И  перетащили сюда из  крохотной Кириной квартирки всю мебель
расставив е„  по  возможности в  том же  порядке.  То есть вещи,  знавшие Киру,
вместе со  Стаськой перебрались на новое место и  принесли из прежнего дома вс„
доброе и  хорошее,  что там обитало когда-то.  А  новые стены и  солнце,  иначе
заглядывавшее в окно,  не пустили сюда призрак безнад„жной утраты, поселившийся
на  старой  квартире.   Кира  БЫЛА  ЗДЕСЬ.   Живая.  Не  м„ртвая,  как  за  той
перекрашенной дверью...
     Снегир„в стоял  и  смотрел,  и  если  у  Валерия  Александровича ещ„  были
какие-то  сомнения  по  поводу  его  личности  и  намерений,  они  полностью  и
безоговорочно испарились именно в этот момент.
     ...Алексей помнил Кирину квартиру до фотографических мелочей.  То,  что он
видел перед собой здесь, напоминало сон, в котором насквозь знакомые предметы и
лица предстают искаж„нными,  непохожими на себя,  но удивления это почему-то не
вызывает.  Когда к нему вернулась способность здраво соображать и с нею -  хотя
бы отчасти -  обычная наблюдательность,  он увидел на стенке,  справа от двери,
два карандашных портрета.  С одного,  дальнего,  улыбалась молодая и потрясающе
красивая Кира. На втором... Господи спаси и помилуй, на втором был он сам. Тоже
молодой,  улыбающийся и  очень красивый.  То  есть абсолютно непохожий на  себя
нынешнего.  И  неприкрыто влюбл„нный.  Кира  смотрела потупившись,  скромничая,
немного  смущ„нно,  вроде  и  поворачиваясь в  его  сторону и  в  то  же  время
стесняясь.  Простецкий парень Костя  Иванов смотрел прямо на  Киру,  откровенно
сияя счастьем, мужеством и задором, и вс„ это принадлежало только ей, ей одной.
А рука художника - это чувствовалось - была совсем юной и не слишком умелой, но
вдохновение и любовь, водившие ею, никакому сомнению не подлежали.
     Между портретами висел на стене лист бумаги с надписью в столбик. Это явно
было стихотворение,  но у Снегир„ва плыло перед глазами, и разобрать написанное
не удалось. Он только слышал, как знакомо тикал "Густав Беккер".
     - Это кто рисовал? - ш„потом спросил он Стаську, появившуюся из кухни.
     - Я,-   ответила  она,  сделавшись  от  смущения  точной  копией  Кириного
портрета.- Это мои мама и папа. Я по фотографии...
     - Обедать!.. Идите обедать! -дон„сся голос Нины Степановны.-
     Остаток субботы прош„л в предгрозовой тишине. Валерий Александрович видел,
как  распирала Нину исчерпывающая оценка его  преступления.  "Я  вс„  понимаю,-
ледяным тоном скажет она,  когда Стаську уже  загонят под одеяло и  можно будет
ругать его,  не опасаясь педагогических эффектов.  - Тебе давно нужен был такой
мастер. НО ЧЕГО РАДИ ТЫ ПРИТАЩИЛ ЕГО В ДОМ?.."
     Стаська, естественно, давно выучилась трактовать красноречивое т„ти-Нинино
молчание.  Она очень не любила,  когда опекуны ссорились,  и к тому же в данной
ситуации была полностью на дяди-Валиной стороне,  а  посему делала для него что
могла.
     - Т„ть  Нин,  а  правда,  вс„  же  хорошую лампочку над  мойкой дядя  Валя
приделал?..
     - Т„ть Нин,  а помните,  там в углу вс„ время линолеум отставал,  так дядя
Валя его...
     - Т„ть Нин,  а  как та  труба под раковиной,  которую дядя Валя чинил?  Не
протекает пока?..
     Под конец дня Нина Степановна уже не  знала,  плакать или смеяться.  Жуков
вообразил даже,  будто прощ„н,  но стоило супругам остаться наедине,  и наивные
иллюзии тотчас улетучились.
     - Я,  конечно,  вс„  понимаю,-  ледяным тоном сказала Нина.  Она сидела на
своей  половине  двуспального лежбища  и  заплетала на  ночь  ещ„  не  тронутые
серебром волосы.- Тебе давно нужно было показать "Москвич" хорошему мастеру. Но
чего ради ты  притащил его в  дом?..  Неужели до сих пор не понятно?..  Сделал,
расплатился - и до свидания. Удивительно, как ты ночевать его не оставил. Будут
когда-нибудь с моим мнением в этом доме считаться?..
