известно, проку немного. .
     Тогда как с живого...
     Гнедин  отлично эту  логику  понимал.  И  возможности,  о  которых говорил
Базылев,  представлял в  полном объ„ме.  Только вот от мысли о  том,  чтобы ими
воспользоваться, его чуть не вывернуло на п„стрый пластиковый ков„р.
     - Нет!..  -  зашипел он  в  телефонную трубку.  -  Ты,  Виталя,  был прав,
признаю!.. Делиться надо, делиться!..
     - Чего?..  -  настал чер„д Базылева с  удивлением посмотреть на  коробочку
сотового телефона.
     - Делиться,  говорю,  -  повторил  Владимир Игнатьевич и  взялся  за  узел
галстука,  неожиданно туго стянувшего шею.  -  А то нехорошо получается.  Не по
понятиям. Так вот... Забирай на уик-энд...
     - Ну, Вовец!..- захохотал одноклассник.- Да ты ч„, серь„зно никак?
     - А потом... там где-нибудь и оставишь.
     - Вот так, значит?
     - Да.
     - Ну,  братан,  ты да„шь,- сказал Базылев, но его уже некому было слушать:
Владимир  Игнатьевич  положил   трубку.   Пулковский  лидер   закрыл   крышечку
"Эрикссона"  и   повернулся  к  ждущему  приказаний  водителю.-   Ч„  смотришь?
Поехали...
     Плещеев и  Даша вернулись ко входу в  метро,  и  он категорически пов„з е„
домой на машине.  Даша,  впрочем,  не особенно и отказывалась.  У не„ просто не
было сил.
     От канала Грибоедова до Колокольной езды пять минут,  и как ни медлил, как
ни  растягивал их  Плещеев,  эти  минуты очень скоро закончились.  Даша  так  и
просидела рядом  с  ним  молча,  глядя  куда-то  в  пространство сквозь лобовое
стекло. И лишь когда он уже свернул на ухабистую Колокольную и по правому борту
проплыла неоновая вывеска  кафе  "Эльф"  -  тонконогий мальчик  с  крылышками и
арфой, - Даша неожиданно попросила:
     - Останови, пожалуйста...
     Сергей послушно остановился,  чувствуя,  как  сжимается и  болит  слева  в
груди.  Он знал,  почему она захотела проститься с  ним именно здесь.  Здесь он
подош„л к ней и попробовал познакомиться. Пригласил в "Эльф" на чашечку кофе. А
потом,  когда она  не  позволила себя  подвезти,  -  вовремя оглянулся и  успел
защитить е„ от какого-то пьяного питекантропа...
     - Может быть... - начал он нерешительно, покосившись на вывеску.
     - Нет,  -  ответила Даша.  -  Не  надо.  Открыла дверцу  и  стала  неловко
выбираться наружу,  стараясь не  уронить  шуршащие,  наверняка подм„рзшие розы.
Сергей Петрович выдернул из замка ключ и выскочил следом:
     - Я тебя провожу.
     Даша медленно покачала головой.
     - Ты езжай, - совсем тихо проговорила она. - Я вслед посмотрю...
     Плещеев молча сел в  машину и зав„л двигатель,  плохо различая вспыхнувшие
мягким  светом  приборы.   Включил  передачу  и  развернулся,  не  удосужившись
оглядеться насч„т трамвая и встречных.  Встречных,  правда,  и не было,  только
вдалеке, по Марата, не спеша прополз к Невскому большой т„мный джип...
     И Плещеев поехал, как на тот свет, на безжалостно загоревшийся зел„ный.
     Некоторое время он  видел Дашу в  зеркальце.  Потом она  опустила голову и
медленно растворилась в темноте подворотни...
     Как он  дорулил оттуда до Троицкого моста,  Плещеев впоследствии не мог бы
вспомнить даже  под  страхом немедленного расстрела.  Но  на  мосту,  собираясь
сворачивать на  Петровскую набережную,  он  не  выдержал и  посмотрел на пустое
правое сиденье, только что обнимавшее Дашу.
     И увидел перчатку, свисавшую с матерчатого края. Тонкую кожаную перчатку.
     Первым поползновением Сергея Петровича было  немедленно лечь  на  обратный
курс,  чтобы вскоре,  шалея от минутного счастья,  позвонить в  заветную дверь:
"Дашенька, ты перчатку забыла!.."
     Он не сделал этого,  потому что сделать это бы нельзя. Он остановил машину
и  некоторое время держа перчатку в руках,  осязая ускользающее тепло.  А потом
завернул  е„  в  тряпочку  и  спрятал  в  багажник,   в  брезентовый  кошель  с
инструментами. Как ни больно ему было сейчас, он знал, что не будет вытаскивать
е„  и  тайком созерцать.  Просто помнить,  что  она  здесь...  Этого ему  будет
довольно.
