ы  отказался.  Ты
помнишь это?
   Я попытался вспомнить.
   - Иногда я бываю упрямым, - согласился я.
   - А если сейчас я попрошу тебя продолжать? Пойти наверх, на башню,  и
попытаться еще раз?
   - Почему ты изменил свое мнение?
   - Потому что-то, что я пытался предотвратить, теперь  позади.  Но  ты
выдержал это. Так что теперь я пытаюсь... - он оборвал себя.  -  Как  ты
сказал, зачем вообще говорить, если не можешь говорить прямо?
   - Если я так сказал, то сожалею об этом. Так не  следует  говорить  с
другом. Я не помню этого.
   Он слабо улыбнулся:
   - Если ты-этого не помнишь, то я тем более не должен. - Обеими руками
он взял мои руки в свои. Его прикосновение было странно холодным.  Дрожь
охва-тила меня. - Ты будешь продолжать, если я попрошу тебя? Как друг?
   Это слово так странно звучало  в  его  устах!  Он  произнес  его  без
насмешки, осторожно, как будто, прозвучав, оно могло изменить  значение.
Его бесцветные глаза удерживали мой взгляд. Я  обнаружил,  что  не  могу
сказать "нет", и кивнул.
   Тем не менее я встал неохотно. Он смотрел с  бесстрастным  интересом,
как  я  складываю  одежду,  в  которой  спал,  ополаскиваю  лицо  и  жую
принесенный им хлеб.
   - Я не хочу идти, - сказал я ему, покончив с первой булочкой  и  взяв
вторую, - не понимаю, что это может изменить.
   - Я не знаю, почему он возится с тобой, - согласился шут. Его обычный
цинизм вернулся.
   - Гален? Он должен. Король...
   - Баррич.
   - Он просто любит проявлять свою  власть,  -  пожаловался  я,  и  это
прозвучало по-детски даже для меня самого.
   Шут покачал головой:
   - Ты что, совсем ничего не знаешь?
   - О чем?
   - О том, как начальник конюшен вытащил Галена из постели и поволок  к
Камням-Свидетелям. Я, конечно, там не был, а иначе  смог  бы  рассказать
тебе, как Гален ругался и ударил его сперва,  но  начальник  конюшен  не
обращал на него никакого внимания. Он просто сгорбился под его ударами и
молчал. Он схватил мастера  Скилла  за  воротник,  чуть  не  задушив,  и
потащил его. И солдаты, и стражники, и конюшенные  мальчики  потекли  за
ними ручейком, который вскоре превратился в бурный поток людей. Если  бы
я был там, я мог бы рассказать тебе,  как  ни  один  человек  не  посмел
вмешаться, потому что  начальник  конюшен  как  бы  снова  стал  прежним
Барричем, человеком с  железными  мускулами  и  бешеной  вспыльчивостью,
которая превращалась в настоящее безумие, когда на него находило.  Тогда
никто не смел противостоять силе этого характера, и в  тот  день  Баррич
как будто снова стал тем человеком. Если он и хромал по-прежнему,  никто
этого не заметил. Что до мастера Скилла, то он молотил  руками  и  сыпал
проклятиями, а потом вдруг замер, и все заподозрили, что он обратил свои
знания на своего противника. Но если и так,  это  не  возымело  никакого
эффекта, если не считать того, что начальник конюшен усилил свою хватку.
И если Гален и хотел бы склонить остальных на свою сторону,  то  они  не
реагировали. Очевидно, того, что его  душили  и  волокли  куда-то,  было
достаточно, чтобы нарушить его концентрацию. Или, возможно, его Скилл не
настолько силен, как об этом говорят.  А  еще  может  быть,  что  многие
слишком хорошо помнят его плохое обращение с ними,  чтобы  поддаться  на
его хитрость. Или может быть...
   - Шут! Продолжай! Что случилось потом? - Легкий пот выступил  у  меня
на лбу, я задрожал, сам не зная, на что надеюсь.
   - Меня там, конечно, не было, - ласково настаивал шут, - но я слышал,
что говорили, будто  темный  человек  тащил  тощего  человека  до  самых
Камней-Свидетелей. А там, все еще держа мастера Скилла, так  что  он  не
мог сказать ни слова,  он  объявил  свои  условия.  Они  будут  драться.
