Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
119 -
120 -
121 -
122 -
123 -
124 -
125 -
126 -
127 -
128 -
129 -
130 -
131 -
132 -
133 -
134 -
135 -
136 -
137 -
138 -
139 -
140 -
141 -
142 -
143 -
144 -
145 -
146 -
147 -
148 -
149 -
150 -
151 -
152 -
153 -
154 -
155 -
156 -
157 -
158 -
159 -
160 -
161 -
162 -
163 -
164 -
165 -
166 -
167 -
168 -
169 -
170 -
171 -
172 -
173 -
174 -
175 -
176 -
177 -
178 -
179 -
180 -
181 -
182 -
183 -
184 -
185 -
186 -
187 -
188 -
189 -
190 -
191 -
192 -
193 -
194 -
195 -
196 -
197 -
198 -
199 -
200 -
201 -
202 -
203 -
204 -
205 -
выходов в город, но я стоял
под окном ее магазина, пока она не замечала меня и мы не обменивались
кивками. Однажды я слышал, как кто-то на рынке рассказывал о ее
прекрасных ароматизированных свечах и говорил, что никто не делал таких
со времени смерти ее матери. И я улыбнулся и порадовался за нее.
Пришло лето, принеся к нашим берегам теплую погоду, а с ней и
островитян. Некоторые приезжали как честные торговцы и привозили товары
из дальних стран: меха и амбру, слоновую кость и бочонки жира - и
длинные истории, от которых у меня до сих пор мурашки бегут по коже, как
и в годы моего детства. Наши моряки не доверяли им и называли их
шпионами, а то и похуже. Но товары островитян были богатыми, а золото,
которым они расплачивались за вина и зерно, было чистым и тяжелым, так
что наши купцы охотно брали его, ц другие островитяне тоже навещали наши
берега, хотя и довольно далеко от Баккипа. Они приходили с ножами и
факелами, с луками и стенобойными баранами, чтобы грабить и насиловать в
тех же селениях, в которых они грабили и насиловали долгие годы. Иногда
это казалось кровавым и тщательно разработанным состязанием: они
пытались найти неподготовленные и плохо вооруженные селения, а мы
пытались заманить их уязвимыми на вид целями, а потом убивать и грабить
самих пиратов. Но если это и было состязание, то в это лето счет был не
в нашу пользу. Каждый мой визит в город был полон новостями о новых
разрушениях и возрастающем ропоте.
Наверху, в замке, солдаты поговаривали о странной глупости
командования, и я разделял это мнение. Островитяне с легкостью уходили
от наших патрульных кораблей и никогда не попадали в наши ловушки. Они
ударяли именно там, где мы были не подготовлены и меньше всего ожидали
набега. Больше всего это ударило по Верити, потому что после отречения
Чивэла именно на него легла обязанность защищать королевство. В тавернах
ворчали, что с тех пор, как он лишился добрых советов своего брата, все
пошло наперекосяк. Никто еще не роптал на Верити, но плохо было уже и
то, что никто особенно не защищал его. По-ребячески я считал набеги
островитян чем-то не имеющим ко мне отношения. Конечно, это было очень
плохо, и мне даже было жалко несчастных, чьи дома были сожжены или
разрушены. Но, в безопасности Баккипа, я мало понимал, в каком
постоянном страхе и настороженности вынуждены жить другие порты или в
каком отчаянии должны находиться люди, которые каждый год строятся
заново только Для того, чтобы все их усилия пошли прахом следующим
летом. Мне недолго пришлось сохранять мою порожденную невежеством
невинность.
В одно прекрасное утро я пошел на свой "урок" к Барричу, хотя
по-прежнему проводил не меньше времени, леча животных и объезжая молодых
лошадей. В некоторой степени я занял в конюшне место Коба, а он стал
личным грумом и псарем Регала. Но в этот день, к моему удивлению, Баррич
отвел меня наверх, в свою комнату, и посадил у стола. Я испугался, что
придется все утро скучать за починкой упряжи.
- Сегодня я буду учить тебя, как себя вести. Манерам то есть, -
внезапно заявил Баррич. В его голосе звучало сомнение, как будто он
скептически относился к моим способностям в этом вопросе.
- С лошадьми? - спросил я недоверчиво.