     Плещеев вернулся за руль и поехал дальше, чувствуя странное, просветл„нное
умиротворение.  Наверное так чувствуют себя женщины,  когда, вволю наплакавшись
утирают глаза и пытаются улыбнуться.
     Если бы  он вс„-таки поддался первому душевному движению и  возвратился на
Колокольную,  он увидел бы в  грязноватом сугробе растоптанный и  смятый букет,
который наверняка показался бы  ему  очень  знакомым.  После чего,  побуждаемый
профессиональным чуть„м. он наверняка начал бы внимательно озираться вокруг.. и
очень  скоро заметил бы  на  снегу следы неравной борьбы.  Быстро завершившейся
победой  превосходящей  физической  силы...   И   понял  бы,   что  поверженный
питекантроп так или иначе вернулся. И восторжествовал.
     Но на сей раз Плещеев уехал не оглянувшись.

     Конец второй части

     Часть третья. НЕВОЗВРАЩЕНЕЦ

     Здесь был Вася
     Если вор в  законе Француз был внешне похож на мудрого академика Лихач„ва,
то  Фарах  ан-Наджара здорово смахивал на  Филиппа Киркорова.  По  крайней мере
вписывался в  тот же  физический тип:  крупный,  хол„но-гладкий,  по-восточному
волоокий, с нежным овалом лица и, естественно, при двухсантиметровых ресницах и
роскошной вороной  шевелюре.  Эта  самая  шевелюра  густыми  волнистыми прядями
спускалась аж  до  лопаток и  была  для  Фараха предметом неустанной гордости и
ухода.
     В  настоящий момент ч„рные локоны перемешались и переплелись на подушках с
подкрашенными золотыми:  любимец  русских  девушек  Фарах  ан-Наджара почивал в
своей спальне, прижав к широкой смуглой груди очередную возлюбленную. Жил он не
то  чтобы  в  умопомрачительной роскоши;  четыр„хкомнатная в  "сталинском" доме
окнами  сугубо  во  двор  была  по  стандартам  теневых  бизнесменов скорее  уж
аскетическим минимумом.  Увы,  даже  и  на  территории  этого  "минимума" Фарах
последнее время был  вынужден здорово потесниться.  Охрана,  выделенная Журбой,
оттяпала у  него  сущие Голанские высоты в  лице  двух  больших комнат.  Оно  и
понятно  -   нужно  ребятам  где-нибудь  отдохнуть,   в  картишки  раскинуть...
Опять-таки тихвинцы были вежливым и  культурным народом,  совсем не то что люди
человека,  которому Фарах платил за  свою безопасность раньше.  То есть можно и
потерпеть, тем более, обосновались они здесь не навсегда.
     Его нынешнюю подругу шаги и голоса за дверью спальни не только не смущали,
но,  наоборот,  настраивали на творческий лад. Весь вечер и половину ночи они с
ней  исследовали окрестности рая и  теперь наслаждались заслуженным отдыхом.  А
смех  и  разговоры в  соседней комнате,  смутно  улавливаемые сквозь сон,  лишь
свидетельствовали, что рай находился под над„жной защитой.
     Человек,  возникший на карнизе за окном в три сорок ночи,  не произв„л,  в
отличие от тихвинцев,  ни малейшего звука.  Он вырос там медленно-медленно,  по
миллиметру  кристаллизуясь из  теней  и  неровностей  внешней  стены.  Потом  в
идеально гладких импортных ст„клах возникло крохотное отверстие,  и  ручка окна
повернулась, не щ„лкнув. Медлительная тень проявила неожиданную расторопность и
втекла внутрь очень быстро, обогнав волну холодного воздуха, хлынувшего в щель.
Окно сразу же снова закрылось, а тень прислушалась, мгновение выждала - и мягко
скользнула между шторами, почти не потревожив тяж„лых бархатных складок.
     Полы  в   опочивальне  Фараха  были  застелены  толстым  пушистым  ковром,
подобранным  точно  по  размеру  комнаты.  Сплошное  удобство!  Незваный  гость
преспокойно проследовал к  лежбищу,  запустил руку  под  балдахин...  И  л„гкое
нажатие  пальцев  превратило  сладкий  сон  Фараха,   а  заодно  и  подруги,  в
глубочайшее забыть„.
     Спустя время красавца мужчину весьма невежливо растолкали. Невыспавшийся и
возмущ„нный Фарах мотнул головой,  хотел о ч„м-то спросить...  Мгновением позже
до  него дошло -  если так не вовремя будят,  должно быть,  что-то случилось!..
