ти ударил.  Чуть было не ударил... В общем, что-то не получилось. А вот орал
он  ещ„ долго.  И  очень по-настоящему.  Корчась на мокрой обочине и  прикрывая
здоровой рукой окровавленную глазницу...
     ...Парень  со  сломанной щиколоткой опирался на  колено и  локти,  пытаясь
ползти прочь от шедшего к  нему велосипедиста.  Зверский пинок в р„бра отбросил
его и опрокинул навзничь:
     - Я тоже лично против вас ничего не имею... Кто послал?
     Он, в принципе, уже знал - кто. Но требовалось подтверждение.
     - Мы...  мы...-  несчастный горилла  глотал  слезы  и  сопли,  сжимаясь  в
ожидании очередного удара,  но колоться не торопился.- Мимо ехали... увидели...
размяться решили...
     Ему случалось бить других и самому бывать биту.  Он знал: когда бьют - это
больно.  Ещ„ как больно.  Особенно арматурой и всякими иными железками.  Ну,  и
палками тоже неплохо.  А  ещ„ (это он  тоже пару раз наблюдал) можно расплавить
олово и понемножку капать им на...
     - Мама-а-а-а!..
     Патлатому ублюдку никакого дополнительного оснащения не потребовалось.  Он
просто очень хорошо знал, где что у человека внутри. А также снаружи. Боль была
нескончаемой,  беспросветной,  сводящей с  ума.  Пыточной.  И  "нукер",  давясь
блевотиной, прохрипел в багровую тьму:
     - Та... тарин, „... Ке... Кемаль...
     Несколько мгновений отдыха,  в  течение которых ему было позволено ощущать
лицом благословенно холодные и ласковые капли дождя.  А потом -  ещ„ один удар,
короткий и совсем не болезненный.
     Это очень здорово,  когда твои услуги оплачивают не только деньгами,  но и
информацией.  Это  очень здорово,  когда в  должниках у  тебя  ходят не  только
отдельные граждане, но и некоторые ближневосточные государства.
     Последнее -  с тех пор,  как в аэропорту Бен-Гурчон без большого опоздания
приземлился авиалайнер,  на  котором  ты  летел  отдохнуть,  и  четверо  усатых
смуглолицых  красавцев  спустились  по   трапу,   бережно  неся   перед   собой
переломанные руки.  Изначально их  было пятеро,  но пятого,  то есть пятую,  ты
убил.  В  принципе,  ты  ничего не имел против арабского возрождения.  Однако и
совесть надо иметь.
     Так или иначе,  ты выяснил,  что на благословенные Канары,  утопающие, как
известно,  в  цветах  и  в  океане,  собирался приехать некто  Антон  Андреевич
Меньшов.  Перспективный молодой  бизнесмен,  сделавший  состояние  на  торговле
компьютерами. Ты вс„ рассчитал напер„д, ты знал, как, где и когда ЭТО случится.
"Здравствуй, Санек", - скажешь ты ему. А он тебе... А вот это посмотрим.
     Может, сначала поговорим.
     Когда-то вы с  ним работали примерно на равных.  Теперь он был для тебя не
противник. И наверняка сразу это пойм„т. Потому что сам из профессионалов.
     Саньку, однако, на два дня задержали в Москве дела, и первой прилетела его
жена.  Ты околачивался среди встречавших и  сразу узнал е„ по фотографиям.  Она
держала  в  руке  бумажку с  заготовленными иностранными словами и  озиралась с
радостно-растерянным  видом,  явно  переваривая  детские  впечатления  о  Сочи.
Младшая  девочка,  несколько  неуверенно ставившая  ножки,  бдительно  стерегла
чемодан  и  две  большие сумки.  Старшая жаждала пустить в  ход  свой  школьный
английский и  обижалась,  потому что  мама  не  принимала е„  всерь„з.  Куда же
запропастились обещанные встречающие?
     Ты подош„л...
