ряла своего отца, а вместе с ним средства к существованию и виды  на
будущее. Так легко принял  перемены,  которые  сделали  ее  служанкой  в
замке. Служанкой. Я сжал зубы и продолжал идти.
   Я бесцельно бродил по городу. Несмотря на мое мрачное  настроение,  я
заметил, как сильно он переменился за последние шесть  месяцев.  Даже  в
этот холодный зимний день он был очень  оживленным.  Постройка  кораблей
привлекла новых людей, а увеличение населения означало расцвет торговли.
Я зашел в таверну, где Молли, Дик, Керри и я часто пили  бренди.  Обычно
мы брали самый дешевый черносмородиновый бренди. Сейчас я сидел  один  и
молча потягивал пиво из своей маленькой  кружки.  Но  вокруг  меня  люди
чесали  языками,  и  я  многое  узнал.  Не  только  строительство  судов
способствовало расширению Баккипа. Верити объявил о  наборе  команд  для
своих кораблей. На этот клич немедленно откликнулись мужчины  и  женщины
из всех прибрежных герцогств. Некоторые приходили,  чтобы  отомстить  за
родных, убитых или "перекованных" пиратами. Другие искали приключений  и
надеялись на военные трофеи, у третьих в разграбленных городах просто не
было  никаких  других  перспектив.  Некоторые  вышли  из  рыбачьих   или
купеческих семей и были  обучены  искусству  мореплавания.  Другие  были
прежде пастухами  и  фермерами  в  разоренных  поселках.  Это  не  имело
большого значения. Все они собрались  в  Баккипе,  жаждя  крови  пиратов
красных кораблей.
   Большинство из них  поселили  там,  где  прежде  были  склады.  Ходд,
обучавшая детей в Баккипе боевым  искусствам,  тренировала  их,  отбирая
тех, кто, по ее мнению, был бы полезен  на  кораблях  Верити.  Остальным
предлагалось наниматься в солдаты. Множество  лишних  людей  переполняло
город. Они толкались в трактирах, тавернах и других  местах,  где  можно
было  перекусить.  Я  слышал  также,  что  многие  из  тех,  кто  пришел
наниматься на корабли, были эмигрантами с Внешних островов, выгнанными с
собственной земли теми самыми пиратами, которые теперь  разбойничали  на
наших берегах. Они тоже утверждали, что  стремятся  к  отмщению,  но  не
многие из жителей Шести Герцогств доверяли им, и  некоторые  торговцы  в
городе отказывались иметь с ними дело. Это спровоцировало возмутительное
поведение  людей  в  гудящей  таверне.   Они   тихо   посмеивались   над
островитянином, которого  накануне  побили  в  доках.  Никто  не  вызвал
городской патруль. Когда перешептывания приняли  совсем  уж  безобразную
форму и люди стали говорить, что все островитяне  шпионы  и  из  простой
предосторожности следовало  бы  выжечь  их  гнездо,  я  не  смог  больше
выносить это и покинул таверну. Неужели не было места, в котором  я  мог
хотя бы на час освободиться от интриг и подозрений? Я шел в  одиночестве
по зимним улицам. Начинался шторм. Безжалостный ветер хлестал по  стенам
домов, обещая скорый снегопад. Такой же сердитый холод крутился и  бился
во мне, так что я переходил от ярости  и  ненависти  к  безнадежности  и
обратно к ярости. Они не имели права так поступать со мной. Я был рожден
не для того, чтобы стать их орудием. Я имел право свободно прожить  свою
жизнь, оставаясь самим собой. Неужели они думают, что могут согнуть меня
по своему желанию, использовать  меня,  как  захотят,  и  я  никогда  не
отплачу им за это? Нет. Время придет. Мое время придет. Какой-то человек
шел мне навстречу. Лицо его было закрыто  капюшоном  от  ветра.  Человек
поднял голову, и наши  глаза  встретились.  Он  побледнел  и  свернул  в
сторону, поспешно возвращаясь туда, откуда пришел. Что ж,  его  дело.  Я
чувствовал, как моя ярость разгорается  все  сильней  и  сильней.  Ветер
стегал мои волосы и пытался охладить меня,  но  я  только  ускорял  шаг,
чувствуя, как разгорается пламя моей ненависти. Она  манила  меня,  и  я
следовал за ней, как за запахом свежей крови.