Что-то  серь„зное!..  Закономерный испуг  разогнал сон,  Фарах  с  трудом начал
разлеплять веки,  удивляясь,  каким  это  образом  челюсти заклинило посередине
зевка - ни раскрыть, ни закрыть, - и, главное, почему никак не уда„тся поднести
руки к лицу...
     Его снова бесцеремонно встряхнули,  потом очень больно д„рнули за  уши,  и
вот тут он осознал,  что уже не лежит,  а  сидит,  и  не может протереть руками
глаза просто потому, что руки привязаны.
     Фарах проснулся окончательно и,  судорожно д„рнувшись всем телом, захлопал
ресницами.  Больше он для своего спасения ничего сделать не мог,  ибо в  других
движениях ему  было  отказано.  Он  сидел  нагишом  в  глубоком мягком  кресле,
примотанный за все четыре конечности и  за талию,  а челюсти распирал кляп,  не
дававший возможности какое там закричать - даже замычать сколько-нибудь громко.
При  этом он  отч„тливо слышал,  как  по  ту  сторону двери обсуждали карточную
ситуацию  тихвинские братки.  Защитники,  не  сумевшие  его  защитить...  Фарах
пребывал в полной власти неведомого злодея,  а охрана, находившаяся буквально в
двух шагах,  и не подозревала об этом. Несчастный коммерсант полностью проникся
трагизмом  сложившейся  ситуации  и   завертел  головой,   силясь   рассмотреть
злоумышленника. В том, что его прислал прежний покровитель Фараха, не возникало
никакого сомнения, а значит, тысячу раз правы оказались те, кто отговаривал его
от контактов с Журбой!..  Было очень похоже, что запоздалое раскаяние не только
не  принес„т никакой пользы,  но  даже  и  самой  возможности принести покаяние
Фараху уже не  дадут.  Никого больше не  интересовали ни его уверения в  вечной
любви,  ни  даже денежные обещания,  которые он мог бы дать...  В  комнате было
темно из-за сдвинутых штор, но мрак вс„ же оставался дал„к от кромешного. Серое
подобие  света  позволяло  различать  движущийся  человеческий  силуэт.   Фарах
загипнотизированно прилип к нему взглядом и более не отводил глаз.
     Человек расхаживал перед ним туда и  сюда,  точно кошка,  затеявшая игру с
пойманной мышью. Фарах отлично знал, как безжалостна это игра. И чем она обычно
заканчивается для мыши...
     Особых  подробностей различить по-прежнему не  удавалось,  но  киллер  был
облач„н в  мягкий  т„мный  комбинезон,  а  голову  облегала вязаная маска.  Он,
конечно,  не  собирался показывать сво„  лицо  тому,  кого  приш„л убивать.  Не
собирался он и чего-либо требовать.  Или задавать Фараху какие-то вопросы, суля
хотя бы выбор между быстрой смертью и медленной. Ни о каком выборе речи не было
вовсе.  Фарах ощутил себя приговор„нным,  от  возможностей и  воли которого уже
абсолютно ничего не зависит.  Сейчас палач вынет снабж„нный глушителем пистолет
и...
     Вс„  оказалось гораздо хуже  и  гораздо страшней.  Киллер вытащил нож.  Не
очень длинный,  зато широкий и бритвенно-острый...  Лезвие и глаза одновременно
блеснули в отсвете фар автомобиля,  проезжавшего внизу во дворе. Так вот почему
он  не  выстрелил сразу,  как только проник в  комнату,  вот почему он  не убил
Фараха  спящим  в  постели!  Он  собирался убивать его  медленно и  постепенно,
заставляя седеть  от  мучений  и  ужаса...  Он  сам  так  решил?  Или  так  ему
заказали...  Лично для Фараха это никакого значения,  естественно, не имело, но
мучительная необходимость узнать на какое-то время заслонила вс„ прочее. Именно
об этом он сейчас спросил бы, если бы вдруг у него вынули кляп изо рта...
     Нет! Ему предстояло погибнуть в неведении. Тень хищно скользнула за спинку
кресла,  Фарах  мигом взмок и  вывернул шею,  силясь что-нибудь разглядеть,  но
рука,  схватившая за  волосы,  тотчас  пресекла его  поползновения.  Несчастная
жертва  сразу  перестала  соображать  и  забилась  в  приступе  нерассуждающего
животного ужаса,  обливаясь слезами и  мыча сквозь умело загнанный кляп.  Когда
холодное лезвие  прикоснулось ко  лбу,  Фарах  в  деталях представил себе,  ЧТО
сейчас будет, и милосердное беспамятство сомкнулось над ним.
