анное ими самими представление  о
служении и самопожертвовании своему народу.  Традиция  Джампи  изобилует
сказаниями о королях и королевах, которые жертвовали  собой  для  своего
народа всеми мыслимыми способами, начиная со спасения детей пастухов  от
диких животных и кончая предложением самих себя  в  заложники  во  время
междоусобных войн.
   Рассказывались истории, в которых горный  народ  изображался  грубым,
почти диким. На самом деле земля, на которой они обитают, беспощадна,  и
их законы отражают это. Это правда, что неполноценных детей  бросают  на
произвол судьбы или, что бывает чаще, топят или одурманивают до  смерти.
Старики часто выбирают добровольное изгнание, когда голод и холод быстро
кладут конец их немощам. У человека, нарушившего  слово,  могут  вырвать
язык или заставить  его  заплатить  двойную  цену.  Такие  обычаи  могут
показаться  необычно  варварскими   более   устроенному   народу   Шести
Герцогств, но они прекрасно подходят горцам.

   В конце концов Верити  настоял  на  своем.  Никакой  радости  в  этом
триумфе  для  него,  я  уверен,  не  было,  потому   что   его   упрямая
настойчивость возобладала на фоне внезапного усиления  частоты  набегов.
На протяжении месяца два  города  были  сожжены  и  целых  тридцать  три
обитателя захвачены для "сковывания".  Девятнадцать  из  них,  очевидно,
имели при себе популярные пузырьки  с  ядом  и  совершили  самоубийство.
Третий город, более населенный,  успешно  защитили,  но  не  королевские
войска, а отряд наемников, который горожане сами организовали и  наняли.
Многие из бойцов по  печальной  иронии  были  эмигрантами-островитянами,
применявшими одно из тех искусств, которыми они владели. И ропот  против
явного   бездействия   короля   возрос.   Было   бессмысленно   пытаться
рассказывать народу о работе Верити и группы Галена.  Люди  нуждались  в
собственных военных кораблях, защищающих побережье. Но  чтобы  построить
корабли, нужно время, а переустроенные торговые суда, уже  спущенные  на
воду,  были  бочкообразными  неуклюжими  сооружениями  по  сравнению   с
гладкими красными кораблями, которые мучили нас.  Обещание  предоставить
военные корабли к весне были слабым утешением для фермеров  и  пастухов,
пытающихся защитить урожай и стада этого года. А  Внутренние  Герцогства
все больше и больше шумели по поводу уплаты налогов,  которые  взимались
на постройку военных кораблей и защиту береговой линии, не имевшей к ним
никакого отношения. В свою очередь Прибрежные  Герцогства  саркастически
интересовались, как жители материка собираются обходиться без их морских
портов и кораблей, которые перевозят их товары. Во время одного собрания
Высокого Совета произошла шумная  перебранка,  и  герцог  Рем  из  Тилта
сказал, что будет не большая потеря, если мы сдадим Внутренние острова и
меховой пункт красным кораблям, но это  может  уменьшить  их  набеги,  а
герцог Браунди из Бернса ответил угрозой прекратить все  движение  вдоль
Медвежьей реки и предложил посмотреть, покажется ли это Тилту  такой  же
небольшой потерей. Король Шрюд умудрился добиться перерыва до того,  как
дело дошло до драки, но герцог Фарроу все же успел  разъяснить,  что  он
согласен с Тилтом. С каждым месяцем  и  с  каждым  новым  распределением
налогов раскол становился все серьезнее. Было необходимо сделать что-то,
чтобы восстановить согласие в  королевстве,  и  Шрюд  был  убежден,  что
королевская свадьба отлично подойдет для этой цели.
   Так что Регал исполнил сложный дипломатический танец, и было устроено
так, что принцесса Кетриккен даст слово Регалу,  а  слово  Верити  перед
всем ее народом будет засвидетельствовано его братом. С тем, разумеется,
что  следующая  церемония  последует  в  Баккипе,   и   на   ней   будут
присутствовать   представители   народа   Кетриккен,   которые    смогут
засвидетельствовать ее. А пока что Регал  оставался  в  столице  Горного
Королевства в Джампи.  Его  присутствие  там  породило  непрекращающийся
поток эмиссаров, подарков и  запасов,  циркулирующих  между  Баккипом  и
Джампи. Редко проходила неделя, во время которой кавалькада  не  уезжала
или не приезжала в Баккип. Это держало замок  в  постоянном  напряжении.
