ный кисет.
   - Что это? - спросил  я,  стараясь,  чтобы  по  моему  голосу  он  не
догадался о цветах и кукле.
   - Морские водоросли.
   Я поднял брови.
   - Слабительное? Как свадебный подарок? Думаю, кто-нибудь  найдет  это
подходящим, но травы, которые я  беру,  можно  посадить  и  вырастить  в
горах. И я не думаю...
   - Это не свадебный подарок. Это для тебя.
   Я принял кисет со смешанными чувствами.  Это  было  особенно  сильное
слабительное.
   - Спасибо, что ты обо мне подумал. Но я обычно не склонен  к  недугам
путешественников. И...
   - Обычно, когда ты путешествуешь, тебя никто не собирается отравить.
   - Ты что-то хочешь мне сказать? - я старался, чтобы мой голос  звучал
легко и шутливо. В этом  разговоре  мне  не  хватало  обычных  гримас  и
насмешек шута.
   - Только одно: будь достаточно умным, чтобы есть  мало  или  не  есть
вообще ничего, что ты не приготовил сам.
   - На всех пирах и праздниках, которые там будут?
   - Нет. Только на тех, на которых ты захочешь выжить, - он повернулся,
чтобы идти.
   - Прости меня, - сказал я поспешно, - я не хотел никуда вторгаться. Я
искал тебя, и мне было так жарко, а дверь  была  незаперта,  так  что  я
вошел. Я не хотел подглядывать.
   Он стоял ко мне спиной и не повернулся, когда спрашивал:
   - И ты нашел это забавным?
   - Я... - Я не мог придумать, что ему сказать, как заверить  его,  что
все виденное мной останется только в моей памяти. Он сделал два  шага  и
начал закрывать дверь. Я выпалил:
   - Мне захотелось, чтобы было место, настолько же похожее на меня, как
это на тебя. Место, которое я держал бы в такой же тайне.
   Дверь замерла на расстоянии ладони от косяка.
   - Прими один совет, и ты сможешь уцелеть в  этом  путешествии.  Когда
обдумываешь мотивы человека, помни, что ты не должен  мерить  его  зерно
своей меркой. Он может даже не знать, что такая мера существует.
   И дверь закрылась, и шут исчез. Но его последние  слова  были  такими
сокрушительными и загадочными, что я решил, что  он,  возможно,  простил
мне мой промах.
   Я засунул морские водоросли к себе  в  камзол,  не  желая  этого,  но
теперь боясь их оставить. Я оглядел комнату, но это,  как  всегда,  было
пустое и практичное помещение. Миссис Хести приглядела  за  тем,  как  я
укладывался, не доверяя  мне  мою  новую  одежду.  Я  заметил,  что  мой
перечеркнутый олень на гербе был заменен другим, чьи рога были  опущены,
как перед атакой.
   - Так распорядился Верити, -  вот  все,  что  она  сказала,  когда  я
спросил ее. - Мне это тоже больше нравится, чем перечеркнутый. А тебе?
   - Наверное, - ответил я, и на этом была поставлена точка. Имя и герб.
Я кивнул самому себе, взвалил на плечи сундучок с травами и  свитками  и
пошел вниз, чтобы присоединиться к каравану.
   Спускаясь по  ступеням,  я  встретил  поднимающегося  наверх  Верити.
Сперва я едва узнал его, потому что он двигался, как ворчливый старик. Я
отошел в сторону, пропуская его, и узнал принца, когда он  посмотрел  на
меня. Это  очень  странно,  увидеть  некогда  знакомого  человека  таким
образом, чтобы принять его за  чужого.  Я  отметил,  как  висит  на  нем
одежда, а буйные темные волосы, какими я их помнил, кое-где поседели. Он
рассеянно улыбнулся, а потом,  как  будто  это  внезапно  пришло  ему  в
голову, резко остановил меня:
   - Ты едешь в Горное Королевство? На свадебную церемонию?
   - Да.
   - Сделай мне одолжение, мальчик.
   - Конечно, - сказал я, удивленный его изменившимся голосом.
   - Говори ей обо мне хорошо. Правдиво, конечно, - я не прошу лжи, - но
говори обо мне хорошо. Я всегда думал, что ты хорошо ко мне относишься.
   - Это так, - сказал я его удаляющейся спине, - это так, сир, - но  он
не повернулся и не ответил, и я чувствовал себя почти так же, как  когда
от меня уходил шут.
