а  посмотрела  на
Вадима, и в ней шевельнулось нечто вроде раскаяния. Не за то, что она не
отдалась ему, об этом не могло быть и речи. А за то, что подумала о  нем
слишком плохо.
   - Ладно, одевайся и поехали, - все с той же холодной  иронией  сказал
Вадим.
   - У меня сегодня много дел.
   - Я с тобой никуда не поеду, - решительно ответила Кристина.
   - Как хочешь. Можешь плестись до метро. Мне это безразлично.
   Кристина  надела  плащ,  проверила  в  карманах  ключи  от  квартиры,
нащупала жетон на метро, решительно вышла из квартиры и, хлопнув дверью,
не оглядываясь спустилась вниз.
   Она  быстрым  шагом  шла  по  Восьмой  линии,  обгоняя   медлительных
пешеходов.
   Все вокруг было будничным и совершенно обычным. Те же  лица,  тот  же
бесконечный осенний питерский дождь,  и  казалось,  что  не  было  этого
странного приключения.
   Только голова кружилась и болело  бедро  -  значит,  все-таки  что-то
было.
   Впереди зажегся красный свет, и Кристина остановилась на перекрестке.
   Внезапно рядом она услышала звук клаксона.
   Кристина  оглянулась  и  увидела,  что  рядом  с   ней   остановилась
"девятка",  из  которой  на  нее  смотрит  Вадим.  Убедившись,  что  его
заметили, он распахнул дверцу и сказал:
   - Прошу вас, синьорита. Окажите любезность.
   Кристина хотела отвернуться  и  равнодушно  пойти  дальше,  но  вдруг
неожиданно для себя самой сделала шаг к машине и в тон Вадиму ответила:
   - Парк Победы, пожалуйста.