   Я завернул за угол и оказался  на  рынке.  Испуганные  приближающейся
бурей, самые бедные торговцы закрывали свои товары одеялами и матрасами.
На окнах маленьких магазинчиков захлопывались ставни. Люди рассыпались в
стороны. Я несся вперед, не заботясь о том, что они думают обо мне.
   Я подошел к магазину торговца животными и оказался  лицом  к  лицу  с
самим собой. Он был тощим, глаза его были темными и мрачными.  Он  глухо
рычал, и волны ярости, исходившие от него,  омывали  меня.  Наши  сердца
бились в унисон. Я почувствовал, как моя  верхняя  губа  приподнимается,
словно в оскале, и обнажает мои  жалкие  человеческие  зубы.  Я  овладел
своим лицом и снова начал  контролировать  свои  эмоции.  Но  сидящий  в
клетке волчонок с грязной серой  шкурой  смотрел  на  меня  и  раздвинул
черные губы, обнажив грозные клыки.
   Я ненавижу тебя. Вас всех. Подойди, подойди ближе.  Я  убью  тебя.  Я
вырву твое горло, после того как искалечу тебя. Я у строю пир  из  твоих
кишок. Я ненавижу тебя.
   - Вы что-то хотите?
   - Крови, - сказал я тихо, - я хочу вашей крови.
   - Что?
   Я оторвался от волка и посмотрел на человека. Он был грязным, от него
пахло. Во имя Эля, как от него воняло! Я чуял пот, прогорклую пищу и его
собственные испражнения. Он был одет в плохо выделанные шкуры, и вонь от
них тоже стояла невыносимая. У него были маленькие, как у хорька, глаза,
и жестокие грязные руки, и дубовая палка, обитая медью,  у  пояса.  Все,
что я мог сделать, это удержаться от того, чтобы вырвать у него  из  рук
эту ненавистную палку и вышибить с ее помощью его жалкие мозги.  На  нем
были прочные толстые сапоги, чтобы удобнее было лягаться. Он подошел  ко
мне слишком близко, и я вцепился в собственный плащ, чтобы не убить его.
   - Волка, -  с  трудом  выдавил  я  из  себя  горловым,  прерывающимся
голосом, - я хочу волка.
   - Ты уверен, парень? Он злой. - Он пнул клетку ногой, и я прыгнул  на
нее, ударившись зубами о деревянные прутья и разбив морду, но  мне  было
все равно. Если бы я мог хоть раз дотянуться до его тела! Я бы  разорвал
его на куски или никогда бы не отпустил.
   Нет. Отойди. Уйди из моей головы. Я тряхнул головой,  чтобы  прогнать
наваждение. Торговец странно смотрел на меня.
   - Я знаю, чего я  хочу.  -  Я  говорил  безо  всякого  выражения,  не
выпуская наружу волчьих эмоций.
   - Знаешь, а? - Человек наблюдал за  мной,  решая,  чего  я  стою.  Он
оценивал, сколько, по его мнению, я мог предложить. Одежда, из которой я
вырос, не понравилась ему, как и моя молодость.  Но  я  подозревал,  что
волк этот у него уже давно. Он  надеялся  продать  его  щенком.  Теперь,
когда волку требовалось больше  еды,  а  он  не  получал  ее,  торговец,
по-видимому, был согласен на любую цену. Тем лучше  для  меня.  Много  у
меня не было. - Зачем он тебе нужен? - небрежно бросил торговец.
   - Яма, - равнодушно ответил я, - он тощий, но, может, немножко силы в
нем осталось.
