тересная работа. Многообещающий молодой человек. Если не собьется с пути. Не выпиваете?
     - Нет, - хрипло выговорил Николай.
     - Он у нас трезвенник! - подтвердили согруппницы в аудитории. - И девственник! - хихикнул кто-то, не очень соображая, кто стоит у дверей.
     - Смотрите у меня! - Ведищев все еще не отпускал его руку. - Птица удачи - очень капризная дама.
     - Ты эту руку больше не мой, - советовали ему согруппники после ухода академика. - А еще лучше - продай в музей.
     Через два дня после того посещения Ведищев заснул в мягком купе ?Красной стрелы? и не проснулся. Все центральные газеты напечатали его портреты с большими некрологами. Так получилось, что Горюнов как бы исполнил роль юного Пушкина в сцене ?Старик Державин нас заметил...?.
     Тот же заведующий кафедрой несколько раз уговаривал Николая остаться в аспирантуре. Все-таки он был звездой факультета. По крайней мере на тот год. Но Николай, к недоумению многих, выбрал забытую Богом биостанцию на Дальнем Востоке, до которой добраться-то можно было не всегда, - остров Русский. Зато там никто над ним не висел, не мешал работать, что он и делал, иногда просиживая у микроскопа сутками, до рези в глазах.
     А потом появилась Вика. Из-за нее он перебрался поближе, поменяв Японское море на Баренцево.

***

     ...Робкий огонек, который был сначала едва виден в белесой мгле, довольно быстро размножился. На единственной улице в Беленцах фонари горели по-прежнему.
     - Как и обещал, доставили с ветерком, - похвалился водила Витя, заглушив двигатель у жилого корпуса. - И что примечательно - совсем здоровыми! С тебя колба спирта, Николаич.
     - Ладно, - отмахнулся Николай Николаевич и повернулся к гостю. - Здесь мы будем жить, мистер Бэр.

***

     Баренцево море никогда особенно теплым не было. Но зато и не замерзало: кое-какие струи от Гольфстрима доходили даже до их залива.
     Перпендикулярно к берегу в море уходил низкий пирс, который при хороших ветрах перехлестывали волны. Сейчас ветер был не настолько сильным, хотя на волнах прыгали пенистые барашки. В конце пирса стояла сколоченная наспех из ящиков будка. Ее раза два в году сдувало в море, и Николаю Николаевичу приходилось строить новую. В будке он переодевался. Там был высокий решетчатый пол, лавки, крючки для одежды. На крыше будки зажигался прожектор - Николай поставил его с тех пор, как однажды, потеряв ориентацию, отплыл далеко и не смог за пеленой мелкого дождя разглядеть пирса, а также и берега. С тех пор, поднимаясь на поверхность, он время от времени оглядывался, и свет прожектора придавал если не ощущение комфорта, то по крайней мере устойчивости мира. За ночь довольно сильно подморозило, и мелкая снежная крупа, которую гнал ветер, колола щеки. Она сыпалась в море и мгновенно в нем растворялась.
     Профессор Бэр в окончательно высохшей одежде и высоких сапогах прошел вместе с ним по осклизлому, покрытому ржавыми пятнами пирсу, держа в руках ласты. Все остальные причиндалы нес Николай. Бэр остался деликатно ждать около раздевалки, пока Николай повесил куртку, снял джинсы, резиновые сапоги с войлочным вкладышем, а потом, привычно поджимая босые ноги, стал натягивать поверх тренировочных штанов вязаное шерстяное водолазное белье - свитер и штаны на резиновых лямках. Поверх штанов он натянул водолазные чулки, которые доходили ему до ляжек, и после этого стал всовывать свое тело, начиная с ног, в гидрокостюм ?Садко?, названный так в честь первого отраженного русским эпосом путешественника на дно к царю морскому. Когда-то костюм был новеньким, теперь же всю его поверхность покрывали белесоватые пятна, местами он довольно сильно растянулся, и было ясно, что жизни его идут последние сроки. Но видов на обновку пока не существовало. Поэтому Николай старался натягивать его на себя с предельной осторожностью, чтобы, не дай Бог, в каком-нибудь тонком месте не порвалось. На переодевание уходило минут десять - пятнадцать. Еще полагалось нацепить на руки несколько браслетов, чтобы под рукава не затекала вода. Баллоны были проверены перед выходом, и Николай привычно навесил их на спину, перекинул через плечи две лямки, затянул на поясе брассовый ремень. К ремню был прикреплен и конец.