   Во дворе суетились люди и животные. Экипажей на  этот  раз  не  было;
всем известно, что  дороги  в  горах  никудышные.  И  было  решено  ради
скорости ограничиться  вьючными  животными.  Негоже  королевскому  двору
опоздать на свадьбу.  Достаточно  плохо,  что  не  будет  присутствовать
жених.  Стада  и  пастухи  были  высланы  за  много   дней   до   этого.
Предполагалось, что наше путешествие займет две недели, но вышли  мы  за
три недели до срока. Я проследил, чтобы  кедровый  сундук  погрузили  на
вьючное животное, а потом встал  возле  Суути  и  стал  ждать.  Даже  на
покрытом булыжником дворе в горячем летнем воздухе висела густая  завеса
пыли.  Несмотря  на  все  тщательное   планирование,   караван   казался
совершенно  хаотическим.  Я  заметил  Северенса,  любимого   камердинера
Регала. Регал прислал его в Баккип месяц назад  с  особыми  инструкциями
насчет какой-то одежды, которую  он  желал  получить.  Северенс  шел  за
Хендсом, возбужденно убеждая его в чем-то, и что бы это ни было,  Хендс,
казалось, вовсе не был доволен. Когда миссис Хести давала мне  последние
инструкции об уходе за моей новой одеждой, она  тихонько  сообщила  мне,
что Северенс берет так много новых костюмов, шляп и кожаного  снаряжения
для Регала, что ему потребовались три вьючные лошади, чтобы  тащить  все
это. Я решил, что  уход  за  этими  тремя  животными  падет  на  Хендса,
поскольку Северенс  был  великолепным  камердинером,  но  был  робок  по
отношению к более крупным животным. Слуга Регала  Роуд  плелся  за  ними
обоими, выглядя рассерженным и нетерпеливым. На одном широком  плече  он
нес еще один сундук, и,  возможно,  именно  погрузка  этого  добавочного
предмета и беспокоила Северенса. Вскоре я потерял их в толпе.
   Я был удивлен, обнаружив Баррича, проверяющего  поводья  у  племенных
лошадей и кобылы, предназначенной для подарка принцессе. Уж конечно, это
мог бы сделать тот, кому они поручены, подумал я. А потом,  увидев,  что
он садится на коня, я понял, что  Баррич  едет  вместе  с  караваном.  Я
огляделся, чтобы понять, кто будет помогать ему, но не увидел никого  из
конюшенных мальчиков, кроме Хендса. Коб был  уже  в  Джампи  с  Регалом.
Значит, Баррич взял это на себя. Я не был удивлен.
   Август тоже был здесь. Он сидел верхом на прекрасной серой  кобыле  и
ожидал отправки с  почти  нечеловеческим  бесстрастием.  Его  участие  в
группе уже изменило его. Некогда он был круглолицым  юношей,  тихим,  но
приятным. У него были такие же черные густые волосы, как у Верити,  и  я
слышал, что  он  похож  на  своего  двоюродного  брата,  когда  тот  был
мальчиком. Я подумал, что если его обязанности в Скилле  возрастут,  он,
вероятно, станет еще больше похож на Верити. Он будет присутствовать  на
свадьбе в качестве своеобразного окна  для  Верити,  когда  Регал  будет
произносить клятвы от имени своего брата. Голос Регала,  глаза  Августа,
думал я про себя. А в качестве чего еду я? Его кинжала?
   Я вскочил на Суути, чтобы  уйти  подальше  от  людей,  обменивающихся
прощаниями и последними наставлениями. Я  молил  Эду,  чтобы  мы  скорее
двинулись в путь. Казалось, беспорядочной толпе,  на  ходу  завязывающей
последние тюки, потребуется вечность для того,  чтобы  сформироваться  в
стройный  отряд.  И  тогда,  почти  внезапно,  были  подняты  штандарты,
зазвучал горн, и  шеренга  лошадей,  людей  и  вьючных  животных  начала
двигаться. Один раз я поднял  голову  и  увидел,  что  Верити  вышел  на
верхушку башни и  смотрит  на  наш  отъезд.  Я  помахал  ему  рукой,  но
сомневаюсь, чтобы он узнал меня среди такой толпы. И вот мы  выехали  за
ворота и поскакали по извивающейся холмистой  дороге,  которая  вела  из
Баккипа на запад.
   Дорога должна была привести нас к берегам Оленьей  реки,  которую  мы
собирались перейти по широким отмелям у границ герцогств Бакк и  Фарроу.