     Жуков неслышно вздохнул и приготовился терпеливо выслушивать обычный набор
поношений,  касавшийся незваных  гостей  и  его,  мужа,  полного  пренебрежения
душевным спокойствием супруги.  Оказалось,  однако,  что дело было не  только и
даже  не  столько  в  несанкционированном визите.  Нине  Степановне активно  не
понравился Снегир„в.
     - Вс„-таки чуяло мо„  сердце,  не  надо было мне  к  вам  в  гараж Стаську
пускать!..- ш„потом, чтобы не услышала за дверью воспитанница, напустилась Нина
мужа. - И вообще ей там нечего делать, но этот твой!.. Господи Иисусе Христе!..
Ты  видел хоть,  как он на девчонку смотрел?  Прямо пялился!  Это что же это за
такие дела?..  Я  уж  молчу,  что  и  по  квартире -  рысь-рысь,  во  все  углы
заглянул...
     - Нет,- удивился Валерий Александрович,- ничего такого я не заметил...
     - Ну,  конечно.  Ты  у  нас никогда ничего такого не  замечаешь.  Тебя кто
вообще с  ним  познакомил?  Приличные люди?  Мало  тебе во  всех газетах пишут,
сколько проходимцев вокруг? Расскажет кому следует, они и придут...
     - С большими мешками,  -  фыркнул Жуков.  -  Что у нас красть-то?  Дверь с
петель унести?..
     Металлическая   дверь,    недавно   приобрет„нная   по   настоянию   Нины,
действительно была самым дорогим предметом в  квартире.  Что и являлось поводом
для бесконечных приколов.  Валерий Александрович ежеутренне проверял, не сп„рли
ли  дверь,  а  Стаська советовала опекунше развесить какое ни есть золотишко на
шпеньках с внутренней стороны - чтобы было как в сейфе.
     - Вс„ тебе хиханьки!..-  перебила Нина.-  Они тебе,  чтобы пропить,  они и
газовую плиту унесут!..  Так вот,  чтобы я  больше этого типа у  нас в  доме не
видела.  Понял?  Не ви-де-ла! Господи, это что ж за дела, чтобы взрослый мужик,
седой уже, на маленьких девочек глаза таращил, как на...
     - Да никак он на не„ не смотрел,  -  приподнявшись на локте,  вступился за
Снегир„ва Валерий Александрович.- Нина, послушай меня...
     - Нет,  это ты меня в кои веки послушай,  - окончательно рассердилась Нина
Степановна.-  У тебя по любому случаю доводы,  и все неопровержимые.  Только до
того, что у меня сердце болит и вообще на лекарствах сижу, никому дела нет...
     Судя по голосу, она была готова заплакать.
     - Нина,   никак  он  на  не„  не  смотрел,-  решительно  повторил  Валерий
Александрович. И крепко, со значением, взял жену за руку: - Нина, послушай, что
я тебе скажу. Это Стаськи н отец.
     Нина Степановна запальчиво повернулась к нему... и закрыла рот, так ничего
и  не сказав.  У Жуковых не за горами была серебряная свадьба,  так что Валерий
Александрович без труда уловил ход Нининых рассуждений.  Тем более что вс„ было
знакомо.  Инстинкт обманутой собственницы, призрак судебного разбирательства...
новое одиночество и полный жизненный крах.  Все те же вызывающие холодный озноб
перспективы, которые вчера вечером успел пережить и перечувствовать он сам.
     - Нина, он сразу сказал, что не собирается беспокоить ни Стаську, ни нас,-
начал тихо пояснять Валерий Александрович.-  Ей  он  по каким-то своим причинам
вообще признаваться не хочет.  Не знаю уж, почему... Может, оттого, что у них с
Кирой так вс„...-  он подумал,- ...неофициально вс„ произошло... или не уверен,
как она его... он же е„ никогда... ну да Бог с ним там. Буду, говорит, пока для
не„ дядей Л„шей... . участвовать помаленьку...
     Ещ„ некоторое время Нина слушала молча.  Потом задала самый,  с  е„  точки
зрения, логичный вопрос:
     - Что ж ты сразу мне не сказал?..
     - Потому,  что  он  не  велел,-  объяснил  Валерий  Александрович.-  Если,
говорит, тебе сразу сказать, ты бы д„ргаться начала и ему всю обедню испортила.
Матери, мол, всегда д„ргаться начинают...