     После этого, шлепая ластами по скользкой наледи пирса, Николай выбрался наружу. Бэр поправил за спиной баллоны, которые, по его мнению, были приторочены неплотно, и взял свободную часть свернутого конца. Погружаться без второго человека, который ?держал на конце?, то есть страховал, было строжайше запрещено. Случись что, страховщик быстро бы вытянул на поверхность тело кандидата в утопленники. Такое действительно случалось. Даже сам Николай Николаевич когда-то вытащил водолаза дядю Федю, у которого именно под водой начался инфаркт. И что примечательно, водолаза удалось сохранить среди живых. Хотя в последнее время, когда людей на базе не стало, Николай часто уходил под воду один.
     Но в этот раз у него был знатный ассистент.
     Бэр, отворачиваясь от бьющего в лицо снежной крупой ветра, похлопал Николая по плечу, и Николай, уже в маске, привычно зажав загубник, взялся за шершавые, объеденные морем, солью и ветрами, гнутые металлические поручни и шаг за шагом стал опускаться к плескавшемуся внизу морю.
     Там, в метрах шестидесяти от пирса, на глубине пяти - семи метров тянулись его плантации. Оттуда ему и надо было собрать с нескольких мест образцы культуры.
     Когда-то по неопытности он прыгнул в воду солдатиком и получил баллонами по затылку.
     - А мог бы и сознание потерять, - сказали тогда ему, - и привет предкам.
     С тех пор он опускался только спиной к воде, и никак иначе.
     Погрузившись, он ощутил холод неприкрытой шлемом частью щек, дернул разок за канат, подавая сигнал Бэру, что все в порядке, и привычно заработал ластами.
     Эта сигнализация работала одинаково на всех языках мира: один рывок - все в порядке, два - проверь воздух, три - экстренный выход.
     Когда минут через пятнадцать он поднялся по той же изъеденной металлической лестнице с сумкой в руке, в которой были образцы водорослей, доктор Бэр быстрыми шагами ходил по пирсу около раздевалки и вид у него был весьма замороженный.
     - И так вы погружаетесь каждый день? - спросил он.
     - Иногда по два раза в день, - подтвердил Николай, опершись спиной о дощатую стенку раздевалки и сбрасывая ласты.
     Бэр сокрушенно покачал головой:
     - Вы - мужественный человек, мистер Горюнов. Но вам положена двойная, или нет - тройная оплата.
     Николай лишь грустно улыбнулся.
     А потом они сидели вдвоем в лабораторном корпусе, стены которого были хотя и облезлыми, но зато внутри сохранялось домашнее тепло, и с упоением проводили все те эксперименты, которые Николай привык делать один. Фиксировали в растворе культуру, добавляли реагент, наблюдали в микроскоп за изменением хлоропласта. После этого вписывали данные в табличку.
     В этой общей работе Николай даже забыл, что он говорит с Бэром по-английски, что перед ним восьмидесятилетний человек и что человек этот - один из нынешних мировых светил.
     - Ну-ка, дайте мне взглянуть, - торопил он замешкавшегося Бэра, и тот послушно отодвигался от микроскопа, но зато, когда однажды Николай неточно поставил стеклышко с культурой, воскликнул:
     - Растяпа, давайте сюда быстрей, я это сделаю лучше!
     Так они и проработали вдвоем до вечера под тихое бурчание радио, которое то пересказывало последние новости, то философствовало о распаде цивилизации, а то вдруг начинало наигрывать полузабытые сладостные мелодии.

***

     Беленцы строили в середине семидесятых на нефтедоллары. Как академическую научную базу. И поэтому строили с размахом. Тогда все здесь, по-видимому, было новым и не таким уж бедным. Каждый приезжавший научный сотрудник немедленно получал жилье. Если заманивали молодого человека без степени, но с женой, - он вселялся в однокомнатную квартиру. Стоило ему защититься, как на виду у всех он переезжал в двухкомнатную. Доктора наук жили в трехкомнатных. Таким забавным способом директор поощрял научный поиск у своих кадров.
