о телевизионных новостях, даже не догадывалась о драме, которая случилась в Петербурге.
     - Вам надо давление беречь, или у вас своих причин для переживаний мало? - продолжала соседка. - Опять телевизора насмотрелись! Анну Костикову, конечно, жалко, приятная была девушка, а сына...
     Оказывается, она все-таки тоже смотрела новости.
     - Слыхали, что по ?Свободе? сказали? Костикову никто не убивал. Она зарезалась сама. Наверно, из-за несчастной любви. А сына и вообще в этом гробу нет. Это какой-то прапорщик сообщил. Даже остатков тела не могли собрать после выстрела из какой-то пушки. Прапорщик лично складывал землю и камни. У нас вечно не могут сообщить всю правду.
     Тетя Фира хотела ответить в том духе, что если даже это и правда, то такая правда ей не нужна, но снова заплакала и, подхватив кастрюльку с Васькиной едой, пошла в комнату.
     Она успела вовремя. Наступали последние мгновения прощания.
     Теперь передача шла уже с кладбища. И тетя Фира, роняя крупные слезы на пол, проследила, как навсегда спускают в стылую яму оба теперь уже закрытых гроба - матери и сына. Оба в одну могилу.
     Нет, ее квартирант на такое злодеяние был не способен, - уже в который раз возвращалась тетя Фира к одной и той же мысли.
     А квартирант в это время задумчиво перебирал в уме ту информацию об экстрасенсе Парамонове, которую он получил от Аналитика. Аналитик с сожалением сообщал, что информация эта была далеко не полной. Но даже одной десятой того, что узнал Алексей, было достаточно для того, чтобы в любой стране этого мнимого академика и вице-президента эзотерических наук усадили бы на электрический стул или по крайней мере на пожизненный тюремный срок.
     - Тетя Фира, тот рецепт, который дал египетский врач вашей Ксенечке, он у вас? - спросил Алексей Снегирев, выйдя из своей комнатушки.
     - Ой, Алешенька, я только и думаю все эти дни про него! Ну как так получилось, что я его увезла с собой вместе с подарком?! Мне даже сказать вслух страшно, Алеша, ведь получается, что убийца - это я!
     - Ну что вы на себя наговариваете, тетя Фира, - грустно улыбнулся Алексей. - Убийца у вашей Ксении, может, и есть, да только живет он по другому адресу.
     - Я все думаю: если бы Ксюша успела получить по этому рецепту лекарство, все могло бы повернуться иначе... А с другой стороны, Ксюша показывала его в две аптеки, и там только плечами пожали.
     - Я это и хочу сделать, тетя Фира, - показать рецепт, кое-кому, для кого он предназначен.
     - К чему это теперь, Алеша? Все равно Ксенечку уж не вернуть.
     - Зато мало ли что, может быть, кого другого с его помощью спасем...
     Тетя Фира долго перебирала бумаги в ящике комода. Она успела надежно припрятать рецепт, писанный непонятной вязью. Наконец, среди многочисленных справок, характеристик, благодарностей, почетных грамот, которые собрались у нее за пятьдесят с гаком лет работы, а также коробочек с медалями и темно-вишневым орденом Красной Звезды, лично врученным ей весной сорок пятого самим маршалом Коневым, она отыскала иноземный текст. И бережно вложила его в прозрачную папочку.
     - Только не потеряйте его, Алеша, - попросила Эсфирь Самуиловна, - быть может, он еще не раз понадобится добрым людям!
     ?Хватит и одного раза?, - подумал Алексей Снегирев, принимая листок бумаги.