Мне это казалось сложным и неудобным способом  устраивать  свадьбу.  Они
будут состоять в браке почти месяц, прежде чем  увидят  друг  друга.  Но
политическая целесообразность  была  важнее  чувств  главных  виновников
торжества.
   Мне потребовалось много времени, чтобы  оправиться  после  того,  как
Верити воспользовался моей силой. И еще больше для того, чтобы полностью
осознать, что сделал со мной Гален, затуманив мое сознание. Думаю, что я
попытался бы выяснить с ним отношения, несмотря на совет Верити, если бы
Гален не покинул Баккип. Он уехал вместе с кавалькадой, направляющейся в
Джампи, чтобы с ней добраться до Фарроу, где у него  были  родственники.
Ко времени его возвращения я уже сам должен был быть на пути  в  Джампи,
так что Гален оказался вне пределов моей досягаемости. И  снова  в  моем
распоряжении было слишком много времени. Я все еще ухаживал  за  Леоном,
но он не отнимал больше часа или двух каждый день. Мне не удалось больше
ничего узнать о нападении  на  Баррича,  и  сам  он  явно  не  собирался
смягчиться в отношении ко мне. Однажды я прогулялся в  город,  но  когда
забрел к свечной, окна были закрыты ставнями и все было тихо. В ответ на
мои расспросы в магазине рядом мне сообщили,  что  свечная  закрыта  уже
больше десяти дней и если я не хочу купить кожаную сбрую, то  лучше  мне
будет пойти по своим делам и не отвлекать честных  людей  от  работы.  Я
подумал о том молодом человеке, которого в последний раз видел с  Молли,
и с горечью пожелал, чтобы им не было хорошо друг с другом.
   Без всякой на то причины, кроме  собственного  одиночества,  я  решил
поискать шута. Никогда прежде я не пытался проявить инициативу в наших с
ним отношениях. Оказалось, что найти его гораздо сложнее, чем я мог себе
представить.
   После нескольких часов унылых блужданий по замку в надежде  встретить
его я набрался храбрости, чтобы войти в его комнату.  Я  уже  много  лет
знал, где она находится, но никогда не  был  там  раньше,  и  не  только
потому, что она была  в  малопосещаемой  части  замка.  Шут  никогда  не
поощрял особой близости, кроме той, которую он предлагал сам,  и  только
тогда, когда хотел. Его комнаты были  в  верхнем  этаже  башни.  Федврен
говорил мне, что раньше в этом помещении составлялись  карты,  поскольку
оттуда можно было увидеть все земли, окружающие  Баккип.  Но  позднейшие
пристройки испортили обзор, и  более  высокие  башни  заменили  ее.  Она
теперь была годна только для того, чтобы стать жилищем шута.
   Я взобрался наверх в день, близкий к Сбору Урожая. Уже было  жарко  и
душно. Башня была закрытой, если не считать амбразур для лучников,  свет
из которых освещал только пылинки, поднимавшиеся в  неподвижном  воздухе
от  моих  шагов.  Сначала  темнота  башни   представлялась   мне   более
прохладной, чем духота снаружи, но по мере того, как я взбирался наверх,
воздух, казалось, становился все  более  горячим  и  спертым,  так  что,
добравшись до первого этажа, я чувствовал себя так, словно  дышать  было
совершенно нечем. Я устало поднял кулак и постучал в прочную дверь.
   - Это я, Фитц! - крикнул я, но неподвижный  горячий  воздух  заглушал
мой голос, как мокрое одеяло душит пламя.
   Должен ли я счесть это оправданием? Может быть, сказать  ему,  что  я
подумал, что он не расслышал меня, и поэтому зашел посмотреть,  дома  ли
он? Или надо сказать, что мне было так жарко и я  так  хотел  пить,  что
зашел в его комнату в поисках воды и  свежего  воздуха?  А,  все  равно,
решил я. Я положил руку на щеколду, она поднялась, и я вошел внутрь.
   - Шут? - крикнул я, уже чувствуя, что его нет в комнате. Не так,  как
я  обычно  чувствовал   присутствие   или   отсутствие   людей,   а   по
неподвижности, встретившей меня. Тем  не  менее  я  стоял  в  дверях  и,
разинув рот, смотрел на раскрывшуюся мне душу.
