свертками, которые  там  оставил,  и
потом снова спустился вниз.  Мои  предательские  ноги  пошли  медленнее,
когда я шел мимо второго этажа. Я знал, что  очень  скоро  тут  появится
Молли с тарелками  Пейшенс,  которая  редко  обедала  в  зале  вместе  с
остальными лордами  и  леди  замка,  предпочитая  уединение  собственных
комнат и спокойное общество Лейси.  Застенчивость  Пейшенс  в  последнее
время начала походить на затворничество. Но не по этой причине я  торчал
на лестнице. Я услышал стук шагов Молли, идущей по коридору. Я знал, что
мне следует уйти, но прошло уже много дней с тех пор, как я в  последний
раз мельком видел ее. Застенчивое дружелюбие Целерити  только  заставило
меня еще острее почувствовать, как мне не  хватает  Молли.  Конечно  же,
ничего плохого не произойдет, если я просто пожелаю ей  доброго  вечера,
как любой другой служанке. Я знал, что не должен этого делать,  и  знал,
что если Пейшенс узнает об этом, она  будет  упрекать  меня,  и  тем  не
менее...
   Я притворился, что изучаю гобелен на площадке -  он  висел  здесь  за
много лет до того, как я пришел в Баккип. Я услышал, как приближаются ее
шаги, услышал, как они замедлились. Сердце грохотало  в  моей  груди,  а
ладони стали влажными от пота, когда я повернулся, чтобы  посмотреть  на
нее.
   - Добрый вечер, - прошептал я.
   - Добрый вам вечер, - ответила  она  с  величественным  достоинством.
Голова ее поднялась еще выше, она вздернула подбородок. Волосы  ее  были
уложены в две толстых косы и короной пришпилены вокруг головы. Платье из
простой голубой ткани украшал воротник из тонкого белого кружева. Рукава
тоже были кружевными. Я знал, чьи пальцы сплели этот узор. Лейси  хорошо
обращалась с ней  и  даже  подарила  свое  рукоделие.  Узнать  это  было
приятно.
   Молли, не запнувшись, прошла мимо. Она все же взглянула на меня, и  я
не смог сдержать улыбки. Тогда краска так залила ее лицо и  шею,  что  я
почти почувствовал жар, исходящий от нее. Губы  ее  сжались.  Когда  она
повернулась и начала спускаться по лестнице,  до  меня  долетел  аромат:
лимонный бальзам и имбирь,  смешанные  с  еще  более  приятным  запахом,
который просто принадлежал Молли.
   Женщина. Славная. Одобрение. Я вскочил как ужаленный и развернулся  в
глупом страхе, что обнаружу у себя за спиной волчонка. Его, конечно,  не
было. Я прощупал, но его не было и в моем сознании.  В  конце  концов  я
нашел его спящим на соломе в доме.
   Не делай этого, предупредил я его. Не входи в мое сознание, пока я не
попрошу тебя быть со мной.
   Оцепенение. Что это значит?
   Не будь со мной, пока я не захочу этого.
   Тогда как я узнаю, что ты хочешь, чтобы я был с тобой?
   Я найду тебя, когда захочу.
   Долгое молчание. А я найду тебя, когда захочу, предложил он. Да,  это
стая. Звать, когда нужна помощь, и быть всегда  готовым  услышать  такой
зов. Мы стая.
   Нет! Я не это говорил. Я говорил, что ты  не  должен  входить  в  мое
сознание, когда я не хочу, чтобы ты там был. Я не хочу всегда  делить  с
тобой мысли.
   В этом нет никакого смысла. Я что,  понюхать  не  могу,  если  ты  не
нюхаешь? Твое сознание, мое сознание - все это сознание стаи. Где же еще
я должен думать? Если не хочешь слышать меня, не слушай.
   Я стоял, ошарашенный, пытаясь  осознать  это.  Я  понял,  что  замер,
уставившись в пространство. Мальчик-слуга только что пожелал мне доброго
вечера, а я не ответил.
