ну сидела на сиденье. На ней были плащ, капюшон и шаль, колени закрывало дорожное одеяло. Ее острые черные глаза внимательно следили за мной, пока я подходил к экипажу. В повозку была запряжена пестрая кобыла. Ей не нравилась погода, а упряжь была слишком тяжелой для нее. Я постарался пригнать упряжь получше, убеждая лошадку довериться мне. Закончив, я обнаружил, что старая женщина пристально смотрит на меня.
     Ее выбившиеся из-под капюшона волосы были тронуты сединой, и на них поблескивали снежинки. Она поджала губы, но промолчала, даже когда я положил под сиденье мой сверток.
     - Добрый день, - сказал я, усевшись рядом с ней, и взял вожжи. - Предполагается, что я буду править лошадью, - добавил я дружелюбно.
     - Предполагается. Разве ты не знаешь? - Она впилась в меня глазами.
     - Хенк заболел, и Ник просил меня править вашей кобылой. Меня зовут Том.
     - Я не люблю перемен, - сообщила она. - Особенно в последнюю минуту. Перемены говорят о том, что ты и раньше не был как следует готов, а теперь готов еще меньше.
     Я заподозрил, что догадываюсь о причине внезапного недомогания Хенка.
     - Меня зовут Том, - снова представился я.
     - Говорил уже, - огрызнулась она, глядя на падающий снег. - Дурацкая затея все это путешествие, и ничего хорошего из этого не выйдет. Теперь я вижу, - она потерла одетые в перчатки руки. - Проклятые старые кости, если бы они так не болели, мне бы никто из вас не понадобился. Никто.
     Я не мог придумать ответа и был спасен появлением Старлинг.
     - Посмотри, что они мне дали! - сердито сказала она. Ее лошадь тряхнула черной гривой и выкатила глаза, как бы требуя моего сочувствия по поводу того, что она должна везти на себе.
     - Хорошая лошадь. Горной породы. Они все такие. Но она будет идти в быстром темпе весь день, и у большинства из них приятный характер.
     Старлинг нахмурилась:
     - Я сказала Нику, что за наши деньги собиралась получить лошадь получше.
     Ник в это время как раз проезжал мимо нас. Его лошадь была не больше лошади Старлинг. Он посмотрел на музыкантшу и отвел глаза.
     - Поехали, - тихо сказал он мне. - Лучше не разговаривать и держаться поближе к переднему фургону. В такой шторм потеряться гораздо легче, чем вы можете подумать.
     Каким бы тихим ни был его голос, команде все мгновенно подчинились. Не было никаких выкриков или громких прощаний. Просто фургоны перед нами бесшумно двинулись с места. Я натянул вожжи и причмокнул лошади, которая, недовольно фыркнув, пошла шагом. Мы двигались вперед почти беззвучно, под пеленой падающего снега. Старлинг натягивала поводья, потом отпустила лошадь, и кобылка мгновенно перешла на рысь и присоединилась к другим лошадям в начале группы. Я остался с молчаливой старухой.
     Вскоре я понял, насколько серьезным было предупреждение Ника.
     Взошло солнце, но снег сыпал так густо, что свет казался молочным. Вьющийся снег имел какой-то перламутровый оттенок, от которого кружилась голова и уставали глаза. Казалось, мы едем по бесконечному белому туннелю, и только следовавший перед нами фургон указывал нам путь.
     Ник не придерживался дороги, а вел нас прямиком через замерзшие поля. Снег вскоре заметет наши следы, и не останется никаких знаков нашего проезда. Поля были огорожены, так что всадникам приходилось спешиваться, чтобы снять ограждения и закрыть за нами проход. Я заметил еще одну ферму сквозь снег, но в окнах не было света. Вскоре после полудня мы миновали последнее ограждение и со скрипом выехали с поля на то, что некогда было дорогой, а теперь представляло собой всего лишь еле заметную тропу, по которой давно никто не ездил.
     И все это время моя спутница была такой же холодной и молчаливой, как падающий снег. Время от времени я следил за ней уголком глаза. Она смотрела вперед, тело ее раскачивалось в такт движению повозки. Она непрерывно растирала руки, как будто они у нее болели. Поскольку мне нечем было больше развлечься, я разглядывал ее. Из Бакка, по-видимому. Акцент все еще сохранялся, хотя и потускнел после долгих лет путешествий по другим местам. Платок на ее голове ткали в Чалси, а вышивка на краях плаща - черным по черному - была совершенно мне незнакома.
