она "Москвича" он ведь ночами не спал, обдумывая, как
скажет (тяни не тяни,  рано или поздно прид„тся) о случившемся бате.  И что тот
ответит.  И  как мама,  наверное,  схватится за валидол...  и  вообще...  А для
Алексея почему-то вс„ просто. Позвони да выложи. Всего делов...
     А  действительно -  почему не  позвонить да не отмучиться сразу?  Сбросить
груз и жить дальше, приняв вс„, что ему вполне заслуженно скажут?..
     Снегир„в за его спиной налил себе чаю и без спросу вытащил из холодильника
сыр.  Валерий  Александрович  схватил  телефонную  трубку,  боясь,  как  бы  не
улетучилась внезапная решимость и опять не одолели сомнения.
     - Батя? Здравствуй... Там мама не слушает? Кино смотрит?.. Ага... У меня к
тебе, знаешь, такой мужской разговор...
     К   его   некоторому  изумлению,   Александр  Васильевич  выслушал  весьма
хладнокровно.   Даже  ни   разу  не   перебил.   Под  конец  своего  горестного
повествования Жуков-младший сообразил,  что  изумляться-то  было  особо нечему.
Отец,  большой  любитель  мелких  придирок,  в  минуты  действительно серь„зных
жизненных  коллизий  являл  неизменную  выдержку.   И   готовность  действовать
решительно и ч„тко, по-боевому.
     - Мне как -  "генералку" на тебя выписать?  -  только и спросил он,  когда
Валерий Александрович обессиленно замолчал. - Или самому лучше прибыть?
     Сын пригладил пятерн„й волосы, ставшие ощутимо влажными, и снял очки:
     - Ты смотри... что для тебя менее хлопотно...
     - Тогда сам приеду,  - непререкаемо постановил Жуков-старший. - Проветрюсь
хоть.  С дедом этим познакомлюсь, опять же. Может, мы с ним действительно... на
одном солнышке портянки сушили...

     Песнь козлов

     Л„ша Корнильев жил на  проспекте Просвещения.  Он  ездил домой на метро до
одноим„нной  станции,  потом  несколько  остановок  на  автобусе  или  трамвае.
Большинство людей  раздражают  и  утомляют  каждодневные длительные поездки  на
общественном транспорте,  но  Л„ше  они,  пожалуй,  даже  нравились.  Хотя  ему
приходилось мотаться не  только туда и  обратно,  но  ещ„ и  по  всяким местным
командировкам, машина для которых предоставлялась отнюдь не всегда.
     В транспорте Л„ша с удовольствием наблюдал за людьми.  Конечно,  в набитом
метро человеческие характеры раскрываются чаще всего не самым выгодным образом.
Когда-то Л„ша,  как все,  тяготился сценами хамства,  потом перестал. Ему очень
понравилась  одна  мысль,   вычитанная  у  Ницше,  -  о  древнегреческом  герое
трагедии*,  который,  вытерпев все мыслимые и  немыслимые горести,  к  финалу в
ужасных мучениях погибает...  нам на радость.  То есть позволив нам,  зрителям,
испытать  очистительный  катарсис,   высокое  просветление  чувств.  Да  притом
насладиться искусством акт„ра, постановщика и драматурга...
     Изначальная форма  древнегреческой трагедии представляла собой  песнопение
хора,  одетого козлами -  спутниками Диониса, и рассказывала о страданиях этого
Бога с  одновременным его восславлением.  Отсюда название жанра -  в буквальном
переводе "песнь Козлов".
     Когда Л„ша приучился рассматривать жизненные явления в  первую очередь как
благодатный материал для  заметок  и  таким  образом  превратился из  участника
событий  в  исследователя,  прежние тягостные ситуации превратились в  источник
познания  и   вдохновения.   Вдобавок,   как  он  для  себя  выяснил,   зрелище
человеческих, несовершенств портит настроение в основном тому, кто теоретически
хотел бы вмешаться,  но по разным причинам не решается сделать это на практике.
