Судя по некоторым специфическим выражениям, ростовщик в свой приличный дом
попал из дома каз„нного.  Минут десять в кухне царила тишина, только еле слышно
урчал огромный холодильник "Бош".  Он был того розового оттенка, который Женина
бабушка назвала бы "телячьим".
     - Ажур!  -  наконец-то  вернулся долговязый Фима.  -  Криминала ноль.  Вот
планировка квартиры,  вот жильцы...  район... рыночная стоимость на сегодняшний
день...
     - Так,  так,  -  Марк Соломонович цепко ухватил протянутый бумажный лист и
самым внимательным образом изучил.-  Ну вот что, молодые люди,- он повернулся к
Журбе,  но  при этом покосился на Женю.  -  Восемь тонн я  вам не дам.  От силы
шесть,  под двенадцать процентов,  сразу возьму за полгода, вы же знаете, какое
сейчас время, кругом одно жуль„...
     - Ладно, валяйте, - кивнул Журба. И слегка толкнул Женю. - Давай, Джексон,
подмахни документ.
     - Распишитесь,  молодой человек...  - Марк Соломонович взял из Фиминых рук
полностью готовый,  со всеми печатями, бланк генеральной доверенности и ткнул в
не„ пальцем:  -  Вот здесь...  -  Под ногтями у него была траурная кайма.  -  И
расписочку попрошу, по всей форме... Фима, продиктуй!
     Пока тот диктовал,  ростовщик сличил Женину подпись на гендоверенности и в
паспорте.  Когда расписка была  готова,  Марк  Соломонович дважды перечитал е„,
вновь недоверчиво скосил глаза на гостей и, заверив:
     - Я сейчас, - скрылся в недрах квартиры.

     Вернулся он  минут  через десять.  Зачем-то  огляделся и  выложил на  стол
приличную пачку стобаксовых:
     - Здесь-таки вс„ точно. У нас как в аптеке!
     - Проверим,  -  Журба  взял  доллары  и  со  скоростью  счетного  автомата
прошелестел всю толстую стопку: - Э, чегой-то не понял я, Марк Соломоныч! Стохи
не хватает!..
     - Быть  не  может!  -  Хозяин дома ещ„  раз  самолично пересчитал зелень и
сокрушенно покачал головой:  -  А  зохн вэй,  Фима,  киш  мирен тохес!  Как  ты
считаешь бабки, шлимазол? Здесь же все кругом порядочные люди!..- Он вытащил из
кармана сто долларов и  с  полупоклоном сунул в руки Журбе:  -  Ошибочка вышла,
молодые люди, фраернулись, блин.
     - Точно фраернулся,  сионист хренов, - уже в салоне джипа Журба со смешком
извл„к  из  кармана заныканную бумаженцию с  портретом Франклина.  В  юности он
неплохо "приподнялся" на ломке купюр и  былых навыков до сих пор не утратил.  -
Перебь„тся  на  изжоге,   барыга  позорный.   Держи,   Джексон!   Это  тебе  на
первоначальное обзаведение!
     Женя Крылов, только что потерявший комнату в коммуналке, некогда купленную
ему Шлыгиным, взял сто долларов и смущ„нно поблагодарил:
     - Не знаю, когда отдам, Андрей Аркадьевич, честное слово...
     Журба  отмахнулся  и  опять  включил  радио,  чтобы  ехалось  веселей.  Из
при„мника послышались цепенящие душу  грозовые  аккорды,  потом  полетел  голос
покойного Меркьюри.
     - Хорошо по„т,  царствие ему небесное,-  сказал Журба и  сделал погромче.-
Хоть и гомиком был... а вс„ равно люблю, блин.
     - Show must go on,- неслось из динамиков...