     - Далеко ты заехал от Бакка, мальчик, - внезапно сказала она. Говоря это, она смотрела вдаль. Что-то в ее тоне заставило меня выпрямиться.
     - Так же как и вы, старая женщина, - ответил я. Она повернулась и взглянула на меня. Я так и не понял, что было в ее черных глазах - раздражение или восхищение.
     - Верно. Годы и мили. И то и другое - долгий путь. - Она помолчала, потом спросила:
     - Почему ты едешь в горы?
     - Я хочу повидать дядю, - ответил я честно. Она презрительно фыркнула:
     - Мальчик из Бакка, у которого есть дядя в горах? И ты так хочешь его увидеть, что рискуешь головой?
     Я взглянул на нее:
     - Это мой любимый дядя. А вы, как я понимаю, направляетесь к алтарю Эды?
     - Другие направляются, - поправила она меня. - Я слишком стара, чтобы молиться о ребенке. Я ищу пророка. - Прежде чем я успел что-нибудь сказать, она добавила:
     - Это мой любимый пророк, - и усмехнулась.
     - А почему вы не едете с другими, в фургоне?
     Она холодно посмотрела на меня:
     - Они задают слишком много вопросов.
     - А... - Я улыбнулся, принимая упрек.
     Через несколько мгновений она снова заговорила:
     - Я долго была одна, Том. Я люблю делать все по-своему, советоваться сама с собой и сама решать, что я буду есть на ужин. А те, они милые люди, но копаются и клюют, как курицы. Если их предоставить самим себе, ни один из них не сможет добраться до гор. Они все нуждаются друг в друге, чтобы говорить: "Да, да, мы поступили правильно, и дело стоит риска". А теперь, когда они уже что-то выбрали, для них не может быть другого решения. Ни один не мог бы по собственному желанию повернуть назад.
     Она покачала головой, а я задумчиво кивнул. После этого она долго молчала. Наша дорога вышла к реке. Мы поехали вдоль нее вверх по течению прямо через редкий кустарник и молоденькие деревца. Я едва мог разглядеть реку сквозь снег, но чувствовал ее запах и слышал шум течения. Я гадал, сколько нам придется пройти до перехода. Потом улыбнулся. Я был уверен, что этим вечером, когда увижу Старлинг, она все будет знать. Я подумал, развлечет ли Ника ее общество.
     - Что ты улыбаешься? - внезапно спросила старуха.
     - Я думал о своей приятельнице-менестреле, Старлинг.
     - И она заставляет тебя так улыбаться?
     - Иногда.
     - Она, говоришь, менестрель. А ты? Ты менестрель?
     - Нет. Просто пастух. Большую часть времени.
     - Понятно.
     Потом, когда начало темнеть, она сказала:
     - Можешь называть меня Кеттл.
     - Я Том, - ответил я.
     - И в третий раз ты мне говоришь об этом.
     Я думал, что с наступлением ночи мы разобьем лагерь, но Ник гнал нас вперед. Мы ненадолго остановились, и он достал фонари и повесил их на фургоны.
     - Иди за светом, - коротко сказал он, проезжая мимо нас. Наша кобыла последовала его распоряжению.
     Совсем стемнело, и холод усилился, когда фургон перед нами свернул с дороги и поехал по направлению к просвету между деревьями у реки. Я послушно повернул нашу кобылу, и мы скатились с дороги. При этом нас так тряхнуло, что Кеттл выругалась. Я улыбнулся: немного в Баккипе было гвардейцев, которые сделали бы это лучше.
     Вскоре мы остановились. Я удивился, но продолжал сидеть, поскольку ничего не видел. Река была черной полосой где-то слева от нас. Ветер от нее добавлял к холоду новую сырость. Пилигримы в фургоне перед нами тихо переговаривались. Я услышал голос Ника и увидел человека, ведущего свою лошадь мимо нас. Он взял фонарь с задней части фургона. Я следил за тем, как он уходит. В одно мгновение человек и лошадь оказались у длинного низкого здания, которое было едва различимо в темноте.
     - Слезайте, входите внутрь. Мы проведем ночь здесь, - проинструктировал нас Ник, проезжая мимо.
     Я слез и подождал, чтобы помочь Кеттл. Когда я протянул ей руку, она посмотрела на меня потрясенно.