***

   Осаф Александрович Дубинин внимательно изучал  информацию  на  экране
компьютера.
   - Все-таки до чего мы дошли! - Он повернулся к Пиновской.
   -  Вы  это  о  чем,  Осаф  Александрович?   поинтересовалась   Марина
Викторовна. - О нынешних нравах или о компьютерном прогрессе?
   - И о том и о другом, - отозвался Дубинин. - А вы  зря  насмехаетесь,
уважаемая. Согласитесь, еще совсем недавно  вам  пришлось  бы  ехать  на
другой конец города, чтобы ознакомиться с досье. И совсем не  так  давно
оно было даже не  полностью  машинописным,  и  вам  бы  пришлось  полдня
разбирать чужие каракули, потому что  далеко  не  у  всех  наших  коллег
идеальный почерк.
   Осаф Александрович входил в узкий круг людей, их можно было сосчитать
по  пальцам,  которые  имели  право  запрашивать  информацию   о   любом
гражданине России из сверхсекретной базы данных.  В  "Эгиде"  это  право
имели только он, Пиновская и Плещеев, а всего по  городу  еще  не  более
двенадцати человек.
   "Чертова дюжина, - говаривал Дубинин. - Занесло же на старости лет".
   Сейчас он ожидал ответа на запрос в централизованную базу  данных  об
одном интересном субъекте.
   - Кого это  вы  там  раскапываете,  Осаф  Александрович?  -  спросила
Пиновская.
   - Что-то новое по Французу?
   - Нет, некто совершенно из другой  оперы.  Случайно  возник  в  одном
дельце, я потянул за  ниточку,  и,  знаете,  очень  интересная  личность
оказалась, - задумчиво ответил  криминалист,  внимательно  вчитываясь  в
информацию на дисплее. - К Французу, похоже,  отношения  не.  имеет.  Но
каков многостаночник! Из современных.
   Молодежь. Но какая богатая жизнь! Одновременно и  банальная  торговля
наркотиками, и тут же скупка ваучеров. Подозревается в  сбыте  фальшивых
долларов и нелегальном вывозе антиквариата за границу. И  все  от  себя,
так сказать. - Дубинин нажал на клавишу, и на экране возникла фотография
красавца  с  идеальным  пробором.  -   А   посмотришь   -   мальчик   из
интеллигентной семьи.
   - Как же зовут вашего интеллигента? - спросила Пиновская.
   - Чеботаревич Анатолий Викторович, который  чаще  представляется  как
Антон.
   Не хочет, видно, быть простецким Толяном.
   Дверь открылась, и в кабинет вошел Плещеев. Он взглянул на фотографию
на экране.
   - У вас  компьютер  свободен,  Осаф  Александрович?  У  меня  "Винды"
забарахлили.
   - На инструмент мой претендуете? - хмыкнул Дубинин. - Ладно, так уж и
быть. Я, собственно, закончил. Исследую тут одну интересную биографию. А
у вас что?
   - Надо справочку одну навести, собственно, так,  скорее  для  очистки
совести, - улыбнулся Плещеев. - Бдительность не дает покоя.
   - Издержки профессионализма. Дубинин поднялся из-за стола.
   - Работайте, а мне есть что обмозговать. Как говорится, информация  к
размышлению.
   Плещеев набрал код централизованной базы данных,  затем  личный  код,
известный только ему одному. "Воронов Вадим Владимирович" - зажглось  на
экране.
   Подивилась информация о родителях и  прочих  родственниках,  из  чего
следовало, что дедушкой известного теннисиста был  непризнанный  в  свое
время художник, .картины которого теперь украшают многие музеи  мира,  а
также частные коллекции.
   Сам Воронов характеризовался как подающий большие надежды  спортсмен,
бывший  на  хорошем  счету  у  Спорткомитета.  Непьющий,  ни   в   каких
сомнительных связях не замеченный. Пожалуй, в Университете он был не  на
очень хорошем счету, и, как понял  Плещеев,  его  держали  там  по  двум
причинам: сын профессора  кафедры  минералогии  и  одновременно  хороший
спортсмен. Что ж, это еще не, криминал.
   Досье Воронова было коротким, какое бывает только  у  честных  людей.
Короче, на Воронова ничего не было.
   Гораздо интереснее оказалось с Павлом Адриановичем Павленко. С экрана
на Плещеева смотрел серьезный мужчина в очках,  но  взгляд  у  него  был
цепкий  и  недобрый.  Или  это  только  казалось?  Врачом  он   считался
первосортным, и в Спорткомитете его очень ценили. И  все  же  в  разделе
"Характеристика   личности"   стояло:   "беспринципен,   льстив    перед
начальством, высокомерен и груб с зависимыми от него людьми".  По  опыту
Плещеев знал, что такие люди  могут  легко  соскользнуть  за  линию,  за
которой начинаются деяния уголовно наказуемые.  Еще  одно  сообщение  из
досье Павла Адриановича показалось Плещееву интересным.
   Спортивный  врач   оказался   коллекционером.   Причем   в   довольно
оригинальной области: он коллекционировал спортивные кубки и награды,  и
в его коллекции имелось немало действительно редких экспонатов, был даже
кубок легендарного вратаря Льва Яшина.
   Что ж, увлечение для спортивного врача не такое  уж  и  удивительное,
вот только все коллекции требуют немалых денег.  Сколько  может  стоить,
например, золотая медаль Олимпийских игр 1928 года?
   Все это наводило на размышления.
   Плещеев  поднялся  из-за  компьютера  и  вышел  в  приемную,  где  со
скучающим видом сидела секретарша Аллочка. Увидев начальство, она начала
перебирать бумаги на столе, имитируя кипучую деятельность.
   - Алла, вы запросили сводку ГУВД? - спросил Плещеев.  -  Относительно
сигналов из дома номер шесть по Третьей линии?
   - Нет, ничего не поступало, - томно отозвалась Аллочка.
   - Хорошо, - кивнул Плещеев.
   Похоже, тревога была напрасной  и  на  истории  с  теннисистом  можно
ставить точку. Правда, оставалась некая неудовлетворенность,  как  будто
что-то там все-таки было, а он не раскопал дело  до  конца.  Но  событие
явно было мелкое, а в городе их ежедневно происходит  столько,  что  для
выяснения каждого не хватит и десяти таких агентств, как  "Эгида",  даже
если каждый сотрудник будет работать двадцать четыре часа в сутки.

"Облико морале"