     Не собирался в  это утро Борис Благой заходить в школу.  Да и что ему было
там  делать,  если  Олег  сам  в  последние недели приносил на  кухню раскрытый
дневник и, слегка смущаясь, объявлял:
     - Средний балл - четыре и пять...
     - Давно  бы  так!   -   повторял  каждый  раз  Благой,   с   удовольствием
расписываясь. Кажется, парень в самом деле взялся за ум. А что? Выпускной класс
на носу...
     ...И вот сегодня он случайно заглянул в комнату сына.  Случайно заметил на
столе красивую обложку -  "Дневник петербургского школьника", ту самую, которую
видел вчера.  Может быть,  Олег выронил дневник, когда по обыкновению торопливо
запихивал в  школьную сумку учебники?..  До  школы было  минут пять дворами,  и
Благой  решил  занести  дневник  -  немного времени перед  работой у  него  ещ„
оставалось...
     ...Только лучше бы он этого не делал совсем. Он застрял в школе на полтора
часа.  И  почти столько же ходил потом кругами по микрорайону,  начисто позабыв
обо  всех служебных делах и  переживая последовательно приступы бешеной ярости,
тупого отчаяния и,  наконец,  тихой и ясной мудрости. ...Завучиха поставила ему
на вид прогулы Олега, и он принялся спорить, доказывая, что у сына при вс„м том
не  так  уж  плохи дела...  Даже выложил за  стол принес„нный с  собой "Дневник
петербургского школьника".  С  теми  самыми  четв„рками и  пят„рками.  Завуч  -
полнотелая  энергичная дама  непонятного возраста  -  перелистнула страницы,  а
потом  со  вздохом положила рядом классный журнал:  "Сравните".  Тут-то  все  и
выплыло.   Дневник,   который  подписывал  каждое  воскресенье  отец,  оказался
обыкновенной фальшивкой.  В  журнале не  только пятерок -  вообще почти никаких
отметок обнаружить не удалось.
     - Очень  предусмотрительный мальчик,  -  завучиха  не  скрывала  ехидства.
Довольно невес„лого,  впрочем,  ехидства. - Ни одной контрольной не посетил. Ну
ещ„ бы. А подписи учителей? Да у него, право, талант...
     "Мы-то  держали  вас  за  известного  журналиста,  -  слышалось  при  этом
Благому.-  Мы-то  вашими публикациями восхищались!..  Как вы  умело их  всех на
чистую воду разных там корыстных чиновников,  спевшихся с криминалом!.. А сами?
В собственной семье... Под собственным носом..."
     Вдво„м с  завучихой Благой пош„л  в  класс  отлавливать сына,  но  выяснил
только, что Олега сегодня никто в школе не видел.
     - А  зачем?  -  удивилась молодая  учительница русского языка.-  Он  вчера
был...
     Вот Благой и  кружил по дворам,  и казалось,  будто попадавшиеся навстречу
прохожие оглядывались на него и тыкали пальцем...
     Сначала  хотелось немедленно встретить Олега,  влепить  звонкую пощ„чину и
произнести нечто судьбоносное,  типа:  "Убирайся вон из моей жизни навсегда!" В
конце концов,  парню нужно одно -  лишь бы оставили его в покое. Ну вот и пусть
катится куда  угодно.  Какое к  чертям родство крови!..  Взять хоть практиканта
Лешу Корнильева... Каким образом, в какой момент он, отец, упустил сына? Почему
в другой семье вырос замечательный мальчишка, а у него..?
     К счастью, сын не встретился. Иначе Благой наломал бы такого, о ч„м скорей
всего  потом  до  гробовой  доски  бы  жалел.  Несколько раз  сигналила недавно
приобрет„нная трубка.  Отвечать никакого настроения не было,  и  он е„ попросту
выключил. Пусть что хотят, то и думают. Ну их всех к ч„рту...

     Приговор

     Священный вулкан Катомби готовился принять в жертву ещ„ одну жизнь...
     Солдат в грузовике было шестеро,  плюс офицер в кабине.  Солдаты выбросили
пленника из кузова наземь,  и он пополз вверх по тропе, что вела к жерлу малого
кратера.  Он  полз  на  четвереньках,  поскольку изувеченные ступни  просто  не
выдержали бы  соприкосновения с  горячей каменистой земл„й.  Солдаты шли рядом,
время от времени пиная его,  чтобы полз побыстрей.  Они беспечно смеялись между
собой и даже не сняли автоматы с предохранителей:  а зачем?.. Приговор„нный был
совершенно беспомощен...
     ...Тяж„лый шнурованный ботинок,  занес„нный для  очередного пинка,  прош„л
мимо цели,  чернокожий солдат потерял равновесие,  а в следующий миг его сердце
остановилось раз и навсегда...
     ...Шестой солдат от испуга разучился стрелять, настолько он не ожидал, что
полумертвец вс„  же  сумеет подняться.  В  последний оставшийся миг  воин  атси
замахнулся прикладом... И умер, как умерли первые пятеро.
     ...  Офицер остался последним.  Один на один с человеком, которому жить-то
не полагалось, не то что драться и убивать. Офицер пятился к дымившему кратеру,
сражаясь с кобурой пистолета, никак не желавшей расст„гиваться, мясистое ч„рное
лицо покрылось серым нал„том.  Он вс„ же успел, потому что сил у его противника
осталось очень немного: страшные вспышки вроде той, что подняла его на ноги, не
могут  продолжаться сколько-нибудь  долго...  Бахнул выстрел,  и  пуля  ударила
пленника,  но тот уже переш„л грань, когда думают о собственной жизни и смерти.
Ещ„  один  шаг,  ещ„  один  разряд безумной боли  в  обнаж„нных ступнях,  и  он
дотянулся до офицера,  и офицер умер.  Приговор„нный рухнул с ним рядом.  Придя
через некоторое время в  себя,  он стащил с  офицера форменную рубашку,  его же
карманным ножом распорол е„ надвое и замотал ноги, чтобы можно было хоть как-то
ступать ими по земле.
     Его продали свои и подавно не пощадили чужие, и он был по-прежнему гораздо
ближе к смерти, чем к жизни, но он был свободен, и он мог, он мог попытаться...