   Тут был свет, и цветы, и изобилие красок. В углу стоял ткацкий станок
и корзины с прекрасными тонкими нитками разных ярких  цветов.  Сотканное
покрывало на постели и драпировки на открытых окнах были не похожи ни на
что, виденное мною, -  они  были  покрыты  геометрическими  узорами,  из
которых каким-то образом получались  покрытые  цветами  поля  под  синим
небом. В широкой  глиняной  миске  с  большими  водяными  цветами  среди
стеблей плавал изящный серебряный лебедь. Дно миски было засыпано яркими
камешками. Я пытался вообразить бесцветного циничного  шута  среди  этих
красок и искусно сделанных вещей. Я сделал еще шаг в  комнату  и  увидел
нечто, отчего мое сердце упало.
   Младенец.  Вот  что  я  подумал  вначале  и  сделал  еще  два   шага,
остановившись подле корзиночки, в которой он лежал. Но это был не  живой
ребенок, а кукла, сделанная так искусно, что я почти ожидал увидеть, как
маленькая грудь приподнимется в дыхании.  Я  протянул  руку  к  бледному
нежному личику, но не посмел коснуться его. Изгиб бровей, закрытые веки,
слабый  румянец,  покрывавший  крохотные  щечки,  даже  маленькая  рука,
лежащая  поверх  одеял,  были  прекраснее  всего,  что,   как   я   себе
представлял, мог сделать  человек.  Из  какой  тончайшей  глины  он  был
вылеплен, я не мог догадаться, так же как и о  том,  чья  рука  рисовала
тоненькие реснички, изгибавшиеся на щеке куклы. Крохотное покрывало  все
было вышито анютиными глазками, подушка сшита  из  атласа.  Я  не  знаю,
сколько времени  я  простоял  там  на  коленях,  так  тихо,  словно  это
действительно был настоящий спящий ребенок. Но наконец я  встал,  пятясь
вышел из комнаты шута и тихо закрыл за собой дверь. Я медленно спускался
вниз  по  мириадам  ступеней,  разрываясь  между  страхом,  что  я  могу
встретить поднимающегося мне навстречу шута, и знанием, что в замке, как
я обнаружил, есть еще один обитатель, который по  меньшей  мере  так  же
одинок, как и я.
   Чейд вызвал меня этой ночью, но когда я  пришел,  выяснилось,  что  у
него, по-видимому, не было никакой причины  позвать  меня,  кроме  того,
чтобы просто повидаться. Мы сидели почти безмолвно перед темным  очагом,
и я думал о том, что он выглядит старше, чем когда-либо.  Чейда,  как  и
Верити, что-то сжигало. Его костлявые  руки  казались  почти  высохшими,
белки его глаз покрывала красная сеть сосудов. Он  нуждался  в  сне,  но
вместо этого решил позвать меня. И тем не  менее  он  сидел  неподвижно,
едва пощипывая пищу, которую он поставил перед нами. И наконец  я  решил
помочь ему.
   - Ты боишься, что я не смогу это сделать? - тихо спросил я его.
   - Что сделать? - рассеянно спросил он.
   - Убить горного принца, Руриска.
   Чейд повернулся, чтобы посмотреть на меня. Молчание длилось долго.
   - Ты не знал, что король Шрюд поручил мне это? -  запинаясь,  спросил
я.
   Он  снова  медленно  повернулся  к  пустому  очагу,  изучая  его  так
внимательно, словно там играло пламя.
   - Я только изготовляю инструменты, - произнес он  наконец,  -  другой
человек использует то, что я сделал.
   - Ты думаешь, что это плохое поручение? Не  правильное?  -  я  сделал
вдох. - Судя по тому,  что  мне  было  сказано,  он  все  равно  недолго
проживет. Может быть, это будет почти милосердием, если смерть придет  к
нему тихо, ночью, вместо того чтобы...
   - Мальчик, - тихо заметил Чейд, - никогда не пытайся строить из  себя
того, кем ты не являешься. Мы убийцы.  Не  посланцы  милосердия  мудрого
короля. Политические убийцы, приносящие с собой смерть  для  процветания
нашей монархии. Вот что мы такое.
   Теперь была моя очередь изучать призраки пламени.
   - Ты говоришь так, чтобы мне было  труднее.  Труднее,  чем  могло  бы
быть. Почему? Почему ты  сделал  меня  тем,  что  я  есть,  если  теперь
пытаешься ослабить мою  решимость?..  -  Мой  вопрос  замер,  так  и  не
высказанный до конца.
