чше.
     Она убрала с лица волосы. Они были светло-каштановые и сильно вились.
     - Я слышала об этом. Может быть, где-то это и так. Они покупают помощника, обычно если он сам хочет работать, а если он работает плохо, продают его кому-нибудь другому. И ты становишься рабом на целых шесть лет. - Она шмыгнула носом. - Некоторые говорят, что помощники больше стараются, когда знают, что могут кончить грязной работой на кухне или раздуванием мехов в кузнице, если хозяин будет недоволен.
     - Что ж. Тогда, мне кажется, лучше бы ты научилась любить кукол, - заметил я неубедительно. Я сидел на задке повозки своего хозяина и смотрел на стадо. Она устроилась рядом со мной.
     - Или надеяться, что кто-нибудь выкупит меня у моего хозяина, - сказала она подавленно.
     - Ты сама говоришь, как раб, - промолвил я неохотно. - Все не так уж плохо, верно?
     - День за днем делать то, что ты считаешь глупостью? - поинтересовалась она. - И получать плети за то, что не делаешь это лучше, чем можешь? Чем это лучше рабства?
     - Ну, тебя кормят и одевают, и у тебя есть крыша над головой. И он дает тебе возможность научиться чему-то, ремеслу, которое позволит тебе путешествовать по всем Шести Герцогствам, если ты им овладеешь. Можешь кончить тем, что будешь давать представления для королевского двора в Баккипе.
     Она странно посмотрела на меня.
     - Ты имеешь в виду Тредфорд. - Она вздохнула и придвинулась ко мне. - Мне одиноко, а остальные хотят быть кукольниками. Они сердятся на меня, когда я ошибаюсь, и все время называют меня ленивой, и не разговаривают со мной, если считают, что я испортила представление. Среди них нет ни одного доброго, никому из них не было бы дела до того, что у меня на лице шрам, кроме тебя.
     На это нечего было ответить. Я не знал остальных достаточно хорошо для того, чтобы согласиться или не согласиться с ней. Так что я не сказал ничего, и мы сидели и смотрели на овец. Молчание затягивалось, а ночь становилась все темнее. Я подумал, что скоро надо будет разжечь огонь.
     - Ну, - начала она, подождав еще несколько минут, - как ты стал пастухом?
     - Мои родители умерли. Все унаследовала моя сестра. Ей не было до меня дела, и вот я тут.
     - Ну и сука! - сказала она свирепо.
     Я набрал в грудь воздуха, чтобы защитить свою несуществующую сестру, но понял, что таким образом только затяну разговор. Я попытался придумать что-нибудь, для чего мне нужно было бы уйти, но овцы и остальные животные были прямо передо мной и мирно паслись. Бесполезно было рассчитывать на возвращение других - они сидят в таверне и рассказывают завсегдатаям о днях, проведенных в пути.
     Наконец я сказал, что голоден, и встал собрать камней, сухого навоза и палочек для огня. Тассин настояла на том, чтобы что-нибудь приготовить. На самом деле я не был так уж голоден, но она ела с большим аппетитом и прекрасно накормила меня из запасов кукольников. Кроме того, она заварила котелок чая, и потом мы сидели у огня и прихлебывали его из тяжелых красных глиняных кружек.
     Каким-то образом молчание из неловкого превратилось в дружеское. Приятно было сидеть и смотреть, как кто-то другой готовит еду. Сперва она болтала и спрашивала, люблю ли я такие специи и крепким ли завариваю чай, но на самом деле не вслушивалась в ответы. По-видимому, найдя в моем молчании какое-то приглашение, она начала рассказывать о себе более подробно. С отчаянием она говорила о тех днях, которые потратила на обучение тому, что ей было совершенно безразлично. С неохотным восхищением она говорила о мастерстве других кукольников и об их энтузиазме, которого она не могла разделить. Потом ее голос оборвался, и она посмотрела на меня полными тоски глазами. Ей не было необходимости объяснять мне, какой одинокой она себя чувствовала. Потом разговор перешел к более легким темам - к ее мелким неприятностям, к еде, которую она не любила, к тому, что от одного из кукольников всегда пахло застарелым потом, а какая-то женщина напоминала ей об очередной реплике тычком в бок.