     Неделя,  спустя которую Моня должен был вернуться и собственноручно вымыть
и  закупорить т„ти-Фирины  окна,  тихо  канула  в  прошлое.  Снегир„в  дождался
солнечного оттепельного дня и предложил своей хозяйке;  заняться наконец окнами
- пока, действительно, ещ„ продолжалась зима. Она отвела глаза:
     - Мне Монечка обещал. Он скоро приедет...

     - Приедет,  будет ему приятный сюрприз,  -  бодро заверил е„ Алексей.  Про
себя он полагал,  что в  ином случае Монино обещание будет справлять ежегодные.
юбилеи, но вслух об этом, понятно, воздержался.- И рученьки музыкальные портить
не прид„тся...

     - Не издевайтесь, Ал„ша, - обиделась т„тя Фира. - Он же действительно...


     Ей  неизвестно зачем  вспомнилось,  как  вечером  после  Мониного  отбытия
позвонила Софочка. Позвонила - и устроила старинной подруге громкий разнос: "Ты
соображаешь, что делаешь? Подогретым пирогом его на завтрак кормила!.."
     Поняв,   что   жилец   настроен  серь„зно,   Эсфирь  Самуиловна  суматошно
засуетилась,  начав одновременно разыскивать стекломойную жидкость,  кастрюлю и
подходящие тряпки и  вс„ время забывая,  зачем конкретно полезла в тот или иной
шкаф или ящик.  Что поделаешь -  в  е„ возрасте к мероприятиям подобного класса
следует готовиться за неделю.  Иначе в голове вс„ путается и начинает казаться,
будто наступил конец света.
     Оценив ситуацию,  Снегир„в потребовал у  т„ти Фиры карт-бланш,  а  получив
оный -  выставил владелицу комнат в  гости к  соседке Оле Борисовой.  Приставил
Олиного  мужа  Гришу  рвать  бумажные  полотенца.   Завербовал  верзилу  Тараса
Корабл„ва  сбегать  в  магазин  за  рулончиками  самоклеящейся  бумаги.  А  сам
вооружился синим баллончиком стекломоя, купленным вообще-то для "Нивы", и полез
на подоконник.  Некоторые части громадного полукруглого окна открывались и были
доступны из комнаты. Некоторые - исключительно извне. Эти последние по понятным
причинам особенно заросли грязью,  и  Снегир„в посвятил им массу усилий.  Гриша
Борисов, очкастый интеллигент из Герценовского института, подавал куски розовой
бумажной протирки и завистливо возмущался самонадеянностью Алексея, преспокойно
расхаживавшего по подоконнику четв„ртого этажа.
     Снегир„в вполуха слушал его и думал о том,  как повезло не ценившего этого
дурачку.  Если сравнить Гришин мир с тем, в котором жил он сам, получалось, что
обитали они на  разных планетах.  Гриша не  умел ни  драться,  ни стрелять,  он
боялся высоты,  подонков в парадном и много чего ещ„,  он спешил домой к жене и
таскал  из   молочной  кухни  т„плые  бутылочки  для  маленькой  дочки.   Чего,
спрашивается, ещ„ не хватает? Квартиры на двух уровнях, дачи, машины?.. Ну я же
и говорю - дурачок...
     При„мник,  настроенный на "Европу-плюс",  тихонько ворковал, примостившись
на табуретке.
     - ...Группа "Сплошь в синяках"!  -  весело объявил диктор,  жизнерадостное
трепло, свято уверенное, что треплется с американским акцентом.
     - Ну  вот,  -  обреч„нно  прокомментировал  Гриша.-  То  "Крематорий",  то
"Лесоповал",  а  теперь ещ„ И  "Сплошь в  синяках".  Чего только не выдумают от
безделья. Может, выключим?
     - Не надо, - сказал Алексей. - Пусть болтает, только бы не про политику.
     Из при„мника послышался гитарный аккорд.
     Жизнь научит смеяться сквозь слезы,
     Жизнь научит бесстрашным быть в страхе,
     Усмехаться в ответ на угрозы,
     Не дрожать, когда лают собаки.
     Жизнь научит любить, кого любишь,
     Ненавидеть, кого ненавидишь,
     Забывать то, чего не забудешь,
     И не видеть того, что видишь.
     Полагать за реальность кошмары
     И во лжи видеть горькую правду,
     Принимать хладнокровно удары,
     Презирать и презренье, и славу.
     Жизнь научит ценить, что теряешь,
     Не жалеть того, что имеешь,
     И прощать то, чего не прощаешь,
     И не верить тому, чему веришь.
     И, командуя, слушать команды,
     И лететь на потерянных крыльях...
     Жизнь научит быть сильными - слабых,
     Жизнь научит быть слабыми - сильных*.
     Стихи В. В. Шлахтера.