     Пока он говорил,  у  Нины возникли соображения,  но вслух она их так и  не
произнесла, потому что от последних слов мужа на глаза навернулись слезы. Никто
ещ„ не  называл е„  Стаськиной матерью,  разве что по  ошибке.  Прич„м Нина эту
ошибку всегда самым бескомпромиссным образом исправляла, считая, что набиваться
в  "мамы" было несправедливо по отношению и  к  Стаське,  и к покойной подруге.
Однако -  голову в  песок не  засунешь -  мечта,  замешенная на глухой тоске по
собственным неродившимся детям,  была. Нина Степановна всхлипнула, прослезилась
и не стала задавать пошло-трезвых вопросов вроде того, каким образом Костя стал
Алексеем. И где его черти носили столько годков...
     Виновник переполоха в  это  время  лежал  на  продавленном старом диване в
захламл„нной маленькой комнате и чувствовал себя до полусмерти избитым.
     В тебя когда-нибудь стреляли свои?..
     Лишнее,  лишнее,  лишнее. Не надо думать об этом. В комнате было тепло, но
Алексей зябнул и  вс„  тянул на  себя плед,  цеплявшийся за  что-то  на  спинке
дивана. Самoe милое дело было бы заползти в родной уютный мешок, но мешок вновь
покоился убранный на самое дно рюкзака, и не было энергии встать...
     Пол„т с  четырнадцатого этажа занимает примерно три  с  половиной секунды.
Хватит времени сообразить, откуда взялась пуля, пробившая л„гкое. Наверное, она
уже вращалась в  стволе,  когда ты  ощутил нечто и  начал двигаться в  сторону.
Поэтому ч получил е„ не в сердце.
     Санька Веригин по прозвищу "Бешеный Огурец" работал в американском стиле и
целился исключительно в корпус,  считая вс„ остальное непрофессионализмом. Твой
напарник,  которому ты  в  силу  врожд„нного идиотизма верил как  себе  самому.
"Почерк" которого ты узнал бы из тысячи.
     В  первый миг  ты  обрадовался,  что  угодил вс„-таки  в  воду,  и  не  на
асфальт... Но потом был миг второй и миг третий...
     Тебя  когда-нибудь  распинали  в  белоснежном  кафельном  уголке  большого
светлого помещения,  похожего на научную лабораторию?  Выколупывали без наркоза
Санькин презент? Заправляли на его место провода с электричеством?..
     И  самое забавное,  -  ты  какое-то время ещ„ надеялся,  что тебя выручат.
Потому что  идиотом родился.  Да  к  тому же  знал,  как  это делается.  Самому
доводилось участвовать.  Вс„  происходит до  безобразия буднично.  В  некоторый
момент без лишнего шума открывается дверь, и тебя подхватывают на руки, коротко
шепнув в ухо: "Живой? Держись..."
     Ты держался.  И надеялся.  Хотя в минуты просветления сам отлично понимал,
что зря.  Ты  девяносто девять раз видел это в  дурнотном подобии сна.  Видел в
таких подробностях,  что  явь не  сразу достигала сознания.  И  самое забавное:
вызволять тебя все девяносто девять раз являлся именно Санька.
     Ты  слышал его  голос.  Ты  осязал прикосновение его  рук.  Чувствовал его
запах.
     Господи,  да  через полгода такой жизни даже  клинический идиот сообразит,
что значит акт доброй воли.
     Это  когда  изменяются обстоятельства,  и  советской родине  становится до
зарезу   нужен   доктор   Йоханнес  Лепето,   провозгласивший  социалистическую
ориентацию.
     Это  когда  напарник Санька получает отдельные указания,  а  тебя  сдают с
потрохами.  Потому  что  доктор  Лепето выдвинул некоторые условия.  Потому что
доктору  Лепето,  надумавшему строить социализм,  для  начала  понадобился твой
скальп. Скальп человека, который, миновав хорошо подготовленных телохранителей,
угомонил    командующего   войсками    суверенной    республики.    Докторского
единоутробного брата.
     Бывшего царька племени атси, а ныне президента Республики Серебряный Берег
вполне устроило бы и м„ртвое тело. Но живое, конечно, подошло ещ„ больше.
     Акт доброй воли - это когда за тобой, никто не прид„т. Вот что это значит.

     Такие дела.
     Они там вовсю сочетали прогресс с  красивыми традициями старины.  И настал
день,  когда тебя  извлекли на  свет Божий и  повезли бросать в  боковой кратер
священного вулкана Катомби. Дух, обитавший в кратере, принимал лишь полноценные
жертвы. То есть пытай пленника как угодно, но чтобы он сохранил зрение, мужское
достоинство и основные анатомические подробности. А в остальном...