   - Добрый вечер, - спохватился я,  но  он  уже  прошел  мимо.  Мальчик
озадаченно оглянулся проверить, не зову ли я его, но я махнул  рукой.  Я
тряхнул головой и пошел по коридору  к  комнате  Пейшенс.  Мне  придется
позже обсудить это с волчонком и заставить его понять. А скоро он  будет
жить сам по себе, вдали от прикосновения, вдали  от  моего  сознания.  Я
решил забыть об этом происшествии.
   Я постучал в дверь Пейшенс, и меня  впустили.  Я  увидел,  что  Лейси
развернула бурную деятельность и навела в комнате что-то вроде  порядка.
Тут даже оказалось пустое кресло, на котором можно было сидеть. Они  обе
мне обрадовались. Я рассказал им о моем  путешествии  в  Бернс,  избегая
всякого упоминания о Вераго.  Я  знал,  что  в  конечном  счете  Пейшенс
услышит об этом и сопоставит с моим визитом к герцогу Браунди. И тогда я
заверю ее, что слухи сильно преувеличили наше столкновение. Я  надеялся,
что это сработает.  А  сейчас  я  принес  с  собой  подарки.  Для  Лейси
крошечную рыбку из слоновой кости с  отверстием,  чтобы  ее  можно  было
повесить на нитку бус или пришить к одежде.  А  для  Пейшенс  серебряные
серьги  с  янтарем.  И  глиняный  горшочек  варенья  из  ягод  грушанки,
запечатанный воском.
   - Грушанка? Я не люблю грушанки, - озадаченно сказала Пейшенс,  когда
я предложил ей варенье.
   - Разве? - я тоже изобразил удивление. - Я  думал,  вы  рассказывали,
что с детства помните этот вкус и запах. Разве у вас  не  было  дядюшки,
который приносил вам грушанку?
   - Нет. Я не помню такого разговора.
   - Может быть, это Лейси? - честно спросил я.
   - Не я, мастер. У меня в носу щиплет, когда я их пробую, хотя  пахнут
они хорошо.
   - Ах, что ж поделаешь. Это моя  ошибка.  -  Я  отодвинул  горшочек  в
сторону. - Как Снежинка? Не беременна?  -  Я  говорил  о  белой  собачке
Пейшенс, которая наконец решила подойти и обнюхать меня.  Я  чувствовал,
что ее маленькое собачье сознание озадачено запахом волчонка.
   - Нет, она просто толстеет,  -  вмешалась  Лейси,  наклоняясь,  чтобы
почесать собаку за ухом. - Моя леди повсюду оставляет конфеты и  печенье
на тарелках, и Снежинка всегда до них добирается.
   - Вы же знаете, что нельзя позволять ей этого. Это так вредно для  ее
зубов и шкуры! - упрекнул я Пейшенс, и она ответила, что знает  это,  но
Снежинка уже слишком стара, чтобы ее воспитывать.
   С этого момента беседа оживилась, и прошел  еще  час,  прежде  чем  я
встал, потянулся и сказал, что  должен  еще  раз  попытаться  попасть  к
королю.
   - В первый раз меня дальше порога не пустили, - заметил  я,  -  и  не
стражники. Его человек, Волзед, подошел к двери, когда я постучал, и  не
дал мне войти. Когда я спросил, почему у дверей короля никого  не  было,
он ответил, что стражники освобождены от этой обязанности. Он взял ее на
себя, сказав, что так короля будут меньше тревожить.
   - Знаешь, король нездоров, - заметила Лейси, -  я  слышала,  что  его
редко видят в комнатах до полудня. Когда он выходит, он  полон  энергии,
но к раннему вечеру снова увядает и начинает шаркать ногами  и  говорить
неясно. Он обедает в своей  комнате,  и  повариха  сказала,  что  поднос
возвращается таким же полным, каким был послан. Это очень грустно.
