, скрывавшим нас  от  пиратов,
на которых мы готовились напасть, но  также  не  дававшим  увидеть,  что
происходит на острове. Оружие было разобрано, и мы ринулись  вперед,  на
звуки боя. Джастин остался на "Руриске" и честно  стоял,  уставившись  в
туман в направлении Баккипа, как будто это  могло  помочь  ему  передать
новости Сирен.
   Красный корабль был вытащен на песок так же, как и "Руриск". Недалеко
от него стояли две маленькие лодки, служившие для  переправы.  Обе  были
разломаны. На берегу оказались люди из Шести  Герцогств,  когда  прибыли
красные корабли. Некоторые из них там и  остались.  Резня.  Мы  побежали
мимо искалеченных тел, истекающих кровью на песке. По-видимому, все  это
были  наши  люди.  Внезапно  внутренняя  башня  острова  Антлер   смутно
замаячила над нами.  На  ее  вершине  горел  призрачно-желтый  в  тумане
сигнальный  огонь.  Башню  осадили.  Пираты  были  темными  мускулистыми
людьми, скорее жилистыми, чем  массивными.  Большинство  из  них  носило
густые бороды, спутанные волосы падали на плечи. На них были доспехи  из
сплетенных кожаных полосок. В руках - широкие мечи и  топоры.  Некоторые
были в металлических  шлемах.  На  их  голых  руках  выделялись  красные
кольца, но была это татуировка или краска, я не мог разобрать. Они  были
уверенными и  развязными,  смеялись  и  переговаривались,  как  рабочие,
делающие свое дело. Стражники  с  башни  были  загнаны  в  угол.  Здание
строилось как сигнальная башня, а  не  как  крепость.  Исход  битвы  был
только вопросом времени. Все осажденные должны  были  вскоре  погибнуть.
Островитяне не оглянулись, когда мы выбежали на  каменистый  склон.  Они
считали, что им нечего опасаться нападения сзади. Одни  башенные  ворота
висели на петлях, и толпа внутри пряталась за баррикадой тел.  Когда  мы
подошли, они послали в сторону пиратов несколько стрел. Ни одна  из  них
не попала в цель.
   Я издал вопль, нечто среднее между воем и  криком,  ужасный  страх  и
мстительное веселье слились в одном звуке. Эмоции тех, кто  бежал  рядом
со мной, гнали меня вперед. Нападающие обернулись и увидели  нас,  когда
мы почти вплотную приблизились к ним.
   Пираты  оказались  зажатыми  между  нами.  Команда   нашего   корабля
превосходила их в численности, и при виде нас осажденные защитники башни
обрели мужество и сами двинулись вперед. Разбросанные у ворот башни тела
свидетельствовали о предыдущих попытках выбраться. Юный часовой все  еще
лежал там, где упал в моем  видении.  Кровь  текла  у  него  изо  рта  и
замочила вышитую рубашку. Его убил кинжал, брошенный сзади. Странно, что
я заметил такую деталь, когда мы дрались врукопашную.
   Не было никакой стратегии, никакого строя, никакого плана боя. Просто
группа мужчин и женщин внезапно получила  возможность  отомстить.  Этого
было вполне достаточно.
   Если раньше я только думал, что един с командой, то теперь  на  самом
деле влился  в  общее  сознание.  Я  никогда  не  узнаю,  какие  чувства
принадлежали лично мне; они переполняли меня, и Фитц Чивэл  потерялся  в
них. Я стал чувством команды. Я шел впереди. Я не хотел того  положения,
которое занял. Просто я был брошен  вперед  страстным  желанием  команды
иметь лидера. Мне внезапно захотелось убить как можно больше пиратов,  и
как можно быстрее. Я хотел, чтобы мои мышды  играли  при  каждом  взмахе
топора. Я хотел броситься вперед сквозь волну потерянных душ  и  топтать
тела убитых врагов. И я поступал согласно своим желаниям.
   Я  слышал  легенды  о  неистовых.  Я  думал,  что  это  звероподобные
чудовища, черпающие силу в жажде крови, нечувствительные к  разрушениям,
которые они несут. Может быть, наоборот, они были  сверхчувствительными,
неспособными  защитить  свое  сознание  от  эмоций,  которые  врывались,
побуждая их к действию, неспособными чувствовать сигналы боли  от  своих
собственных тел. Я не знаю. Я слышал рассказы о самом себе в этот  день.
Слышал даже одну песню. Я не помню, чтобы я был покрыт пеной и ревел  во
время боя, но не могу утверждать, что этого не было. Где-то во мне  были
и Верити и Ночной Волк, но они тоже утонули в окружавших меня  страстях.