   Он почти сразу же забыл о ней. То есть что значит "забыл"? Просто  не
думал. Как довез до невзрачной пятиэтажки на проспекте Гагарина,  так  и
не вспомнил больше. Обратно ехал по Лиговке, размышляя о  том.  что  все
эти  Купчины  и  Дачные  он  никак  не  может  назвать   гордым   словом
"Петербург". "Ленинград" - одно слово. Так вот, сам он жил в Петербурге,
а эта глупая девчонка обитала в Ленинграде. Ну и бог с ней.
   Через день вернулись из Москвы родители, снова пошли тренировки...  И
Вадим бы не вспомнил больше о Кристине, но как-то в  раздевалке  к  нему
подошел Павел Адрианыч и сказал:
   - Ну что, Воронов, тут решают  вопрос,  кого  послать  на  отборочные
игры, а кто еще немного  подождет.  Надо  начинать  готовиться  к  Кубку
Кремля.
   Вадим сначала ничего не понял. Ну да, конечно, решают  такой  вопрос,
но при чем здесь он... С ним-то как будто все ясно.  Ведь  он  же  Вадим
Воронов, самый интеллигентный игрок сезона...
   - Вот я и смотрю, что-то ты подустал, Воронов, - глядя Вадиму прямо в
глаза, сказал Адрианыч. - Форма-то уже не  та.  Сердчишко  что-то  сдает
маленько..
   Нет, совсем чуть-чуть, но надо отдохнуть, надо...
   - Да ты чего, Павел Адрианыч? - Вадим опешил. - Какое сердчишко?  Сам
же проверял от и до, всего-то неделю назад.
   - Так то неделю назад, - усмехнулся Челента-ныч. - А  теперь  вот  я,
как спортивный врач, заявляю  -  чего-то  ты  подустал.  Надо  отдохнуть
месячишко-другой. Да ты не расстраивайся. Ворон, ну пропустишь сезон...
   - Что? Какой еще сезон...
   Он, прищурив глаза, пошел на врача.
   - Ну, не хочешь, можно  и  по-другому,  -  поспешно  отступая  назад,
примирительно заговорил Павел Адрианыч. - У всех сейчас проблемы. У меня
вот малый на геологическом учится, там сейчас набирают группу в Америку,
поедут на стажировку от Фонда Сороса. Вот все думаю,  как  бы  его  туда
включили. Кстати, у тебя ведь отец там декан.
   - Не декан, а всего лишь замдекана по науке, -  проворчал  Вадим,  но
руки опустил.
   Ему все стало ясно.
   - А у тебя хорошая память, Адрианыч.
   - Неплохая. Какого  числа  ты  девчонку  сбил?  Да  еще  в  нетрезвом
состоянии. Я все знаю - с Проценко говорил. -  Вадим  поморщился.  -  Не
нравится,  когда  все  своими  словами  называют?  Так  я   же   ничего.
Доказательств никаких, никто не видел, не знает. Кроме меня. В тюрьму не
упекут да и из команды не выкинут, а так, уберут от  греха  подальше  на
вторые роли. Знаешь, как говорится,  то  ли  он  украл,  то  ли  у  него
украли...
   - Да брось ты, Адрианыч,  -  сказал  Вадим.  -  Это  раньше  когда-то
смотрели на это "облико морале", а сейчас знай мячи отбивай,  а  кто  ты
там, хоть дилер, хоть киллер, один хрен. Так что бывай.  А  Сорос  пусть
сам в Америку катается.

***

   - Ну, Воронов, смотри, - проворчал Адрианыч.
   Вадим уже повернулся и не видел косого и очень злого взгляда, которым
проводил его спортивный врач. Разговору он не придал значения  -  пускай
позлится. "Тоже мне шантажист-самоучка!"  Вадим  Воронов  был  уверен  в
себе. Он шел в гору, и это чувствовали все окружающие.
   Но Челентаныч помимо прочего напомнил о Кристине.  Да,  смешная  была
девчонка, подумал Вадим.
   У Ворона давно не было постоянной женщины, собственно говоря, никогда
не было, если не считать полуплатонического романа  в  старших  классах,
когда они часами стояли в парадной, где она  позволяла  ему  почти  все,
кроме... Потом она взяла и уехала  в  Америку,  а  Вадиму  стало  не  до
романов. Хлопотно это, куда как проще; нашел смазливую  барышню,  привел
домой, когда нет родителей, и прощай, детка, прощай.

Ты просто влюбилась!

   - Христя, да где ж ты так! Матка боска! - воскликнула бабушка, увидев
через тонкую ночную рубашку огромный страшный синяк.
   - Упала на лестнице, когда к Лиде шла.
   - Чего ж не сказала, когда звонила?
   - Ты бы волноваться стала.
   - Одни расстройства с тобой, - вздохнула бабушка и добавила:
   - Малые детки спать не дают, большие детки - сам не уснешь.
   Была суббота, и торопиться было  некуда.  Кристина  присела  на  край
старенькой тахты и огляделась. Ее крошечная комната всегда  казалась  ей
очень милой  -  потому  что  это  все-таки  была  ее  нора,  и  Кристина
устраивала ее по своему  вкусу.  Причудливо  расписанные  стены,  полки,
картины в рамочках, секретер с книгами, тахта без ножек,  стоящая  прямо
на полу, - все это  Кристине  нравилось,  как  должна  всякому  существу
нравиться СВОЯ  берлога.  Но  после  дома  Вадима  Воронова  все  вокруг
показалось убогим, самопальным, дешевым. Как и ее хрущевка не могла идти
ни в какое сравнение с домом в стиле модерн. Так и все, вся жизнь.
   - Я тут нажарила картофельных оладий, поешь. Ты слышала, что в Москве
делается? Ельцин грозится опять...
   - Да Бог с ними, бабуля, нам-то какая разница. Кристина, как и многие
молодые, считала  политику  грязной  и  недостойной  игрой,  следить  за
которой ей было совершенно неинтересно. Бабушка же, наоборот,  с  самого
начала перестройки с неослабевающим напряжением следила за политическими
перипетиями, передвижениями в правительстве, колебаниями рейтинга и всем
прочим.