- Нет. Это ты уже умеешь. С людьми. За столом и потом, когда они
сидят и разговаривают друг с другом. Вот таким вот манерам.
- Почему? Баррич нахмурился:
- Потому что, непонятно почему, ты будешь сопровождать Верити, когда
он поедет в Ладную бухту, чтобы встретиться с герцогом Келваром из
Риппона. Лорд Келвар не дает лорду Шемши людей для охраны береговых
башен. Шемши обвиняет его в том, что он оставил башни без часовых и
островитяне могут проплывать мимо и даже бросать якоря возле Сторожевого
острова и оттуда совершать набеги на города Шемши в герцогстве Шоке.
Принц Верити собирается поговорить с Келваром об этих обвинениях.
Я полностью уловил суть ситуации. Это были обычные сплетни, гулявшие
по Баккипу. У лорда Келвара из герцогства Риппон были три сторожевые
башни. Две из них стояли у залива Ладной бухты и всегда были хорошо
подготовлены, поскольку защищали лучшую гавань герцогства Риппон. Но
башня на Сторожевом острове защищала малую часть Риппона, которая не
представляла особой ценности для лорда Келвара. Несколько поселков были
защищены высокой береговой линией, и пиратские корабли, скорее всего,
разбились бы о камни. Южный берег острова редко тревожили. Сам был домом
только для чаек, коз и морских моллюсков. Тем не менее эта башня очень
много значила для раннего предупреждения нападении на южную бухту
герцогства Шоке. С нее были видны оба канала, внутнний и внешний, кроме
того, башня находилась на существенном возвышении, так что огни ее маяка
было нетрудно заметить с материка. У самого Шемши была сторожевая башня
на Яичном острове, но этот остров был всего-навсего кучей песка, едва
торчавшей из воды во время прилива. Он постоянно требовал обновления,
потому что шторма размывали непрочный берег. Но с него был виден
предупреждающий огонь Сторожевого острова, и маяк мог бы передавать
сигнал дальше, если бы башня Сторожевого острова зажигала такой огонь.
Традиционно рыбные угодья и берега Сторожевого острова были территорией
герцогства Риппон, и, таким образом, охрану башни тоже должны были
осуществлять солдаты Риппона. Но содержать там гарнизон означало
необходимость привозить туда людей и провизию, а также заготавливать
дрова и масло для маяка и содержать саму башню, защищая ее от свирепых
океанских штормов, которые терзали бесплодный маленький остров. Солдаты
не любили служить там, и молва утверждала, что Сторожевой остров был
легкой формой наказания для непокорных или нерасчетливых гарнизонов.
Неоднократно, будучи навеселе, Келвар разглагольствовал о том, что если
эта башня так важна для Шокса, пусть лорд Шемши сам ею и занимается,
хотя герцогство Риппон не было заинтересовано в том, чтобы отказаться от
рыбных угодий или богатых устричных колоний.
Однажды, не получив предупреждения со сторожевой башни, поселки Шокса
пострадали от набега во время праздника Встречи Весны. После этого была
потеряна всякая надежда на то, что поля будут засеяны вовремя, а большая
часть весеннего помета в овечьих стадах была уничтожена. Лорд Шемши
вслух стал жаловаться королю, что Келвар пренебрегает своими
обязанностями. А Келвар возражал, что небольшой гарнизон, который он
поместил на башне, вполне подходил для места, которое редко требует
защиты.
"Часовых, а не солдат - вот чего требует башня Сторожевого острова",
- заявлял он. И для этой цели Келвар завербовал некоторое количество
пожилых мужчин и женщин, которых и поселил в башне. Среди них было
немного солдат, но большинство составляли беженцы с Ладной бухты -
должники, карманники и престарелые проститутки, как говорили некоторые,
хотя сторонники Келвара и утверждали, что это просто пожилые горожане,
нуждающиеся в надежном заработке.
Все это я знал из разговоров в тавернах и политических лекций Чейда
гораздо лучше, чем мог вообразить Баррич. Но я прикусил язык и сидел
молча во время его подробного и пространного объяснения. Не в первый раз
я замечал, что он считает меня немного туповатым. Мое молчание он
ошибочно приписывал нехватке ума, а не умению держать язык за зубами.