     Вот это и называется по-русски - ч„рт попутал.
     Ты подош„л,  весело приветствовал соотечественниц и предложил им посильную
помощь. Не в аэропорту же торчать, если не явился человек из гостиницы!
     За два дня Лена Меньшова прониклась к  тебе самым искренним расположением.
Она особенно предвкушала,  как познакомит тебя с  Антоном.  Да-да,  у вас с ним
определ„нно   было   много   общего.    Невозможно   представить,   чтобы   вы,
познакомившись, не подружились!..
     Какая жалость,  огорчался ты,  твой самол„т отбывал ровно за  час до того,
как прибывал Санькин.
     На самом деле никуда ты, понятно, не улетел.
     Ты подкараулил его, когда он гулял по пляжу один. Антон Андреевич не узнал
тебя и  задумчиво прош„л мимо.  "Санька",  -  сипло сказал ты ему в  спину.  Он
сделал ещ„ два шага,  потом д„рнулся, словно его ударило током, и обернулся. Ты
стащил зеркальные очки и смотрел на него.  сидя на белом пластиковом топчане. У
тебя было новое лицо. И переменившиеся, вылинявшие глаза.
     "Ал„шка!  -  сказал твой бывший напарник.  -  Ал„шка! Скунсик..." Шагнул к
тебе, словно собираясь обнять. Остановился. Отв„л глаза. И заплакал.
     Сам он был почти прежний. Даже не растолстел.
     Ты похлопал по топчану рядом с собой.  Санька сел, высморкался и вздохнул.
"Давай,  -  сказал он.  - Я, в общем, знал, что ты живой и прид„шь. Я сразу все
бумаги выправил.  Им..."  -  ц мотнул головой в сторону розовевшего на вечернем
солнце фасада гостиницы.
     Ты  мог  сделать одно прицельное движение указательным пальцем,  и  Антона
Андреевича Меньшова нашли бы скоропостижно скончавшимся от сердечного приступа.
Он понимал это не хуже тебя.
     "Как жил, как там наши? - спросил ты. - Как Дрозд? Как Лоскут, салажонок?"
Санька  стал  рассказывать.  Он  говорил коротко,  не  стараясь оттянуть время.
"Сам-то как?" -  спросил он, изложив то, что ты большей частью знал и без него.
Ты усмехнулся:  "А я,  Санек,  теперь вольным художником... Про дочку Тарантино
слыхал?"
     Санька хотел восхититься, потом опустил голову и сказал:
     "Я не буду брыкаться.  Только сделай доброе дело...  в общем... чтоб Ленка
не догадалась. Хорошо?"
     "Один вопрос, - сказал ты. - Ты тогда нарочно промазал ?"
     Он покачал головой.
     "Нет. Ты сам сдвинулся".
     Ты  почувствовал,  как заболело внутри,  там,  где в  сантиметре от сердца
прошла когда-то Санькчна пуля.
     "Вр„шь!  - сказал ты, давая ему шанс. - С того расстояния ты мухам на лету
яйца отстреливал!"
     Он спросил:
     "Мне как - встать? Или лечь?"
     Ты сказал:
     "Иди, Санек".
     Он смотрел на тебя непонимающими глазами, и ты терпеливо повторил:
     "Иди, Санек. Девчонки соскучились".
     Шагов  десять он  не  оглядывался,  ждал,  когда же  ЭТО  случится.  Потом
оглянулся,  но тебя уже не было на белом пластиковом топчане. И вообще нигде на
пустом, простреливаемом во все стороны пляже.
     Ты  шатался по берегу,  пока солнце не коснулось воды.  Тогда ты разделся,
влез в  океан и  поплыл.  Не  торопясь поплыл прочь от  земли.  Просто впер„д и
впер„д.  Ты был очень хорошим пловцом, но любой пловец рано или поздно устанет.