Никакого оружия, только руки,  точно  так  же,  как  мастер  Скилла  бил
накануне некоего мальчика. И Камни будут свидетельствовать, если  Баррич
победит, что у Галена не было никакой причины ударить мальчика и не было
права отказываться его учить. И Гален отказался бы  от  этого  вызова  и
пошел бы к самому королю, если бы темный человек уже не призвал Камни  в
свидетели. И вот они дрались, очень похоже на  то,  как  бык  дерется  с
кипой соломы, когда он топчет, подбрасывает и бодает ее. И когда  мастер
Скилла был готов, начальник конюшен наклонился и что-то  прошептал  ему,
прежде чем он и все остальные  повернулись  и  оставили  этого  человека
лежать там, у Камней, ставших свидетелями того, как он хнычет и истекает
кровью.
   - Что он сказал? - спросил я.
   - Меня там не было. Я ничего не видел и не  слышал  об  этом.  -  Шут
встал и потянулся. - Ты опоздаешь, если будешь копаться,  -  заметил  он
мне и ушел.
   И я в задумчивости покинул свою комнату и взобрался на высокую башню,
в разоренный Сад Королевы, и успел вовремя, чтобы оказаться там первым.

УРОКИ

   Согласно  древним  хроникам,  владеющие  Скиллом  организовывались  в
группы избранных по шесть человек. Эти группы обычно не включали  никого
чисто королевской крови и были ограничены племянниками и кузенами прямой
правящей линии  или  теми,  кто  выказывал  способности  и  был  признан
достойным. Одна из наиболее известных, группа  Кроссфайер,  представляет
собой великолепный пример  того,  как  они  работали.  Посвятившие  себя
королеве Вижен,  Кроссфайер  и  остальные  из  ее  группы  были  обучены
мастером Скилла по имени Тактик. Партнеры по этой  группе  собрались  по
взаимному  желанию  и  потом  прошли  специальное  обучение  у  Тактика,
сплотившее их в тесный союз.  Были  ли  они  разбросаны  по  всем  Шести
Герцогствам в поисках какой-то информации  или  собирались  в  группу  с
целью дезориентировать и деморализовать врага -  деяния  их  становились
легендами. Их последним подвигом, детально описанным в  балладе  "Жертва
Кроссфайер", было слияние их силы, когда они  объединились  с  королевой
Вижен в битве при Бешене. Без ведома изможденной королевы  они  дали  ей
больше, чем сами могли истратить, и во время празднования победы  группа
была обнаружена в их башне, истощенная  и  умирающая.  Возможно,  любовь
народа к группе Кроссфайер выросла отчасти из того,  что  все  ее  члены
были калеками в той или иной форме: слепой, хромой, с заячьей губой  или
обезображенный огнем. - таковы были эти шестеро. Но тем не менее их сила
в Скилле была больше самого могучего военного корабля и сделала  гораздо
больше для защиты королевы.
   В течение мирных лет правления  короля  Баунти  обучение  Скиллу  для
создания  групп  было  заброшено.  Существующие  группы  распадались  по
причине возраста, смерти и попросту отсутствия  необходимости.  Обучение
Скиллу начали  ограничивать  одними  принцами,  и  некоторое  время  оно
рассматривалось как несколько архаичное искусство. К  моменту  появления
красных пиратских кораблей только король Шрюд  и  его  сын  Верити  были
действующими обладателями  Скилла,  Шрюд  сделал  попытку  обнаружить  и
призвать прежних практиков, но большинство из них были слишком стары или
недееспособны.
   Галену, мастеру Скилла у Шрюда, было поручено  собрать  новые  группы
для защиты королевства. Мастер Скилла решил отбросить  традиции.  Члены,
групп  назначались,  а  не  выбирались  по  взаимному  согласию.  Методы
обучения Галена были грубыми, цель его  тренировок  заключалась  в  том,
чтобы каждый член союза стал нерассуждающей частью этого союза, орудием,
которое король мог бы использовать по необходимости. Это было  придумано
лично Галеном, и первую созданную им группу он преподнес королю Шрюду  в
качестве особого подарка. По меньшей мере один  член  королевской  семьи
выразил свое отвращение к этой идее. Но времена были тяжелые,  и  король
Шрюд не мог отказаться от использования орудия, которое было дано ему.

   Такая ненависть! О, как они ненавидели меня.  По  мере  того  как  по
лестнице на крышу башни поднимались ученики и видели, что я  уже  там  и
жду, каждый из них как бы отпихивал меня в своем сознании. Я  чувствовал
их отвращение так осязаемо, как будто меня окатывали холодной  водой.  К
тому времени, когда появился седьмой,  и  последний,  ученик,  холод  их
ненависти окружал меня как стена. Но я неподвижно и сдержанно  стоял  на
своем обычном месте и открыто встречал каждый взгляд, обращенный ко мне.