     Николай Николаевич успел застать веселый детский гвалт в жилом корпусе, где все знали друг друга и постоянно ходили друг к другу в гости. Здесь же, метрах в двухстах, был детский сад, там работали жены коллег. Рядом с детским садом - школа. Полноценная, с музыкальным, художественным и научно-биологическим уклоном. В ней тоже преподавали жены коллег. Только в классах училось по пять-шесть учеников. Поразительно, но тогда стране хватало денег на все: их учителя получали полновесную зарплату и северные надбавки. Роскошная жизнь достигла апогея, когда в поселке собрались строить бассейн и зимний сад с солярием, даже вырыли под них котлован. На том все и оборвалось.
     Так и осталась зиять посередине единственной улицы огромная ямища, загаженная всевозможным хламом. Хорошо, хоть зимой прикрывают ее сугробы.
     - Жаль, очень жаль! - говорил мистер Бэр, когда они с Николаем Николаевичем вечером во время прогулки обошли котлован и повернули назад, к лабораторным корпусам. - Так много домов, в которых никто не живет! А ведь в каждом из них могла бы идти научная жизнь! Скажите, Николай, у ваших знакомых могут найтись для меня лыжи? - неожиданно спросил он. - Я бы хотел с утра пробежаться на лыжах. На Аляске я каждое утро хожу - иногда пять, но чаще - десять километров.
     - Постараюсь подобрать, - пообещал Николай. Когда они вернулись с прогулки и сбивали в прихожей с обуви снег, позвонила Вика.
     - Коля, ты только за нас не беспокойся, работай спокойно, - говорила она. - К нам приходил экстрасенс. Сказал, что обязательно вылечит. У Димки очень искривленное биополе, оттого что не точно настроена карма. Он ее перенастроил, выправил поле, и, представляешь, сегодня не было приступа. Ни одного! Здорово?
     Николай Николаевич хотел сказать что-нибудь обычное, чтоб она не слишком верила этим самым экстрасенсам, но у жены был такой легкий, радостный голос, что он не стал портить ей настроение своими советами. Тем более что Вика из-за Димки не спала уже множество ночей, а он тут не слишком-то мог помочь.
     - Вы очень любите свою жену, - улыбнулся Бэр, когда Николай Николаевич положил трубку. - У вас лицо переменилось, когда вы заговорили с ней. И хотя я не понял ни одного слова, кроме ?здравствуй? и ?целую?, но сразу догадался, что вы разговариваете с любимой женщиной, - так посветлело ваше лицо.
     У Бэра на эти три дня была своя квартира, однокомнатная, на той же площадке. Но только в ванной комнате там были свинчены краны и разбита раковина. И когда растерянный мистер через две минуты после вселения зашел к Николаю, тот помчался к коменданту за ключом от другой квартиры. На всякий случай он решил сначала обследовать ее сам. Как директор накануне номер Бэра в институтской гостинице. И оказался прав. Стены комнаты оказались настолько обшарпанными, забрызганными то ли вином, то ли кровью, что Николай не решился даже вводить туда Бэра и предложил ему вторую комнату в собственной квартире. На что иностранная знаменитость покладисто согласилась.
     Теперь они вместе почистили несколько картофелин, и Бэр принялся запекать их в духовке в сковороде с крышкой.
     Рыбы в Беленцах было по-прежнему вдоволь. Мороженой и собственного посола. Когда-то здесь содержали боевой отряд тюленей-камикадзе. Машку, Глашку, Сашку и Пашку. Николай так и не научился их различать, но инструкторы-дрессировщики узнавали своих подопечных издалека. Предполагалось, что тюлени, неся боевые заряды, станут по команде подрывать вражеские подводные лодки. Предполагалось также увеличить этот отряд до сотни.
     Те времена закончились, тюлени сбежали к сородичам. А собственная лицензия на отлов рыбы возобновлялась ежегодно. За спиртом-ректификатом тоже не надо было далеко ходить. Он имелся в каждой лаборатории.
     - Мне очень неловко, мистер Бэр, что вам приходится жить в столь скудных условиях, к тому же я не могу предоставить вам необходимого набора овощей, - принялся в который раз извиняться Николай, после того как они уже подняли маленькие хрустальные стопочки, в которых было по чайной ложке спирта, за здоровье друг друга.