     Даже ее жалобы каким-то странным образом были приятны, потому что занимали меня своей банальностью и не давали сосредоточиться на более серьезных проблемах. Ее общество в некотором роде было похоже на общество волка. Тассин жила только сегодняшним днем. Она почти не думала ни о чем другом. От этой мысли я легко перешел к раздумьям о Ночном Волке. Я медленно поискал его. Где-то я почувствовал его и понял, что он жив, но больше ничего. Может быть, нас разделяло слишком большое расстояние; может быть, он был слишком сосредоточен на своей новой жизни. Какова бы ни была причина, его сознание не было таким открытым для меня, как раньше. Может быть, теперь он был просто больше настроен на обычаи своей стаи. Я попытался порадоваться за него.
     - О чем ты думаешь? - спросила Тассин. Она говорила так тихо, что я ответил сразу же, продолжая смотреть в огонь:
     - О том, что иногда человеку становится только еще более одиноко, когда он знает, что где-то далеко у его друзей и родных все хорошо.
     Она пожала плечами.
     - Я стараюсь не думать о них. Мой фермер, наверное, нашел другую девушку, чьи родители согласились подождать свадебной платы. А моей матери без меня гораздо лучше, она не так стара и может найти себе мужчину. - Она потянулась странным кошачьим движением, повернула голову, посмотрела мне в глаза и добавила:
     - Нет никакого смысла думать о тех, кто далеко и с кем ты все равно быть не можешь. Это только делает тебя несчастным. Будь доволен тем, что можешь получить прямо сейчас.
     Взгляды наши внезапно встретились. Невозможно было ошибиться в ее намерениях. На мгновение я был шокирован. Потом она наклонилась ко мне и коснулась руками моего лица. Это было нежное прикосновение. Она сняла с меня платок и обеими руками убрала волосы с моего лица. Взглянув мне в глаза, она облизнула губы. Руки ее скользнули к моей шее и плечам. Я был зачарован, как кролик, увидевший удава. Она наклонилась и поцеловала меня. От нее пахло как от сладостного дымка ладана.
     Я потянулся к ней с внезапностью, от которой у меня закружилась голова. Не к Тассин, но к женщине, нежности и близости. Это было вожделение, но и не только оно. Это было похоже на голод Скилла, требующий близости и полной связи с миром. Я невыразимо устал от одиночества и прижал ее к себе так быстро, что она задохнулась от удивления. Я целовал ее, как будто это могло исцелить мое одиночество. Потом мы оказались на земле. Она тихонько постанывала, но внезапно замолчала и уперлась рукой мне в грудь.
     - Подожди минутку, - прошептала она. - Одну минутку. Подо мной камень, а я не должна испортить одежду. Дай мне свой плащ...
     Я жадно смотрел, как она расстилала мой плащ на земле у огня. Она легла на него и улыбнулась мне.
     - Ну? Разве ты не вернешься? - спросила она игриво и добавила томно:
     - Дай мне показать все, что я могу для тебя сделать. - Она провела руками но своей груди, предлагая мне сделать то же самое.
     Если бы она ничего не сказала, если бы мы не остановились, если бы она просто смотрела на меня с плаща... но ее вопрос и ее поведение внезапно показались мне фальшивыми. Вся иллюзия нежности и близости пропала, и ее заменил вызов, который мог бы сделать мой товарищ на тренировочном дворе. Я не лучше других мужчин. Я не хотел ничего обдумывать. Я хотел просто броситься на нее и утолить свою жажду, но вместо этого услышал собственный вопрос:
     - А если ты забеременеешь?
     - О! - Она легкомысленно засмеялась, как будто никогда не задумывалась о таких вещах. - Тогда можешь жениться на мне и выкупить меня у мастера Делла. Или нет, - добавила она, увидев, как изменилось мое лицо. - От ребенка не так уж сложно избавиться. Несколько серебряных монет за нужные травы... Но сейчас нам незачем думать об этом. Зачем беспокоиться о том, что может никогда не произойти?
     Действительно, зачем? Я смотрел на Тассин, желая ее со всем пылом моего долгого одиночества. Но все это было не правильно, и я медленно покачал головой, больше сам себе, чем ей. Она озорно улыбнулась и протянула ко мне руку.