Думаю, именно поэтому никто не говорил мне ни слова. Они были  вынуждены
занять места вокруг меня. Друг с другом они тоже не разговаривали.
   И мы ждали.
   Взошло солнце и даже осветило стену вокруг башни,  а  Галена  все  не
было. Но они стояли на местах и ждали, и  поэтому  я  поступал  так  же.
Наконец я услышал его медленные шаги по лестнице. Войдя, он  моргнул  от
бледного солнечного света, взглянул на меня и явственно  содрогнулся.  Я
стоял на месте. Мы смотрели друг на  друга.  Он  видел  груз  ненависти,
который остальные обрушили на меня, и это его порадовало, так же  как  и
повязка, до сих пор украшавшая мою голову. Но я встретился с ним глазами
и не дрогнул. Я  не  смел.  Я  почувствовал  страх,  который  испытывали
остальные. Нельзя было посмотреть на него и не понять, как сильно он был
избит. Камни-Свидетели доказали его не правоту, и все,  кто  видел  его,
знали об этом.  Его  худое  лицо  было  фиолетово-зеленым  ландшафтом  с
желтыми разводами. Его нижняя губа лопнула в середине и была рассечена в
углу рта. На нем было свободное одеяние с длинными рукавами, которое так
контрастировало с его обычными обтягивающими камзолами и  жилетами,  что
можно было принять его за ночную рубашку. Его  руки  тоже  были  покрыты
синяками и шишками - но на теле Баррича я не видел никаких  повреждений,
а значит, Гален повредил руки в тщетной попытке  закрыть  лицо.  У  него
по-прежнему был маленький хлыст, но  сомневаюсь,  что  он  смог  бы  как
следует им замахнуться.
   Итак, мы изучали друг друга. Я не получил никакого удовлетворения  от
его синяков или от его позора. Я чувствовал что-то похожее  на  стыд  за
него. Я так сильно верил в его непогрешимость и превосходство,  что  это
свидетельство  его  обыкновенности  заставило  меня  почувствовать  себя
глупо. Это вывело его из  равновесия.  Дважды  он  открывал  рот,  чтобы
заговорить со мной. На третий  раз  он  повернулся  спиной  к  классу  и
сказал:
   - Начинайте ваши физические упражнения. Я буду наблюдать  за  вами  и
посмотрю, правильно ли вы двигаетесь.
   Ему трудно было говорить разбитыми губами. И  пока  мы  добросовестно
вытягивались, раскачивались и наклонялись в  унисон,  он  неловко  боком
двигался по саду башни. Он пытался не прислоняться к стене и не отдыхать
слишком  часто.  Исчезло  щелканье  хлыста  по  бедру,  которое   прежде
аккомпанировало нашим занятиям. Он крепко сжимал рукоять, как  бы  боясь
выронить хлыст. Что до меня, то я был благодарен Барричу за то,  что  он
заставил меня встать и двигаться. Мои забинтованные ребра не давали  мне
полной свободы движений, которых Гален прежде  требовал  от  нас,  но  я
честно пытался.
   В этот день он не предложил нам ничего нового. Мы повторяли  то,  что
уже знали. И уроки кончились рано, даже до захода солнца.
   - Вы работали хорошо, - сказал он неубедительно, - вы  заслужили  эти
свободные часы, потому что я доволен тем, что вы  продолжали  занятия  в
мое отсутствие.
   Прежде чем распустить учеников, он потребовал, чтобы  каждый  из  нас
подошел к нему для быстрого  прикосновения  Скиллом.  Остальные  уходили
неохотно, бросая назад любопытные взгляды, не зная, как он  поступит  со
мной. По мере того как группа  моих  товарищей  редела,  я  готовился  к
схватке один на один.
   Но даже и тут меня постигло разочарование. Он вызвал меня к себе, и я
подошел, такой же молчаливый и внешне почтительный, как другие. Я  стоял
перед ним так же, как они, и он сделал несколько быстрых движений руками
перед моим лицом и над моей головой. Потом он холодно произнес:
   - Ты слишком хорошо защищаешься. Ты должен научиться ослаблять защиту
своих мыслей, если собираешься посылать  их  или  принимать  от  других.
Ступай.