     - Это все суета, - отмахнулся Бэр. - Вам этого не понять, Николай. Вам даже нет сорока. И вы скорее всего не ощущаете радость каждого мгновения жизни так остро, как я. Это может показаться странным, но лишь где-то за шестьдесят я убедился в мудрости Эпикура. Нет, не прожигать жизнь, а просто ценить каждое ее мгновение, находить в каждом мгновении радость и благодарить Бога за каждое мгновение жизни, которое он нам дарит. Вы ведь, наверное, атеист? Хотя, я видел, у вас сейчас снова открыли много церквей и даже ваши президенты молятся в храмах.
     - Один раз в году.
     - Когда мне было столько, сколько сейчас вам, я тоже был атеистом. В нашей науке гипотеза о Творце может показаться излишней. А чудес - я их не встречал ни разу.
     - Честно говоря, я тоже.
     - Но неожиданно я понял, что заблуждался всю прежнюю жизнь. Так же и вы сейчас заблуждаетесь, отрицая чудо.
     Они выпили по второй стопочке и по третьей.
     - Я вам все объясню. Однажды среди ночи на меня снизошло озарение. Примерно как на сидящего под смоковницей Гаутаму.
     - Вот как? Очень интересно! - сказал Николай Николаевич, чтобы сказать хоть что-нибудь.
     Хотя ему и в самом деле было интересно слушать рассуждения мистера Бэра. Даже про Будду.
     - Так вот. Мы ждем, чтобы в подтверждение своего существования Бог предъявил нам какое-нибудь чудо. И многие умирают, разочарованные, так как, по. их мнению, никаких чудес они не увидели. На самом же деле чудо с каждым из нас происходит постоянно! Бог являет нам чудо посредством каждого мгновения нашей жизни. Если принять, что жизнь человечества, а следовательно, и жизнь разума во Вселенной уникальна, - то жизнь каждой личности озарена божественным чудом. Любой миг нашей с вами жизни - это уже чудо! Я знаю, эта мысль может показаться простой и, может быть, даже банальной, и слова ?благоговение перед жизнью? сказаны очень давно...
     - Нет-нет, в этом и в самом деле есть мудрый смысл... Возможно, самый главный.
     - И может быть, именно после той ночи, когда ко мне пришло просветление, я особенно сильно стал чувствовать радость за каждое новое мгновение... В этом и спрятан сокровенный смысл жизни человека - в ощущении радости и понимании чуда. Вот так, дорогой Николай. Когда-нибудь это почувствуете и вы.
     Они помолчали несколько минут, а потом мистер Бэр полез в задний карман джинсов за бумажником и достал оттуда небольшую черно-белую фотографию.
     - Взгляните, - предложил он, протянув ее Николаю.
     Это была та же самая фотография, которая висела на картоне у бабы Марфы. Юная девушка, озаренная счастьем, стояла рядом с совсем молодым морским иностранным офицером. Лица их освещало солнце, волосы раздувал ветер.
     ?Зачем вы ее сорвали?? - чуть не спросил Николай. Но его опередил своим вопросом Бэр:
     - Вам нужно объяснять, кто здесь изображен? И тогда мгновенная догадка, осенила Николая.
     - Догадываюсь, - сказал он, не решаясь признаться в ней.
     - Марта - та самая девушка, которую я считал своей невестой в сорок третьем году. Ее могилу я собирался искать вместе с вами на городском кладбище. Чтобы положить на нее цветы. Как вы думаете, Николай, она узнала меня?
     - Думаю, нет, - ответил Николай не очень уверенно.
     - А я узнал ее, как только вошел. У меня было немало знакомых женщин, которых я не мог узнать всего-навсего через двадцать лет, так они были обезображены возрастом. А Марту узнал сразу. И скажу вам честно, испугался. Она прожила со своим мужем пятьдесят лет. Зачем ей воспоминание о каком-то иностранце? Тем более что она меня странно обманула. Вы представляете, Николай, сама назначила мне встречу и не пришла. Я долго ждал, на улице было морозно. Тогда стояли очень холодные зимы. Потом я пришел к ней домой, а меня даже не впустили согреться, хотя видели, как я сильно замерз. Сказали, что она уехала из Мурманска, потому что не желает больше меня видеть. Так нелепо кончилась моя любовь, хотя я уже написал о ней своим родителям. Через неделю мы уплывали. И больше я о ней ничего не знал. Она даже на письма не отвечала, которые я ей писал еще несколько лет. Как вы думаете, Николай, я повел себя правильно, притворившись, что ее не узнал? Быть может, ей даже само воспоминание обо мне было бы неприятно.