     - Нет, - сказал я тихо. Она смотрела на меня так удивленно и недоверчиво, что я чуть не расхохотался. - Это ни к чему, - отрезал я и понял, что так оно и было. Ничего возвышенного, никаких мыслей о верности Молли или стыда от того, что одну женщину я уже оставил с ребенком на руках. Эти чувства были знакомы мне, но не они остановили меня сейчас. Во мне была пустота, которая станет только глубже, если я лягу рядом с этой чужой женщиной. - Дело не в тебе, - быстро проговорил я, увидев, как внезапно покраснели ее щеки и увяла улыбка, - дело во мне. - Я старался, чтобы в моем голосе было утешение. Напрасный труд.
     Она быстро встала.
     - Я знаю, идиот, - сказала она едко. - Я только хотела пожалеть тебя, больше ничего. - Она сердито пошла к своему фургону, быстро теряясь в темноте. Я услышал, как хлопнула дверь.
     Я медленно поднял свой плащ и стряхнул с него пыль. Потом, поскольку ночь внезапно стала холоднее и поднялся ветер, я накинул его себе на плечи и снова сел, уставившись на огонь.

12
ПОДОЗРЕНИЯ

     Работа Скиллом подобна наркотику. Всех, кто изучает эту магию, предупреждают об этом в самом начале обучения. В этой силе есть очарование, затягивающее пользующегося ею и искушающее его обращаться к Скиллу чаще и чаще. По мере того как возрастают знания и сила, возрастает и соблазн. Привлекательность Скилла затмевает другие интересы и привязанности. Однако это чувство трудно описать кому-то, кто не испытал Скилла на себе. Поднимающийся выводок фазанов хрустящим осенним утром, или безукоризненно пойманный парусами ветер, или первый глоток горячего ароматного рагу после холодного и голодного дня - все эти чувства длятся одно мгновение. Скилл продлевает подобное ощущение настолько, насколько хватает сил у владеющего им.

***

     Было очень поздно, когда в лагерь вернулись остальные. Мой хозяин Дэмон был пьян и дружески облокачивался на не менее пьяного Криса, который стал очень раздражительным и насквозь пропах дымом. Они вытащили из повозки свои одеяла и завернулись в них. Никто не предложил сменить меня. Я вздохнул, сомневаясь, что мне удастся поспать до следующей ночи.
     Рассвело, как всегда, рано, и хозяйка каравана была безжалостна, настаивая на том, чтобы мы поднялись и приготовились к выходу. Я полагаю, что она была права. Если бы она позволила им спать, вставшие раньше всех вернулись бы обратно в город и ей пришлось бы потратить целый день на уговоры. Но утро было ужасным. Только погонщики и менестрель Старлинг, по-видимому, знали, когда остановиться.
     Мы приготовили и съели кашу, пока остальные состязались в жалобах и стенаниях.
     Я заметил, что совместное пьянство, особенно чрезмерное, формирует связь между людьми. Поэтому когда хозяин решил, что у него слишком сильно болит голова, чтобы править повозкой, он поручил это Крису. Дэмон спал в повозке, Крис дремал над вожжами, а лошадь следовала за другими фургонами. Они привязали барана-вожака к задней части повозки, и стадо покорно шло за ним. Однако я должен был бежать трусцой сзади и смотреть, чтобы овцы не разбредались. Небо было синим, но день все равно оставался холодным. Поднявшийся ветер кружил и разносил пыль. У меня была бессонная ночь, и в голове моей скоро начало стучать от боли.
     В полдень Мэдж была вынуждена сделать короткую остановку. Большинство моих спутников к этому времени достаточно пришли в себя, чтобы захотеть есть. Я попил из бочки с водой на телеге Мэдж, потом смочил платок и смыл с лица немного пыли. Я пытался стереть пыль с ресниц, когда ко мне тихонько подошла Старлинг. Я отодвинулся, думая, что ей нужна вода. Но она тихо сказала:
     - Я бы на твоем месте не снимала платка.
     Я выжал его и снова завязал на голове.
     - Я и не снимаю. Все равно он не помогает уберечь глаза от пыли.
     Старлинг прямо посмотрела на меня:
     - Не о глазах ты должен беспокоиться, а об этой белой пряди. Если у тебя будет сегодня время, зачерни ее грязью и золой, тогда, может быть, она будет не такой заметной.