   - Я думаю.., не  обращай  внимания.  Может  быть,  это  что-то  вроде
ревности во мне. Мой мальчик. Я  полагаю,  что  удивлен  тем,  что  Шрюд
использует тебя, а не  меня.  Может  быть,  я  боюсь,  что  пережил  мою
полезность ему. Может быть, теперь,  когда  я  знаю  тебя,  я  хотел  бы
никогда не приниматься за то, чтобы  сделать  тебя...  -  Теперь  пришла
очередь Чейда замолчать, и мысли его ушли туда, куда слова не  могли  за
ними последовать. Мы сидели, размышляя  о  моем  задании.  Это  было  не
служение королевскому  правосудию.  Это  не  был  смертный  приговор  за
преступление. Это было просто устранение  человека,  стоявшего  на  пути
короля к еще большему могуществу. Я  сидел  неподвижно,  пока  не  начал
раздумывать, сделаю ли  я  это.  Потом  я  поднял  глаза  на  серебряный
фруктовый ножик, воткнутый в каминную доску Чейда, и подумал,  что  знаю
ответ.
   - Верити выразил недовольство тем, как с тобой обращаются, - внезапно
сказал Чейд.
   - Недовольство? - слабо спросил я.
   - Шрюду. Сперва за то, что Гален плохо обращался с  тобой  и  обманул
тебя. Это заявление он сделал вполне официально, говоря,  что  он  лишил
королевство твоего Скилла  в  тот  момент,  когда  он  был  бы  наиболее
полезен. Он предложил Шрюду неофициально, чтобы король  сам  уладил  это
дело с Галеном, пока ты не взял инициативу в свои руки.
   Глядя в лицо Чейда, я видел, что все  содержание  моего  разговора  с
Верити было известно ему. Я не мог определить,  что  чувствую  по  этому
поводу.
   - Я бы не сделал этого, не стал бы сам мстить Галену. Особенно  после
того, как Верити попросил меня ничего не предпринимать.
   Чейд одобрительно посмотрел на меня.
   - Так я и сказал Шрюду. Но он велел мне передать тебе, что  это  дело
будет улажено. На этот раз король совершит  собственное  правосудие.  Ты
должен ждать и быть удовлетворенным.
   - Что он сделает?
   - Этого я не знаю. Я думаю, что и сам Шрюд еще не знает. Этот человек
должен быть наказан, но мы должны помнить о том,  что  нам  нужны  новые
группы. Гален не должен считать, что с ним  слишком  плохо  обошлись.  -
Чейд откашлялся и добавил тише:
   - И Верити высказал еще один упрек королю. Он довольно резко  обвинил
Шрюда  и  меня  в  том,  что  мы  хотим  принести  тебя  в  жертву  ради
королевства.
   "Вот, - внезапно понял я, -  почему  Чейд  позвал  меня  сегодня".  Я
молчал. Чейд заговорил медленнее:
   - Шрюд утверждал, что даже не думал об этом. Что до меня, то я не мог
себе представить, что такое возможно. - Он снова вздохнул, как будто эти
слова дорого ему стоили. - Шрюд король, мой мальчик. Его главной заботой
всегда должно быть его королевство.
   Мы долго молчали.
   - Ты говоришь, что он принес бы меня в жертву. Не задумываясь.
   Он не оторвал взгляда от очага.
   - Тебя. Меня. Даже Верити, если  бы  счел,  что  это  необходимо  для
пользы королевства. - Потом он повернулся и посмотрел на меня:
   - Никогда не забывай об этом.
   В ночь перед тем, как свадебный караван должен был  покинуть  Баккип,
Лейси постучала в мою дверь. Было уже поздно, и когда она  сказала,  что
Пейшенс хочет видеть меня, я глупо спросил:
   - Сейчас?
   - Ну, ты ведь  завтра  уезжаешь,  -  заметила  Лейси,  и  я  послушно
последовал за ней, как будто это был неопровержимый довод.
   Пейшенс сидела в заваленном подушками кресле в экстравагантно вышитом
халате, накинутом поверх ее ночной рубашки. Волосы ее лежали на  плечах,
и пока я усаживался туда, куда она мне указала, Лейси стала  расчесывать
их.
   - Я ждала, что ты придешь ко мне извиниться.
   Я немедленно раскрыл рот,  чтобы  сделать  это,  но  она  раздраженно
махнула рукой, чтобы я замолчал.
   - Но, обсуждая это сегодня с Лейси, я поняла, что уже простила  тебя.
У мальчиков, как я решила,  просто  есть  запас  грубости,  которую  они
должны использовать. Я решила, что ты не хотел ничего  плохого,  раз  не
почувствовал потребности извиниться.
   - Но я сожалею, - возразил я, - я просто не знал, как сказать...