     - Благодарю вас, добрый сир, - тихо сказала она, когда я помог ей.
     - Всегда рад услужить вам, моя леди, - ответил я. Она взяла меня под руку, и я повел ее к зданию.
     - Чертовски неплохие манеры для пастуха, Том, - заметила она совсем другим голосом. У двери она фыркнула и вошла внутрь, предоставив мне распрягать кобылу. Я покачал головой, но вынужден был улыбнуться. Мне нравилась старая женщина. Я закинул сверток на плечо и повел кобылу в здание следом за остальными. Сняв с нее упряжь, я огляделся. Это было длинное просторное помещение. В одном конце в очаге горел огонь. Здание было сложено из речного камня и глины. Пол был земляной. Лошади стояли в другой половине, столпившись вокруг полной сена кормушки. Когда я подвел свою кобылу к остальным, один из людей Ника подошел с двумя ведрами воды, чтобы наполнить корыто. По обилию навоза в этой части помещения можно было судить, что оно было постоянным приютом контрабандистов.
     - А что тут было раньше? - спросил я Ника, присоединившись к людям у очага.
     - Овечий загон, - ответил он. - Укрытие для раннего окота. А потом мы стригли их здесь, выкупав в реке. - Некоторое время его синие глаза смотрели вдаль, потом он хрипло засмеялся. - Это было очень давно. Теперь здесь не хватит еды и для козы, не говоря уж об овцах, которые у нас были. - Он показал на огонь. - Лучше ешь и спи, пока можешь, Том. Утро наступит рано. - Его взгляд на секунду задержался на моей серьге.
     Еда была простой. Хлеб, копченая рыба, овсянка и горячий чай. Большая часть продуктов принадлежала пилигримам, но доля Ника была достаточной, и никто не возражал против того, что Старлинг и я разделили с ними трапезу. Кеттл ела отдельно и сама заварила чай. Пилигримы были вежливы с ней, и она отвечала им так же любезно, но между ними явно не было никакой связи, кроме того, что все они направлялись в одно и то же место. Только трое детей, казалось, не боялись ее и выпрашивали сушеные яблоки, пока она не предупредила их, что могут заболеть животы.
     Комната вскоре нагрелась от дыхания лошадей и людей и тепла очага. Дверь и оконные ставни были крепко закрыты, чтобы не выпускать наружу свет, звуки и тепло. Несмотря на бурю и отсутствие других путников на нашем пути, Ник не хотел никакого риска. Я счел это полезным качеством для контрабандиста. Еда дала мне возможность оглядеть всю компанию. Пятнадцать пилигримов разного возраста и пола, не считая Кеттл. Около дюжины контрабандистов, из которых шестеро достаточно походили на Ника и Пелф, чтобы можно было предположить кровное родство. Остальные казались смешанной компанией. Все они, в силу своей профессии, выглядели крепкими и настороженными. По меньшей мере трое все время стояли на страже. Говорили они очень мало и хорошо знали, что делать, так что Нику почти не приходилось отдавать распоряжения. Я начинал чувствовать уверенность в том, что увижу, по крайней мере, другую сторону реки и, вероятно, горную границу. Это было самое оптимистическое ощущение, которое я испытал за долгое время.
     Старлинг использовала все выгоды своего положения. Как только люди поели, она достала арфу, и, хотя Ник постоянно предупреждал, чтобы мы разговаривали тихо, он не запретил ей играть и петь. Для контрабандистов она спела старую балладу о Хефте, бандите с большой дороги, самом удачливом грабителе в истории Бакка. Даже Ник улыбнулся, выслушав эту песню, и Старлинг, пока пела, явно кокетничала с ним. Пилигримам она спела о вьющейся речной дороге, ведущей людей домой, и закончила колыбельной для троих детей, находившихся среди нас. К этому времени не только дети уже растянулись на постелях. Кеттл без стеснения послала меня принести ее одеяло из повозки. Я подумал, когда это меня произвели из кучера в слугу, но безропотно принес требуемое. Я полагал, что во мне было нечто, заставляющее стариков относиться ко мне как к личной собственности.