     Я вопросительно посмотрел на нее, пытаясь казаться спокойным.
     Она широко улыбнулась.
     - Стражники короля Регала были в городе всего за несколько дней до нашего прибытия. Они сказали тамошним людям, что, по мнению короля, Рябой Человек будет пересекать Фарроу. И ты с ним. - Она помолчала, ожидая ответа. Когда я просто продолжал смотреть на нее, ее улыбка стала еще шире. - Или, может быть, это какой-то другой тип со сломанным носом, шрамом через все лицо, белой прядью в волосах и... - она коснулась моей руки, - ...свежим шрамом от меча на предплечье.
     Я обрел дар речи и некоторое самообладание. Я отвернул рукав и продемонстрировал ей руку.
     - Шрам от меча? Я просто поцарапался о гвоздь, торчавший из двери таверны. Я, знаешь ли, выходил оттуда не совсем по собственной воле. Посмотри сама. И она уже почти зажила.
     Она наклонилась и любезно осмотрела мою руку.
     - О! Вижу. Что ж. Моя ошибка. - Она снова поглядела мне в глаза. - Но я бы все равно не снимала платка. Чтобы кто-нибудь другой не сделал той же ошибки. - Она помолчала, потом наклонилась ко мне:
     - Видишь ли, я менестрель. Я с большим удовольствием свидетельствую историю, чем делаю ее. Или меняю. Но вряд ли все остальные в этом караване поступают, как я.
     Я молча смотрел, как она, насвистывая, удаляется. Тогда я снова попил, стараясь не выпить слишком много, и пошел назад, к моим овцам.
     Крис был на ногах и кое-как помогал мне оставшуюся часть дня. Несмотря на это, день оказался тяжелым и длинным, каких не было уже долгое время. В моей работе не было ничего особенно сложного. Проблема, решил я, была в том, что я снова начал думать. Я позволил моей тоске о Молли и нашем ребенке затянуть меня. Я опустил свою защиту. Я недостаточно опасался за самого себя. Теперь мне стало ясно, что, если гвардейцам Регала удастся найти меня, они меня убьют. И тогда я никогда не увижу Молли и нашу дочь. Почему-то это было гораздо страшнее смерти.
     За вечерней трапезой в ту ночь я устроился от огня дальше, чем обычно, хотя мне и пришлось закутаться в плащ от холода. Мое молчание было для них вполне привычным. Все остальные без умолку болтали о проведенном в городе вечере. Я понял, что пиво было хорошим, вино паршивым, а местный менестрель обозлился на Старлинг, потому что она отняла у него внимание давно завоеванной аудитории. Члены нашего каравана, по-видимому, приняли успех Старлинг как личную победу.
     - Ты хорошо поешь, хотя и не знаешь ничего, кроме этих баккских баллад, - признали они, и даже Крис великодушно согласился с этим.
     Старлинг кивнула в ответ на эту сомнительную похвалу.
     Как обычно, после еды Старлинг развернула свою арфу. Мастер Делл дал своей труппе отдых от бесконечных репетиций, и я сделал вывод, что он был доволен своими артистами, за исключением Тассин. Тассин в этот вечер даже не смотрела в мою сторону, а сидела около одного из погонщиков и улыбалась каждому его слову. Я заметил, что ее ранка выглядела как простая царапина. Вокруг нее образовался синяк. Она легко заживет.
     Крис отправился охранять стадо. Я растянулся на своем плаще так, чтобы на меня не падал свет костра, думая, что немедленно засну. Я полагал, что остальные тоже быстро улягутся. Тихий гул голосов и ленивая музыка Старлинг убаюкивали. Постепенно простое пощипывание струн сменилось ритмическими аккордами, и голос ее поднялся в песне.
     Я уже засыпал, когда меня разбудили слова "башня острова Антлер". Я открыл глаза, поняв, что она поет о прошлогодней битве "Руриска" с пиратами красных кораблей. Я помнил об этой битве одновременно слишком много и слишком мало. Как неоднократно говорил Верити, несмотря на обучение у Ходд, я в каждом сражении пытался перейти к драке. Так что в той битве я сражался топором, со свирепостью, какой никогда не ожидал от себя. Потом мне говорили, что я убил пиратского главаря. Я так и не узнал, правда это или нет.
