шься бастардом и будешь  отчасти
парией. Чего  он  не  понимает,  так  это  того,  что  здесь,  пользуясь
щедростью короля Шрюда, обучаясь под его руководством, ты  не  являешься
для него угрозой. Конечно, здесь тебя прикрывает тень  Чивэла.  Конечно,
это тебя защищает. Но, оказавшись далеко отсюда и по-прежнему нуждаясь в
защите, ты будешь представлять опасность для короля Шрюда и еще  большую
опасность  для  его  наследников.  Ты  не  получил  бы  свободной  жизни
бродячего писца. Скорее всего, в одно  прекрасное  утро  тебя  найдут  в
постели в одном из трактиров с перерезанным горлом или на большой дороге
со стрелой в спине.
   Меня передернуло.
   - Но почему? - спросил я тихо.
   Чейд вздохнул. Он сбросил семена  в  блюдце,  слегка  отряхнув  руки,
чтобы избавиться от тех, которые прилипли к его пальцам.
   - Потому что ты бастард  королевского  рода  и  заложник  собственной
крови. Потому что сейчас, как я уже сказал, ты ничем не угрожаешь Шрюду.
Ты слишком молод, и, кроме того, ты все время у  него  на  виду.  Но  он
смотрит вперед.  И  ты  тоже  должен  этому  научиться.  Времена  сейчас
беспокойные.  Набеги  островитян  все  чаще.  Люди  на  берегу  начинают
роптать.  Говорят,  что  нам  нужно  больше  патрульных  парусников,   а
некоторые подумывают о собственных  военных  кораблях,  чтобы  совершать
ответные набеги. Но Внутренние Герцогства не хотят платить ни  за  какие
корабли, и особенно за военные, которые могут втянуть  нас  в  настоящую
войну. Они утверждают, что король думает только о побережье,  совершенно
не  обращая  внимания  на  их  крестьян.  И   горцы   становятся   более
несговорчивыми, когда мы пользуемся  их  перевалами,  так  что  торговые
пошлины повышаются  с  каждым  месяцем.  Поэтому  купцы  тоже  ропщут  и
жалуются друг другу. На юге, в Песчаном Крае и за ним, засуха, и времена
очень тяжелые. Там все так и сыплют  проклятиями,  как  будто  король  и
Верити имеют и к этому какое-то отношение. Верити хороший товарищ,  и  с
ним приятно распить бутылку вина, но он  не  такой  солдат  и  дипломат,
каким был Чивэл. Он бы  скорее  охотился  зимой  за  оленем  или  слушал
менестреля у очага, чем путешествовал по зимним дорогам в  пургу  только
для того, чтобы не терять связи с другими герцогствами. Рано или поздно,
если дела не пойдут на лад, люди начнут поговаривать: "Что ж, бастард не
бастард, нечего поднимать из-за него шум. Чивэл должен прийти к  власти.
Он бы быстро прекратил все это. Он, может, немного зануда, но по крайней
мере делает дело и не позволит чужеземцам давить нас".
   - Значит, Чивэл может еще стать королем? Этот вопрос  вызвал  во  мне
странный трепет. Мгновенно я вообразил его  триумфальное  возвращение  в
Баккип, нашу возможную встречу и.., что тогда?
   Чейд, казалось, читал мои мысли.
   - Нет, мальчик, это совершенно невероятно. Если бы  даже  весь  народ
хотел его, я сомневаюсь, что он пошел бы против собственного решения или
против воли короля. Но это бы вызвало ропот и пересуды. Мог бы вспыхнуть
бунт, а  свободно  бегающий  туда-сюда  бастард  стал  бы  опасен.  Тебя
пришлось бы угомонить, превратив в марионетку короля, его орудие, или  в
труп - одно из двух.
   - "Орудие короля". Понимаю. - Я был совершенно  подавлен  услышанным.
Короткое видение синего неба над желтой дорогой, по которой я еду верхом
на Суути, внезапно исчезло. Вместо этого я подумал о  собаках  в  будках
или о связанном ястребе, накрытом колпаком,  который  сидит  на  руке  у
короля и может взлететь только с высочайшего дозволения.
   -  Необязательно  все  будет  так  плохо,  -  промолвил  Чейд,  -   в
большинстве случаев мы сами строим свою тюрьму. И так же человек создает
свою свободу.
   - Значит, я никогда никуда не поеду, да? - Несмотря на новизну идеи о
путешествиях, это внезапно показалось мне жизненно важным.