***

   Кристина  слушала  ее  вполуха,  но  думала  совсем  о  другом.   Она
размышляла о себе и своей жизни. Неужели в ней так ничего  и  не  будет,
только телевизор, картофельные оладьи, убогая комнатушка,  выходящая  на
пятый корпус, где в окне второго этажа в одной и той же позе  сидит  все
та же старушка. Вчера на миг приоткрылась  дверь  в  другую,  совершенно
иную жизнь, где, конечно, бывает всякое - и плохое  и  хорошее,  но  нет
убожества.
   И даже то, что произошло утром, больше не внушало отвращения и ужаса.
И Вадим не казался чудовищем. Ведь он спас ее. А потом, когда они  ехали
по Московскому проспекту, он остановился  у  "Электросилы"  и  купил  ей
букет белых хризантем. Кристина оставалась в машине, и хотя  цветов  она
давно не покупала, все же она прекрасно представляла, сколько они  могут
стоить. Ее месячной стипендии, в  лучшем  случае.  С  добавлением  части
бабушкиной пенсии.
   Выходя из  машины  с  роскошной  белой  пеной  букета  в  руках,  она
почувствовала  себя  королевой.  Однако  стоило  оказаться  в   знакомой
парадной, и это чувство исчезло.
   Стены,  крашенные  когда-то  темно-зеленой  казенной  краской,  давно
побурели и облупились; местные дизайнеры всех мастей  густо  покрыли  их
разнообразными граффити: SEX  PISTOLS,  Эльцин  -  иуда,  ГАЛКА  Я  ТЕБЯ
НЕЗАБУДУ, Metallica, Серый и Гендос  козлы.  А  вот  и  совсем  нелепое:
ЛЕСНАЯ БИЖА с пропущенной буквой  р.  Все  заплевано,  окурки  на  полу,
неопрятные мусорные ведра между этажами...
   Приподнятое  настроение  безвозвратно  исчезло,  появилось  другое  -
досада на несовершенство бытия.
   Так прошли суббота и воскресенье. Реальный Вадим Воронов в памяти все
больше уступал место  романтическому  герою,  который  живет  в  другом,
прекрасном мире и которого поэтому следует оценивать не нашими мерками.
   Лидия, выслушавсбивчивыйКристининрассказ,сказала:

***

   - Обычный плейбой, сынок богатеньких родителей,  не  стоит  с  такими
связываться.
   - Но у него дедушка художник, это совсем не то, что ты думаешь!
   - Ты его еще защищаешь!  -  воскликнула  Лида.  -  Он  тебя  чуть  не
изнасиловал, да ты должна была не в машине с ним по городу кататься, а в
милицию заявить.
   Вот потому-то у нас низкая раскрываемость преступлений, что  никто  в
милицию идти не хочет!
   В  глубине  души  Лида  всегда  завидовала  подруге.  Они  дружили  с
начальной школы, но Лиде все время казалось, что судьба,  несправедливая
к ней самой, непомерно ублажает Кристину.  Почему,  ну  почему  у  одной
красивая фигура и лицо, густые волосы, а другая рождается коротконогой и
склонной к полноте, с не правильными чертами лица, с  жидкими  волосами?
Почему одна постоянно считает в уме сумму калорий  и  уныло  ест  тертую
свеклу, а другая отказывается от  третьего  пирожка  с  яблоками  только
потому, что нет денег! Одна вынуждена покупать дорогие кремы, чтобы хоть
как-то улучшить пористую кожу, а другая моется самым дешевым мылом, зная
о  "Камей"  только  из  рекламного  ролика,  и  все   равно   на   улице
оборачиваются именно на нее?
   Несправедливо! А действительно, разве это справедливо?
   На самом деле Лидия вовсе не была крокодилом.  Но  когда  хорошенькая
пухленькая  девчонка  с  маленьким  носиком  и  румяными  щечками  хочет
походить на стройную красавицу, рекламирующую шампунь Elseve, -  диву  с
обозначившимися скулами и тонким римским носом,  -  ей  не  позавидуешь.
Идеал был полной противоположностью тому, что Лидия видела в зеркале.  И
понятно, что Лидия не могла не восхищаться Кристиной, параметры  которой
куда ближе подходили к шампунной красотке. А чем больше восхищалась, тем
больше завидовала. Вот и сейчас она много бы дала, чтобы самой  пережить
такое романтическое приключение.
   - А может быть, это он тебя и сбил, а домой привез только потому, что
милиции боялся! - продолжала Лида  фантазировать  на  тему  Кристининого
приключения. - Я бы не удивилась, если  бы  он  вообще  тебя  бросил  на
улице.
   - Ну уж ты скажешь! - запротестовала Кристина.
   - Конечно! - с жаром продолжала Лида. - Эти новые русские, они же все
подлецы! Хозяева жизни! И тебя домой привез, только чтобы порисоваться.
   - Но он тогда бы не ждал до утра, когда я приду в себя, -  неуверенно
пыталась оправдать Вадима Кристина. - И потом...
   - Да ты просто в него влюбилась, так и скажи, - заключила Лида.  -  А
может быть, ты не очень-то и сопротивлялась. Если бы  я  была  на  твоем
месте, я бы...
   Лида говорила с запалом. Приятно было представлять, что  такое  могло
случиться с ней...
   - И все-таки ты дурочка, - внезапно  заключила  она,  делая  в  своих
рассуждениях поворот на сто восемьдесят градусов. Последовательность  не
была главным ее достоинством. - И чего ты стала сопротивляться? Он  ведь
понравился тебе?
   - Да, - кивнула Кристина.
   - Видишь, ты просто зажатая. У тебя комплексы на  сексуальной  почве.
Вот что значит бабушкино  католическое  воспитание.  Надо  шире  на  все
смотреть. Эх ты, такого парня упустила.

Что женщина должна знать о сексе

   С некоторых пор, подходя к своей пятиэтажке  на  проспекте  Гагарина,
Кристина оглядывала двор и прилегавший к нему кусок улицы - не стоит  ли
вишневая машина? За прошедшие дни Вадим в ее воображении  превратился  в
прекрасного принца. И то, что приключилось с ней, неожиданно  выросло  в
событие мировой важности. Как будто в тот момент, когда бегущую Кристину
ударил невидимый автомобиль, вся жизнь ее сделала крутой поворот  и  она
теперь неуверенно делает шаг за шагом по новому пути.
   А  внешне  все  оставалось   прежним   -   уроки   в   Педагогическом
университете, бабушка, громко возмущающаяся Жириновским  и  иже  с  ним,
непременный вечерний звонок  от  мамы,  столь  же  обязательный,  как  и
формальный. Картошка, комнатка с репродукциями Дали, старушка из  пятого
корпуса, Лида, синий плащ.
   И все-таки Кристина все время ждала Его. Всматривалась  на  улицах  в
каждую темно-красную машину, не Он ли за  рулем.  Вглядывалась  во  всех
высоких широкоплечих молодых людей, ведь,  как  говорится,  Петербург  -
город маленький, а на Невском, как заметил еще Гоголь,  кого  только  не
встретишь. И Кристина встречала маминых знакомых  и  бабушкиных  подруг,
своих приятелей по школе и  даже  по  детскому  саду,  встретила  первую
любовь - Максима из параллельного класса.
   Она встречала всех, только не Его.
   Прошло еще несколько  дней,  неделя,  почти  месяц,  но  Кристина  не
забывала Вадима. Наоборот, она думала о нем  все  время,  неотступно.  И
самое удивительное, никак не могла вспомнить его  лица.  Например,  лицо
Лиды или того же Максима она  совершенно  отчетливо  могла  представить,
стоило ей только закрыть глаза, но образ Вадима ускользал. Кристина даже
начала сомневаться: а узнает ли она его, когда увидит? Если увидит...
   Деревья окончательно облетели, и земля в парке Победы покрылась слоем
почерневших листьев, дни упорно сокращались, и в  пять  уже  становилось
темно, отчего на улице казалось еще более промозгло и  неуютно.  Однажды
выпал снег, но тут же растаял, превратившись  в  мокрую  холодную  кашу,
которая проникала в каждую дыру видавших виды сапог, и  оттого  Кристина
хлюпала носом, а хронический тонзиллит, мучивший ее  с  детства,  как  и
почти всякого ленинградского ребенка, снова дал о себе знать.
   Но это было привычно. И можно было спокойно дне обращать внимания  на
обычную осеннюю погоду. Мучительно было другое - мысль  о  том,