, если есть. Для конгресса наверняка подготовил, - проговорил вместо ответа Алексей.
     Визитных карточек Николай и в самом деле накануне напечатал сотню. На двух языках. И с удовольствием вручил одну соседу.
     По тому, как не очень ловко сосед поднялся с кресла, Николай понял, что у него опять разболелась рана.
     - Я так понимаю, вам еще рюкзак получать, а потом с ним ехать. Давайте я помогу, - предложил он.
     - Да? - ответил Алексей, мгновение подумал и согласился: - Ну помоги. Спасибо.
     Багажа ждало лишь несколько человек, и его привезли быстро. Николай взвалил рюкзак Алексея на себя, и они двинулись к выходу.
     - У меня тут машина рядом, - сказал Алексей.
     Несколько лет назад здание аэропорта постоянно гудело от людских голосов. К стойкам регистрации днем и ночью стояли очереди, у которых не было конца, а диктор по радио объявляла один рейс за другим. Теперь то же здание походило на фантастический вымерший город. Немногочисленная группа пассажиров, с которой они прилетели, быстро растворилась в сумраке.
     Невдалеке стояло несколько десятков пустых, засыпанных снегом машин.
     - Вон она, серая ?Нива?. - И Алексей кивнул в ту сторону.
     - Вот что, - решился Николай. - Как вы поведете сейчас по городу, с рукой? Давайте я вас до дома доставлю. А дальше уж вы сами...
     - Ну раз уж ты такой добрый... - шутливо согласился Алексей.
     Николай свалил рюкзак на заднее сиденье и, пока прогревался двигатель, сбил щеткой снег с крыши и окон.
     На ?Ниве? ему приходилось ездить в Беленцах, когда запивал шофер, и он сел за руль без особого страха. Только сначала помог усесться Алексею.
     - Куда, начальник?
     - На площадь Восстания. Чего жену-то не порадовал, что прилетел?
     - Да некогда было.
     - Выруливай пока и говори мне номер, я наберу и тебе дам трубку. - И Алексей вынул крохотную трубочку.
     Николай продиктовал свой телефон. Алексей быстро набрал его, протянул Николаю, и тот после гудка услышал родной голос жены.
     - Коля, ты где? - радостно спросила Вика.
     - Я уже прилетел, скоро буду. Димка как? Еще не спит?
     Вика сказала, что у Димки был небольшой приступ, но, к счастью, его удалось быстро купировать. А сейчас он спит.
     От этого у Николая сразу поднялось настроение.
     - А я думаю, чего нам не хватает для комфорта, - проговорил Алексей, когда он вернул трубку. - Потом понял - душевной беседы с супругой. Вот теперь полный комфорт.
     Разговор снова съехал на неприятное дело, которое Николаю Николаевичу поручили исполнить после конгресса. И, пока они катились по Московскому проспекту, потом по Обводному, Алексей слушал, не перебивая. Лишь произнес в конце разговора:
     - Ты уж так-то не умирай раньше времени. Все будет тип-топ, сам увидишь.
     Он попросил поставить машину на стоянке со стороны Лиговки.
     - Ты-то домой, ты - счастливчик. А у меня еще дорога дальняя, - объяснил он Николаю.
     - Может, помочь к поезду рюкзак поднести или в камеру хранения? - предложил Николай.
     - Хватит, ты и так потрудился как мог.
     Николай не любил навязывать ни себя, ни свою помощь и потому, ничего больше не спрашивая, только сказал:
     - Если что будет надо, мало ли, в общем, звоните...
     Он ушел в сторону Невского, и Алексей внимательно провожал его глазами. Потом посидел в машине еще минут десять, передвинувшись уже на водительское место и иногда поглядывая в зеркало заднего вида. Наконец тронул машину и вырулил в общий поток.