У Л„ши таких проблем не стояло.
     Длительные поездки были хороши ещ„ и  тем,  что только в  метро и автобусе
ему  удавалось как  следует  поразмыслить,  посочинять,  помечтать.  Его  семья
обитала в смежной двухкомнатной и состояла, кроме самого Л„ши, из мамы с папой,
бабушки и  двоих  младших братишек,  кончавших школу  в  этом  году.  Идеальная
обстановка для занятий.  Прич„м перманентно, и конца-краю не видно. "Вот пацаны
переженятся и  к ж„нам уйдут",  -  надеялась бабушка.  Маму это только смешило:
"Ага, переженятся и ж„н сюда приведут. И внуков мне нарожают..."
     ...Без  пяти  одиннадцать вечера в  поезде метро,  движущемся к  окраинным
станциям,  уже не  так много народа.  Никто не  стискивает,  не  толкает.  Л„ша
покачивался в такт движению вагона и без помехи разглядывал девушку, стаявшую у
противоположной двери.  Не  то  чтобы девушка была  в  его  вкусе.  Ему  всегда
нравились худенькие блондинки, а у не„ выглядывали из-под шапочки густые т„мные
волосы:  она,  кажется,  нач„сывала их  на  пухлые щ„ки,  чтобы хоть  оптически
уменьшить лицо.  А  может,  просто закрывала волосами прыщи,  которые,  уж  что
говорить,  никому не  идут.  Девушка время  от  времени заглядывала в  плет„ную
сумку,  которую очень осторожно держала на весу. Пока Л„ша пытался угадать, что
у  не„ там -  только что купленная обновка?  часы?  хрустальная ваза?..  -  она
приоткрыла крышку пошире,  и  из сумки проворно выбралась наружу...  чистенькая
белая  крыса.  Ловко вскарабкалась по  рукаву и  привычно устроилась на  плече,
аккуратно подвернув длинный розовый хвост.  Обнюхала капли растаявшего снега на
воротнике,  пот„рлась усатой  мордочкой о  щ„ку  хозяйки...  Та  скосила глаза,
улыбнулась любимице и неожиданно стала почти красивой.
     Несколько секунд пассажиры,  в том числе Л„ша, взирали на девушку с крысой
в  немом и  полном остолбенении.  Первым подал голос бодрый старичок,  сидевший
поблизости.
     - Барышня,  я буду ставить перед вами вопрос!  -  строго проговорил он.  -
Сушки с маком она у вас ест? Не возражаете, я е„ угощу?..
     "Крысовладелица" тоже  ехала  до  Просвещения,  но  слегка  замешкалась  в
вестибюле,  и Л„ша,  поднимаясь на эскалаторе, вс„ оборачивался назад - как там
она, не удрало ли животное. Но вместо девушки его глазам предстал явно поддатый
мужик,  который цеплялся за поручни и неуверенно карабкался вверх. Его заносило
из стороны в сторону,  и Л„ша проследил за ним с невольным сочувствием. Однажды
он видел,  как потерял равновесие и загремел вниз такой "восходитель".  Н„сший,
между прочим, в руках целую пачку стекла.
     Нынешнему пьянчужке повезло больше,  но только в том, что руки у него были
свободны.  Пытаясь миновать Л„шу,  он запнулся и чуть не рухнул врастяжку. Л„ша
успел подхватить его, но правду говорят люди - ни одно доброе дело не останется
безнаказанным:  мужчина тоже  инстинктивно выбросил руки впер„д и...  пребольно
зацепил Л„шу по бедру.
     - Изв-вини,  п-парень,  -  пробормотал он заплетающимся языком.  - Прости,
к-кореш, а? Не х-хо-тел...