   - Этого я бы не сказал. - Чейд зашарил вокруг в поисках  чего-нибудь,
чем можно закрыть тарелку с семенами. Наконец он удовлетворился тем, что
накрыл ее блюдечком. - Ты попадешь в разные места. Тихо и когда семейные
интересы этого потребуют. Но это все относится и к другим принцам крови.
Думаешь, Чивэл мог выбирать, где заниматься своей дипломатией?  Думаешь,
Верити нравится ездить в пострадавшие  от  набега  островитян  города  и
слушать жалобы людей, что если бы только у них были хорошие укрепления и
много солдат, ничего не случилось бы? Настоящему  принцу  не  приходится
выбирать, когда решается, куда он поедет и  как  он  проведет  время.  У
Чивэла, вероятно, сейчас свободы больше, чем когда-либо раньше.
   - Но он не может вернуться в Баккип? - осенило меня, и от этой  мысли
я заледенел. В руках у меня по-прежнему было полно осколков.
   - В Баккип  он  вернуться  не  может.  Не  годится  будоражить  народ
визитами бывшего наследника. Лучше, чтобы он тихо исчез.
   Я бросил осколки в очаг.
   - По крайней мере, он может куда-нибудь поехать, - пробормотал я, - а
я не могу даже пойти в город.
   - А это для тебя так важно? Пойти в грязный, протухший маленький порт
- такой, как город Баккип.
   - Там есть люди... - я запнулся. Даже Чейд  ничего  не  знал  о  моих
городских товарищах. Я ринулся вперед:
   - Они называют меня Новичком. И они  не  думают  -  "вот  бастард"  -
каждый раз, когда смотрят на меня. - Никогда раньше я не облекал  это  в
слова, но внезапно привлекательность города стала совершенно  ясной  для
меня.
   - А, - произнес Чейд. Плечи его шевельнулись, как будто он  вздохнул,
но ничего не сказал. Через мгновение  он  уже  учил  меня,  как  сделать
человека больным, просто накормив его ревенем и шпинатом одновременно, и
даже убить его таким образом, если порции будут'достаточно  велики.  При
этом можно не подавать к столу ни капли яда. Я спросил его, как  уберечь
от расстройства остальных людей за тем же столом, и наша беседа  потекла
по обычному руслу. Только позже я понял, что его  слова  о  Чивэле  были
почти пророческими.
   Двумя днями позже я был  удивлен,  когда  мне  сказали,  что  Федврен
попросил моих услуг на день или на два. Я был удивлен еще больше,  когда
он дал мне список того, что  ему  нужно  было  в  городе,  и  достаточно
серебра, чтобы купить все это, и еще две лишние медные монеты  для  меня
самого. Я затаил дыхание, ожидая, что Баррич или  кто-нибудь  другой  из
моих наставников запретит это, но вместо того мне было сказано, чтобы  я
поспешил. Я вышел из ворот с корзиной на руке, голова у  меня  кружилась
от неожиданной свободы. Я сосчитал месяцы, прошедшие с тех пор, как я  в
последний раз ускользнул из Баккипа, и пришел  в  ужас,  обнаружив,  что
миновал уже год, а то и больше. Никто не сказал мне, когда я должен  был
вернуться. Я был у верен," что смогу прихватить час или два для  себя  и
никто ничего не узнает.
   Список Федврена был весьма обширным, и я обошел весь город.  Зачем-то
писарю понадобились сушеные  волосы  морской  девы  и  множество  орехов
лесника. Может быть,  он  употребляет  все  это,  чтобы  делать  цветные
чернила, решил я. Не найдя всего этого в обычных магазинах, я отправился
на базар в гавани. Там всякий, У  кого  было  одеяло  и  что-нибудь  для
продажи, мог объявить себя купцом. Морские водоросли нашлись  достаточно
быстро, и я сразу выяснил, что это обычный ингредиент для  приготовления
тушеной рыбы. Поиски  орехов  заняли  больше  времени,  потому  что  они
поступали не из моря, а с материка и  было  не  так  много  продавцов  с
такими товарами. Но все-таки я нашел их среди корзин с иглами дикобраза,
резных деревянных бус, горок орехов  и  листов  отбитой  коры.  Женщина,
сидевшая на этом одеяле, была стара,  и  волосы  ее  с  возрастом  стали
скорее серебряными, чем белыми или серыми. У нее был крепкий прямой  нос
и широкие скулы. Она принадлежала к расе одновременно и чужой, и странно
мне знакомой. Мурашки пробежали у меня по спине, когда я внезапно понял,
что эта женщина с гор.