     Солист "Синяков" из кожи лез, имитируя покойного Цоя, но Алексей вс„ равно
пожалел,  что не вставил кассету и нет возможности записать.  Надо будет, решил
он,  посмотреть в соответствующих ларьках, ведь наверняка где-нибудь попад„тся.
Он подумал ещ„ немного и усмехнулся про себя, полируя верхнее стекло. С ним уже
бывало такое.  Западал в память хвост случайно услышанной песни,  и воображение
дорисовывало  вс„  остальное.   Так  что,  когда  удавалось  раздобыть  запись,
наступало некое разочарование.
     - Кажется, - сказал Гриша, - я понял, почему молод„жи нравятся иностранные
песни.
     - Ну и? - рассеянно спросил Алексей.
     - Когда не знаешь языка, легче воспринимать вс„ вместе, как музыку. И даже
если знаешь язык, дебильность текстов вс„-таки не так очевидна.
     Снегир„в спорить не стал. Он вообще очень не любил спорить.
     По  улице  внизу  сновали  машины,  прохожие замечали бесстрашного мойщика
окон,  останавливались и  задирали головы,  рассматривая "русского самоубийцу".
Алексей приветливо делал им  ручкой.  Он действительно был начисто лиш„н страха
перед высотой,  прич„м никакой его личной заслуги в  том не имелось -  таким уж
уродился на  свет.  Однажды,  много лет  назад,  ему  довелось раненым лететь с
четырнадцатого этажа,  но  даже  и  этот  поистине  судьбоносный пол„т  его  не
исправил.
     По  окончании трудов Гриша был  отправлен в  магазин за  кефиром ("Только,
Гришенька,  обязательно наш,  и,  если попад„тся,  просроченный:  на н„м пышней
поднимается..."),  и т„тя Фира нажарила оладьев на всю честную компанию. Крутой
культурист Тарас в ответ на приглашение пробурчал, что ему, мол, не положено по
диете. Однако потом явился на запах и даже выставил две банки сгущ„нки.
     Под конец оладьев Эсфирь Самуиловна включила телевизор,  коротавший век на
комоде.  Как все пожилые люди, она решительно не могла обходиться без новостей.
"Ал„ша,  ну откуда у вас подобное безразличие? - тщетно взывала она. - Это ведь
наша жизнь!"  -  "Ага,  -  хмыкал в ответ квартирант.  -  Жизнь.  Новый концерт
Филиппа  Киркорова.  В  перестрелке между  мафиями Ленинского и  Комсомольского
районов погибло сорок два человека..."
     Снегир„ву в самом деле было глубоко наплевать на такие мелочи,  как Дума и
правительство,  но  раздел городской хроники заставил его  мгновенно навострить
уши.
     - ...Да  неужели вы  меня  по-человечески не  понимаете?  -  возмущалась с
черно-белого  экрана  мордастая  т„тка,  похожая  на  объевшуюся  продавщицу из
молочного магазина.-  У меня внуки,  чтобы ты знал! Они тоже быть здоровенькими
хотят!..
     - Если я правильно понял, - спокойно спрашивал молодой корреспондент, - вы
и  ваши сотрудники использовали вакцину для  нужд собственных семей,  поскольку
она большой дефицит, да и сложно е„ купить на небольшую зарплату?
     - А ты сперва ляльку своего заведи,  тогда поглядим, как будешь у него для
чужих отнимать!  -  кричала в ответ профессиональная пожирательница сметаны.  -
Детей-то небось нет пока? Ну и молчи...
     Т„тку  звали  Алевтина  Викторовна Нечипоренко,  и  она  была  директрисой
детского дома.  Как выяснилось, возглавляемый ею доблестный коллектив умудрился
целиком подевать неизвестно куда дефицитную и  очень дорогую вакцину от гриппа,
выделенную для маленьких подопечных.  Гонконгская напасть между тем грянула - и
врачи "скорой" сбились с ног,  развозя тощих детдомовцев по больницам. Впрочем,
по  сравнению со  всем  остальным,  что  творилось в  Нечипоренкином заведении,
история с вакциной была ещ„ пустячком.
     Юный  корреспондент  с   поразительным  хладнокровием  "раскручивал"  свою
собеседницу,  задавая вопрос за вопросом:  о питании и гигиене детей, о враче и
уколах,   о  "гостях",   для  которых  наряжали  старших  воспитанниц.   Камера
бесстрастно фиксировала ответы Алевтины Викторовны.
     Доисторический "Вечер" красок не  передавал,  но  Алевтина Викторовна явно
была  пунцовой,  как  перезревшая клубничина.  Она  грозила ОМОНом  и  зачем-то
размахивала видеокассетой.
     Сволочи все!!!  -  кричал е„ взгляд. Всех бы порошком, как тараканов, чтоб
кому получше вас воздухом дышат не мешали...
     Эмоциональные    высказывания     Алевтины     Викторовны     перемежались
документальными кадрами,  отснятыми в другое время и в других местах. В детской
больнице,  в столовой детдома,  на лестнице,  в коридоре у добротной деревянной
двери, запертой на замок...
     Камера  близко показала,  как  болтаются в  ушах  у  заведующей тяжеленные
золотые серьги.  Как  пел когда-то  Высоцкий,  "если правда оно ну  хотя бы  на
треть", оставалось одно. Пойти и повесить. Потому что сами такие не вешаются.
     Сука,  думал Скунс,  глядя,  как  на  фоне  стоп-кадра -  возмущ„нное лицо
Алевтины Викторовны,  а  за  ним столетние разводы плесневелой сырости на стене
вверенного ей учреждения - титрами проходят данные о последовательном улучшении
жилищных условий предприимчивой дамы. Выяснить, на какую треть было правдой вс„
показанное-рассказанное,  труда не составит. Скунс, впрочем, подозревал, что на
сей раз краски были сгущены журналистами минимально. Он сам вырос в детдоме и с
такими Нечипоренками знаком был не понаслышке. Сука...
     Их взгляды встретились,  и  телевизор не выдержал взаимного напряжения.  В
н„м что-то громко щ„лкнуло,  запахло жареным электричеством,  и  пропала сперва
картинка,  а  после и  звук.  Кот Васька в  панике ринулся с хозяйкиных колен и
удрал под кровать. Тарас, сидевший ближе всех, проворно выдернул вилку.
     Когда телевизор остыл,  мужчины притащили авометр,  и Алексей -  кто тут у
нас инженер-электрик?  -  долго рылся в  пыльных ламповых недрах.  Звук в конце
концов появился, но изображение восстановить так и не удалось.