     - Ладно,  ладно. - Л„ша помог ему выпрямиться и слегка подтолкнул - шагай,
мол.  Мужик удалился,  неразборчиво бормоча ещ„  какие-то  извинения,  Л„ша  же
нагнулся и,  морщась,  стал  растирать ушибленное место ладонью.  Ощущение было
примерно такое,  какое  приключается в  локте,  когда  врежешься во  что-нибудь
"косточкой". Век живи, век учись: он и не думал, что подобное может случиться с
ногой. Ладно, пройд„т... Куда оно денется...
     Л„ша был крепким парнем и о таких мелочах обычно забывал через пять минут,
хотя  позже иногда с  удивлением обнаруживал синяки.  Однако на  сей  раз  нога
проходить  почему-то   не   собиралась.   Даже   наоборот  -   стала  понемногу
одеревеневать,  как будто он  е„  отсидел.  Ничего,  сказал он  себе.  Сейчас в
пальцах и  ступне заколют иголочки,  и  станет щекотно и больно...  а потом вс„
пройд„т без следа.
     Эскалатор  стал   втягивать,   прятать   ступеньки,   быстро   ныряя   под
металлический гребень,  и Л„ша,  хромая,  еле изловчился спрыгнуть с него. Нога
онемела вконец -  мышцы вроде бы слушались, но казались совершенно чужими, и он
даже  испугался,  как  бы  не  подломилось ставшее ненад„жным колено.  Дурацкая
ситуация -  того  мужика,  действительно порядком "на  кочерге",  уже  и  след,
конечно,   простыл...   а  трезвому,   того  гляди,  по  его  милости  прид„тся
оправдываться, доказывать, что не под градусом!
     Л„ша  немного постоял у  стены,  потом  пош„л  к  выходу.  Пош„л -  громко
сказано.  Он откровенно волочил ногу,  и было такое ощущение, что левая штанина
джинсов сделалась тесноватой.  Бедро,  кажется,  распухало, и он догадался, что
хренов алкоголик по нечаянности крепко "причесал" ему нерв.  И почему случайные
удары всегда снайперски попадают именно туда,  куда надо? По той же причине, по
которой больным местом всегда и обо вс„ задеваешь?..
     Никогда раньше он  не  замечал,  что от  эскалатора до наружной двери было
какое-то  расстояние.  Теперь  оно  показалось ему  бесконечным.  Оказавшись на
улице,  Л„ша остановился перевести дух.  Он  почему-то  вспотел,  хотя ему было
холодно. А стоило чуть наклониться, чтобы ещ„ разок потереть больное бедро, - и
голова противно закружилась,  так  что освещ„нные ларьки поплыли перед глазами.
Этого только не хватало!..  Не раскисать!!!  Л„ша упрямо развернул плечи,  сжал
зубы, выпрямился, не подпуская к себе черноту... Потерял сознание и завалился в
талую грязь, растоптанную сотнями ног.
     Беспамятство  длилось  около  минуты.   Л„ша   задвигался,   сумел  сесть,
сообразить,  где  находится,  а  потом и  подняться.  Поймал краем глаза чей-то
насмешливый и презрительный взгляд: молодой, а туда же... в сосиску, в стельку,
в дрезину!..  Он почувствовал, что страшно озяб, и с обидой подумал, как сейчас
добер„тся домой и перво-наперво заляжет в горячую, очень горячую ванну, а потом
попросит  маму  хорошенько  растереть  ему  ногу...   и  в  самом  деле  выпьет
чего-нибудь.  Вот  назло  всем  возьм„т и  выпьет.  Для  сугреву и  для  снятия
стресса...
     Он  кое-как  одолел  несколько ступенек,  спускаясь с  цоколя  станции,  и
заковылял к  остановке автобуса.  Мимо ещ„  открытых ларьков,  мимо опустевшего
пятачка,  где  дн„м работал книжный лоток...  "Ничего,  -  сказал себе Л„ша.  -
Ничего.  Это когда-нибудь кончится. Не раскисать!.." Хватаясь за стены киосков,
он еле-еле дополз до угла, потом на одном самолюбии перетащил себя через улицу,
промочив ноги в выбоинах трамвайных путей. Думать сделалось совсем трудно.