     В песне Старлинг это было так. Сердце мое чуть не остановилось, когда я услышал слова о сыне Чивэла с пылающими глазами. В песне была дюжина невероятных деталей ударов, которые я нанес, и описаний воинов, которых я сразил. Странно оскорбительно было слышать, что о моих действиях поют как о благородных и почти легендарных.
     Я знал, что многие бойцы мечтали, чтобы об их подвигах пели такие песни. Мне самому это не понравилось. Я не помнил, чтобы солнце высекало пламя из лезвия моего топора или чтобы я сражался так же храбро, как олень на моем гербе. Я, наоборот, вспоминал цепкий запах крови и вид внутренностей все еще живого человека. Всего эля Баккипа в ту ночь было мало, чтобы принести мне покой.
     Когда песня наконец закончилась, один из перегонщиков фыркнул:
     - Это та самая, которую ты не посмела спеть в таверне прошлой ночью, а, Старлинг?
     Старлинг засмеялась:
     - Почему-то мне показалось, что она там не понравится. Вряд ли я заработала бы там что-нибудь песнями о бастарде Чивэла.
     - Это странная песня, - заметил Делл. - Сейчас король предлагает золото за его голову, и гвардейцы предупреждают всех, что бастард владеет Уитом и использовал его, чтобы обмануть смерть. А в твоей песне он прямо герой.
     - Что ж, это баккская песня, а его любили в Бакке, по крайней мере некоторое время, - объяснила Старлинг.
     - Но теперь-то нет. Бьюсь об заклад, что каждый теперь будет думать только о сотне золотых монет, которую можно получить, если выдать его королевской гвардии, - хмыкнул один из погонщиков.
     - Похоже на то, - легко согласилась Старлинг. - Хотя есть еще люди в Бакке, которые скажут тебе, что не вся его история рассказана и что бастард не был таким черным, как нас постарались убедить впоследствии.
     - Я все еще этого не понимаю. Я думала, что его казнили за то, что он пользовался Уитом и убил короля Шрюда, - возразила Мэдж.
     - Так некоторые говорят, - ответила Старлинг. - На самом деле он умер в подземелье до того, как его успели казнить, и был похоронен, а не сожжен. И ходят слухи, - тут голос Старлинг понизился почти до шепота, - что, когда пришла весна, на его могиле не вырос ни один зеленый лист. И тогда одна мудрая старая женщина поняла, что старый Уит до сих пор спит в его костях и его может забрать любой, кто наберется достаточно смелости, чтобы вырвать зуб изо рта бастарда. И вот в полнолуние она пошла туда и взяла с собой слугу с лопатой. Она заставила его раскопать могилу. Но не успел он перевернуть и лопаты земли, как нашел осколки дерева от гроба бастарда.
     Старлинг сделала театральную паузу. Не было слышно ни звука, кроме треска огня.
     - Гроб был пуст, конечно. И те, кто видел его, говорили, что он был разбит изнутри, а не снаружи. И один человек сказал мне, что в расщепленном краю крышки гроба застряла грубая серая шерсть.
     Еще мгновение тянулось молчание.
     - Нет, правда? - спросила Мэдж.
     Пальцы Старлинг легко побежали по струнам арфы.
     - Так говорят в Бакке. Но еще я слышала, что леди Пейшенс, которая похоронила его, считает, что все это ерунда и его тело было холодным и застывшим, когда она заворачивала его в саван. А о Рябом Человеке, которого так боится король Регал, она сказала, что он просто старый советник короля Шрюда, отшельник с лицом, покрытым шрамами. Он вышел на свет, чтобы рассказать всем, что Верити еще жив, и внушить мужество людям побережья в войне с красными кораблями. Вот так. Думаю, вы можете выбрать, кому верить.
     Мелоди, кукольница, шутливо поежилась:
     - Бррр. Спой-ка нам лучше что-нибудь веселое перед сном. У меня нет никакого желания слушать в такой тьме рассказы о привидениях.
     И Старлинг охотно перешла к старой любовной балладе с ритмическим припевом, который подхватили Мэдж и Мелоди. Я лежал в темноте и раздумывал о том, что слышал. У меня было неприятное ощущение, что Старлинг затеяла этот разговор ради меня. Я подумал, считает ли она, что делает мне одолжение, или просто хоте