Или,  что вероятнее,  явится в  поисках ужина любознательная акула.  Интересно,
почувствуешь ты е„ приближение?.. Или заметишь непорядок, только когда отхватит
полтуловтца?..
     Ты смотрел вниз,  в т„плую глубину, и совершенно спокойно думал о том, как
нырн„шь,  а  на  предельной глубине вдохн„шь воду.  Ты поворачивался на спину и
созерцал яркие  тропические зв„зды,  медленно вершившие свой  круг  в  небесах.
Что-то кончилось в тебе. Наверное, жизнь.
     Ты в который раз пытался думать о том,  что было бы,  если бы тебе повезло
меньше ч отдельные указания получил не несчастный Санек,  а ты сам.  Смог бы ты
их выполнить?
     А если бы смог, то хватило бы мужества потом жить? А что, может, и хватило
бы. Может, тоже подобрал бы женщину с двумя чужими детьми.
     Хотя кому теперь интересно, что было бы, если бы да кабы.
     Акула так и не появилась. Акулы чуют страх и идут на него, а ты не боялся.
В небесах было торжественно и чудно.  Земля спала в сиянье голубом. А тебе было
до того на вс„ наплевать, что постепенно стало неохота даже топиться.
     Потом рассвело, и по жемчужному утреннему океану к тебе подплыли дельфины.
Они  были гораздо добрее людей.  И  гораздо разумней.  Два гладких упругих бока
мощно сдвинулись под тобой,  выталкивая из  воды.  И  повлекли тебя к  дал„кому
берегу.  До  которого ты был вполне способен доплыть и  без них.  Но если бы не
они, ты тогда вряд ли бы повернул.
     Той  ночью дядя Кемаль не  мог  уснуть часов до  пяти:  вс„ ждал звонка от
ребят.  Телефон так и не зазвонил, и в конце концов сын астраханского бахчевода
задремал прямо в ш„лковом домашнем халате и не разбирая постели.  Благо кровать
у  него  была  такой  ширины,  что  дядя  Кемаль  вместе  с  тапочками как  раз
укладывался попер„к.  В его личных апартаментах,  естественно, не было и нам„ка
на аскетический колорит квартиры на Оранжерейной.  Имидж имиджем,  но в частной
жизни он предпочитал комфорт европейского образца.  Увы, отоспаться не удалось:
почти  сразу  его  разбудило прикосновение осторожной руки.  Он  открыл  глаза,
полагая,  что  настало утро  и  его  будит телохранитель,  но  это  оказался не
телохранитель.
     - Жалко балбесов,  -  тихо сказал ему седой человек,  присевший на краешек
тр„хспального лежбища.  -  У них мозгов нет,  чтобы думать. А у тебя есть. Тебя
мне не жалко... Спокойной ночи, дядя Кемаль...
     Он был одет в  кожаную куртку и потр„панные джинсы.  Он не носил очков.  У
него были короткие волосы и спокойные светлые глаза,  неопредел„нно-серые,  как
зола. И никаких признаков бородки или усов.
     И тем не менее дядя Кемаль УЗНАЛ его.  И наконец-то уяснил для себя, с кем
разговаривал и торговался... Безо всяких посредников...
     Дядя Кемаль успел понять и  это и  ещ„ многое,  но воспользоваться плодами
своих открытий ему уже не было суждено. Человек, сидевший с ним рядом, протянул
руку.  Тв„рдый палец толкнул Кемаля Губаевича в  грудь,  в  левую половину.  Не
очень  сильно  толкнул.  Впрочем,  бывшее  Доверенное Лицо  даже  не  пробовало
защититься.
     - Спокойной ночи,  дядя Кемаль...- повторил Скунс. Поднялся, вложил что-то
в ладонь лежавшему и притворил за собой дверь.
     Тикали в  углу  старинные часы -  Биг  Бен,  по  размерам приближавшийся к
оригиналу. Мягко светился матовый шар ночника. Ничего не происходило.