     Перед  остановкой  автобуса  раскинулась обширная  лужа.  По  оттепельному
времени она не оттаивала и не замерзала -  так, каша из воды со снегом и льдом.
Л„ше  показалось слишком долго  обходить е„  кругом,  и  он  зашл„пал напрямик,
вброд.  Уже почти перейдя,  он снова упал,  правда,  лишь на колени.  С большим
трудом встал...  Теперь кроссовки и джинсы на н„м были мокрые совершенно,  да и
куртка -  наполовину.  Он подумал о том, что в таком виде его в автобус могут и
не  пустить.   Ничего:  как-нибудь  он  контрол„ршу  уговорит.  "Дыхн„т",  если
потребуется.  Она пойм„т,  ведь все люди,  все человеки.  А то,  глядишь, ещ„ и
знакомая попад„тся, ведь он этим маршрутом почти каждый день из дому и домой...
Домой...
     Л„ша  схватился  за  металлический столб,  на  котором  держалась железная
крыша,  призванная защищать пассажиров от  непогоды.  В  руках  тоже  не  стало
никакой силы.  Он  испугался,  что  опять упад„т.  Или,  того хуже,  не  сумеет
забраться в  автобус,  когда из  темноты выплывут фары и  перед ним с  шипением
раскроется дверь.
     Под   крышей  ещ„  сохранялись  дощатые  останки  когда-то   установленной
скамеечки.  Можно сесть и подождать, давая отдых ноге. Л„ша дохромал оставшиеся
два шага,  сел и прижался спиной к рифл„ной стене.  Холод сделался нестерпимым,
он неуклюже засунул руки под мышки и ощутил, как уплывает сознание.
     На сей раз оно уходило медленно,  постепенно и неотвратимо. Л„ша откинулся
затылком к стене,  чтобы не свалиться на землю. Звуки и огни начали отдаляться,
в ушах нарастал звон.  "А ведь я, кажется, умираю, - подумал молодой журналист.
- Мама..."  Ему захотелось отчаянно закричать,  но он не закричал.  Даже и  для
этого уже  не  было сил.  Он  ничего не  мог  сделать,  совсем ничего,  не  мог
остановить это сползание в никуда. Потом вс„ стало меркнуть.
     Автобус приш„л и  уш„л,  за ним другой,  третий...  Уже ненужные,  они шли
густо,  косяком,  и водители медлили закрывать двери,  а контрол„рши недоум„нно
оглядывались в окно.  Одинокий пассажир,  сидевший на остановке, так и не уехал
домой.
     Два  часа  спустя,  когда его  осветил фарами проезжавший мимо милицейский
наряд, Л„шино тело почти успело остыть.
     Борис Благой ш„л по  пустому редакционному коридору.  Двери со всех сторон
были закрыты,  и  каждую он  собирался открыть.  Но  едва протягивал руку,  как
Звучала  сигнализация,   очень  похожая  на  телефонный  звонок.   "Молодцы,  -
одобрительно подумал он,  -  такая  чувствительность!  И  когда  только  успели
поставить?.."  Коридор длился и длился,  но наконец Борис Дмитриевич увидел то,
что искал. Перед ним замаячила новая, незнакомая дверь, и за нею таилось что-то
зловещее.   Он  это  чувствовал:  свежеструганые  деревянные  плоскости  упорно
казались ему крышкой гроба. Но дверь непременно нужно было открыть, и он поднял
руку -  медленно,  осторожно,  готовясь е„ сразу отдернуть. Но звуки телефонных
сигналов неожиданно прекратились,  и Благой, осмелев, решительно толкнул дверь.