Итак, Баррич начал старательно учить меня правилам поведения,
которые, как он сказал, большинство остальных мальчиков схватывают
просто потому, что часто находятся рядом со старшими. Я должен был
приветствовать людей, если в первый раз за день встречаю их или если
вхожу в комнату, в которой уже кто-то есть; уходить, не сказав ни слова,
было невежливо; я должен был называть людей по имени, а если они старше
меня или выше по своему положению (как почти все, с кем я встречусь в
этом путешествии, напомнил он мне), я должен обращаться к ним, называя
их титул. Потом он ознакомил меня с протоколом: кто должен раньше меня
выходить из комнаты и при каких обстоятельствах (почти все и почти при
любых обстоятельствах имели тут преимущество). И дальше, к поведению за
столом. Обращать внимание на то, куда я посажен; обращать внимание на
то, кто занимает главное место за столом и занимать свое место
соответственно, как поддерживать тост или несколько тостов, чтобы не
перепить; и как научиться приветливо разговаривать или, что более
полезно, внимательно слушать того, кто будет сидеть подле меня за
обедом. И так далее, и так далее. Скоро я стал мечтать о конюшне и
чистке стойл. Баррич призвал меня к порядку резким толчком:
- И этого ты тоже не должен делать! Ты похож на слабоумного. Сидишь
тут и киваешь, а мысли бродят неизвестно где. Не воображай, что никто не
видит, когда ты так делаешь. И не сверкай глазами, когда тебя
поправляют. Сядь прямо, придай своему лицу приятное выражение и убери
эту бессмысленную улыбку, болван. Ах, Фитц, что мне с тобой делать? Как
я могу защитить тебя, когда ты сам нарываешься на неприятности? И почему
они хотят тебя вот так забрать?
Последние два вопроса, которые Баррич задавал уже самому себе, выдали
его подлинное беспокойство. Возможно, я был трижды глупцом, не увидев
этого. Он не ехал. Я ехал. Причины этого он понять не мог. Баррич
достаточно долго жил при дворе и чувствовал, что это неспроста. Впервые
после того, как ему был доверен присмотр за мной, меня увозили из-под
его надзора. Прошло не так много времени с тех пор, как похоронили моего
отца. И поэтому он не знал, хотя и не смел говорить об этом, возвращусь
ли я или кто-нибудь использует подходящую возможность избавиться от
меня. Понимаю, каким ударом по его гордости и репутации было бы мое
"исчезновение". Так что я вздохнул, а потом осторожно заметил, что,
возможно, понадобился лишний помощник для присмотра за лошадьми и
собаками. Верити никогда не разлучался с Леоном, своим волкодавом. Всего
двумя днями раньше он похвалил меня за то, как я хорошо с ним
управляюсь. Я повторил его слова Барричу и был вознагражден, увидев, что
эта маленькая уловка хорошо сработала. На его лице отразилось сперва
облегчение, потом гордость за то, как хорошо он меня выучил. Тема беседы
внезапно сменилась, перейдя от манер к правильному уходу за волкодавами.
Если лекция о поведении наскучила мне, то повторение собачьих преданий
едва не заставило меня заснуть. Когда Баррич отпустил меня на другие
занятия, я бежал, как будто у меня за спиной выросли крылья.
Оставшуюся часть дня я провел как в тумане, и Ходд пригрозила мне
хорошей поркой, если я не стану внимательнее. Потом она покачала головой
и со вздохом сказала, что я могу уйти, но должен вернуться, когда у меня
прояснится в голове. Я был счастлив и подчинился ей. У меня в голове
помещалась только одна мысль - я покину Баккип и буду путешествовать,
путешествовать всю дорогу до Ладной бухты! Я знал, что мне бы следовало
задуматься о том, почему я еду, но был уверен, что Чейд скоро все
объяснит. Интересно, мы поедем по суше или по морю? Я пожалел, что не
спросил Баррича. Как я слышал, дорога до Ладной бухты не относилась к
числу самых лучших, но мне было все равно. Суути и я никогда не
предпринимали вместе такого длинного путешествия. Но поездка по морю на
настоящем корабле...