   И я ушел, как и другие, но полный сожаления. Про себя  я  сомневался,
делал ли он настоящую попытку применить ко мне Скилл. Я не  почувствовал
никакого прикосновения. Но я спустился  по  ступенькам,  полный  боли  и
горечи, размышляя, зачем вообще ходил на башню.
   Я пошел в свою комнату, а потом в конюшни. Я  быстро  вычистил  Суути
под  наблюдением  Кузнечика.  Во  мне  все  еще  были   беспокойство   и
неудовлетворенность. Я знал, что должен отдохнуть и буду жалеть, если не
сделаю этого. Каменная прогулка? - предложил Кузнечик,  и  я  согласился
взять его в город. Он носился галопом вокруг меня, обнюхивая все вокруг,
а  я  шел  по  дороге  к  городу.  Это  был  предгрозовой  вечер   после
беспокойного утра. Над морем собиралась гроза. Но ветер был не по сезону
теплым, и я чувствовал, как свежий воздух прочищает мне голову, и ровный
ритм ходьбы успокоил и растянул мышцы, которые вздулись и  болели  после
упражнений Галена. Бессловесная болтовня Кузнечика  перебросила  меня  в
настоящее, так что я не мог погрузиться в свои мрачные переживания.
   Я сказал себе, что это Кузнечик ведет нас прямиком к магазину  Молли.
По-щенячьи он возвращается туда, где его  приветливо  встретили  раньше.
Отец Молли в этот день оставался в постели, и в магазине  было  довольно
тихо.  Единственный  покупатель  задержался,  беседуя   с   Молли.   Она
представила его мне как Джеда. Он был помощником  на  каком-то  торговом
судне в Силбее. Ему еще не было и двадцати, а разговаривал он  со  мной,
как будто мне было десять, и все время через мою голову улыбался  Молли.
Он был переполнен рассказами о красных кораблях  и  морских  штормах.  У
него была серьга с красным  камнем  в  одном  ухе  и  новень-кая  борода
курчавилась на подбородке. Он потратил чересчур  много  времени  на  то,
чтобы выбрать свечи и новую медную лампу, но наконец ушел.
   - Закрой ненадолго магазин, - предложил я Молли, -  пошли  на  берег.
Сегодня очень приятный ветер.
   Она с сожалением покачала головой:
   - Я очень мало сделала сегодня. Я должна  весь  вечер  макать  свечи,
если у меня не будет покупателей, а если покупатели будут,  мне  следует
обслужить их.
   Я  почувствовал  себя  беспричинно  разочарованным.  Я  прощупал   ее
сознание и понял, как сильно на самом деле она хочет пойти.
   - Не так уж много осталось дневного света, - сказал я убедительно,  -
ты успеешь все доделать вечером, а твои покупатели завтра вернутся, если
обнаружат, что сегодня у тебя закрыто.
   Она склонила голову набок, посмотрела задумчиво и внезапно отложила в
сторону связку фитилей.
   - Знаешь ли, ты прав. Свежий воздух пойдет мне на  пользу.  -  И  она
взяла свой плащ с живостью, которая восхитила Кузнечика и удивила  меня.
Мы закрыли магазин и вышли.
   Молли двинулась  вперед  своим  обычным  быстрым  шагом.  Кузнечик  в
восторге резвился вокруг нее. Мы болтали на ходу, щеки ее порозовели  на
ветру, глаза от холода казались ярче. Я подумал, что она смотрит на меня
гораздо чаще и более задумчиво, чем обычно.
   В городе было тихо, на рынке почти никого не было. Мы вышли на  берег
и спокойно пошли туда, где носились и визжали всего несколько лет назад.
Она спросила меня, научился ли я зажигать фонарь, прежде чем  спускаться
по ступенькам ночью, и это  показалось  мне  совершенно  загадочным,  но
потом я вспомнил, что объяснял ей мои синяки падением с темной лестницы.
Она спросила, в ссоре ли еще школьный учитель с начальником  конюшен,  и
по этому вопросу я понял, что драка Баррича с Галеном  уже  превратилась
каким-то образом в местную легенду. Я заверил ее, что мир  восстановлен.
Мы потратили немного времени, собирая  определенные  водоросли,  которые
она хотела добавить в тушеную рыбу этим вечером. Потом,  поскольку  меня
продуло, мы сели под защитой больших камней  и  смотрели,  как  Кузнечик
упорно стремится очистить побережье от всех чаек.
   - Да, - начала она оживленно, - я слышала,  принц  Верити  собирается
жениться? - Что? - спросил я, пораженный. Она от души рассмеялась.