   - Кеппет, - сказала женщина на соседнем коврике, когда я сделал  свою
покупку. Я взглянул на нее, думая, что она обращается к  своей  товарке,
которой я только что заплатил, но женщина смотрела на меня. - Кеппет,  -
повторила она довольно  настойчиво,  и  я  подумал,  что  же  это  может
означать на ее языке. Очевидно, это была  просьба,  но  старшая  холодно
смотрела на  улицу,  и  я  только  недоуменно  пожал  плечами,  а  потом
отвернулся, запихивая орехи в свою корзинку. Я не сделал и дюжины шагов,
когда снова услышал ее визг:
   - Кеппет! - Я  обернулся  и  увидел,  что  женщины  дерутся.  Старшая
схватила младшую за запястье, а младшая  билась,  пытаясь  освободиться.
Остальные торговцы вокруг встревоженно поднимались  на  ноги  и  убирали
свой товар от греха  подальше.  Я  мог  бы  постоять  и  посмотреть  еще
некоторое время, если бы мне на глаза не попалось другое, более знакомое
лицо.
   - Расквашенный Нос! - воскликнул я.
   Она повернулась ко мне, и на  мгновение  я  решил,  что  ошибся.  Год
прошел с тех пор, как я в последний раз видел  ее.  Как  она  могла  так
сильно измениться? Темные волосы, которые прежде были практично зачесаны
за уши, теперь свободно лежали на ее плечах. И она была хорошо  одета  -
не в камзол и широкие штаны, а в блузку и юбку. При виде взрослой одежды
я потерял дар речи. Я мог бы повернуться и притвориться, что обращался к
кому-то другому, если бы не вызывающий взгляд ее темных глаз, когда  она
холодно спросила:
   - Расквашенный Нос? Я настаивал:
   - Разве ты не Молли Расквашенный Нос?
   Она подняла руку и откинула прядь волос со щеки.
   - Я Молли Свечница. - Я увидел искру узнавания в ее глазах, но  голос
ее оставался холодным, когда она добавила:
   - Я не уверена, что знаю вас. Ваше имя, сир?
   Смущенный,  я  отреагировал  не  думая.  Я  прощупал   ее   сознание,
обнаружил, что она нервничает, и был удивлен этим. Мыслями и  голосом  я
попытался успокоить ее страх.
   - Я Новичок, - последовал немедленный ответ.
   Глаза ее удивленно расширились, а потом она рассмеялась над тем,  что
восприняла как шутку. Барьер между нами лопнул  как  мыльный  пузырь,  и
внезапно я увидел ее такой, какой она была раньше. Между нами была та же
теплота,  которая  больше  всего  напоминала  мне  о  Ноузи.  Неловкость
исчезла.
   Вокруг дерущихся женщин собралась толпа, но мы оставили ее  позади  и
пошли вниз по улице. Я похвалил ее наряд, и она спокойно  сообщила  мне,
что носит юбки уже несколько  месяцев  и  предпочитает  их  брюкам.  Эта
принадлежала ее матери; ей сказали, что  теперь  нигде  не  найти  такой
хорошей шерсти и такого прекрасного ярко-красного оттенка. Она  одобрила
мою одежду, и я внезапно понял, что в ее глазах изменился не меньше, чем
она в моих. На мне была моя лучшая рубашка,  мои  штаны  были  выстираны
всего несколько дней назад, а сапоги были такими же  добротными,  как  у
любого солдата, хотя Баррич и твердил, что я очень скоро из них вырасту.
Она спросила, что я делаю, и я сказал, что пришел по поручению писца  из
замка. Я сказал ей также, что ему нужны две  восковые  свечи,  это  было
чистейшей выдумкой, но зато позволило мне идти рядом с ней по опустевшим
улицам. Наши локти дружески соприкасались, а она весело болтала.  У  нее
на руке тоже была корзина. В ней лежало несколько пакетов и связки  трав
для ароматизации свечей, как она мне сказала.  По  ее  мнению,  пчелиный
воск  впитывал  запахи  гораздо  лучше,  чем  сало.  Она  делала  лучшие
благовонные свечи в Баккипе; это признавали даже  два  других  свечника.
"Вот эту понюхай, эту. Правда, замечательно?" Это лаванда. Любимый запах
ее матери, и ее тоже. Это фруктовый сок, а это пчелиный бальзам.  А  тут
молотильный корень, она его не любит, нет, но некоторые говорят, что  из
него выходят хорошие свечи,  чтобы  разгонять  головную  боль  и  зимнее
уныние. Мэвис Тредснип сказал ей, что мать Молли смешивала его с другими
травами и делала замечательные свечи,  такие,  которые  могли  успокоить
даже  младенчика  с  коликами.  Так  что   Молли   решила   попробовать,
поэкспериментировать и посмотреть, не удастся ли ей найти нужные травы и
воспроизвести рецепт своей матери. Ее спокойная гордость своими знаниями
и искусством заставила меня загореться желанием хоть как-то поднять себя
в ее глазах.