Оттуда мы должны  были  ехать  через  широкие  равнины  Фарроу,  и,  как
оказалось, в таком пекле, какого я не мог даже предполагать,  до  самого
Голубого озера. От него мы последуем  вдоль  реки,  называвшейся  просто
Холодной, которая брала исток в Горном Королевстве. От  Холодного  брода
начиналась торговая дорога, которая вела  сквозь  тени  гор  вверх,  все
время вверх, к Штормовому перевалу,  а  оттуда  в  густые  зеленые  леса
Дождливых Чащоб. Но так далеко мы не пойдем,  а  остановимся  в  Джампи,
селении, настолько похожем на  город,  насколько  это  было  возможно  в
Горном Королевстве.
   В некотором роде это было ничем не примечательное  путешествие,  если
не считать того, что неизбежно сопровождает такие поездки. После  первых
трех или около того дней все вошло в обычный  монотонный  ритм,  который
разнообразили только разные  места,  по  которым  мы  проезжали.  Каждый
маленький  городок  или  деревушка  приветствовал   нас   и   задерживал
официальными напутствиями и поздравлениями по случаю свадебных  торжеств
кронпринца.
   Но после того, как мы достигли широких равнин Фарроу,  селений  стало
меньше и расстояние между  ними  увеличилось.  Богатые  фермы  Фарроу  и
торговые города лежали далеко к северу от нашего пути, по берегам Винной
реки. Мы путешествовали по долинам Фарроу, где люди в большинстве  своем
были кочевыми пастухами, создающими города только в зимние месяцы, когда
они оседали вдоль торговых путей на время, которое они называли "зеленым
сезоном". Мы проезжали мимо стад овец, коз и лошадей или, гораздо  реже,
мимо агрессивных мускулистых свиней,  которых  местные  жители  называли
харагарами, но наши контакты с людьми этого района обычно ограничивались
созерцанием на расстоянии  их  конических  палаток  или  видом  пастуха,
стоящего в седле и поднимающего свой посох в приветствии.
   Хендс и я познакомились заново.  Мы  разделяли  трапезы  и  маленький
костер по вечерам, и он услаждал меня историями о горестных  причитаниях
Северенса по поводу того, что пыль попадает в шелковые одежды или  жучки
забираются в меховые воротники, а бархат  вытирается  во  время  долгого
пути. Еще более унылыми были его рассказы о Роуде. У меня и у самого  не
было приятных  воспоминаний  об  этом  человеке,  а  Хендс  находил  его
деспотичным спутником, потому что он, по-видимому, постоянно  подозревал
Хендса в попытках украсть что-нибудь из  сундуков  с  пожитками  Регала.
Как-то вечером Роуд даже нашел дорогу к нашему  костру  и  с  величайшей
дотошностью поведал нам о том, что произойдет со всяким, кто  попытается
обокрасть его хозяина. Но, за исключением  таких  мелких  неприятностей,
наши вечера были спокойными.
   Хорошая погода держалась, и если днем нам было жарко,  то  ночи  были
теплыми.  Я  спал  поверх  одеяла  и  редко   утруждал   себя   поисками
какого-нибудь другого укрытия. Каждую ночь я проверял  содержимое  моего
сундука и делал все, что мог, чтобы  корни  окончательно  не  высохли  и
чтобы тряска не испортила свитки и таблицы. Была ночь, когда я проснулся
от громкого ржания Суути, и мне показалось, что кедровый  сундук  слегка
сдвинут с того места, куда я поместил его. Но быстрая проверка показала,
что содержимое в порядке, и когда я  попытался  расспросить  Хендса,  он
просто спросил, не подхватил ли я заразу от Роуда.
   Деревушки и стада, мимо которых  мы  проезжали,  часто  снабжали  нас
свежей едой, и ее щедро распределяли между членами отряда, так что у нас
было мало трудностей в дороге. Открытая вода встречалась не  так  часто,
как нам хотелось бы, когда мы  пересекали  Фарроу,  но  каждый  день  мы
находили какой-нибудь ручей или пыльный  колодец,  где  могли  пополнить
свои запасы, так что даже это было не так плохо, как можно было ожидать.
   Я очень мало видел Баррича. Он вставал раньше, чем все  остальные,  и
ехал  перед  караваном,  чтобы  его  подопечные  получали  самое  лучшее
пастбище и самую чистую воду. Я знал, что он  хочет,  чтобы  его  лошади
были в безупречном состоянии на момент прибытия в Джампи.  Августа  тоже
было почти не видно. Технически отвечая за наш караван,  он  предоставил
это капитану своей почетной стражи. Я  не  мог  решить,  сделал  он  это
благодаря своей мудрости или лени.  Во  всяком  случае,  он  в  основном
держался особняком,  хотя  и  разрешал  Северенсу  ухаживать  за  ним  и
разделять его палатку и трапезу.