Я знаю, что убил первого пирата, оказавшегося на  нашем  пути.  Я  также
знаю, что прикончил последнего в схватке топорами один на один. В  песне
говорится, что это был капитан красного  корабля.  Полагаю,  это  вполне
возможно. Его кожаная накидка была хорошо сделана и залита кровью других
людей. И больше я ничего о нем не  помню,  кроме  того,  что  мой  топор
вогнал его шлем глубоко в череп и кровь хлынула из-под металла, когда он
упал на колени.
   Так закончилась битва, и защитники бросились вперед. Они обнимались с
нашей командой, издавали победные крики и хлопали друг друга по  спинам.
Перемена была для меня слишком внезапной. Я стоял, опираясь на топор,  и
не понимал, куда девалась моя сила. Ярость покинула меня так  же  резко,
как покидает человека энергия, которую дают семена карриса. Я чувствовал
себя опустошенным и потерявшим ориентацию, как будто из одного сна попал
в другой. Я мог бы упасть и заснуть среди тел,  такое  изнеможение  меня
охватило. Это Нондж, один из островитян нашей команды, принес мне воды и
отвел в сторону, чтобы я мог сесть и выпить ее. Потом он  побрел  назад,
чтобы присоединиться к грабежу. Вернувшись  ко  мне  немного  позже,  он
протянул  мне  окровавленный  медальон.  Это  было  кованое  золото   на
серебряной цепочке. Полумесяц. Когда я не  протянул  руки,  чтобы  взять
его, он надел цепочку на мой окровавленный топор.
   - Это Хэрика, - сказал Нондж, медленно подбирая слова,  -  ты  хорошо
бился с ним. Он легко умер. Он бы хотел,  чтобы  ты  это  взял.  Он  был
хорошим человеком до того, как Коррики взяли его сердце.
   Я даже не спросил, который из них был Хэрик.  Я  не  хотел,  чтобы  у
кого-нибудь из них было имя.
   Через некоторое время я снова ожил. Я помог  убрать  тела  от  дверей
башни, а потом с поля  боя.  Пираты  были  сожжены,  погибшие  из  Шести
Герцогств уложены и покрыты тканью, чтобы их  могли  забрать  родные.  Я
вспоминаю странные  вещи  об  этом  долгом  дне.  Как  каблуки  мертвого
человека оставляют змеящийся след на песке. Что юный часовой, пронзенный
кинжалом, был еще жив, когда мы пришли подобрать его. Он жил  недолго  и
вскоре пополнил и без того длинный список убитых.
   Мы оставили наших воинов на острове, чтобы  они  с  остатками  стражи
охраняли  башню  и  сменяли  часовых,  пока  не  придет  пополнение.  Мы
восхищались захваченным кораблем. Верити будет доволен,  подумал  я  про
себя. Еще один корабль. Великолепно сделанный. Все это я понимал, но  не
испытывал никаких чувств. Мы вернулись на "Руриск", где нас ждал бледный
Джастин. В полной тишине мы поели, сели за весла и направились назад,  к
Баккипу.
   На полпути мы встретили другие суда. Наспех сколоченная  флотилия  из
нагруженных солдатами  рыбачьих  суденышек  остановила  нас.  Их  послал
будущий король по настойчивому требованию Скилла Джастина. Они  казались
почти разочарованными, узнав, что бой уже  закончился,  но  наш  капитан
заверил их, что им будут рады в башне. Кажется, именно в этот  момент  я
понял, что не чувствую больше Верити. И уже довольно  давно.  Я  тут  же
хватился Ночного Волка, как человек может хватиться своего кошелька.  Он
был со мной. Но далеко. Усталый и полный благоговения.
   Я никогда не чуял столько  крови,  сказал  он  мне.  Трудно  было  не
согласиться. Я насквозь пропах ею.