   - Я знаю молотильный корень, - вспомнилось мне, - некоторые делают из
него мазь для больных плеч и спины. Вот почему  он  так  называется.  Но
если сделать из него тинктуру и смешать с  вином,  это  не  будет  иметь
никакого вкуса и заставит взрослого человека  проспать  весь  день,  всю
ночь, и потом еще один день, а ребенка убьет во сне. - По мере того  как
я говорил, глаза ее расширялись, а при последних словах  на  лице  Молли
отразился ужас. Я замолчал и снова почувствовал сильную неловкость.
   - Откуда ты знаешь.., такие вещи? - спросила она, задыхаясь.
   - Я.., я слышал, как старая бродячая акушерка разговаривала  с  нашей
акушеркой в замке, - импровизировал я, - это была..,  грустная  история,
которую она рассказывала. О том, как  раненому  человеку  хотели  помочь
заснуть, а  его  ребенок  тоже  отпил  немного.  Очень,  очень  грустная
история.
   Ее лицо смягчилось, и я почувствовал, что она снова потеплела ко мне.
   - Говорю это тебе только для того, чтобы ты была  осторожнее  с  этим
корнем. Не оставляй его где попало, чтобы его случайно не нашел ребенок.
   - Спасибо. Не буду. Ты изучаешь корни и травы? Я не знала, что писаря
могут интересовать такие вещи.
   Внезапно я понял, что она считает  меня  помощником  писаря.  Никаких
причин ее разубеждать не было.
   - О, Федврен использует массу разных вещей для своих красок и чернил.
Некоторые копии он делает очень простыми,  но  зато  другие  разукрашены
птицами, кошками, черепахами и рыбами. Он  показывал  мне  травник,  где
показано, как зелень и цветы  каждого  растения  рисовать  в  обрамлении
страницы.
   - Это я бы  очень  хотела  увидеть,  -  сказала  она  искренне,  и  я
неожиданно начал испытывать желание стащить этот  травник  на  несколько
дней.
   - Может быть, я смогу достать тебе копию  почитать.  Не  насовсем,  а
только чтобы полистать несколько дней, - предложил я нерешительно.
   Она засмеялась, но в ее смехе было легкое раздражение:
   - Как будто бы я умею читать! О, но я думаю, что ты-то подобрал  пару
букв, бегая по поручениям писаря.
   - Подобрал, - сказал я ей и был удивлен завистью в ее  глазах,  когда
показал ей свой список и признался, что могу прочитать в  нем  все  семь
слов. Внезапно ею овладела робость. Она сбавила шаг, и я понял,  что  мы
подходим к свечной мастерской. Я подумал, бьет ли ее  еще  отец,  но  не
посмел спросить об этом. На лице ее, по крайней мере,  не  было  никаких
следов этого. Мы подошли к дверям мастерской  и  остановились  там.  Она
внезапно пришла к какому-то решению, потому что  положила  руку  на  мой
рукав, набрала в грудь воздуха и спросила:
   - Как ты думаешь, ты сможешь прочитать для меня кое-что? Ну, хотя  бы
часть.
   - Попробую.
   - Когда я... Теперь, когда я стала носить юбки, мой  отец  отдал  мне
вещи моей матери. Она была  камеристкой  у  леди  в  замке,  когда  была
девочкой, и ее научили грамоте. У меня есть несколько табличек,  которые
она написала. Мне бы хотелось знать, что там написано.
   - Попробую, - повторил я. - Мой отец в магазине.
   Больше она ничего не говорила, но  что-то  в  том,  как  ее  сознание
отзывалось во мне, сказало мне достаточно.
   - Я должен принести писарю Федврену две восковые свечи, - напомнил  я
ей, - я не смею вернуться без них в замок.
   - Не показывай, что мы хорошо знакомы, - предупредила она  и  открыла
дверь.
   Я последовал за  ней,  но  медленно,  как  будто  только  случайность
привела нас обоих к дверям в одно и то же время. В такой осторожности не
было необходимости. Ее отец крепко спал в кресле у очага. Я был потрясен
переменой в нем.  Он  и  прежде  был  худым,  но  сейчас  превратился  в
настоящий скелет. Кожа его лица сморщилась, как  печеное  яблоко.  Уроки
Чейда не прошли даром. Я посмотрел на ногти и  губы  этого  человека  и,
даже стоя на другом конце комнаты, понял,  что  он  долго  не  протянет.