   Волк внезапно бросился на прутья,  широко  раскрыв  пасть.  Зубы  его
сверкали.
   Я убью их. Я убью их всех. Вырву их глотки. Распорю их животы...
   Замолчи, если хочешь свободы. Я мысленно толкнул его, и волк отскочил
назад, словно укушенный пчелой. Он отошел в задний угол своей  клетки  и
сжался там. Зубы  оскалены,  но  поджатый  хвост  болтается  между  ног.
Неуверенность переполняла его.
   - Собачьи бои, а? О, он будет хорошим бойцом. - Торговец  снова  пнул
клетку толстым сапогом, но волк не  отреагировал.  -  Он  тебе  выиграет
прорву денег, этот выиграет. Он злее росомахи. - Он сильнее пнул клетку.
Волк совсем съежился.
   - Да уж, так он и выглядит, - сказал я пренебрежительно. Я отвернулся
от волка, как будто потерял  к  нему  интерес.  Я  рассматривал  птиц  в
клетках позади него. Голуби и горлицы  выглядели  так,  словно  за  ними
ухаживали, но две сойки и ворон сидели в грязной клетке, полной гнили  и
птичьего помета. Ворон выглядел нищим в черных обрывках перьев.
   Клюньте этого яркого  жучка,  предложил  я  птицам.  Может  быть,  вы
найдете выход. Ворон тоскливо торчал там, где  сидел,  глубоко  погрузив
голову в перья. Но одна сойка перелетела на  жердочку  повыше  и  начала
клевать металлический штырь, запиравший клетку.  Я  снова  посмотрел  на
волка.
   - Я все равно не собирался пускать его в бой. Я только хотел  бросить
его собакам, чтобы разогреть их. Немного крови подбодрит их.
   - О, ну он будет тебе хорошим бойцом.  Вот  погляди-ка.  Вот  что  он
сделал со мной месяц назад. Я просто пытался накормить его, а он на меня
бросился.
   Он закатал рукав, обнажив грязное запястье,  исполосованное  лиловыми
шрамами. Некоторые  еще  не  зажили.  Я  наклонился,  как  будто  слегка
заинтересовавшись:
   - Похоже, воспалилось. Думаете, потеряете руку?
   - Ничего  не  воспалилось.  Просто  медленно  заживает,  вот  и  все.
Послушай, парень, надвигается буря. Мне надо собрать товар в  повозку  и
отчалить, пока  она  не  разразилась.  Так  ты  собираешься  мне  что-то
предложить за этого волка? Он тебе будет хорошим бойцом.
   - Из него может выйти приманка для медведя, не  больше  того.  Я  дам
тебе.., ну.., шесть медяков. - У меня  с  собой  был  огромный  капитал.
Целых семь монет.
   - Медяков? Мальчик,  мы  тут  говорим  по  крайней  мере  о  серебре.
Гляди-ка, это хороший зверь. Немножко его подкормить, и он станет больше
и злее. Я могу получить шесть медяков за его шкуру где угодно.
   - Тогда лучше поспеши, пока он  совсем  не  запаршивеет.  И  пока  не
соберется откусить тебе вторую руку. - Я наклонился ближе  к  клетке,  и
волк сжался еще больше. - Похоже, он болен.  Мой  хозяин  разозлится  на
меня, если я его приведу, а  собаки  заболеют,  когда  убьют  его.  -  Я
посмотрел на небо. - Буря приближается. Лучше я пойду.
   - Один серебряный, парень. И ты его получишь.
   В это мгновение сойка преуспела в вытягивании стержня. Дверца  клетки
распахнулась, и птица вскочила  на  ее  край.  Я  небрежно  встал  между
человеком и клеткой. Я слышал, как за моей спиной сойки прыгают по крыше
клетки с голубями. Дверь открыта, заметил я ворону  и  услышал,  как  он
гремит взъерошенными перьями.  Я  подхватил  кошелек  у  моего  пояса  и
задумчиво начал его подкидывать.