   - Все равно извиняться слишком поздно. Я тебя простила, - сказала она
оживленно, - кроме того, у нас нет времени.  Я  уверена,  что  тебе  уже
следует спать. Но поскольку это твое первое такое путешествие, я  решила
кое-что дать тебе до отъезда.
   Я снова раскрыл рот и закрыл его. Если она хочет считать, что это мое
первое настоящее столкновение со  светской  жизнью,  я  не  буду  с  ней
спорить.
   - Сядь здесь, - сказала она повелительно и показала на место у  своих
ног. Я подошел и послушно сел. Только тут я заметил маленькую  коробочку
у нее на коленях. Она была сделана из темного дерева, а  на  крышке  был
барельеф оленя. Когда Пейшенс открывала ее, я уловил аромат дерева.  Она
вынула серьгу и поднесла ее к моему уху.
   - Слишком  маленькая,  -  пробормотала  она,  -  какой  смысл  носить
драгоценности, если никто не сможет их увидеть. -  Она  вынула  и  снова
убрала  еще  несколько  вещиц,  сопровождая  свои   действия   подобными
замечаниями. Наконец она подняла одну, которая была  похожа  на  кусочек
серебряной сети с синим камнем в ней. Пейшенс нахмурилась,  взглянув  на
нее, потом неохотно кивнула. - У этого человека  есть  вкус,  -  сказала
она, - сколько бы у него ни было недостатков, вкус у него  есть.  -  Она
поднесла серьгу к моему уху и  без  всякого  предупреждения  воткнула  в
мочку булавку.
   Я взвыл и попытался схватиться рукой за ухо,  но  она  отбросила  мою
руку.
   - Не будь таким младенцем. Больно было всего минуту. - На серьге было
что-то вроде замочка, и  Пейшенс  безжалостно  согнула  мое  ухо,  чтобы
закрепить его. - Вот. Это вполне подходит ему, верно, Лейси?
   - Вполне, - согласилась Лейси над своим бесконечным плетением.
   Пейшенс жестом  отпустила  меня.  Когда  я  встал,  чтобы  идти,  она
сказала:
   - Запомни это, Фитц. Есть у тебя Скилл или нет, носишь ты его имя или
нет, но ты сын Чивэла. Старайся вести себя  достойно.  А  теперь  иди  и
поспи.
   - С этим ухом? - спросил я, показывая ей кровь на кончиках пальцев.
   - Я не подумала. Извини... - начала она, но я прервал ее:
   - Слишком поздно извиняться. Я вам уже простил. И спасибо.
   Лейси все еще хихикала, когда я уходил.
   На следующее утро я встал рано, чтобы занять свое место  в  свадебной
кавалькаде. Как  знак  нового  союза  между  семьями  мы  везли  богатые
подарки. Там были дары для  самой  принцессы  Кетриккен  -  чистокровная
кобыла, драгоценности, ткань для одеяний, слуги и редкие ароматы. И были
подарки ее семье и народу. Лошади, ястребы, золотые изделия для ее  отца
и брата, но самыми  главными  дарами  были  те,  что  преподносились  ее
королевству, потому что в соответствии с традициями  Джампи  она  больше
принадлежала своим людям, нежели своей семье. Итак,  там  был  племенной
скот, рогатый скот, овцы, лошади, домашняя птица, могучие тисовые  луки,
каких не было у горцев, и металлические инструменты из хорошего  железа,
и другие дары, которые, как решил Шрюд, смогут облегчить  жизнь  горного
народа. И были несколько  хорошо  иллюстрированных  травников  Федврена,
нескольких таблиц с лекарствами и свиток с текстом о  ястребиной  охоте,
который представлял собой тщательную копию  труда  самого  Хаукера.  Эти
последние, очевидно, и служили оправданием моего участия в поездке.
   Они были выданы мне вместе с щедрым запасом трав и корней, упомянутых
в травниках, и с семенами для выращивания  тех  из  них,  которые  плохо
сохраняются.  Это  был  необычный  дар,  и  я  отнесся  к  необходимости
доставить его в целости и сохранности так же серьезно,  как  и  к  своей
другой миссии. Все было хорошо упаковано и уложено в  резной  сундук  из
кедра. Я в последний раз проверял упаковку, перед тем как отнести сундук
во двор, когда услышал у себя за спиной голос шута:
   - Я принес тебе это.
   Я повернулся и увидел, что он стоит в дверях моей комнаты. Я даже  не
слышал, как открылась дверь. Он протягивал мне кожа