     - Я не уверен, мистер Бэр, что это так. Ведь она же повесила фотографию, где вы стоите вместе с ней.
     - Это так. Но вы плохо знаете женщин. - И мистер Бэр лукаво подмигнул седой мохнатой бровью. - Она повесила ее потому, что другой такой фотографии, где она выглядела бы столь красивой, у нее, видимо, нет.

Ритуальные нежности

     Из всех клиенток, которые приходили к нему за последние полгода, эта, пожалуй, была самая некрасивая. Первый раз Инга записала ее к Андрею Бенедиктовичу полгода назад, после массового сеанса. Владлен удачно поставил подслушку, и, по всем данным, с нею стоило заниматься по углубленной программе. Ей было тридцать пять лет, и она стеснялась назвать свое отчество - Ноевна.
     Парамонов помнил ее тогдашнюю, неловко сидевшую напротив него. В летнем довольно нелепом платье, ширококостная, нескладная, судя по подслушке, страдающая от одиночества, она никак не могла выйти замуж. А еще у нее была приватизированная квартира на канале Грибоедова у Сенной.
     В тот первый раз Парамонов вместо обычных наводящих вопросов, заглянув ей в глаза, сразу проговорил:
     - Вижу, знаю: черный человек, возненавидевший вашу мать, искривил карму ей и вам еще до вашего появления на свет. Вам тридцать пять, вы хотите, чтобы у вас был любимый мужчина, но все они проходят мимо, не обращая на вас внимания. Я помогу вам. У вас будет все, о чем вы мечтаете
     Она растерянно посмотрела на него и, видимо, хотела спросить: ?Как вы об этом узнали??
     Но Парамонов тут же дал команду, и Ксения впала в сон, необходимый для принятия его энергии.
     Она идеально подходила для его опытов и оказалась весьма нежным созданием.
     Парамонов внушил ей, что именно он и является тем самым единственным влюбленным в нее мужчиной и что она мечтает быть только с ним. Он уводил ее за занавеси в альков на каждом приеме и передавал свою энергию.
     - Мне так смешно смотреть, когда ты их трахаешь, - говорила Инга, которая часто от нечего делать наблюдала за происходящим по экрану в приемной. - У тебя такое в этот момент орлиное лицо. Да нет, ты не думай, я не ревную. Это же главное твое дело.
     Уже после второго приема Ксения заметно похорошела.
     - Здравствуй, любимый мой человек! - говорила она, едва Парамонов вводил ее в состояние восприятия. - Меня вчера на работе спросили: ?Что с тобой, Ксюша? Уж не влюбилась ли?? А я засмеялась и ответила: ?Влюбилась! Да!? - И она засмеялась таким звонким смехом, которого нельзя было и предполагать от нее при первом приеме.
     - Теперь расскажи про родственников матери и отца, - предлагал Андрей Бенедиктович.
     Это было нужно, чтобы самому убедиться в чистоте истории ее квартиры.
     Выслушав ее подробный рассказ о немногочисленных, причем уже умерших родственниках, он дал ей установку на сбор документов для приватизации жилплощади. Все это Ксения принесла через две недели к нему на прием, и Парамонов внимательно их изучил.
     Теперь, когда приватизированная квартира была по всем бумагам продана Фонду психического здоровья, а Ксения лишь снимала эту квартиру по специальному договору, хранившемуся на всякий случай у Инги, цикл углубленной программы подошел к концу.
     И все же, когда она вошла в кабинет, он в который раз удивился тому, как преображается любая женщина всего лишь от небольшого перепрограммирования гормональной деятельности. ?Влюбленные - всегда красивы?, - помнил он афоризм древних.
     - Как себя чувствуете, Ксения, - спросил Парамонов душевно и радостно.
     - Хорошо, Андрей Парамонович! - Она смотрела на него лучистыми