   - Да, - согласился я, почти боясь услышать что-нибудь еще. Значит,  о
болезни короля уже говорят в замке. Это было плохо, и я должен  спросить
об этом Чейда. И я должен убедиться сам. Во время  моей  первой  попытки
попасть к королю я встретил только назойливого Волзеда.  Он  был  весьма
резок со мной, как будто я просто пришел  поболтать,  а  не  доложить  о
выполнении задания. Он вел себя так, словно король был полным  инвалидом
и он решил никому не позволять  беспокоить  его.  Волзед,  решил  я,  не
очень-то хорошо был научен тому, что входит в его обязанности. Он был на
редкость неприятным человеком. Стуча в дверь, я думал, много ли  времени
понадобится Молли, чтобы найти грушанку.  Она  должна  понять,  что  это
предназначалось ей. Она всегда любила вкус этих ягод, когда мы были  еще
детьми.
   Волзед подошел к двери и  приоткрыл  ее,  выглядывая  в  щелочку.  Он
нахмурился, обнаружив меня, раскрыл дверь  пошире,  но  заслонил  проход
своим телом, как будто я мог чем-нибудь навредить королю, даже посмотрев
на него. Он не поздоровался со мной, а только спросил:
   - Разве ты не приходил раньше?
   - Да. Приходил. Тогда вы сказали, что  король  Шрюд  спит.  Я  пришел
снова, чтобы сделать свой доклад. - Я старался говорить вежливо.
   - Ага. Это так важно, этот твой доклад?
   - Я думаю, что король сам должен решить это  и  отослать  меня,  если
сочтет, что я напрасно занимаю его время.  Полагаю,  вы  должны  сказать
ему, что я здесь, - я запоздало улыбнулся, пытаясь смягчить резкий тон.
   - У короля почти нет сил. Я стараюсь проследить, чтобы он  тратил  их
только там, где  это  необходимо.  -  Волзед  не  отходил  от  двери.  Я
обнаружил, что оцениваю его, раздумывая, не могу ли я просто  оттолкнуть
его плечом. Возникла бы суматоха, а если король болен, мне бы  этого  не
хотелось.  Кто-то  похлопал  меня  по  плечу,  но,  когда  я   обернулся
посмотреть, сзади никого не  было.  Повернувшись  обратно,  я  обнаружил
между Волзедом и собой шута.
   - А вы что, его врач, чтобы принимать такие решения? - Шут перехватил
у меня инициативу - Вы, конечно, были бы отличным врачом. Потому что  вы
лечите меня одними взглядами, а ваши слова  рассеивают  не  только  ваше
дыхание, но и мое. Как же прекрасно  вылечен  должен  быть  наш  дорогой
король, который весь день чахнет в вашем присутствии.
   Шут держал покрытый салфеткой поднос. Я почувствовал  запах  хорошего
говяжьего бульона и теплого яичного хлеба прямо из плиты.  На  черном  с
белым шутовском  костюме  болтались  колокольчики,  гирлянда  остролиста
украшала его шайку. Шутовской скипетр он зажал под мышкой. Снова  крыса.
Эта сидела на жезле, как бы готовая к прыжку. Я наблюдал за шутом, когда
он вел долгие беседы со  своей  крысой  перед  большим  камином  или  на
ступенях перед троном короля.
   - Убирайся, шут! Ты приходил сегодня  уже  два  раза.  Король  лег  в
постель. Он в тебе не нуждается. - Волзед говорил непреклонно, но он был
из тех, кто легко отступает. Я видел, что он относился к людям,  которые
не могут выдерживать  взгляд  бесцветных  глаз  шута  и  вздрагивают  от
прикосновения его белой руки.