***

     С тех пор как Анна Филипповна три года назад случайно, вместо заболевшей подруги, участвовала в телевизионной передаче ?Книжный календарь?, ее жизнь пошла кувырком.
     Напрасно великий классик русской прозы посмеивался над мечтой простого человека стать известным хотя бы на мгновение и для этого написал юмореску ?Прославился?. Что поделаешь, если в душе каждого горожанина и горожанки, словно тайный огонек, горит желание стать известным. Хотя бы на минуту, а еще лучше - надолго, навсегда, но чтобы люди смотрели на тебя с заинтересованным добрым вниманием. Психологи объясняют такую жажду простым голодом на это самое внимание. Так уж устроен наш мир: кому-то его достается чересчур много, зато другим - не хватает. Кумиры стонут от назойливых приставаний поклонниц и поклонников, а всех остальных воспринимают как людей из толпы - без лица и души. Нас в городе миллионы, а телевизионных каналов, газет намного меньше. И поэтому для обычного человека попадание на страницу газеты или на экран телевизора и в самом деле может стать огромным событием в жизни. Так и с Анной Филипповной.
     Прежде она работала в обыкновенной детской библиотеке, и имя ей было - легион. А тут - появилась хотя крохотная, но возможность, чтобы на тебя посмотрели как на отдельную личность.
     Анна Филипповна переживала, что не успела перед съемкой передачи как следует сделать прическу и оделась не совсем так, как надо было. И отмахивалась от тех, кто говорил ей, что собирается смотреть ту передачу. Однако так уж получилось, что ее посмотрели все знакомые, да и они с Костиком в своей однокомнатной квартире тоже чуть ли не на полчаса раньше уже включили телевизор.
     Костик даже взял у одноклассника видик и записал ту, первую в жизни, передачу от начала до конца. Сколько их было с тех пор - передач, которые она вела - Анна Филипповна не считала.
     С Костиком тогда еще у них ничего не началось. Он лишь с гордостью несколько раз прокручивал передачу для одноклассников, которых специально для этого приводил домой. Но потом и он удивляться перестал. Хотя гордился по-прежнему.
     На другой день после передачи ей позвонил серьезный немолодой мужчина, который представился главным режиссером программы новостей нового канала, филиала московского.
     А уже спустя месяц она самостоятельно вела первую свою передачу.
     - Нам требуется именно ваш типаж, - объяснил ей главный режиссер после пробных просмотров. - У вас облик поразительно уютной женщины. С первой секунды в кадре вы создаете ощущение мягкой искренности, и у зрителя не рождается даже тени сомнения ни в одном из слов, которые вы произносите. К тому же нам нужны непримелькавшиеся личности.
     Сколько было этих слов, которые она с тех пор произнесла в эфире! И главный режиссер, которого она сначала звала Михаилом Ильичом, а потом просто Мишей, даже он не догадывался о том скелете, который живет в ее домашнем шкафу.
     Костик же встретил крутые перемены в ее жизни спокойно, как будто так и должно было обязательно случиться.
     - Во! Я всегда знал, что ты, Анечка, у меня гений!
     За первые шесть лет, когда они жили вместе с родителями, Костик привык называть ее не мамой, а Анечкой. Ей и самой это было забавно, так она и оставалась для него - Анечкой.
     В этот день, сбежав по лестнице, она вынула из железного почтового ящика два письма: одно из Новочеркасска, от Костика, другое - страшное, которое дохнуло на нее потусторонним ужасом.
     Письмо от Костика она прочитала тут же, под окнами дома, во дворе, то улыбаясь, то хмурясь. И решила, что перечитает его еще несколько раз потом. Второе - развернула было на эскалаторе, но тут же, отшатнувшись от того, что было там написано, смяла и убрала подальше в сумку.
     А нацарапаны были там на тетрадном листке в клеточку такие строки:

     ?Анна Филипповна! Еще раз напоминаю Вам о 5 тысячах баксов, которые Вы должны положить в свой почтовый ящик. Иначе мне придется передать кассету, на которой Вы кувыркаетесь со своим сыночком, в другие руки. Доброжелатель?.

     И от этих слов веяло ужасом бездны, в которую ее мог ввергнуть тот самый неизвестный ?доброжелатель?.

