расстройство желудка и я собираюсь поститься, пока мне не станет  лучше.
После того как она ушла,  я  задремал,  но  не  спал.  Не  мог.  Темнота
сгустилась в моей неосвещенной комнате, и я  слышал,  как  замок  вокруг
отходит ко сну. В темноте и в тишине я лежал, ожидая вызова, на  который
все равно не посмел бы ответить. Что, если дверь откроется? И я не смогу
пойти к Чейду, потому что не смогу подчиниться ему. Что будет хуже: если
он не позовет меня или если он откроет мне дверь, а я не посмею войти? Я
мучил себя всю ночь, и когда за окошком noсветлело, ответ был найден: он
даже не потрудился позвать меня.
   Даже сейчас я не люблю вспоминать следующие  несколько  дней.  Сердце
мое разрывалось, и я не мог ни есть, ни спать. Я не мог  сосредоточиться
ни  на  какой  работе  и  принимал  упреки  моих  учителей   с   мрачным
безразличием. Я испытывал непрекращающуюся головную боль,  а  в  желудке
были такие спазмы, что еда совершенно меня  не  привлекала.  Я  уставал,
только подумав о еде. Баррич терпел это два дня, а потом загнал  меня  в
угол и  влил  мне  в  горло  глоток  согревающего  и  немного  средства,
очищающего кровь. Эта комбинация заставила  мой  желудок  извергнуть  из
себя то немногое, что я съел в тот  день.  Баррич  заставил  меня  после
этого промыть рот сливовым вином, и я по сей день не могу  выносить  его
вкус. Потом, приведя меня в полное изумление, он потащил меня  вверх  по
лестнице в свою комнату и грубовато  приказал  лежать  там  целый  день.
Когда наступил вечер, он погнал меня  в  замок,  и  под  его  бдительным
присмотром я был вынужден проглотить миску водянистого  супа  и  толстый
кусок хлеба. Он хотел снова взять меня к себе на чердак, но я настоял на
том, чтобы вернуться в  мою  собственную  постель.  На  самом  деле  мне
следовало быть в своей комнате. Я должен был знать,  позовет  меня  Чейд
или нет, вне зависимости от  того,  смогу  ли  я  пойти.  Всю  следующую
бессонную ночь я смотрел в темный угол моей комнаты.  Но  Чейд  меня  не
позвал.
   Небо за окном стало серым. Я перевернулся на другой бок и  остался  в
постели.  Глубина  одиночества,  навалившегося  на  меня,  была  слишком
всеобъемлющей для того, чтобы  я  мог  с  ней  бороться.  Все  варианты,
которые я тысячи раз перебирал в уме, должны были привести к  печальному
концу. Я не мог решиться даже на такое ничтожное дело,  как  вылезти  из
кровати. Что-то вроде болезненной  дремоты  охватило  меня.  Любой  звук
рядом казался слишком громким, и мне было то слишком жарко,  то  слишком
холодно, как я ни возился со своими одеялами. Я закрыл  глаза,  но  даже
мои сны были яркими и надоедливыми. Спорящие голоса, такие громкие,  как
будто  говорившие  стояли  у  моей  постели,  и  тем  более  неприятные,
поскольку это звучало как если бы один человек  спорил  сам  с  собой  и
принимал попеременно обе стороны.
   "Сломать его, как ты сломал другого", - бормотал сердито  человек  из
моего  сна.  "Ты  и  твои  дурацкие  испытания!"   И   потом:   "Никакая
осторожность не бывает лишней. Нельзя  обличать  доверием  кого  попало.
Кровь скажется. Испытай его характер, вот и все". И  другой:  "Характер!
Ты хочешь получить безмозглое орудие. Иди и выковывай его  сам.  Бей,  и
получишь нужную форму". И тише:  "Это  мне  не  нравится.  Я  больше  не
позволю себя использовать. Если ты хотел испытать  меня,  то  ты  сделал
это". Потом: "Не говори мне  о  крови  и  семье.  Вспомни,  кем  я  тебе
прихожусь. Это не о его преданности она беспокоится и не о моей".
   Сердитые голоса стихли, слившись в единый гул,  потом  начался  новый
спор, на этот раз более громкий. Я с усилием открыл глаза.  Моя  комната
превратилась в поле короткой битвы. Я проснулся под звуки жаркого  спора
Баррича и миссис Хести, под чью юрисдикцию я попал. У нее была  плетеная
корзинка,  из  которой  торчали  горлышки  нескольких   бутылок.   Запах
горчичного пластыря и ромашки был так силен, что меня чуть  не  вырвало.
Баррич стоически преграждал ей  путь  к  моей  постели.  Руки  его  были
скрещены" на груди, и Виксен  сидела  у  его  ног.  Слова  миссис  Хести
гремели у меня в голове, как камни.
   "В замке". "Эти чистые  простыни".  "Знаю  мальчиков".  "Эта  вонючая
собака". Я не помню, чтобы Баррич сказал хоть слово. Он просто стоял так
прочно, что я мог ошушать его с закрытыми глазами.
   Позже он исчез, но Виксен осталась на кровати, и не в ногах, а  рядом
со мной.  Она  тяжело  дышала,  но  отказывалась  слезть  и  улечься  на
прохладном полу. Я снова открыл глаза еще  позже,  уже  ранним  вечером.
Баррич вытащил мою подушку, немного повзбивал и неуклюже запихнул ее под
мою голову, холодной стороной  кверху.  Потом  он  тяжело  опустился  на
к