Я выбрал длинный путь назад в замок и пошел по дорожке, которая вела
через небольшой лесок на каменистом склоне горы. Несколько хилых берез и
ольшаник боролись с буйным кустарником. Солнечный свет и легкий ветерок
играли в кронах самых высоких деревьев, отчего день казался пестрым и
грустным. Я поднял глаза на солнце, бьющее сквозь листья берез, а когда
опустил взгляд, передо мной стоял королевский шут. Я остановился,
потрясенный. Рефлекторно я стал искать глазами короля, хотя его странно
было бы даже представить себе в таком месте. Но шут был один. И здесь,
среди бела дня!
Мурашки побежали у меня по спине. Все в замке знали, что королевский
дурак не выносит дневного света. Все. Тем не менее, несмотря на это
обстоятельство, о котором со знанием дела говорили все пажи и кухарки,
пут стоял передо мной и его светлые волосы развеваюсь на легком ветерке.
Синий и красный шелк его шутовской куртки и штанов казался еще ярче по
контрасту с бледной кожей. Но его глаза не были такими бесцветными,
какими они казались в темных переходах замка. Встретив их взгляд на
расстоянии всего нескольких футов и при свете дня, я обнаружил, что они
были бледно-голубыми, словно капля светло-голубого воска упала на белую
табличку. Белизна его кожи тоже, оказывается, была иллюзией, потому что
здесь, в пестрых пятнах солнечного света, я мог разглядеть розовый
отблеск - кровь, понял я с внезапным страхом. Красная кровь,
просвечивающая сквозь кожу.
Дурак не обратил внимания на мой потрясенный шепот. Вместо этого он
поднял палец как бы для того, чтобы освободить не только мои мысли, но и
сам день вокруг нас. Но я не мог больше ни на чем сфокусировать свое
внимание, и, удовлетворенный, шут улыбнулся, показав маленькие белые
редкие зубы, - так улыбается едва научившийся делать это младенец.
- Фитц, - пропищал он, - Фитц сало маз. Фитц салом спас. Фитц
Песопас. - Он внезапно остановился и снова улыбнулся мне. Я неуверенно
смотрел на него, не говоря ни слова и не шевелясь. Шут снова поднял
палец, и на этот раз он грозил мне:
- Фитц! Фитц сало припас. Паспса, спаспса. Сала запас. - Он наклонил
голову набок, и от этого движения одуванчиковый пух его волос взметнулся
в воздух.
Я начал успокаиваться.
- Фитц, - сказал я осторожно и постучал себя по груди пальцем, - Фитц
- это я. Да. Меня зовут Фитц. Ты потерялся? - Я старался, чтобы мой
голос звучал мягко и успокаивающе, чтобы не испугать несчастное
создание. Потому что он, конечно же, каким-то образом выбрался из замка
и теперь страшно рад увидеть знакомое лицо.
Он втянул носом воздух, а потом бешено затряс головой, пока волосы
его не встали дыбом, напоминая пламя свечки на ветру.
- Фитц! - сказал он выразительно. Голос его был слегка надтреснутым.
- Фитц пас, пас, да припас. Пса-спас. Пса-пса-пса.
- Все в порядке, - сказал я ласково и немного нагнулся, хотя на самом
деле был не настолько выше дурака. Я тихо поманил его открытой ладонью:
- Пойдем, пойдем. Я покажу тебе дорогу домой. Хорошо? Не бойся.
Внезапно руки шута упали. Потом он поднял голову и закатил глаза к
небу. Потом пристально посмотрел на меня и выпятил губы, как будто хотел
плюнуть.
- Пойдем, - снова поманил я его.
- Нет, - сказал он совершенно отчетливо раздраженным голосом, -
слушай меня, ты, дубина. Фитц сало припас. Псаспас.
- Что? - спросил я испуганно.
- Я сказал, - произнес он, тщательно выговаривая слова, - Фитц сала
запас. Припас как раз. Псаспас. Он поклонился, повернулся и пошел прочь
от меня по дороге.
- Подожди! - требовательно крикнул я. Уши мои покраснели от смущения.
Как можно вежливо объяснить кому-то, что многие годы вы считали его не
только шутом, но и слабоумным? Я не мог. Так что:
- Что значат все эти спазапасы? Ты издеваешься надо мной?
- Едва ли. - Он молчал достаточно долго для того, чтобы повернуться и
сказать:
- Фитц сала как раз припас. Пса Фитц спас. Это послание, я думаю.