Вероятно, он больше не бил Молли, у него просто  не  было  на  это  сил.
Молли сделала мне знак, чтобы я не шумел.  Она  исчезла  за  занавеской,
отделяющей их жилье от магазина, предоставив мне  осматривать  помещение
лавки.
   Это была приятная комната, небольшая, но с  более  высоким  потолком,
чем в большинстве домов Баккипа. Я  подозревал,  что  комната  выглядела
такой аккуратной и  уютной  только  стараниями  Молли.  Приятные  запахи
мягкий свет продуктов ее ремесла.  Свечи  висели  на  специальной  полке
попарно, соединенные длинными фитильками. Толстые практичные  свечи  для
кораблей были сложены на другой полке. Среди  всего  прочего  даже  были
выставлены три глазированные глиняные лампы для тех, кто  мог  это  себе
позволить. Кроме того, на полках стояли горшки с  медом  -  естественный
побочный продукт пчелиных ульев, которые  Молли  держала  за  магазином,
чтобы собирать воск для своего лучшего товара.
   Потом снова появилась Молли и сделала мне знак следовать за ней.  Она
поднесла к столу подсвечник и пачку табличек и поставила все это.  Потом
снова выпрямилась и поджала губы, как будто размышляла, разумно  ли  то,
что она сделала.
   Таблички были написаны в старом стиле. Простые  деревянные  пластинки
были вырезаны по направлению волокна и отшлифованы  песком.  Буквы  были
аккуратно нарисованы и потом закреплены на  дереве  желтоватым  смоляным
покрытием. Всего было пять великолепно написанных табличек.  На  четырех
из них был точный перечень травяных рецептов для лекарственных свечей. Я
начал тихо читать их Молли, а она старалась закрепить их в памяти. Дойдя
до пятой таблички, я замялся.
   - Это не рецепт, - сказал я ей.
   - Что же это? - прошептала она.
   - Я пожал плечами и начал читать:
   - "В этот день родилась моя Молли Веселый Нос. Миленькая,  как  букет
цветов. Чтобы облегчить ее появление на свет,  я  зажгла  две  тоненькие
свечки  с  ягодами  лавра  и  две  чашечные  свечи,  обрамленные   двумя
пригоршнями маленьких фиалок, которые растут у мельницы Доуэла, и  одной
пригоршней очень мелко порубленного красного корня. Пусть  она  поступит
так же, когда придет ее время носить ребенка,  и  тогда  роды  ее  будут
такими же легкими, как мои, а плод их  таким  же  прекрасным.  В  это  я
верю". - Это было все, и  когда  я  дочитал,  воцарилась  тишина.  Молли
приняла последнюю табличку из моих рук, взяла ее двумя руками и смотрела
на нее, как будто читала что-то,  чего  мне  не  дано  было  увидеть.  Я
переступил с ноги на ногу, и шарканье напомнило ей о  моем  присутствии.
Молча она собрала все свои таблички и снова исчезла с ними.
   Вернувшись, Молли быстро подошла к полке, сняла  с  нее  две  длинные
восковые свечки, а потом шагнула к другой полке и  достала  две  толстые
розовые свечи.
   - Мне только нужно...
   - Ш-ш-ш. За это платить не надо. Свечки с душистыми ягодами  принесут
тебе спокойные сны. Я очень их  люблю  и  надеюсь,  что  тебе  они  тоже
понравятся. - Голос ее был полон  дружелюбия,  но,  когда  она  положила
свечи в мою корзинку, я понял, что она ждет, чтобы я скорее ушел. Тем не
менее она подошла со мной к двери и тихо открыла ее, чтобы не  разбудить
отца.
   - До свидания, Новичок,  -  сказала  она  и  наконец  улыбнулась  мне
по-настоящему. - "Веселый Носик"! Никогда не знала,  что  она  меня  так
назвала. На улицах все звали меня Расквашенный  Нос.  Наверное,  старшие
знали, как меня звала мать, и думали, что  это  смешно.  Но  потом  они,
скорее всего, забыли, что меня когда-то звали по-другому. Что  ж.  Я  не
обижаюсь. Теперь оно у меня есть. Имя от моей мамы.
   - Оно тебе подходит, - сказал я во  внезапном  приступе  галантности.
Она удивленно посмотрела на меня, жар прилил к моим щекам, и  я  кин