   Для меня это было почти возвращением к  чему-то  вроде  детства.  Мои
обязанности были весьма ограниченны, Хендс был  дружелюбным  и  приятным
спутником, требовалось очень немного, чтобы подтолкнуть его к  изложению
своего запаса историй и слухов. Часто проходил почти целый день,  прежде
чем я вспоминал, что в конце этого путешествия я убью принца.
   Такие мысли приходили ко мне  обычно,  когда  я  просыпался  в  самые
темные ночные часы. Небо Фарроу, казалось, было гораздо больше наполнено
звездами, чем  ночь  над  Баккипом,  и  я  смотрел  на  них  и  мысленно
представлял себе разные способы покончить с Руриском.
   Был еще один сундук, совсем маленький, аккуратно упакованный в сумке,
в которой  были  моя  одежда  и  личные  вещи.  Я  запаковал  его  очень
продуманно, потому что тревожился за его сохранность. Это задание должно
быть выполнено безупречно. Оно должно быть выполнено чисто,  так,  чтобы
не возникло ни малейшего подозрения. А время было ограничено.  Принц  не
должен умереть, пока мы находимся в Джампи. Ничто не должно бросить даже
малейшую тень на свадебную церемонию. Не должен он умереть и до тех пор,
пока не совершатся церемонии в Баккипе  и  свадьба  не  будет  счастливо
завершена,  потому  что   это   может   быть   воспринято   как   дурное
предзнаменование для молодой четы. Эту смерть нелегко будет устроить.
   Иногда я удивлялся, почему это было доверено мне, а не Чейду. Было ли
это своего рода испытание, неудача в котором привела бы меня  к  смерти?
Был ли Чейд слишком  стар  для  этого  дела  или  слишком  ценен,  чтобы
рисковать им? Может быть, его просто нельзя  оторвать  от  присмотра  за
здоровьем Верити? И  когда  я  гнал  эти  мысли  прочь,  мне  оставалось
размышлять, надо  ли  использовать  порошок,  который  будет  раздражать
больные легкие Руриска, так что кашель  может  довести  его  до  смерти.
Может быть, мне следует обработать им его подушки и постель. Должен ли я
предложить ему бо-леутолитель, который медленно одурманит его и  увлечет
к смерти во сне? У меня был тоник, разжижающий кровь.  Если  его  легкие
уже хронически кровоточат, этого может быть достаточно, чтобы  отправить
его на тот свет. У меня был один яд, быстрый, смертоносный и  безвкусный
как вода, но сперва нужно было изобрести способ заставить принца принять
его в безопасное для нас время. Все эти мысли не способствовали  сну,  и
тем не менее свежего воздуха и  усталости  целого  дня,  проведенного  в
седле, было достаточно, чтобы  противостоять  им;  я  часто  просыпался,
нетерпеливо ожидая следующего дня пути.
   Когда мы наконец увидели Голубое озеро, оно было похоже на отдаленный
мираж. Прошло много лет с тех пор, как я такое  долгое  время  находился
вдалеке от моря, и я был удивлен тем, каким желанным стал для  меня  вид
воды. Каждое животное в нашем караване наполняло  мои  мысли  ее  чистым
запахом. Местность становилась более зеленой и более приветливой по мере
того, как мы приближались к огромному озеру. И нам было трудно  удержать
лошадей от переедания по ночам.
   Множество судов бороздили торговые пути Голубого озера, а  паруса  их
были раскрашены так, чтобы извещать не только о своем  товаре,  но  и  о
том, на какую семью они работают. Селения вдоль Голубого озера стояли  в
воде, на сваях. Там нас хорошо встречали и угощали  пресноводной  рыбой,
вкус  которой  показался  странным  моему  обученному  морем  языку.   Я
чувствовал себя опытным путешественником, и мы  с  Хендсом  были  просто
потрясены  тем,  как  возросли  в  собственных  глазах,  когда  какие-то
зеленоглазые девушки из семьи торговца  зерном  как-то  ночью,  хихикая,
пришли  к  нашему  костру.  Они  принесли  с   собой   маленькие,   ярко
раскрашенные барабаны разных тонов и играли и пели для нас до  тех  пор,
пока  их  матери  не  пришли,  бранясь,  чтобы  увести  их  домой.   Это
переживание вскружило мне голову, и всю эту ночь я  не  думал  о  принце
Руриске.