     Стая

     Даже у лихого прогульщика бывают мгновения, когда он старательно исполняет
школьное задание. Правда, задание у Олега Благого вышло несколько необычным.
     - Явился,  партизан!  -  сказала ему завучиха и... вытащила купюру: - Анне
Павловне, библиотекарю, сегодня шестьдесят исполняется. Мы тут собрали... Сходи
купи хороший букет и ко мне в учительскую принеси!
     Анну Павловну в  школе любили все.  Олег и сам несколько раз отсиживался у
не„  за  стеллажами,  "мотая"  контрольные.  А  сколько  девчонок плакалось ей,
доверяя библиотекарше тайны, тщательно хранимые от собственных матерей!..
     Цветов у  метро был  целый длинный ряд.  Олег сразу вынул деньги,  зная по
опыту,  что  в  ином случае его  заподозрят в  хулиганских намерениях и  начнут
отгонять от товара.
     - Что  желаете,  молодой человек?  -  тотчас  спросила ближайшая т„тка.  -
Гвоздики берите.  А  вот розы,  только сегодня привезли,  местные,  долго будут
стоять...
     У Олега натурально разбежались глаза. Захотелось купить не просто букет, а
что-нибудь сногсшибательное.  Чтобы у  завучихи свалились с носа очки,  а потом
счастливой библиотекарше сказали: "Это Олег Благой для вас постарался..."
     Он  еле  преодолел искушение отовариться у  первой  же  торговки  и  решил
сначала пройти весь ряд до конца. А то купишь, а по закону подлости на соседнем
прилавке такое!..
     - Ты!  Чего там ходишь, иди сюда! - позвал его вдруг какой-то парень. - Да
не бойся!
     Олег  сразу почувствовал,  как  в