     Под  утро  кто-то  из  тихвинцев  принюхался  и  ощутил  запах,  понемногу
сочившийся из-под двери спальни Фараха.  Несильный, но вполне отч„тливый запах.
Впечатление было такое,  как будто там воспользовались ночной,  пардон, вазой и
не   удосужились  потом   закрыть  е„   крышкой.   Бдительные  охранники  вволю
позубоскалили по этому поводу и продолжали резаться в карты.
     А   потом,   когда  уже  светало,   из  спальни  раздался  визг.   Жуткий,
пронзительный женский визг,  породить который способен лишь  невероятный испуг.
Что  могло  до  такой  степени напугать фигуристую блондинку,  с  которой Фарах
удалился туда  накануне?..  Привидение увидала?..  Тарантул в  пупок  заполз?..
Тихвинцы решили выяснить это  немедля.  Под  могучим напором в  двери  хрустнул
замок, и она распахнулась. Щ„лкнул выключатель, под потолком вспыхнула люстра и
залила  комнату  светом,  явив  глазам  остолбеневших братков  зрелище поистине
незабываемое.
     В   глубоком  кресле  возле  окна  лицом  к   ним  сидел  голый  и  сплошь
окровавленный  Фарах  ан-Наджара,  которого  они  вс„  это  время  думали,  что
охраняют.  Он  сидел связанный и  с  кляпом во  рту,  и  неповрежд„нным у  него
оставалось только лицо,  да  и  то  было едва узнаваемо:  пышная "киркоровская"
шевелюра не  просто  отсутствовала -  на  высокой спинке  кресла  висел  свежий
сочащийся скальп.  Со всей прочей поверхности тела,  похоже,  нарезали ремни, и
оно  кровоточило кошмарными сгустками,  медленно  сползавшими на  кресло  и  на
ков„р...
     Но  что  самое страшное -  Фарах был  ещ„  жив.  Он  таращил глаза,  мотал
влажно-багровым черепом, силился закричать...
     Девка наконец перестала вопить и хлопнулась в обморок.  Следом,  не вынеся
ужаса,  "отдуплились" двое  молоденьких  братков,  ещ„  недостаточно закал„нных
суровыми реалиями жизни.
     Наибольшее  присутствие духа,  как  ему  и  полагалось,  обнаружил  вожак.
Несгибаемый Плечо тоже стал серым,  как ж„ваная промокашка, но вс„-таки наш„л в
себе силы двинуться впер„д, навстречу физически невыносимому ужасу, смотревшему
на него из мягкого кресла.
     Сделав  первый  же   шаг,   он  изумился  и   понял:   что-то  чему-то  не
соответствовало.  А именно - очень уж энергично ворочался и мотал башкой Фарах.
До сих пор Плечо ни разу не видел, как умирает человек, с которого ободрали всю
кожу,  но тут заподозрил, что это должно было происходить немного не так. Слава
Богу,  на подстреленных,  порезанных и  избитых Плечо в своей жизни насмотрелся
достаточно. Понюхал не только пороху, но и крови... Стоп!!! Запах крови!!!..
     Плечо сделал второй шаг и окончательно убедился, что запах отсутствовал. В
комнате  густо  воняло  дерьмом  (у  Фараха,  оно  и  понятно,  от  переживаний
опорожнился кишечник),  но  ни  в  коем случае не  кровью.  Не было этой густой
влажной волны,  от  которой дичают и  воют  собаки,  а  на  человека накатывает
неуправляемый страх.  Тихвинский бандит принюхался как следует,  шагнул ещ„ - и
начал  яростно  материться.  Потом  выхватил из  кармана  нож-бабочку  и  мигом
перерезал державшие Фараха  вер„вки.  "Умирающий" немедля  вскочил и  опрометью
кинулся в дверь,  мимо шарахнувшихся братков. На ковре за ним оставались липкие
пятна,  он  д„ргал  и  пытался  распутать прочный шнурок,  державший капитально
загнанный кляп...
     Но  больше всего ему  хотелось скорей смыть с  себя клубничное варенье,  к
которому он так пристрастился здесь, в России. Никогда больше он не возьм„т его
в рот...

     Как всегда,  они повесили уличную одежду на  кривобокую вешалку,  влезли в
кимоно,  вошли в додз„ и приготовились, едва появится Плечо, сесть в одну линию
на  колени,  в  японскую  позу  "сэйдза",  и  приветствовать наставника  особым
"боевым" поклоном:
     - Здравствуйте, сэнсэй!