     Я разложил свое одеяло рядом с Кеттл и лег в надежде заснуть. Большинство моих спутников уже храпели. Кеттл свернулась на своих одеялах, как белка в гнезде. Я представлял себе, как ныли от холода ее кости, но мало что мог сделать. У очага Старлинг разговаривала с Ником. Время от времени она слегка перебирала струны арфы. Несколько раз она заставила Ника засмеяться. Я уже почти засыпал, когда вдруг услышал:
     Брат мой?
     Я вздрогнул от потрясения. Он был близко.
     Ночной Волк?
     Конечно, весело подтвердил он. Или у тебя теперь есть другой брат?
     Никогда. Только ты, мой друг. Где ты?
     Где я? Снаружи. Выйди ко мне.
     Я поспешно встал и снова закутался в плащ. Человек, охранявший дверь, слегка нахмурился, но не стал задавать вопросов. Я пошел в темноту за фургонами. Снегопад прекратился, и сильный ветер расчистил кусок звездного неба. Снег серебрил ветки кустов и деревьев. Я искал его присутствия, как вдруг что-то тяжело ударило меня в спину. Я упал лицом вниз и закричал бы, если бы мой рот не был набит снегом. Мне удалось перевернуться, и волк несколько раз радостно напрыгнул на меня.
     Как ты меня нашел ?
     Как ты узнаешь, где чесать, когда чешется?
     Внезапно я понял, что он имел в виду. Я не всегда ощущал нашу связь. Но подумать о нем и найти его внезапно оказалось не сложнее, чем сблизить в темноте руки. Разумеется, я знал, где он. Он был частью меня.
     Ты пахнешь, как женщина. У тебя новая самка?
     Нет. Конечно нет.
     Но вы делите с ней берлогу?
     Мы путешествуем вместе, как стая. Так безопаснее.
     Я знаю.
     Некоторое время мы сидели в полной неподвижности, просто привыкая к физическому присутствию другого. Я снова почувствовал себя целым, обрел покой. Я не представлял, что так сильно беспокоился о нем, пока он не оказался рядом. Я чувствовал его неохотное согласие. Он знал, что я в одиночку встречал трудности и опасности, и не думал, что я смогу пережить их. Но он тоже скучал без меня. Ему не хватало моего образа мышления, не хватало споров, которые волки никогда не ведут друг с другом.
     Ты поэтому вернулся ко мне? - спросил я его.
     Он внезапно встал и отряхнулся.
     Пора было возвращаться, ответил он уклончиво, потом добавил: Я бегал с ними. Они наконец позволили мне стать частью их стаи. Мы охотились вместе и делились мясом. Это было очень хорошо.
     Но?
     Я хотел быть вожаком. Он повернулся и посмотрел на меня, высунув язык. Я привык быть вожаком, видишь ли.
     Да? А они не приняли тебя?
     Черный волк очень большой. И быстрый. Я думаю, что сильнее его, но он знает больше трюков. Это было очень похоже на то, как ты дрался с Сердцем Стаи.
     Я тихо рассмеялся, и он приподнял губы в насмешливом оскале.
     Успокойся. Я отстранил его руками. Так что случилось?
     Он лег рядом со мной.
     Он все еще вожак. У него все еще есть самка и логово. Он задумался, и я почувствовал, как ему трудно загадывать далеко вперед. В следующий раз будет по-другому.
     Может быть, согласился я и осторожно почесал его за ухом. Ты вернешься к ним когда-нибудь?
     Он не мог сосредоточиться на моих словах, пока я чесал ему уши. Я перестал и спросил его снова. Он склонил голову и с интересом посмотрел на меня.
     Спроси меня когда-нибудь, и я смогу ответить.
     В один прекрасный день, согласился я с ним. Я рад, что ты здесь. Но я все равно не понимаю, почему ты вернулся ко мне. Ты мог бы остаться со стаей.
     Его глаза встретились с моими.
     Тебя позвали, правда? Разве твой король не воет тебе: "Иди ко мне"?
     Я неохотно кивнул.
     Меня позвали.
     Он вдруг встал и отряхнулся, глядя в темноту.
     Если тебя зовут, значит, и меня зовут.
     Ты не обязан идти со мной. Этот зов моего короля связывает меня, а не тебя.
     Тут ты не прав. Что связывает тебя, связывает и меня.
     Я не понимаю, как это может быть, сказал я осторожно.
     Я тоже. Но это так. "Иди ко мне", - зовет он нас. Некоторое время я мог не обращать на это внимания. Но больше не могу.