История одного детства

     Всякий раз, когда после долгой отлучки Николай подходил к родному подъезду на улице Рубинштейна, он испытывал легкое волнение. Подъезд давно не ремонтировался, краска облезла, а кое-где облетела и штукатурка. На стенах и в лифте уже несколько лет назад чья-то подростковая рука вывела надписи: ?Алиса. Мы вместе?.
     Уж и создатель ?Алисы? на глазах превратился в философствующего старика, а до сих пор, едва мальчишке исполняется 13-14 лет, как он выводит на стене своего дома эту надпись.
     Вика открыла, едва он хлопнул дверью лифта. Она что-то пыталась ему сказать насчет того, что все ждала и ждала, а он все не летел и не летел, но он ее сразу обнял и ощутил знакомое, родное тепло.
     Потом они говорили на кухне, а когда посмотрели на часы, оказалось уже полтретьего ночи. Это у них было так всегда - они никогда не могли наговориться.
     Николай через открытую дверь посмотрел на Димку. Слава Богу, он спокойно дышал.
     - Знаешь, я хочу сходить к экстрасенсу. К Парамонову. Слышал про такого?
     Димка был их первый, единственный и последний ребенок. О том, что он последний, двенадцать лет назад, сразу после родов, предупредили светила медицинской науки. Он и во время беременности давался Вике с трудом.
     А сколько к ним переходило врачей в первые годы после рождения - не сосчитать! Потом вроде бы все успокоилось. Кроме наследственного плоскостопия, которое и болезнью-то можно было не считать, педиатры ничего не отмечали. И вдруг около года назад началась ужасающая астма, из-за которой Вика с Димкой должны были срочно вернуться из Мурманска в старую квартиру на Колокольную. Мурманские врачи считали, что астма из-за рыбного запаха, который приносит ветер от мурманского порта. Хотя и рыбы-то там теперь кот наплакал, основной улов продают соседу - Норвегии.
     Здесь приступы сначала вроде бы поутихли, а потом возобновились с новой силой.
     Три дня назад, когда Николай звонил жене из института, она плакала по телефону, а он страдал от бессилия, не зная, чем еще можно помочь.
     В три они легли спать, а вставать надо было не позже половины восьмого, чтобы к половине десятого быть уже в конференц-зале и снова, в который раз, ловить удачу за хвост.