     Где Плечо заработал свой ч„рный пояс,  оставалось никому не известно. Зато
на груди у него красовалась, великолепная татуировка: бородатый воин в кольчуге
и,  шлеме,  с  обнаж„нным мечом и  православным крестом на  доспехах,  держал в
свободной руке длинный бердыш,  и оттуда скалила звериные клыки,  капала кровью
раскосая голова,  насаженная на  острие.  Надпись старинной вязью гласила:  "За
Русь святую!"
     Ещ„ у сэнсэя имелся шрам на левой руке выше локтя.
     - В перестрелке ранили, точно! - приш„л к выводу Пенис, и глаза у него так
и горели.
     Они  отрабатывали при„мы,  у  которых,  наверное,  были  красивые японские
названия,  только Плечо их не говорил.  Когда Олег его однажды спросил,  сэнсэй
отмахнулся: "Не признаю". Олег поклонился и отош„л, но про себя заподозрил, что
Плечо просто не знает.
     Кису к тренировкам не допускали, да она не больно-то и рвалась. Пока парни
подметали деревянный пол босыми ногами и  -  в падениях -  кимоно,  их "миледи"
чаще всего проводила время в соседнем кафе. Кафе "крышевали" те же тихвинцы, и,
соответственно,  в  заведении было.  всегда благопристойно и  безопасно.  Можно
культурно посидеть, послушать приятную музыку, полакомиться кофе со сливками...
почитать газету со стать„й, обвед„нной красным фломастером...
     Статейка  была  невелика по  объ„му,  но  впечатление производила сильное.
Называлась  она  "Болезнь  внутренних  органов"  и   рассказывала  о  бездарных
действиях российских спецслужб.  По  мнению автора,  эти самые службы и  органы
следовало   срочно   реформировать,   то   бишь,   с   поправкой  на   нынешнюю
действительность,  -  вообще  ампутировать,  как  гангренозную ногу.  Журналист
подтверждал свою мысль случаем с нападением на экскурсионный "Икарус".  Четверо
в масках ворвались в его салон, облили пассажиров бензином и, пообещав в случае
чего большой пионерский кост„р,  потребовали кучу денег.  Получив их  фальшивый
аналог,  для  острастки  сожгли  девушку-экскурсовода.  Только  тут  облеч„нные
властью идиоты сообразили,  что террористы не шутят,  и заплатили сполна. А те,
добившись-таки своего,  остановили автобус у заброшенных складов и благополучно
сделали ноги.  Не помогли ни снайперы с  могучей оптикой и лазерными прицелами,
ни розыскные Мухтары из элитных питомников,  ни доблестный спецназ в  пятнистом
"камуфле"...   Бензин  -   вещь  специфическая,   горит  ярким  пламенем,  пары
взрываются,    а    запах    напрочь   отбивает   нюх.    Вот    такие    дела.
Комсомолку-красавицу-спортсменку  похоронили  в  закрытом  гробу,   денежки,  и
немалые,  из  местного бюджета  тю-тю,  зато  на  Багамских островах,  по  всей
вероятности,  сменил владельца особнячок.  А  родные спецслужбы только и умеют,
что  взятки брать,  трепать коммерсантов и  плотно срастаться с  организованным
криминалом...
     На Багамах Киса до сих пор не бывала,  только с родителями в Анталье.  Она
дважды перечитала статью,  особо посмаковав сумму,  затребованную и  полученную
террористами, и глубоко задумалась.

     Рейд по проверке.
     Наташа  осталась на  улице  -  стеречь  эгидовский внедорожник,  а  Сергей
Петрович переш„л улицу и  скоро пропал из  виду  за  углом больничной сторожки.
Естественно,  не один, а в сопровождении Фаульгабера и Лоскуткова. От Наташи не
укрылось,  как  он  тяготился присутствием добровольно-принудительного эскорта.
Она даже подозревала,  что Александр Иванович попросил е„  сесть за руль именно
потому,  что надеялся таким образом избавиться от  пререканий с  Плещеевым.  И,
насколько она могла судить,  его расч„т себя .оправдал. Шеф хотя и шипел, точно
раскал„нное железо,  на  которое плюнули,  и  дважды  упомянул,  что,  мол,  не
нуждается в няньках,  -  но,  как истинный джентльмен, при дамах от дальнейшего
сгущения атмосферы воздержался.  Саша был большим дипломатом.  Они с  Кефирычем
всяко  не  собирались  пускать  его  одного.   Вплоть  до  прямого  физического
воздействия. Так чего ради тратить силы на бесполезные препирательства?..
     К кому и зачем приехал Плещеев в медсанчасть Кировского завода,  Наташа не
имела н