   Верити был занят. Не успели мы сойти с "Руриска", как  на  борту  уже
была другая команда, чтобы отвести его назад, к башне острова Антлер.  К
ночи они уже приведут трофей Верити  в  доки  Баккипа.  Другой  открытый
корабль последовал  за  "Руриском",  чтобы  забрать  тела  наших  убитых
воинов. Капитану, помощнику  и  Джастину  предоставили  лошадей,  и  они
ускакали с докладом к Верити. Я чувствовал только  облегчение  от  того,
что меня не позвали. Вместо этого я  пошел  в  город  вместе  со  своими
товарищами по команде. С быстротой молнии весть о битве и  нашем  трофее
облетела Баккип. Не было ни одной таверны, где не стремились  бы  упоить
нас  элем,  чтобы  услышать  о  наших  подвигах.  Это  почти  напоминало
неистовство битвы, потому что, куда бы мы ни  пришли,  люди  вокруг  нас
загорались кровожадным  удовлетворением  от  того,  что  мы  сделали.  Я
чувствовал себя пьяным от потока этих эмоций задолго до того, как  стало
сказываться действие эля. Я даже рассказал несколько историй о том,  что
мы сделали, но потом выпитый эль свалил меня с ног. Дважды меня вырвало,
один раз в аллее, а позже на улице. Я выпил еще, чтобы отбить неприятный
вкус. Где-то на задворках моего сознания Ночной Волк пришел в ужас.
   Это яд. Эта вода отравлена. Я не  мог  сформулировать  нужную  мысль,
чтобы успокоить его. В какой-то  момент,  до  наступления  утра,  Баррич
вытащил меня из таверны. Он был несокрушимо трезв,  в  глазах  его  была
тревога. На улице он остановился у догорающего факела.
   - У тебя до сих пор кровь на лице, - сказал он и, встряхнув, поставил
меня прямо. Он вынул носовой платок, окунул его в дождевую бочку и вытер
мое лицо, чего не делал с тех пор, как я был  ребенком.  Я  раскачивался
под его прикосновениями.  Я  посмотрел  ему  в  глаза  и  заставил  себя
сфокусировать взгляд.
   - Я убивал раньше, - сказал я беспомощно.  -  Почему  же  это  совсем
по-другому? Почему мне так плохо после этого?
   - Потому что это так, - сказал он тихо. Он обнял меня за плечи, и я с
удивлением обнаружил, что мы одного роста. Дорога назад, в Баккип,  была
крутой. Очень долгой. Очень тихой. Он послал меня в бани и  велел  после
этого отправляться в постель.
   Мне следовало оставаться в собственной постели, но я плохо соображал.
На  счастье,  замок  был  охвачен  возбуждением,  и  еще  один   пьяный,
взбирающийся по лестнице, не привлек  ничьего  внимания.  Как  дурак,  я
пошел  в  комнату  Молли.  Она  впустила  меня.  Но  когда  я  попытался
прикоснуться к ней, она отскочила.
   - Ты пьян, - сказала она, чуть не  плача,  -  я  говорила  тебе,  что
обещала никогда не целовать пьяного. И  не  позволять  пьяному  целовать
себя.
   - Но я пьян совсем по-другому, - настаивал я.
   - Есть только один способ быть пьяным. - Она выгнала  меня  из  своих
комнат, так и не дав прикоснуться к себе.
   К полудню следующего дня я понял, как сильно обидел ее  тем,  что  не
пришел прямо к ней за утешением. Я мог ее понять. Но я знал, что прошлой
ночью нес в себе чувства, которые не следует делить с любимой.  Я  хотел
объяснить это ей. Но прибежал мальчик и  сказал,  что  меня  требуют  на
"Руриск", и немедленно. Я дал ему пенни за  работу  и  смотрел,  как  он
убегает со своей монеткой. Когда-то я сам был мальчиком,  зарабатывающим
медяки. Я подумал о Керри. Я пытался вспомнить его мальчиком с  пенни  в
руке, бегущим рядом со мной, но отныне  он  навсегда  останется  мертвым
"перекованным", лежащим на столе. Ни одного, сказал я  себе,  ни  одного
вчера не захватили для "перековывания". Я направился к докам. По  дороге
я остановился в конюшне. Я передал полумесяц Барричу.
   - Сохрани это для меня, - попросил я его. - И будет еще кое-что,  моя
часть трофеев. Я хочу, чтобы ты сохранил это. То, что я получу. Это  для
Молли. Так что, если когда-нибудь я не вернусь, проследи, чтобы  ей  это
отдали. Ей не нравится быть горничной.
   Я давно уже  не  разговаривал  с  Барричем  так  откровенно.  Морщина
прорезала его лоб, но он взял окровавленный медальон.
   - Что бы сказал мне твой отец? - спросил он  вслух,  когда  я  устало
отвернулся от него.
   - Не знаю, - тупо ответил я, - я никогда не знал его. Только тебя.
   - Фитц Чивэл.
   Я снова повернулся к нему. Баррич смотрел мне в глаза, когда говорил:
   - Я не знаю, что бы он мне сказал. Но знаю, что я могу  сказать  тебе
за него. Я горжусь тобой. Мужчина может гордиться собой не оттого, какую
работу он делает, а оттого, как он делает ее. Можешь собой гордиться.