     Мне жаль. Я искал, как выразить это. У него нет прав на тебя. Я знаю это и не думаю, что он хотел звать тебя. Мне даже кажется, что он и меня не хотел так связывать. Но это случилось, и я должен идти к нему.
     Я встал и стряхнул снег, который уже начинал таять. Мне было стыдно. Верити, человек, которому я доверял, поступил так со мной. Это было достаточно плохо. Но через меня он внушил преданность к себе и Ночному Волку. Однако у волка не было никаких обязательств перед Верити. Если уж на то пошло, я и не имел права чего-то требовать от него. То, что было между нами, всегда основывалось только на искреннем желании с обеих сторон без всякого принуждения. Теперь, из-за меня, он был в ловушке, как будто я сам посадил его в клетку.
     Значит, мы разделим эту клетку.
     Я хочу, чтобы было по-другому, и попытаюсь найти какой-нибудь способ освободить тебя от этого. Но я даже не знаю, как мне самому освободиться. Я не имею представления, что тебя связывает, как разорвать эту связь. Ты и я, мы разделяем Уит. Мы с Верити разделяем Скилл. Как могло послание его Скилла пройти сквозь меня и захватить тебя? Ты даже не был со мной, когда он позвал меня!
     Ночной Волк очень тихо сидел на снегу. Поднялся ветер, и при слабом свете звезд я видел, как колышется его шкура.
     Я всегда с тобой, брат. Может быть, ты не всегда чувствуешь меня, но я всегда с тобой. Мы одно.
     Мы многое разделяем, согласился я. Меня мучила совесть.
     Нет. Он повернулся, чтобы посмотреть мне прямо в лицо, и встретил мой взгляд - так не поступил бы ни один дикий волк. Не разделяем. Мы одно. Я больше не волк, ты больше не человек. У меня нет слов для того, что мы представляем собой вместе. Может быть, тот, кто говорил с нами о Древней Крови, знает, как назвать это. Он помолчал. Только посмотри, насколько я стал человеком, если ищу слова для мысли. Слов не нужно. Мы существуем, и мы то, что мы есть.
     Я бы освободил тебя, если бы мог.
     Освободил бы?Я не отделился бы от тебя.
     Это не то, что я имел в виду. Я хотел сказать, что ты смог бы жить собственной жизнью.
     Он зевнул, потом потянулся.
     Я хочу, чтобы у нас была наша собственная жизнь. И мы завоюем ее вместе. Так. Мы будем путешествовать ночью или днем ?
     Днем.
     Он почувствовал, что я имею в виду.
     Ты останешься с этой огромной стаей? Почему не уйти от них и не бежать со мной? Мы бы шли быстрее.
     Я покачал головой.
     Это не так просто. Чтобы путешествовать там, где мы должны, мне потребуется укрытие, а у меня его нет. Мне нужна помощь этой стаи, чтобы выжить в такую погоду.
     За этим последовали трудные полчаса, в течение которых я пытался объяснить волку, что мне необходима поддержка моих спутников, чтобы добраться до гор. Если бы у меня была лошадь и собственная провизия, я бы не задумываясь рискнул и пошел с ним. Но идти пешком по снежной дороге, да еще с тяжелой ношей за спиной, когда впереди ждут еще более глубокие снега и сильный холод, не говоря уж о переправе через реку, было бы глупо.
     Мы могли бы охотиться, настаивал Ночной Волк, а по ночам сворачиваться вместе в снегу. Он бы заботился обо мне, как заботился всегда. С трудом мне удалось убедить его в том, что мне придется продолжать путешествовать со стаей.
     Значит, я буду красться за всеми этими людьми, как бродячая собака?
     - Том? Том, ты здесь? - В голосе Ника было раздражение и беспокойство.
     - Здесь! - я вышел из кустов.
     - Что ты делал? - подозрительно спросил он.
     - Писал, - ответил я и принял внезапное решение. - И моя собака догнала нас. Я оставил его с друзьями, но он, наверное, перегрыз веревку. Эй, мальчик, к ноге.
     Я отгрызу твою ногу! - кровожадно предложил Ночной Волк, но вслед за мной вышел на открытый двор.
     - Чертовски большая собака, - заметил Ник. Он наклонился:
     - Похоже, больше чем наполовину волк.
     - Мне говорили это в Фарроу. Это баккская порода. Они отлично пасут овец.
     Ты за это заплатишь. Я тебе обе