     Кемаль Губаевич подн„с руку к  глазам так  осторожно,  словно в  ней  была
граната без чеки.  Увидел стеклянный патрончик с  двумя таблетками валидола,  и
вдруг ему стало страшно. Бисмаллахи рахманир ирра-хим!.. Он отшвырнул валидол и
тяжеловесно вскинулся на  локте,  царапая  пальцами телефонную трубку.  Хоть  и
плохо представлял себе, куда станет звонить...
     Перед  глазами  взорвалась чернота.  Никогда  прежде  он  не  жаловался на
сердце.
     ...Кто-то  позвонил в  отделение,  и  спустя всего  несколько минут хмурые
взъерошенные милиционеры извлекали  из  "Ауди"  три  комплекта  мычащей,  слабо
шевелящейся биомассы.  Спал,  хотя и не очень естественным сном, телохранитель,
вольготно раскинувшийся на  кресле  в  гостиной Кемаля Губаевича Сиразитдинова.
Катилась по Московскому проспекту неприметная "Нива".
     Конец третьей части

     Часть четв„ртая. ЗАПОЛНЕНИЕ ПУСТОТЫ

     Выездное заседание

     В  больнице,  куда отвезла Плещеева "скорая",  именно так вс„ и  обстояло.
Пересекая просторный вестибюль,  П  и невская чуть не налетела на Андрея Журбу,
шедшего ей навстречу во главе полувзвода верных сподвижников. Видимо, эгидовцам
удалось наконец выжить их из лечебного заведения, уговорив не пугать язвенников
и сердечников.
     - День добрый, Марина Викторовна,- вежливо поздоровался тихвинский лидер.-
Спешу сообщить, что у любимого всеми нами Сергея Петровича температура тридцать
семь и четыре. Стул был нормальный...
     Пиновская -  как  всегда,  белый верх,  т„мный низ,  кружевная крахмальная
грудка - чопорно кивнула в ответ:
     - Здравствуйте,  Андрей. Спасибо большое. А про себя хмыкнула: "Вот бы все
бандиты были такие воспитанные да образованные. Сплошное удовольствие было бы с
ними дело иметь..."  Журба,  впрочем,  искренне оскорбился бы,  назови кто  его
бандитом.  Какая ещ„ банда?  Знать не  желаем никакой банды.  На  худой конец -
частная силовая структура. А вообще - неформальное объединение. Спортивный зал,
джипы, общие интересы. Имеем право? Имеем.
     Вестибюль был двусветный,  и  сквозь окошко в противоположной стене Марина
Викторовна видела Катю,  гулявшую по больничному садику со Степашкой. Катя была
в форменном комбинезоне с эгидовскими нашивками,  чтобы самодеятельные борцы за
чистоту не пытались гнать е„, "собачницу", за ворота.
     Пиновская сдала  плащ  в  гардероб и  пошла к  лестнице.  В  больнице было
несколько лифтов,  но пользоваться ими она сочла ниже своего достоинства. Лифты
- это для больных.
     Когда она  поднялась на  второй этаж,  где  помещался рентген,  и  как раз
проходила   мимо   раздвижных  металлических  створок,   молоденькая  медсестра
подкатила туда же кресло-каталку с  сидевшей в  н„м совершенно зел„ной девицей.
Медсестра,  очевидно,  только начинала работать, и у не„ ещ„ не вс„ получалось.
Кресло  стукалось и  стукалось правым  колесом  в  обрамление двери,  сестричка
сердито краснела, больная обреч„нно и молча вздрагивала при каждом тычке. Когда
же кресло наконец удалось зарулить,  возникло непреодолимое препятствие в  виде
сантиметрового порожка перед кабиной.