   - Дважды будет трижды, дорогой мой Воловий Зад,  и  твое  присутствие
сменится моим присутствием. А следовательно, проваливай и  расскажи  все
это твоему Регалу. Если у волов есть уши, так  и  у  тебя  должны  быть,
потому что ты же и есть Воловий Зад. Эти уши переполнены делами  короля.
Ты должен лечить нашего дорогого принца,  пока  будешь  его  просвещать.
Думается мне, что взгляд у  него  слишком  темный.  Неровен  час,  глаза
закатятся так далеко, что он ослепнет.
   - Ты смеешь так говорить о принце? - прошипел Волзед. Шут уже  ступил
за дверь, а за ним и я. - Он об этом услышит.
   - Так говорить? Я не сомневаюсь, что  он  слышит  обо  всем,  что  ты
делаешь. Не дыши на меня, Воловий Зад, дорогой. Оставь  это  для  своего
принца, который в восторге от  такого  пыхтения.  Он  небось  со  своими
дымками сидит, и ты можешь дуть на него, а он будет дремать и  кивать  и
думать, что ты говоришь умные вещи, а дыхание твое сладостно.
   Шут продолжал двигаться, не прекращая болтать и держа полный  поднос,
как щит. Волзед с готовностью отступал, и шут теснил его  вперед,  через
гостиную в спальню короля. Там он поставил поднос у королевской кровати,
а Волзед отступил к другой двери комнаты. Глаза шута разгорелись.
   - А, да он вовсе не в кровати, наш король, если только ты не  спрятал
его под одеялами, драгоценный ты наш Воловий  Зад.  Выходите,  выходите,
мой  король,  мой   Проницательный.   Вы   же   Проницательный,   а   не
прорицательница, чтобы таиться за стенами и под одеялами.  -  Шут  начал
так усердно тыкать в очевидно пустую кровать и  посылать  свой  крысиный
скипетр заглядывать во все щели, что я не смог  сдержать  смеха.  Волзед
прислонился спиной к внутренней двери, как бы защищая ее от  нас,  но  в
этот момент она открылась изнутри, и слуга  чуть  не  рухнул  в  объятия
короля. Волзед тяжело осел на пол, - Посмотри-ка на него, - обратился ко
мне шут, - смотри, как  он  хочет  занять  мое  место  у  ног  короля  и
изображать шута. Смотри, как он  плюхается  на  собственный  зад!  Такой
человек заслуживает звания шута, но не его места!
   Шрюд  стоял,  одетый  как  для  отдыха,  досадливо  нахмурившись.  Он
удивленно посмотрел на сидящего на полу Волзеда, потом перевел взгляд на
шута и на меня, а потом, очевидно, решил, что не  будет  разбираться  во
всем этом. Он обратился к Волзеду, когда тот поднялся на ноги:
   - Этот пар не приносит мне никакой пользы.  От  него  голова  у  меня
болит только сильнее, а от листьев во рту омерзительный вкус. Убери  его
и скажи Регалу, что, по моему мнению,  его  новая  трава  может  изгнать
блох, но уж никак не болезнь. Убери ее немедленно, пока не пропахла  еще
и спальня. Ах, шут, ты здесь! И Фитц,  ты  наконец  пришел  с  докладом?
Заходи, садись. Волзед, ты слышишь меня? Убери проклятый  горшок!  И  не
тащи его сюда, вынеси  через  другую  дверь.  -  И  мановением  руки  он
отмахнулся от слуги, как будто тот был надоедливой мухой.
   Шрюд плотно закрыл дверь своей  купальни,  как  бы  для  того,  чтобы
зловоние не распространилось на его спальню, и потом опустился в стоящее
у огня кресло с прямой спинкой. В одно мгновение шут  придвинул  к  нему
стол, салфетка, закрывавшая еду, превратилась в скатерть, и он расставил
королевские  кушанья  не  хуже  любой  горничной.  Серебряный  прибор  и
салфетка появились неизвестно откуда, как у фокусника, так что даже Шрюд
улыбнулся, и потом шут сел у камина, подтянув  колени  почти  к  ушам  и
обхватив подбородок длинными пальцами.  Его  светлые  волосы  окрасились
розоватым  в  танцующих  отсветах  огня.  Каждое   его   движение   было
грациозным, как у танцора, а поза, в которой он теперь  находился,  была
настолько же артистичной, насколько смешной. Король протянул руку, чтобы
пригладить его пушистые волосы, как будто перед ним был котенок.