А толкнув,  испуганно отшатнулся: сразу за порогом пол обрывался, впереди зияла
жуткая пустота. Тут же с новой силой заверещала сигнализация, и он
     проснулся.
     Рядом настырно звонил телефон.  Ещ„  плохо соображая,  журналист нащупал в
темноте трубку.
     - Квартира Благого Бориса Дмитриевича? - раздалось возле уха.
     - Да, - пытаясь победить сон, ответил Благой. "Жалко старика, - подумал на
другом конце провода милицейский капитан.-  Как бы сообщить-то ему..."  Услышав
сиплый и сдавленный спросонья голос Благого, милиционер решил, что тому, должно
быть, лет восемьдесят. Впрочем, было четыре тридцать ночи, самое собачье время.

     - Дежурный такого-то отделения капитан Батурин говорит...-  Капитан сделал
паузу. В его милицейской жизни случались бесконечно разные эпизоды, но вс„-таки
самое скверное было -  вот так сообщать родственникам.  Иные из его сослуживцев
успели обрасти панцирями, но Батурин вс„ ещ„ переживал. Он вздохнул, по„рзал на
прот„ртом стуле и  -  делать нечего -  стал продолжать:  -  У  вас я извиняюсь,
валидол под рукой?  Я  боюсь,  тут болышие неприятности с  вашим сыном...  Или,
может быть,, внуком...
     - Какие  неприятности?!!  -  Благой  вскинулся  на  локте,  чувствуя,  как
пересыхает во рту. - Да говорите же!..
     - Вам, отец, надо бы ;завтра с утра... или не вам, кому-нибудь из семьи...
надю  приехать  в  морг  больницы номер  два.  Это  на  Поклоннюй горе.  Только
обязательно  что-нибудь  сердечное  захватите...   -  Капитан  помолчал,  потом
вздохнул и добавил: - Надо опознать тело... вашего сына.
     От  внезапной и  страшной вести не  обязательно разрывается сердце.  Может
ударить и в голову.  Благой в одно мгновение ощутил,  как:  это бывает. Тяжелый
молот внутри головы забил сразу и в полную силу.
     Сын  вчера  остался  ночевать  у  одноклассника.  Позвонила  родительница,
сказала, что дети увлеч„нно обсуждают что-то математическое, чуть ли не теорему
Ферма пытаются доказать,  и" раз уж они в  кои веки так самозабвенно говорят об
уч„гбе,  а  час достаточно поздний -  не лучше ли,  мол,  Олету остаться у  них
ночевать?
     Утром бы заодно и подкигаула обоих на машине до школы...
     - Где...  эта больница?  - переспросил Благой, с трудом выговаривая слова.
Непомерность случившегося так придавила его,  что путались мысли.  -  Что...  с
ним, вы в курсе? Он... он же остался у одноклассника...
     - Одноклассника?  -  уди:вился капитан.  -  Нет,  его одного подобрали, на
автобусной  остановке...  -  Было  слышно,  как  милиционер пошуршал  какими-то
бумагами,  а потом прочитал:  -  Вот передо мной его визитная карточка.  Благой
Борис Дмитриевич, журналист...
     Благой только и смог тупо подтвердить:
     - Да, это моя визитная карточка...
     - В каком смысле ваша? - вроде бы не расслышал Батурин.
     - В том смысле, что моя!.- Благой нащупал выключатель и включил лампочку у
кровати,  чтобы записать адрес больницы. Он вс„-таки шагнул в проклятую дверь и
теперь нескончаемо шадал сквозь ч„рную пустоту. В голове продолжал бить молот.
     - Извиняюсь, так это ВАША карточка? - зачем-то переспросил милиционер.
     - Да, моя,- горестно подтвердил Благой,- Борис Дмитриевич - это я. Так где
мне... - он сглотнул, - опознать сына?
     - Погодите,  погодите вы  с  опознанием!  -  Голос  милиционера неожиданно
повеселел.  -  Тут  у  нас,  похоже,  накладочка!  Слушайте,  Борис Дмитриевич,
сынку-то вашему сколько лет?