***

     Пять лет назад удача, которая прежде всегда была при нем, как собственная фамилия, за что-то обиделась и исчезла. А в результате Николай Николаевич Горюнов, чистюля, непьющий и некурящий, постоянно сторонящийся дурных компаний, угодил под суд за убийство.
     Хотя если говорить о фамилии, то она-то как раз была у Николая Николаевича не собственная, а самая что ни на есть фиктивная. Собственная же его фамилия была Пшибышевский. То, что произошло с его фамилией и ее носителем - дедом Николая Николаевича, могло произойти только в советской державе, и нигде больше, по причине необъятных ее просторов и разгулявшегося на этих просторах строгого режима.
     Дед Николая, молодой польский профессор Пшибышевский, прибыл в Советскую Россию потому, что очень сочувствовал коммунистической идее, за что и был расстрелян спустя несколько лет по приговору коммунистического суда и руками судебного исполнителя - члена ВКП(б).
     Это сейчас легко говорить: так им, коммунягам, и надо, пережрали друг друга, как пауки в банке. Но если идея о скором и очень светлом будущем сумела охмурить едва ли не половину человечества, то, значит, в ней что-то завораживающее было. И как знать, не вернется ли она к нам еще и еще на новых поворотах истории.
     Отец Николая Николаевича хранил, как главную реликвию, несколько листочков, исписанных торопливой рукой деда. Листочки эти были написаны не для ЧК, НКВД, ГПУ и КГБ, или как там еще называлась в те годы карающая и расстрельная организация. Листочки дед писал ему, маленькому сыну, на вырост, лично. А в них клялся в любви не к жене, не к сыну, а к великой идее пролетарской революции и к самому товарищу Сталину. Мол, тебе будут говорить, что я плохо любил товарища Сталина, а ты им не верь - я любил его всем своим пламенным сердцем.
     При этом дед был не какой-нибудь профессиональный агитатор и пропагандист, нет, он был биохимиком. А писал он в тот час, когда понял, что за ним вот-вот придут. Это было, возможно, единственное, что он правильно понял, живя в стране, которую выбрал родиной из-за того, что настоящая родина, Польша, по его мнению, была слишком далека от великой и светлой идеи.
     Деда загребли в тридцать девятом году по договоренности советского Молотова с гитлеровским Риббентропом. В тот год загребали всех поляков. А тех, кто был слишком идейным, чтобы не очень мучились из-за лишения иллюзий, спешно расстреливали.
     Его бы и расстреляли одного, но он имел глупость жениться на юной русской студенточке, а студенточка имела глупость родить ему сына:
     Студентку, скорей всего, просто отправили бы в ссылку, но она тоже была очень идейной комсомолкой и, обидевшись во время допроса на следователя, вмазала ему пощечину. Через несколько дней следователи попросту забили ее во время очередного допроса.
     У бабушки-студентки, которая так никогда и не стала натуральной бабушкой, была подруга. Эта подруга успела унести к себе домой трехлетнего пацаненка с опасной фамилией Пшибышевский. Иначе его бы утром отвезли в спецприемник.
     А дальше началась некая детективная история, герои которой, рискуя жизнью, спасали этого маленького поляка. Мать подруги значилась какой-то шишкой в исполкоме. Подруга с матерью устроили так, будто этот ребенок, рожденный неизвестно кем и где, подобран на вокзале. А раз родителей ребенка среди отъезжающих и приезжающих отыскать не удалось, подруга его усыновила, одарив новой фамилией. Так удача впервые села ему на плечо, превратив трехлетнего Збышека Пшибышевского в Колю Горюнова.
     Зато с приемной матери строгая власть спросила за ее альтруистический поступок сполна. К пятидесятому году та, что была исполкомовской шишкой и героически отстаивала Ленинград, уже сама была расстреляна в одной компании с пламенными защитниками блокадного города Попковым и Кузнецовым. Но дочь, которая успела родить сыну Коле еще и сестренку, не трогали. Может быть, потому, что она жила отдельно от матери, или потому, что ее муж, молодой лейтенант, погиб во время штурма рейхстага. Друзья-однополчане даже уверяли в письме, что именно он совершил историческое деяние - первым повесил штурмовой флаг на здание, которое отчего-то считали символом нацистской державы. Но Сталину в те дни нужны были живые герои, потому что мертвых у него и так было в достатке.
     Все это приемная мать с гордостью пересказала соседке. Заодно добавив и детективную историю о появлении добрачного мальчика. А та, не будь дурой, немедленно написала соответствующий донос в нужную организацию. В результате судьба по отношению к Коле исполнила то, от чего приемная мать спасала его целых десять лет. Его таки вместе с сестренкой отправили в детский дом, а мать - за клевету на Советскую Армию и укрывательство сына врагов народа - в лагеря. Соседка же получила прибавку в виде их комнаты.
     Все это нынешний Николай Николаевич узнал от своего отца, экс-Пшибышевского-младшего, а также от той подруги, которая приходилась ему приемной бабкой.
     Приемную бабку, подругу расстрелянной настоящей бабки, усыновившую малолетнего Пшибышевского, выпустили из лагерей после смерти великого вождя. Как реабилитированную, ее вернули на прежнее место работы, только уже не шишкой средней величины, а уборщицей. Однако она и тут скоро сделала карьеру, став председателем профсоюза туалетно-технических работников.
     В ту эпоху Николай Николаевич только родился, и никто не догадывался о его необыкновенной везучести, которая со временем сделалась легендарной.
     Это только у российского специалиста, для которого выезд в дальнее зарубежье за счет каких-нибудь Соросов или Макартуров является праздником души, любой международный конгресс вызывает бурю волнений и тайных надежд. А ну как он, Иванов-Петров и вдобавок Сидоров, так поразит собравшихся своим сообщением, что его немедленно пригласят на работу в лаборатории Германии, Голландии или даже Австралии и Канады. В этом деле есть особые мастера и мастерицы по окучиванию западных знаменитостей, постоянно отхватывающие гранты для работы то тут, то там.
     Для иностранных же профессоров эти волнения непонятны, а такие конгрессы - заурядная повседневность. Николаю Николаевичу порой казалось, что иностранцы только тем и занимаются, что переезжают из страны в страну, с одного конгресса на другой. Им это все равно что нашим - съездить из Мурманска в Оленегорск или из Владимира в Иваново. Кстати, и расстояния вполне соотносятся.
     Но Николай Николаевич был специалистом российским и потому, идя во дворец Белосельских-Белозерских, что на Невском проспекте у Аничкова моста, нес в своей душе букет тайных надежд.
     Шесть лет назад он уже попал в обойму везунчиков и отработал год в прекрасно оснащенном научном центре в Голландии, в Гронингене. На этом его везение тогда и пресеклось. Он вернулся в Россию с полным ноутбуком собственных и совместных статей, с двумя почти готовыми монографиями, написанной начерно докторской диссертацией и полным чемоданом надежд. Все оборвалось в день объявления приговора в обшарпанном здании районного суда.