   - Я же сказал тебе, что не голоден, шут.
   - Сказали. Но вы не сказали, чтобы я не приносил еды.
   - А если бы сказал?
   - Тогда я сказал бы вам, что это не еда, а дымящийся  котелок,  такой
же, какой Воловий Зад подсовывает вам,  и  этот  котелок  наполнит  ваши
ноздри гораздо более приятным запахом. А это не  хлеб,  а  пластырь  для
вашего языка, который немедленно нужно приложить.
   - Ах. - Король Шрюд придвинул стол немного ближе и взял полную  ложку
супа. Это была густая похлебка из ячменя, кусочков моркови и мяса.  Шрюд
попробовал и начал есть.
   - Разве я хуже лечу вас, чем Воловий Зад? -  промурлыкал  шут,  очень
довольный собой.
   - Ты прекрасно знаешь, что Волзед не лекарь,  а  просто-напросто  мой
слуга.
   - Я прекрасно знаю, и вы прекрасно знаете, а Воловий Зад этого  вовсе
не знает, и поэтому вы себя чувствуете не прекрасно.
   - Довольно болтовни. Подойди, Фитц, не стой там, ухмыляясь как дурак.
Что ты мне расскажешь?
   Я посмотрел на  шута  и  решил  не  оскорблять  ни  его,  ни  короля,
спрашивая, могу ли я свободно говорить при нем. И тогда я сделал быстрый
доклад без всяких упоминаний  моих  тайных  действий,  а  только  об  их
результатах. Шрюд внимательно  слушал,  и  в  конце  не  сделал  никаких
замечаний, разве что пожурил меня за плохие манеры  за  столом  герцога.
Потом он спросил, хорошо ли себя чувствует герцог Браунди  из  Бернса  и
удовлетворен ли он миром в своем  герцогстве.  Я  ответил,  что  он  был
доволен, когда я уезжал. Шрюд кивнул. Потом он попросил свитки,  которые
я копировал. Я вынул их и разложил перед ним и был награжден похвалой за
изящество почерка. Король велел  мне  отнести  их  в  кабинет  Верити  и
проследить, чтобы принц нашел и  рассмотрел  свитки.  Он  спросил  меня,
видел ли я реликвию Элдерлингов. Я подробно описал ему  ее.  И  все  это
время шут торчал на камнях перед очагом и наблюдал за нами,  молчаливый,
как сова. Король съел свой суп и хлеб под присмотром шута, а я читал ему
вслух свиток. Когда я закончил, он вздохнул и откинулся в кресле:
   - Ну что ж, посмотрим на твою работу -  Озадаченный,  я  передал  ему
свиток. Король еще раз внимательно оглядел его и снова свернул.  Отдавая
свиток мне, он сказал:
   - Ты  хорошо  владеешь  пером,  мальчик.  Хорошо  написано  и  хорошо
сделано. Отнеси все в кабинет Верити и проследи, чтобы принц прочел.
   - Конечно, мой король, - сказал я смущенно. Я  не  понял,  почему  он
счел нужным  повторить  свое  распоряжение,  и  подумал,  что  от  меня,
возможно, ждут какого-нибудь другого ответа. Но шут уже вставал на ноги,
и чего-то в нем - не взгляда, не изгиба рта и даже не поднятой  брови  -
было достаточно, чтобы заставить меня замолчать. Шут собрал тарелки, все
время весело болтая с королем, а потом нас  обоих  отпустили.  Когда  мы
уходили, король смотрел в огонь.