     Внезапный рывок от отчаяния к  надежде был точно парашют,  сработавший над
самой земл„й.
     - Четырнадцать...  -  Благой почувствовал,  как  у  него затряслись руки.-
Темноволосый...
     - Ну вот,  а у нас белобрысый такой парень,  лет двадцати, может, двадцати
двух.  Нашли при н„м три одинаковые визитки,  ну и решили...  А вашему, значит,
четырнадцать? И т„мненький? Точно?..
     - Да, точно.
     - Тогда  извините,   ради  всего  святого,   за  то,   что  заставили  вас
переживать...
     "Ничего себе ошибочка", - подумал Благой, но вслух выговорил:
     - Да что... дело такое...
     Дышать стало легче, хотя молот в голове бил по-прежнему.
     - Борис Дмитриевич,  раз уж так получилось...-  Капитан Батурин сообразил,
что теперь ему прид„тся сообщать о той же самой смерти во второй раз, и то, что
для  одних  родителей обернулось помилованием на  эшафоте,  у  кого-то  другого
реально откроит часть жизни.  -  Раз уж  так получилось,  Борис Дмитриевич,  вы
очень нас выручите,  если припомните... у кого бы могли оказаться ваши визитные
карточки? На вид, повторяю, двадцать - двадцать два года, рост сто восемьдесят,
волосы светлые, вьющиеся, удлин„нные...
     Ответ  лежал на  поверхности.  Однако в  данный момент Благой не  сумел бы
сказать,  как звали его собственных маму и  папу.  Он  записал номер,  пообещав
немедленно позвонить, если что-нибудь вспомнит.
     Телефон квартиры, где остался на ночь Олег, Валтасаровыми письменами горел
у  него в  памяти,  и он набрал его тотчас,  как только распрощался с дежурным.
Чувство было, словно перед прыжком в холодную воду.
     На гудки долго никто не откликался.
     - Ну давай же ты,  просыпайся... - бормотал сквозь зубы Благой и, отчаянно
зажмурившись,  т„р переносицу,  пока перед глазами не побежали круги.  - Возьми
трубку!..
     Наконец к  телефону подошла заспанная хозяйка квартиры.  И  на  вопрос про
Олега с  недоумением ответила,  что  мальчики спят.  Вечером,  как водится,  не
угомонить, зато утром...
     - Если сама, конечно, проснусь, - добавила она с укоризной.
     - Точно спят?  Я  имею в  виду...  они  оба дома?  -  Благому было глубоко
наплевать, просн„тся она завтра вовремя или проспит. Господи, как счастлив тот,
у кого подобные мелочи составляют главную жизненную проблему!..
     - Сейчас проходила мимо,  видела обоих. Ваш - на диване, мой - на кровати.
Сопят себе в четыре дырочки...
     - Но вы уверены, что они - там?
     - Да  уверена,  уверена!  Вот,  дверь открыла и  сейчас на  них смотрю,  -
отозвалась мать одноклассника. - А в ч„м дело-то?
     - Спасибо вам  огромное...  -  Благой  засмеялся и  понял,  что  близок  к
истерике.  -  Вы  только,  пожалуйста,  Олегу не говорите,  что я  посреди ночи
звонил...
     Осторожно,  словно  боясь  разбить,  опустил трубку на  аппарат и  остался
сидеть на кровати, тупо глядя перед собой.
     - С кем это ты..? - удивилась Настя, входя в комнату.
     Благой поднял голову и  тут только вспомнил,  что жена ещ„ с вечера засела
готовить лабораторный отч„т.  Ему вдруг показалось очень важным сообразить,  то
ли Настя уже встала,  то ли так и не ложилась. Он хотел спросить е„ об этом, но
тут  опять  зазвонил телефон.  Благой ощутил новый  приступ ужаса  и  мгновенно
схватил