Происхождение Костика

     Звезда петербургского телеэкрана Анна Филипповна Костикова уныло смотрела в блокнот на список знакомых, которые могли бы ей ссудить деньги - много и надолго. С одной стороны, этот неизвестный ?доброжелатель?, а попросту шантажист, уж очень дешево оценил ее репутацию - всего в пять тысяч долларов. Но с другой - таких денег единовременно она никогда даже и не видела. Деньги были необходимы, чтобы выкупить видеокассету, на которой были записаны она и Костик. Как этому подлецу, который смеет называть себя доброжелателем, удалось записать то, чего не мог узнать ни один человек в мире, она не могла сообразить, да и не пыталась, потому что при одной мысли обо всем этом ее охватывал звериный ужас. А надо было казаться легкой, веселой и спокойной.
     Это только наивным телезрителям, с утра до вечера смотрящим в ящик, ее вид может показаться простым и почти домашним. На самом деле перед каждой передачей над ее уютным имиджем колдовали около часа. Многоопытная гримерша Валечка собирала ее прическу волосок к волоску - и все только для того, чтобы в кадре у нее был самый естественный вид. И для того же самого естественного вида ее подпудривали, подрумянивали, подкрашивали. И точно так же трудились осветители, операторы. Эти незримые маги экрана любую красавицу могли в кадре поднести как уродину, и наоборот - выбрать такой угол, что жуткая страшила оказывалась обаятельнейшим существом, хоть немедленно отсылай ее в качестве невесты к Дэвиду Копперфилду.
     Пока Валечка укладывала ее волосы, рядом крутилась режиссер ‚лка Павленкова. Анна Филипповна в первые дни обращалась к ней только на ?вы? и, демонстрируя отличную дикцию, легко выговаривала ?Елена Всеволодовна?. Режиссер Павленкова была для каждого в редакции ?своим парнем?, и уже через месяц Анна Филипповна поддалась ее напору и стала звать как все: ‚лка.
     - ‚лка, не знаешь, кто бы мог одолжить денег? - Анна Филипповна решилась спросить у нее у первой.
     - Сколько?! - И Павленкова с готовностью схватилась за сумку.
     - Много. Тысячу. - Всю сумму Анна Филипповна назвать не решилась.
     - Если рублей - хоть сейчас, а баксов - надо подумать.
     - Долларов, - с грустью призналась Анна Филипповна.
     - Анечка, поставь голову как была, - строго потребовала гримерша.
     - Я все думаю, Анька, чего ты любовника не заводишь?
     - Не знаю...
     - Смотри, какая ты у нас юная, красивая. Мужики, чтоб тебя увидеть, весь вечер глаза на экран пялят. Заведи себе богатого любовника, и привет вам, птицы!
     - Ну что ты, Елка, такое говоришь? У нее сын взрослый.
     - Так он же в армии. Кстати, как он там, в Чечне?
     - Нормально.
     - Я всем говорю: быть любовницей - это же так хорошо! Он с тебя каждую пушинку сдувает, дорогие подарки дарит! Насчет денег - только намекнешь, сразу выложит. Правда, Ань! Давай я тебе любовника найду. И все твои проблемы сразу побоку. Хочешь?
     - Ой, не надо! - испугалась Анна Филипповна.
     Энергичная Павленкова и в самом деле могла немедленно приступить к выполнению поставленной задачи