     К  тому времени ты  уже  месяца три  разыгрывал помешательство.  Ходил под
себя,  пускал  слюни  и  часами  лежал  на  бетонном полу,  свернувшись в  позе
зародыша.  Наверное, поэтому солдат в грузовике оказалось всего только шестеро.
Плюс офицер в  кабине.  И  никто из  них понятия не имел о  том,  что кое-какие
остатки былой формы у тебя ещ„ сохранились.
     Офицер умер последним,  успев всадить в  тебя пулю.  Следы,  оставленные у
края, неопровержимо свидетельствовали, что вы с ним сцепились в борьбе ч вместе
сорвались в  дымные недра.  На  самом деле  ты  снял с  него форменную рубашку,
разорвал е„ пополам и замотал ноги, чтобы можно было хоть как-то ступать ими по
земле.
     Ты  знал,  что за горами начиналась пустыня.  А  по пустыне кочевало племя
мавади,  с  которым у  доктора Лепето  имелись л„гкие разногласия.  Разногласия
касались то  ли нюансов строительства социализма,  то ли обстоятельств съедения
чьего-то  прадедушки лет двести назад.  То  есть стрельба,  насколько тебе было
известно,  велась  почти  беспрерывная.  И  ты  понял,  что  судьба  наконец-то
подкинула тебе шанс.
     Через  три  недели мавади нашли  в  песках белого человека,  бредившего на
неведомом им  языке.  Белый  человек умирал от  ран  и  жары,  и  молодые воины
вытащили кинжалы,  чтобы сделать ему  последнее благодеяние.  Но  Мать  племени
удержали своих  детей.  Тебе  дали  немного воды,  смазали раны  едкой смолой и
подняли тебя на верблюда.
     А  ещ„ через несколько месяцев лидер социалистической революции,  народный
герой  Серебряного Берега  доктор Иоханнес Лепето был  злодейски убит  агентами
западных разведслужб.  Ты спрятался там,  где спрятаться было нельзя. Охранники
президента прошли с  собаками в метре от тебя,  но не забеспокоились ни собаки,
ни  люди.  Потом  коротко  гавкнул слонобой "марлин",  несомненно заслуживавший
доверия больше,  чем кто-либо из  людей.  И  мозги царька племени атси залепили
телохранителям черные толстогубые рожи.
     В отличие от Саньки, ты предпочитал целиться в голову.
     Скрыться с места покушения было невозможно. Ты скрылся. На прощание мавади
вручили тебе старинный горшок,  набитый необработанными изумрудами.  Ты пытался
отнекиваться.  Это не плата,  сказала Мать племени. Это подарок. Овеществл„нная
толика нашей любви.
     Знай, белый сын, сказала она. Пока будет жив хоть один воин мавади, каждый
год  в  первый день  Месяца Гроз  к  подножию Спящего Великана будет  приезжать
всадник.
     Знай,  белый сын, - где бы ты ни был, тебя всегда жд„т любовь и забота под
кровом ч„рных шатров, у священного очага...
     Когда  тебе  время  от  времени  дарят  необработанные изумруды,  в  жизни
появляются определ„нные перспективы.  Как-то сами собой находятся очень дорогие
и  очень хорошие клиники.  И  в  них  врачи,  не  только не  любопытные,  но  и
страдающие замечательными провалами в  памяти.  Можно вставить новые зубы.  Все
тридцать  два.  Можно  не  торопясь обсудить с  хирургом эскизы  и  скроить  из
бесформенной котлеты вполне  пристойную внешность.  Много  чего  можно  сделать
хорошего.
     С  тех пор ты  не  единожды гостил у  мавади.  В  первый раз перестал быть
правительственный чиновник, вздумавший пустить налево гуманитарные медикаменты,
предназначенные кочевникам.  Чиновного воришку нашли без  каких-либо  признаков
насильственной смерти в личном кабинете,  куда совершенно точно не входил никто
посторонний.  Во  "торой раз  умерли двое полицеиских-атси,  отобравшие корзину
фиников у  молодого мавади.  Некто подстер„г их в переулке и буквально размазал
стражей порядка по глухой глинобитной стене.
     Стоит корзина фиников двух человеческих жизней?
     Конечно,  нет.  А стоит дальше жить людям, способным из-за корзины фиников
жестоко унижать человека?
     Определ„нно не стоит...
     На  сей раз мавади не удалось вручить тебе никакого подарка.  Для других я
делаю дело за деньги,  сказал ты Матери темени.  А  здесь я исполняю своп долг.
Свой долг сына...
     У  тебя тогда уже была неплохая репутация в  определенных,  как говорится,
кругах,  кличка "Скунс",  прилипшая крепче любого из десятков им„н, и заказчики
по всему миру.  Если ты брал контракт,  объект мог считать себя коммунистом. Но
иногда ты говорил "нет", и твои отказ встречали с пониманием и Уважением.