   В коридоре мы открыто обменялись взглядами. Я начал говорить, но  шут
засвистел и не переставал, пока мы не  спустились  на  целый  лестничный
пролет. Тогда он схватил меня за рукав, и мы  остановились  на  площадке
между этажами. Я понял, что он обдуманно выбрал это место. Никто не  мог
увидеть или услышать наш разговор, оставаясь вне поля нашего  зрения.  И
тем не менее со мной заговорил даже не шут, а крыса на его скипетре.  Он
поднес ее к моему носу и запищал крысиным голосом:
   - Ах, но ты и я, мы должны запоминать все, о чем он забывает, Фитц, и
сохранять это для него. Ему очень тяжело дается казаться таким  сильным,
как сегодня. Пусть это тебя не обманывает. К тому, что  он  сказал  тебе
дважды, ты должен отнестись особенно серьезно, потому что он очень хотел
удержать это в голове и быть уверенным, что ты получил его распоряжение.
   Я кивнул и решил доставить свиток Верити сегодня же ночью:
   - Не очень-то хорошо я думаю о Волзеде.
   - Не о Заде Вола ты должен думать, а  об  его  ушах,  -  внезапно  он
установил поднос на длиннопалую руку, поднял его высоко  над  головой  и
запрыгал по ступенькам, оставив меня одного с моими мыслями.
   Я доставил свиток этой  ночью,  а  в  последующие  два  дня  выполнял
задания, которые дал мне Верити раньше. Я использовал жирную  колбасу  и
копченую рыбу  в  качестве  контейнеров  для  моих  ядов,  завернутых  в
маленькие пакеты. Это я мог легко разбросать, убегая,  и  надеялся,  что
приманок хватит на всех, кто будет  преследовать  меня.  Каждое  утро  я
изучал карту в кабинете Верити, а потом седлал Суути и  ехал  вместе  со
своими ядами туда, где, по моему мнению, мог легче всего  столкнуться  с
"перекованными".  Руководствуясь  предыдущим  опытом,  я  брал  с  собой
короткий меч, что поначалу изумляло и Хендса, и Баррича. Я объяснил, что
ищу дичь на случай, если Верити захочет  устроить  зимнюю  охоту.  Хендс
принял это легко, а Баррич поджал губы, показав, что знает о моей лжи  и
знает также, что я не могу сказать ему правды. Он не допытывался, но ему
это не нравилось. Дважды за десять дней "перекованные" нападали на меня,
и оба раза  я  легко  уходил  от  них,  разбрасывая  отраву.  Они  жадно
накидывались на нее и даже не разворачивали мясо,  прежде  чем  запихать
его себе в рот. Каждый раз на следующий день я возвращался на это место,
чтобы доложить Верити, скольких я  убил  и  как  они  выглядели.  Вторая
группа  не  соответствовала  ни  одному  описанию  из  тех,  которые  мы
получили. Мы оба заподозрили, что "перекованных" было  больше,  чем  нам
докладывали.
   Я выполнял свою работу, но гордости не испытывал.  Мертвые  они  были
еще более жалкими, чем живые. Оборванные, тощие существа, обмороженные и
израненные после постоянных драк между собой. Смертельные яды,  которыми
я пользовался, скрючивали их тела, превращая "перекованных" в карикатуры
на людей. Лед блестел на их бородах и бровях, а кровь,  лившаяся  из  их
ртов, была похожа на вмерзшие в снег рубины. Семь "перекованных" убил  я
таким образом, а потом завалил замерзшие тела  сосной,  облил  маслом  и
поджег. Не знаю, что для меня было более отвратительно, - отравление или
заметание следов.
   Волчонок скоро понял, что  я  уезжаю  каждый  день,  после  того  как
накормлю его. Вначале он умолял меня, чтобы я брал его  с  собой,  но  в
одном месте, когда я стоял над замерзшими "перек