Призыв к важному действию. Поскольку ты единственный, кого я знаю, кто
терпит, чтобы его называли Фитцем, я думаю, это для тебя. Что касается
того, что это значит, откуда я могу знать? Я шут, а не толкователь снов.
До свидания. - Он снова отвернулся от меня, но на этот раз не шел по
дороге, а свернул в гущу кустарника. Я поспешил за ним, но когда дошел
до того места, где он скрылся, шута уже не было. Я стоял тихо,
вглядываясь свешенный солнцем лес, надеясь увидеть, как шевелятся кусты,
или заметить его шутовскую куртку. Но его и след простыл. И вовсе
никакого смысла я не находил в этом дурацком послании. Я раздумывал над
этой странной считалочкой всю дорогу назад в замок и наконец отбросил ее
как странное, но случайное происшествие.
Чейд позвал меня не в эту ночь, а на следующую. Сгорая от
любопытства, я бросился вверх по ступенькам, но, добравшись до самого
верха, остановился, поняв, что с вопросами придется повременить. Потому
что за каменным столом сидел Чейд, на его плече устроился Слинк, а перед
ним лежал полу развернутый свиток. Стакан вина прижимал к столу один
конец пергамента, а согнутый палец Чейда медленно двигался по какому-то
списку. Я подошел и взглянул на него. Это был список поселков и дат. Под
каждым названием поселка был перечень количества воинов, купцов, овец,
бочек эля, мер зерна и так далее. Я сел на другой стороне стола и стал
ждать. Я научился не прерывать Чейда.
- Мой мальчик, - промолвил он, не отрываясь от свитка, - что бы ты
сделал, если бы какой-то хулиган подошел к тебе сзади и стукнул по
голове? Но только в тот момент, когда ты стоишь к нему спиной. Как бы ты
поступил?
Я быстро подумал:
- Подставил бы спину и сделал вид, что смотрю куда-то в другое место.
Только у меня была бы длинная толстая палка, так что, когда он собрался
бы ударить меня, я бы резко повернулся и разбил ему голову.
- Да. Хм, что ж, это мы пробовали. Но какими бы беспечными мы ни
казались, островитяне всегда знают, если мы готовим им западню, и не
нападают. Нам и правда удалось одурачить пару банд обычных пиратов, но
никогда пиратов с красных кораблей. А нас волнуют именно они.
- Почему?
- Потому что именно они приносят нам самый большой ущерб. Видишь ли,
мальчик, мы привыкли к набегам. Почти можно сказать, что мы
приспособились к ним. Засеять еще один акр, соткать еще один рулон
ткани, вырастить лишних бычков. Наши фермеры и горожане всегда пытаются
делать запасы, и когда во время набега сгорает чей-то амбар или склад,
все вместе восстанавливают утраченное. Но пираты с красных кораблей не
грабят. То, что они забирают с собой, кажется почти случайным. Они
именно уничтожают. - Чейд помолчал и стал смотреть в стену, как будто бы
видел сквозь нее.
- Это бессмысленно, - продолжал он задумчиво, обращаясь больше к
себе, чем ко мне, - по крайней мере, я не вижу в этом смысла. Это все
равно что убивать корову, которая каждый год приносит хорошего теленка.
Пираты с красных кораблей сжигают зерно и сено прямо на полях. Они
уничтожают то, что не могут унести с собой. Три недели назад в Торнсби
они подожгли мельницу и взрезали мешки с зерном и мукой. Какая в этом
для них выгода? Почему они рискуют своими жизнями только ради
уничтожения? Они ни разу не делали попыток захватить и удержать
территорию. У них нет никаких претензий к нам, о которых они бы говорили
вслух. От разбойника можно защититься. Но они убивают и уничтожают без
всякой цели. Торнсби не будет восстановлен; у выживших нет ни желания,
ни средств. Они ушли - некоторые к семьям в другие города, другие
нищенствовать. Это схема, которую в последнее время мы наблюдаем слишком
часто. - Он вздохнул и потряс головой, чтобы освободиться от тяжелых
мыслей. Когда Чейд поднял глаза, он был уже полностью сосредоточен на
мне. Это он умел. Он мог отбросить проблему в сторону, и вы готовы были
поклясться, что Чейд давно забыл о ней. Теперь он сказал, как будто
только это его и волновало:
- Ты будешь с