     - Мне  никак...-  сдалась  наконец  медсестра.  Больная  по-прежнему молча
слезла  с  кресла  и,  прижав  ладонью  свед„нный  коликой  бок,  второй  рукой
подхватила упрямое кресло.  Кабина закрылась,  лифт  тронулся.  "Как она  уколы
делает, интересно,- подумалось Пиновской,- Наверное, долго-долго примеривается,
а потом - как вилкой в сосиску... Ме-е-едленно..."
     На площадке четв„ртого, урологического, этажа нервно курила полная дама.
     - ...  И  языки,  и фаршированная индейка,  и маринованные грибочки...-  с
воодушевлением  рассказывала  ей  посетительница.  Марина  Викторовна  невольно
прислушалась и поняла,  что речь шла о свадьбе,  на которой больной не довелось
побывать из-за приступа.- А какой паштет Златочка приготовила...
     - Языки-то чьи? - жадно перебила почечница.- Свиные или говяжьи?
     Тут  на  площадке  остановился  лифт,  и  юная  медсестричка задним  ходом
вытянула из него кресло вс„ с  той же окончательно позеленевшей девицей.  Не то
лифты здесь были такие уж  медленные,  не  то опять что-то напутала и  покатала
безропотную подопечную вверх-вниз.
     Пиновская поднялась ещ„ на два лестничных марша...
     Промахнуться этажом и  палатой было невозможно даже с завязанными глазами.
Не  знающий преград голос Сем„на фаульгабера мягкой волной катился по коридору,
проникая во все уголки.  Ни дать ни взять пароходный гудок "тифон", который был
слышен на всю Одессу, но если стоять прямо под ним - не оглушал. Кефирыча почти
не было видно из-за спин благодарных слушателей,  собравшихся в  том числе и на
костылях.  Ежели не знать Фаульгабера -  сидит,  развалившись на стуле,  этакий
дядя с  пистолетом на пузе и  повествует,  начисто забыв о своей первостепенной
обязанности.  Пиновская знала его не первый год.  И не сомневалась: он зас„к е„
шаги,  ещ„ когда она поднималась по лестнице.  А  уж чтобы миновать Кефирыча на
посту, требовалась крылатая ракета. Или Сашенька Лоскутков. Как минимум.
     - ...  А  ещ„ был случай,  когда я  некоторое время в покойниках ходил,  -
рассказывал между тем  Фаульгабер.  -  Это после того,  как жена во  второй раз
похоронку на меня получила. Сами понимаете откуда...
     Слушатели закивали  с  видом  глубокомысленных знатоков,  привыкших читать
между строк.  Хотя все  наверняка думали о  географически очень разных местах и
можно было поклясться, что в точности не угадал ни один.
     - Меня уже и  выписали отовсюду,  в  домовой книге отметку соответствующую
произвели...-  продолжал Ке-фирыч.  -  Жена,  мы с ней тогда в комнатке жили, с
очереди на квартиру слетела со скоростью звука:  метров-то на душу вона сколько
прибавилось...  И  тут  я  вдруг возвращаюсь.  Жив„хонький и  даже относительно
целый.  Бегу разбираться, занятым людям сложности создаю... И в результате всех
дел получаю справочку:  дана, мол, такому-то и такому-то в том, что он является
покойником. Ни хрена себе удовольствие?..
     Народ  опять  закивал.  Историями  об  очередном  идиотизме  отечественной
бюрократии никого в наше время уже не удивишь.
     - Ну,  как же я обозлился!  - поведал слушателям Фаульгабер. - А я молодой
тогда был,  кровь горячая...  Вот и решил схулиганничать: вы со мной так, и я с
вами так...  Иду,  как  сейчас помню,  по  Кировскому,  дохожу до  площади Льва
Толстого -  и топаю себе прямо через самую середину,  проезжая там, не проезжая
часть!..
     Болящие благоговейно внимали.