   - Серебряный? У меня нет серебра. Да это и неважно. Я  только  сейчас
понял, что мне не отвести его домой. Лучше я не буду его покупать.
   Сойки у меня за спиной взлетели. Человек изрыгнул проклятие и кинулся
к клетке. Я умудрился столкнуться с ним, так что  мы  оба  упали.  Ворон
дошел уже до дверцы. Я стряхнул с  себя  торговца  и  вскочил  на  ноги,
стукнувшись о клетку, чтобы вспугнуть птицу. Ворон с трудом, но  все  же
отлетел на крышу соседнего трактира. Когда  торговец  вскочил  на  ноги,
ворон захлопал потрепанными крыльями и издевательски закаркал.
   - Целая клетка моего товара пропала,  -  начал  он  обвиняюще,  но  я
схватил свой плащ и показал дырку на нем.
   - Мой хозяин будет страшно сердиться, -  закричал  я  и  ответил  ему
таким же гневным взглядом.
   Он поднял глаза на ворона. Птица распушила перья на  ветру  и  бочком
отошла под укрытие трубы. Ему никогда снова не поймать его.  У  меня  за
спиной внезапно заскулил волк.
   - Девять медяков! - внезапно предложил торговец. Он был в отчаянии. Я
готов был побиться об заклад, что в этот день он ничего не продал.
   - Я сказал тебе, мне никак не отвезти его домой! - сделал я  ответный
выпад. Я натянул капюшон и посмотрел на  небо.  -  Буря  уже  пришла,  -
заявил я, когда сверху посыпались крупные мокрые  хлопья.  Погода  будет
отвратительная. Слишком тепло, чтобы замерзло, и слишком холодно,  чтобы
растаяло. При дневном свете улицы будут сверкать ото льда. Я повернулся,
чтобы уйти.
   - Тогда дай мне эти проклятые шесть  медяков,  -  безнадежно  взревел
торговец. Я медленно вытряс монеты из  кошелька  и  стал  вертеть  их  в
руках.
   - А ты довезешь его туда, где я живу?  -  спросил  я,  когда  человек
выхватил у меня деньги.
   - Неси его сам, парень. Ты меня разорил, и прекрасно знаешь это.
   С этими словами он схватил клетку с голубями и горлицами  и  погрузил
ее в тележку. За ней последовала клетка ворона. Он не  обратил  внимания
на мои сердитые протесты, влез на сиденье и натянул вожжи. Старая  кляча
потащила скрипящую тележку в сгущающиеся снежные сумерки.
   - И что мне теперь с тобой делать? - спросил я волка.
   Выпусти меня. Освободи меня.
   Не могу. Небезопасно. Если бы я отпустил  волка  посреди  города,  он
никогда бы не добрался живым до леса. Здесь было  слишком  много  собак,
которые бы сбились в стаю, чтобы загнать его,  и  слишком  много  людей,
которые могли бы застрелить  его,  польстившись  на  шкуру.  Или  просто
потому, что он волк. Я нагнулся к клетке, намереваясь  приподнять  ее  и
посмотреть, насколько она тяжелая. Он бросился на меня, оскалив зубы.
   Назад! Я мгновенно пришел в ярость. Это было заразно.
   Я убью тебя. Ты такой же, как он. Человек. Ты будешь держать  меня  в
этой клетке, да? Я убью тебя. Я вспорю тебе живот и буду играть с твоими
кишками.
   Назад, я сказал! Я толкнул его, сильно, и он снова сжался. Он  скалил
зубы и скулил, обескураженный тем, что я  сделал,  но  отскочил  в  угол
клетки. Я схватил клетку и поднял ее. Она была  тяжелой  и,  оттого  что
волчонок метался по полу, легче не становилась. Но я мог  нести  ее.  Не
очень далеко и недолго. Но  если  делать  это  с  остановками,  я  смогу
вынести его из города. Взрослым  он,  наверное,  весил  бы  столько  же,
сколько я. Но сейчас  это  был  тощий  щенок.  Моложе,  чем  мне  сперва
показалось.