   - Попробую, - сказал я ему тихо. Я пошел назад, на свой корабль.
   Наша  следующая  встреча  с  красным   кораблем   закончилась   менее
внушительной победой. Мы встретили его на море и нам не удалось  застать
пиратов врасплох, потому что они нас видели. Наш капитан держал курс  на
сближение, и, думаю, они были удивлены, когда мы попытались таранить их.
Мы разрушили несколько их весел, но упустили рулевое  весло,  в  которое
метили. Самому кораблю не было нанесено большого ущерба; красные корабли
были  скользкими,  как  рыбы.  Полетели  крючья.  Мы   превосходили   их
численностью, и капитан хотел использовать это преимущество. Наши  воины
перескочили на борт красного корабля, и половина гребцов последовали  за
ними. Началось настоящее безумие, которое перекинулось на  нашу  палубу.
Мне потребовалась  вся  моя  воля,  чтобы  противостоять  вихрю  эмоций,
охвативших нас, но я стоял с веслом, как мне  и  было  приказано.  Нондж
странно смотрел на меня. Я вцепился  в  весло  и  скрипел  зубами,  пока
наконец не взял себя в руки. Я пробормотал проклятие,  когда  обнаружил,
что снова потерял Верити.
   Наши воины слишком успокоились, подумав, что  мы  настолько  ослабили
наших врагов, что они больше не могли управлять своим кораблем. Это было
ошибкой. Один из пиратов поджег свой собственный парус, в то  время  как
другой попытался пробить обшивку корабля. Я думаю,  они  надеялись,  что
огонь распространится на "Руриск" и мы уйдем под воду вместе с ними.  Во
всяком случае, они дрались, совершенно не заботясь ни о  корабле,  ни  о
собственных жизнях. Наши бойцы в  результате  покончили  с  ними,  и  мы
потушили огонь, но трофей, который мы привели в Баккип, был дымящимся  и
полуразрушенным, а кроме того, мы потеряли больше людей, чем  они,  если
считать человека на человека. И все-таки, говорили мы себе, это  победа.
На сей раз, когда остальные отправились пить, у меня хватило  ума  найти
Молли, а утром следующего дня я уделил час или  два  Ночному  Волку.  Мы
вместе пошли на охоту, хорошую чистую охоту, и он пытался  убедить  меня
бежать вместе с ним. Я совершил ошибку, сказав ему, что он  может  уйти,
если хочет,  и,  думая  только  о  его  благе,  очень  обидел  его.  Мне
понадобился еще час, чтобы объяснить ему, что я имел в виду. Возвращаясь
на корабль,  я  размышлял,  стоят  ли  мои  связи  тех  усилий,  которые
приходится прилагать, чтобы поддерживать их. Ночной Волк  заверил  меня,
что стоят.
   Это  была  последняя  чистая  победа  для  "Руриска",  но  далеко  не
последняя битва этого лета.  Нет,  нам  предстояли  долгие  дни  хорошей
погоды, и каждый ясный день был днем, когда я мог кого-нибудь  убить.  Я
старался не считать это временем, когда могут убить  меня.  У  нас  было
много  стычек,  и  много  раз  мы  преследовали  вражеские  корабли,   и
действительно   казалось,   что   в   районе,   который   мы   регулярно
патрулировали, было меньше набегов. Почему-то от этого все выглядело еще
более безнадежным. Были набеги, удачные для красных кораблей,  когда  мы
приходили в город через час после  их  ухода  и  нам  оставалось  только
помочь убрать тела убитых или погасить  пожары.  Тогда  Верити  ревел  и
сыпал проклятиями в моем сознании, потому что  не  мог  быстро  получать
донесения и у него не хватало кораблей и наблюдателей, чтобы  расставить
их по всему побережью.  Я  скорее  предпочел  бы  встретить  неистовство
битвы, чем свирепое разочарование Верити,  бьющееся  у  меня  в  голове.
Конца всему этому не предвиделось, за  исключением  короткой  передышки,
которую могла нам дать плохая погода. Мы даже не могли  точно  сосчитать
красные корабли, терзавшие нас, потому что они были одинаково  выкрашены
и похожи, как горошины в стручке. Или капли крови на песке.
   В то время, когда я был гребцом на "Руриске", у  нас  была  еще  одна
встреча с красным кораблем, о которой  стоит  рассказать.  Ясной  летней
ночью нас вытащили из постелей в казарме и послали  на  задание.  Верити
почувствовал красный корабль, крадущийся от мыса Бакк. Он  хотел,  чтобы
мы перехватили его в темноте.