     - Там  мусорок,  конечно,  стоял.  Молоденький,  мордочка  такая  хорошая,
деревенская.  Засвистел, бежит ко мне со всех ног: "Гражданин, не нарушайте!" А
я на него -  гав!  Я,  дескать, никакого ответа перед тобой держать не намерен,
поскольку вообще не по твоему ведомству прохожу!..  Он глаз„нками хлопает: это,
значит,  как понимать?  А вот так и понимай,  говорю. Другого я подданства.- То
есть какого другого?!.-  А  вот такого,  покойник я!!!  И сую ему бумажонку под
нос, а в ней ч„рным по белому вс„ так и написано!
     Кефирыч победоносно оглядел слушателей.
     - И  что дальше было?  -  спросил высокий парень на костылях.  Он боязливо
опирался на правую ногу, заключ„нную в аппарат Илизарова.
     - А что дальше,  -  усмехнулся Кефирыч.  -  И пош„л я себе и пош„л,  а он,
болезный, остался затылок чесать...
     Окончание рассказа Пиновская дослушивала уже изнутри палаты.
     У  Плещеева,  помимо  осунувшейся  Людмилы,  сидели  Осаф  Александрович и
Лоскутков. Прич„м Дубинин устроился возле больного и, шурша газетой, вводил его
в курс последних новостей спорта,  а Саша, по обыкновению, тихо присутствовал в
уголке.  Он смотрел в  окно,  выходившее в  сторону больничного садика.  О  его
трагических чувствах к  подчин„нной Марина Викторовна знала  давным-давно.  Он,
естественно, полагал, что умело скрывает их. Мужики...
     - Итак?..- сказала Пиновская.
     - Ребята,-  проговорил Плещеев,  когда  Людмила вышла  за  дверь.  -  Это,
конечно, только догадки... но я, кажется, со Скунсом дело имел...
     - Та-ак,- протянул Дубинин.
     - Логика,-  сказала  Пиновская.-  Логика  где?  Сергей  Петрович  неуклюже
пошевелился на койке, стараясь переменить положение тела, не потревожив больной
головы.
     - Логика? Пожалуйста... С какой стати он вообще там оказался? Подкрался за
мной с  выключенными огнями,  я  и  не  видел...  Потом троих положил,  как  из
автомата... По две секунды на каждого... Слышишь, Саш? Для тебя говорю...
     - Слышу, - голосом Тараса Бульбы отозвался из угла Лоскутков.
     - На„мный убийца выручает шефа "Эгиды",-  скептически фыркнула Пиновская.-
Он что к тебе, телохранителем нанялся?
     - Смейтесь,  -  обиделся Плещеев. - Мне что-то было не очень смешно. Мне и
сейчас не очень смешно...
     - В шесть секунд, значит? - спросил Саша задумчиво.
     - Да уж не в шестьсот.
     - Я к тому,  -  сказал Саша, - что сегодня ночью в Пушкине скончался некто
Кемаль Губаевич Сиразитдинов...
     - О! - поднял палец Осаф Александрович. - Колоритнейшая, господа, личность
был  безвременно усопший.  Святой жизни люди  уходят...  Как  говорило когда-то
армянское радио,  "мы не  знаем,  что такое горжетка,  но  если это то,  что мы
думаем"...  Не смотрите на меня так, Марина Викторовна, умоляю... Так вот, если
это то,  что мы  думаем,  по нему ль„т горькие слезы местный профсоюз киллеров,
коего дела он отечески направлял последние года два или три...
     - Притом странная,  говорят,  кончина была,-  подхватил Саша.  - Пятьдесят
пять лет,  нам бы с вами его здоровье,  и -  жуткий инфаркт. А телохранитель...
кстати о  телохранителях...  его в  закупоренной,  как бункер,  квартире кто-то
слегка  придушил,   так,   что  бедняга  оклемался  к   полудню...   а   парень
подготовленный...   Кто,   что   -   хоть  тресни...   Посторонних  отпечатков,
естественно,  никаких,  только то,  что у Губаевича на кровати кто-то в джинсах
сидел...
     - Оригинальнейшая примета,- вздохну