     Вопрос о  корзине фиников ты  каждый раз решал сам.  На„мные убийцы твоего
класса имеют право на некоторую придурь...
     Стаськино лицо  плыло  сквозь все  его  воспоминания.  Ясное,  доверчивое,
неуверенно улыбающееся... Оно то казалось ему совсем Кириным, то обретало черты
сходства с его собственным - тогдашним.
     Стоит  человеку  заниматься  чем-то  таким,  о  ч„м  невозможно рассказать
собственному реб„нку?.. "А у тебя кем папа работает?.."
     Т„тя Фира приоткрыла дверь в комнату:
     - Ал„ша,  я  тут чайку заварила,  вы будете?  Между войлочными хозяйкиными
шл„панцами уже выглядывала любопытная мохнатая мордочка, а сзади наплывал запах
оладьев.  Получив с жильца плату за два месяца впер„д,  т„тя Фира почувствовала
себя состоятельной женщиной и  нажарила оладьев на  пальмовом масле,  да ещ„ по
совету соседки Оленьки купила баночку импортного шоколадного крема.  Может она,
в конце-то концов, на закате дней своих позволить себе...
     Снегир„в повернул голову и посмотрел на не„.  Наверное, вид у него в самом
деле был жалкий,  потому что т„тя Фира подошла и  сочувственно погладила его по
ж„сткому „жику:
     - Вы как себя чувствуете,  Ал„ша?  Не захворали? Может, вам сюда поужинать
принести?..
     - Спасибо,  т„тя Фира,  -  сказал Скунс и спустил ноги с дивана.  - Сейчас
подойду...

     Маразм крепчал!..

     - Наташечка,  будьте добры  кофейку,  -  раздался по  громкой связи  голос
Плещеева.
     - Сейчас, Сергей Петрович.
     Поспешно  нажав  несколько  клавиш,  Наташа  выскочила из-за  компьютера и
схватила пластмассовую бутылку  с  фильтрованной водой  (в  "Эгиде"  признавали
исключительно отечественные фильтры  "Роса"  с  лечебным  минералом  шунгитом).
Заправила  красовавшийся  на   столике  "Бош",   включила  его  и   только  тут
спохватилась, что забыла произнести про себя ритуальную фразу. "Вот и весь твой
филфак. Подай-принеси..."
     Спустя несколько минут она  уже  входила в  плещеевский кабинет,  держа на
подносе  пузатую  дымящуюся колбу,  сахар,  печенье и  личную  чашечку шефа.  В
обращении с  подносом она  ещ„ не  достигла Аллиной виртуозности и  вс„ боялась
что-нибудь расплескать или уронить.  Несколько раз она даже тренировалась дома,
стараясь, чтобы не видела мама (не то начнутся ахи, вздохи, взгляд с молчаливым
укором: лакейская должность...). Сегодня, кажется, у не„ получалось.
     Сергей Петрович ходил туда-сюда вдоль стола,  разговаривая по телефону.  В
одной руке он  держал трубку,  другой,  морщась,  растирал лоб  и  глаза.  Очки
сиротливо лежали  на  столе  дужками  вверх.  Наташе  почудилось в  этом  нечто
тревожное.  Войдя к  начальнику в  кабинет,  она поставила поднос на журнальный
столик возле окна,  где Плещеев обычно кофейничал с  посетителями (в  том числе
некогда и с нею самой), и хотела закрыть дверь с той стороны. Однако события не
стали ждать, пока она это сделает.
     - Антон,  извини,  я после перезвоню...  -  чужим глухим голосом выговорил
Плещеев. Наташа обернулась и увидела, что лицо у шефа совершенно серое, а глаза
закрыты,  и  он  медленно опускает трубку на стол,  незряче нащупывая ближайший
стул и потихоньку оседая мимо него на пол...
     - Сергей Петрович!..  -  ахнула Наташа,  подскакивая и  пытаясь поддержать
его,  обхватив попер„к тела.  Где-то  на заднем плане крутилась мысль,  что вс„
это,  быть может,  просто неуклюжий прикол.  Или ещ„ одна "проверка характера":
как,  дескать, новая сотрудница себя повед„т ещ„ и при таких обстоятельствах. -
Сергей Петрович, вы что?.. У вас с сердцем?.. Дать валидольчику?..
     Она  вс„-таки  умудрилась ногой  пододвинуть ему  стул,  на  который он  и
опустился, невнятно пробормотав "Извините". Наташе почуди