   -  Новичок!  Я  никогда  не  встречала  никого,  кто   был   бы   так
невосприимчив к сплетням, как ты, насколько я могу судить. Как ты можешь
жить там наверху, в замке, и ничего не знать о том, о чем  болтает  весь
город? Верити согласился взять жену, чтобы обеспечить  себе  наследника.
Но в городе рассказывают, что он слишком занят, чтобы  ухаживать  лично,
поэтому леди для него найдет Регал.
   - Ой, нет! - Мой испуг был совершенно искренним.  Я  представил  себе
грубоватого Верити в паре с одной  из  приторно-сладких  женщин  Регала.
Какой бы праздник ни устраивали в замке - Край Весны,  Сердце  Зимы  или
Сбор Урожая, - они были тут как тут. Из  Чалседа,  Фарроу  и  Бернса,  в
каретах, или на богато украшенных верховых лошадях, или в носилках.  Они
были одеты в мантии, похожие  на  крылья  бабочек,  и  ели  изящно,  как
воробьи, и  казалось,  что  они  порхают  повсюду,  стараясь  все  время
попадаться  на  глаза  Регалу.  А   он   сидел   среди   них   в   своих
шелково-бархатных туалетах и чистил перышки, пока их музыкальные  голоса
звенели вокруг него, а веера  и  изысканное  рукоделие  трепетали  в  их
пальцах. "Ловцы принцев" - так их называли, как я слышал, так называемые
благородные женщины, которые  выставляют  себя  напоказ,  как  товар,  в
надежде подцепить кого-нибудь королевской крови. Их  поведение  не  было
неприличным, но мне оно казалось ужасным, а Регал - жестоким,  когда  он
улыбался сперва одной, потом другой,  а  потом  танцевал  весь  вечер  с
третьей  только  для  того,  чтобы  встать   к   позднему   завтраку   и
прогуливаться по саду с четвертой. Таковы были  поклонницы  Регал  а.  Я
представил себе одну из них рука об  руку  с  Верити,  когда  он  стоит,
наблюдая за танцорами на балу, или тихо ткущей в  его  студии,  пока  он
размышляет над одной из тех карт, которые так любит. Никаких прогулок по
саду; Верити гуляет только по докам  или  полям,  часто  останавливаясь,
чтобы поговорить с моряками или фермерами за плугом. Изящные туфельки  и
вышитые юбки уж конечно не смогут последовать за ним.
   Молли сунула пенни мне в руку.
   - За что это?
   - Чтобы заплатить за то, о чем ты так напряженно размышлял,  сидя  на
краю моей юбки, хотя я дважды просила тебя подняться. Не думаю, чтобы ты
слышал хоть слово из того, что я сказала.
   Я вздохнул.
   - Верити и Регал такие разные! Я представить себе не могу,  как  один
из них сможет выбрать жену для другого.
   Молли казалась озадаченной.
   - Регал выберет какую-нибудь красивую, богатую и знатного  рода.  Она
сможет танцевать, и петь, и музицировать. Она будет красиво одеваться, и
в волосах за завтраком у нее будут драгоценности, и от нее всегда  будет
пахнуть цветами, которые растут в Дождливых Чащобах.
   - И Верити не будет рад такой женщине? - Удивление на лице Молли было
таким сильным, как будто я настаивал на том, что море - это суп.
   - Верити заслуживает настоящего друга, а не украшения,  чтобы  носить
на рукаве, - презрительно возразил я. -  На  месте  Верити  я  бы  хотел
жениться на женщине, которая может что-то делать, а не только выбирать
   Драгоценности  и  заплетать  свои  волосы.  Она  должна  уметь  сшить
рубашку, или ухаживать за своим садом, или у нее должно быть  что-нибудь
особенное,  что  может  делать  только  она,  -   например,   работа   с
пергаментами или травами.
   - Новичок, все это не для благородных леди, - упрекнула меня Молли. -
Они и должны быть прелестными украшениями. И они богаты. Это не для  них
- делать такую работу.
   - Конечно, для них. Посмотри на леди Пейшенс и ее Лейси.  Они  всегда
заняты и что-нибудь делают.  У  них  в  комнатах  настоящие  джунгли  из
растений леди, а манжеты ее платьев иногда бывают  липкими  от  бумажной
массы. Или у нее кусочки листьев в волосах, после работы  с  растениями.
Но все равно она так же прекрасна. А кр