   Я поднял клетку и прижал ее к груди. Если  бы  он  бросился  на  меня
сейчас, то мог бы причинить какой-нибудь вред, но волчонок только скулил
и жался в угол. Из-за этого клетку было очень трудно нести.
   Как он поймал тебя?
   Я тебя ненавижу.
   Как он поймал тебя?
   Он вспомнил логово и двух братьев. Мать, которая приносила ему  рыбу.
И кровь и дым, когда его братья и мать превратились  в  зловонные  шкуры
для человека в сапогах. Его вытащили  последним  и  швырнули  в  клетку,
которая пахла хорьками. Он питался  одной  падалью.  И  жил  ненавистью.
Ненависть. Вот на чем он вырос.
   Ты родился поздно, раз твоя мать кормила тебя нерестящейся рыбой.
   Он рассердился на меня.
   Все дороги шли в гору, а снег сделался липким. Мои изношенные  сапоги
скользили по обледеневшей булыжной мостовой, плечи болели  от  неудобной
ноши.   Я   боялся,   что   начну   дрожать.   Мне   приходилось   часто
останавливаться, чтобы отдохнуть. Я твердо решил не думать  о  том,  что
делаю. Я сказал себе, что не буду связан с этим волком или  каким-нибудь
другим существом. Я обещал себе. Я просто откормлю этого щенка, а  потом
отпущу его где-нибудь. Баррич никогда ничего не узнает. Мне не  придется
снова вызвать его отвращение. Я поднял клетку. Кто бы мог подумать,  что
такой паршивый щенок окажется таким тяжелым.
   Не паршивый! - Негодующе. Блохи. Клетка полна блох.
   Значит, я не  вообразил  себе  этот  зуд  на  груди.  Прелестно!  Мне
придется снова мыться сегодня, если я не хочу делить постель  с  блохами
до конца зимы.
   Я дошел до Баккипа. Начиная с этого места дома встречались  редко,  а
дорога  круто  шла  вверх.  Очень  круто.  Снова  я  опустил  клетку  на
заснеженную землю. Щенок сжался в ней, маленький  и  несчастный  теперь,
когда его оставила ненависть, поддерживающая  его.  Он  был  голоден.  Я
принял решение.
   Я собираюсь вытащить тебя. Я собираюсь нести тебя.
   Никакого ответа. Он внимательно смотрел на меня,  пока  я  возился  с
замком и открывал дверь. Я думал, что он проскочит мимо меня и  исчезнет
в темноте. Вместо этого он, сжавшись, сидел на своем месте.  Я  протянул
руку в клетку и схватил волчонка за шкурку, чтобы вытащить. Он  прыгнул,
как молния, и в ту же секунду оказался на мне,  упираясь  лапами  в  мою
грудь. Пасть его была раскрыта. Он метил в горло. Я поднял руку как  раз
вовремя, чтобы пихнуть ее ему в рот. Я продолжал держать его за шиворот,
и с силой пихал руку ему в пасть - глубже,  чем  ему  бы  хотелось.  Его
задние ноги рвали мой живот, но камзол был достаточно плотным, чтобы ему
не удалось поранить меня. Через мгновение мы покатились по снегу, щелкая
зубами и рыча, как дикие твари. Но  у  меня  было  преимущество  веса  и
многолетний опыт возни с собаками. Я повалил его на спину и держал  так,
беспомощного, пока он  мотал  головой  и  называл  меня  отвратительными
именами,  для  которых  нет  слов  в  человеческом   языке.   Когда   он
окончательно изнемог, я нагнулся  над  ним.  Я  схватил  его  за  горло,
склонился ниже и взглянул  ему  в  глаза.  Это  был  физический  приказ,
который он понял. Я добавил  к  этому:  Я  волк.  Ты  щенок.  Ты  будешь
подчиняться мне.