   Теперь мы ехали на северо-запад. Нас перевезли через Голубое озеро на
нескольких плоскодонных баржах,  которые  не  вызвали  у  меня  никакого
доверия. На той стороне мы внезапно оказались в лесу,  и  жаркие  дни  в
Фарроу превратились в прекрасное  воспоминание.  Наша  дорога  вела  нас
сквозь необъятный кедровый лес, тут и  там  прорезанный  рощицами  белой
бумажной березы и в  выгоревших  местах  приправленный  ивой  и  ольхой.
Копыта наших лошадей стучали по черной земле лесной  дороги,  и  сладкие
осенние запахи окружали нас. Мы видели  незнакомых  птиц,  а  однажды  я
заметил огромного оленя, такого необычного  цвета  и  вида,  что  ничего
подобного мне не приходилось видеть ни прежде, ни  потом.  Ночной  выпас
для лошадей ухудшился, и мы радовались зерну, которое купили у  людей  с
озера. По ночам жгли костры. Мы с Хендсом разделяли палатку.
   Теперь наш путь постоянно шел в гору. Мы шли извилистой дорогой между
самыми крутыми склонами, но все время поднимались.  Однажды  вечером  мы
встретили делегацию из Джампи, посланную приветствовать нас  и  показать
нам дорогу. После этого наше  продвижение  стало,  без  сомнения,  более
быстрым, и каждый вечер нас развлекали музыканты,  поэты  и  жонглеры  и
угощали деликатесами. Все возможное было сделано,  чтобы  приветствовать
нас и оказывать  нам  всяческие  почести.  Но  мне  все  это  показалось
странным и почти пугающим в своем разнообразии.  Часто  я  был  вынужден
напоминать себе о том, чему учили  меня  оба,  и  Баррич  и  Чейд,  -  о
правилах вежливости, а бедный Хендс почти полностью отошел от этих новых
спутников.
   Физически большинство из них были  чьюрда  -  как  я  и  предполагал,
высокие люди со светлыми  глазами  и  волосами.  У  других  волосы  были
рыжими, как у лисиц, и все они были мускулистые люди, как женщины, так и
мужчины. Вооружены они  были,  по-видимому,  луками  или  рогатинами  и,
несомненно,  лучше  чувствовали  себя  на  земле,  чем  на  лошади.  Они
одевались в шерсть и кожу, и даже самые скромные носили прекрасные меха,
как будто это всего лишь домотканые рубахи. Они  бежали  рядом  с  нами,
несмотря на то что мы ехали верхом, и  без  труда  держались  наравне  с
лошадьми весь день. Они пели на ходу длинные  песни  на  древнем  языке,
который звучал почти тоскливо, перемежая их криками победы или восторга.
Позже я узнал, что они пели нам свою историю, чтобы мы  лучше  знали,  с
каким народом соединял нас наш принц. Я понял, что они по большей  части
были менестрелями и поэтами, "гостеприимными" в  переводе  с  их  языка,
традиционно приветствующими гостей и радующимися их приезду.
   Когда прошли еще два дня, наша дорога стала шире, потому  что  другие
дороги и тропинки вливались в нее по  мере  продвижения  к  Джампи.  Она
превратилась в широкий  торговый  путь,  временами  вымощенный  толченым
белым камнем. И чем ближе подходили мы к Джампи, тем больше  становилась
наша процессия, потому что к нам  присоединялись  группы  из  селений  и
племен,  приехавшие  из  дальних  пределов  Горного  Королевства,  чтобы
увидеть, как их принцесса обручается  с  могущественным  принцем  долин.
Вскоре, с  собаками,  лошадьми  и  какой-то  породой  коз,  которую  они
использовали как вьючных  животных,  с  телегами,  гружеными  дарами,  и
людьми всех рангов и положений, целыми семьями  идущих  в  конце  нашего
каравана, мы пришли в Джампи.

ДЖАМПИ

   "Я пусть они придут, народ, к которому  я  принадлежу,  и  когда  они
достигнут города, пусть они всегда смогут сказать: это наш город  и  наш
дом на то время, пока мы захотим оставаться здесь. И пусть здесь  всегда
останется место, пусть (тут слова смазаны) пастухов  и  стад.  Тогда  не
будет чужих в Джампи, а только соседи и друзья, приходящие и уходящие по
собственной воле". - И воля к самопожертвованию видна в этом,