   Джастин стоял на носу, связываясь с  Сирен  в  башне  Верити.  Верити
присутствовал в моем сознании бессловесным  бормотанием,  он  прощупывал
наш путь в темноте к красному кораблю. И что-то еще? Я  чувствовал,  как
он ищет нечто за красным кораблем, как человек, шарящий  в  потемках.  Я
чувствовал его беспокойство. Нам  не  было  разрешено  разговаривать,  и
плеск воды от взмахов весел звучал  все  глуше  по  мере  того,  как  мы
приближались. Ночной Волк прошептал мне, что чует  их,  а  потом  мы  их
заметили. Длинный, низкий и темный  красный  корабль  резал  воду  перед
нами. Внезапно с их палубы раздался крик; они увидели нас.  Наш  капитан
крикнул, чтобы мы налегли на весла, и, когда мы это сделали, болезненная
волна страха захлестнула меня. Сердце мое  начало  сильно  биться,  руки
задрожали. Ужас, охвативший меня, был безымянным детским  страхом  перед
тварью, крадущейся в темноте, беспомощным страхом.  Я  вцепился  в  свое
весло, но у меня не было сил сдвинуть его.
   - Коррикска, - застонал кто-то с сильным  акцентом  островитянина.  Я
думаю, что это был Нондж. Я понял, что не я один  пал  духом.  Слаженный
ритм работы весел был нарушен.  Некоторые  сидели  на  своих  скамейках,
склонив головы над веслами, в то время как  другие  гребли  яростно,  но
безуспешно. Лопасти весел шлепали по воде. Мы кружились  на  месте,  как
искалеченная  водомерка,  в  то  время  как  красный  корабль  неумолимо
надвигался на нас. Я поднял глаза и смотрел  на  приближающуюся  ко  мне
смерть. Кровь так стучала в моих ушах, что я не слышал криков охваченных
паникой мужчин и  женщин  вокруг  меня.  Я  не  мог  даже  вздохнуть.  Я
посмотрел в небо.
   Позади красного корабля, светясь на черной воде, стоял белый корабль.
Это был не пиратский корабль; это был корабль в три раза  больше  любого
из красных, два его паруса были зарифлены, он стоял на якоре в спокойной
воде. Призраки ходили по его палубе - "перекованные". Я не ощущал в  них
никаких признаков жизни, тем не менее  они  дружно  работали,  готовя  к
спуску  маленькую  лодку.  На  верхней  палубе  стоял  человек.  С  того
мгновения, как я увидел его, я не мог отвести глаз.
   На нем был серый плащ, однако я различал его на фоне темного неба так
ясно, словно его освещал фонарь. Клянусь, что видел его  глаза,  большой
нос, черную кудрявую бороду. Он засмеялся, глядя на меня.
   - Вот один к нам и пришел! - крикнул он кому-то  и  поднял  руку.  Он
указал на меня, снова громко рассмеялся, а я  почувствовал,  как  сердце
сжимается у меня в груди.  Он  посмотрел  на  меня  ужасным  пристальным
взглядом, как будто я один из всей нашей  команды  был  его  добычей.  Я
смотрел на него и видел его, но не  мог  ощутить.  Там!  Там!  Я  громко
выкрикнул это слово, а может быть, это был  Скилл,  которого  я  не  мог
контролировать. Ответа не было. Никакого Верити, никакого Ночного Волка,
никого, ничего. Я был один.  Весь  мир  стал  бесшумным  и  неподвижным.
Вокруг меня мои товарищи по команде тряслись от ужаса и громко  кричали,
но я не чувствовал ничего. Их больше не было. Никого не было.  Ни  чаек,
ни рыбы в море, никакой жизни  нигде,  насколько  могли  дотянуться  мои
чувства. Закутанная в плащ фигура на корабле  сильно  перегнулась  через
перила, обвиняющий палец указывал на меня. Он смеялся. Я был  один.  Это
одиночество  было  слишком  сильным  для  того,  чтобы  его  можно  было
выдержать. Оно окутало меня, змеилось вокруг меня, закрыло меня и начало
душить.
   Я  оттолкнул  его.  Это  был  рефлекс,  о  котором  я  не   знал.   Я
воспользовался Уитом, чтобы со всей силой оттолкнуть его. На самом  деле
это я отлетел назад, рухнув на палубу у ног своих соседей. Я увидел, как
фигура на корабле споткнулась, осела и свалилась за  борт.  Всплеск  был
слабым, но единст