   Я держал его, глядя ему в глаза. Он быстро  отвел  взгляд,  но  я  не
отпускал его до тех пор, пока он снова не  посмотрел  на  меня  и  я  не
увидел в нем перемены. Я отпустил его, встал  и  отошел  в  сторону.  Он
лежал неподвижно.
   Встань. Подойди сюда. Он перевернулся и двинулся ко мне - брюхо почти
у самой земли, хвост поджат. Подойдя ближе, он упал на бок и  повернулся
животом вверх. Он тихо скулил.
   Через мгновение я смягчился.
   Все в порядке. Нам просто надо было понять друг  друга.  Я  не  хотел
причинять тебе боль. Теперь пойдем  со  мной.  Я  протянул  руку,  чтобы
почесать ему грудь, но, когда я дотронулся  до  него,  он  взвизгнул.  Я
ощутил красную вспышку его боли.
   Что у тебя болит?
   Я увидел обитую медью дубину человека с клетками.
   Все.
   Я старался быть очень осторожным, ощупывая его. Старые струпья, шишки
на ребрах. Я встал и кровожадно  пнул  клетку  ногой,  отбрасывая  ее  в
сторону. Он подошел и прижался к  моим  коленям.  Голоден.  Замерз.  Так
устал. Теперь его чувства снова вливались в мои, как кровь. Была ли  это
моя ярость или его собственная? Я решил, что это не  имеет  значения.  Я
осторожно поднял его и встал. Без клетки, крепко прижатый к моей  груди,
он весил гораздо меньше - только мех и длинные растущие кости. Я пожалел
о том насилии, которое  применил,  но  в  то  же  время  знал,  что  это
единственный понятный ему язык.
   - Я позабочусь о тебе, - я заставил себя сказать это вслух.
   Тепло, подумал он благодарно,  и  я  воспользовался  моментом,  чтобы
натянуть на него мой плащ. Его ощущения сливались с моими. Я  чувствовал
свой запах в тысячу раз сильнее, чем мне хотелось бы. Лошади и собаки, и
дым от горящего дерева, и пиво, и запах духов Пейшенс. Я сделал все, что
мог, чтобы закрыться от его чувств. Я прижал его к себе и понес вверх по
крутой дороге, к замку. Я знал один заброшенный дом.  Когда-то  там  жил
старик, разводивший свиней далеко за амбарами. Теперь дом  пустовал.  Он
почти  развалился  и  стоял   слишком   далеко   от   города.   Но   это
соответствовало моим целям. Я оставлю его там с костями, чтобы грызть, с
кашей, чтобы набирать вес, и с соломой, в  которой  он  мог  бы  лежать.
Неделя или две, может быть месяц, и он  поправится  и  будет  достаточно
силен, чтобы самому заботиться о себе. Тогда я отведу его  к  западу  от
Баккипа и выпущу на свободу.
   Мясо?
   Я вздохнул. Мясо, обещал я. Никогда ни одно  животное  не  улавливало
моих мыслей настолько полно и не передавало мне свои так  ясно.  Хорошо,
что мы недолго будем вместе. Очень хорошо, что он скоро уйдет.
   Тепло, возразил он мне. Он положил голову  мне  на  плечо  и  заснул.
Мокрый нос сопел у моего уха.

5
ГАМБИТ

   Безусловно, существует древний кодекс поведения,  и  он,  разумеется,
гораздо более жесткий, чем сегодняшний. Но я бы сказал, что мы не так уж
далеко ушли от этих законов, а только как бы отодвинули  их  в  сторону.
Слово воина все еще нерушимо, и среди тех, кто сражается плечом к плечу,
нет ничего  более  отвратительного,  чем  человек,  который  лжет  своим
товарищам или бесчестит их. Законы гостеприимства по-прежнему  запрещают
тем, кто преломил хлеб за столом человека, проливать кровь в его жилище.