***

     Если когда-то кривая судьбы Николая Николаевича постоянно поднималась, как поется в песне, ?все выше, и выше, и выше?, то в последние годы ему стало иногда казаться, что собственная жизнь развивается по странному, плохо составленному сценарию, независимо от его желаний и воли.
     Прежде его зря называли везунчиком: любую свою удачу он зарабатывал, даром с неба ему не сыпалось никаких небесных манн.
     Зато нынешние удары судьбы он явно получал ни за что ни про что. Тем более что не считал себя правоверным иудеем или христианином и не желал приравнивать себя к Иову. Тот тоже слыл удачником, но до тех пор, пока Бог не пожелал его испытать. А испытывая, лишил поочередно стад, жены, детей, дома, заразил чем-то вроде проказы. Но даже на краю жизни Иов продолжал славить Господа, и тогда Бог вернул несчастному старику прежнее здоровье, богатство, дал новую жену и детей. Кстати, читая эту историю в Библии по-английски - так уж случилось, что Библию он впервые прочитал именно по-английски в Голландии, - Николай зацепился мыслью за неожиданный вопрос: что же стало с прежней женой и детьми? Или они в чем провинились, что с ними было поступлено как с прахом земным, сиречь как с лагерной пылью?
     Быть может в наказание именно за ту мысль, которую Господь посчитал греховной, он и послал на Николая последующие несчастья?
     Вот и сейчас, двигаясь по Невскому проспекту от улицы Рубинштейна в сторону площади Александра Невского, Николай Николаевич явственно ощущал, что идет навстречу новой беде. И снова его судьба зависела не от собственной воли, а от навязанных обстоятельств. Только в истории с отравившимся несчастным бомжем ведущая партия принадлежала судье, а сейчас - ему самому. Что лишь усугубляло нелепую иронию сценария его нынешней жизни.
     Но как еще он мог поступить, если на его глазах какой-то подонок едва не изнасиловал его жену, а может, уже успел прежде это сделать, да она просто не помнит или боится признаться; если тот же подонок едва не убил его сына?! Как должен поступить он, мужчина, в этом случае? Смириться? Сделать вид, что ничего не произошло, и завтра улететь назад в Мурманск, отдав свой дом, своих жену с сыном во власть этому подонку? В прежние советские времена, когда он слыл показательным отличником, у него был в случае любого непорядка готовый ответ: надо заявить в милицию. Неизвестно, помогала ли тогдашняя милиция гражданам в подобных случаях. Николай Николаевич в той жизни разговаривал с людьми в милицейской форме лишь однажды - когда получал паспорт.
     Он представил, как отнеслись бы тогдашние милиционеры, принеси он им заявление, в котором были бы описаны подвиги Парамонова. Скорей всего, самого заявителя немедленно переправили бы в психушку.
     Опыт общения с органом правопорядка в этой новой жизни он, к своему несчастью, поимел и ни за что не стал бы его повторять.
     Так и получалось, что, идя в сторону дома Парамонова, Николай Николаевич ощущал, с одной стороны, долг мужа и отца, а с другой - ужас перед тем будущим, в которое он вступит, исполнив этот свой долг. Но чувство долга было в нем всегда сильнее ощущения страха.
     И он продолжал идти, так и не сообразив, как поступит, когда окажется перед дверями Парамонова. Но то, что он заставит этого подонка отойти в сторону от его семьи, Николай Николаевич знал твердо.

***

     Андрей Бенедиктович еще раз проверил наличие в кармане кредитной карточки, открыл стальную, облицованную вагонкой дверь. Дверь, точнее, наддверное пространство было снабжено различными суперсовременными причиндалами, которые установил Владлен и которые мог заметить лишь специалист. Для специалистов серьезных охранных фирм в них ничего нового не было, такие игрушки с панорамным обзором, а то и одновременной записью нынче стоят во многих домах - от иностранных консульств и банковских офисов до мест обитания олигархов. Андрей Бенедиктович потому и ощущал внутреннюю гордость, что он одними только этими микроизделиями электронно-оптической индустрии уже приравнен к рангу высших. Всякий раз, собираясь покинуть дом, он смотрел на экран: что там происходит на лестнице. На лестнице обычно ничего не происходило, и Андрей Бенедиктович спокойно открывал дверь.
     Так было и на этот раз. Он спустился по лестнице бегом, очутился на улице, но, когда проходил через маленький сквер, ему навстречу со скамейки неожиданно поднялся мужчина.
     Мужчина тот был ничем не примечателен, таких по городу шастают сотни тысяч, в обыкновенной куртке, коротко стрижен, светловолос.
     Парамонов хотел обойти его, но человек заступил дорогу.
     - Вы ко мне? - И Парамонов испытал невольное чувство опасности, которое ощущал всегда, когда сталкивался один на один с незнакомыми мужчинами в узком пространстве.
     - К тебе, к тебе, - ответил человек и мгновенным движением вытащил зачем-то из большого бокового кармана куртки тонкую голубоватую полиэтиленовую папочку, а из нее - лист желтоватой бумаги.
     И Парамонову показалось, что от бумаги этой на него дохнуло еще большей опасностью.
     ?Налоговая полиция, что ли?? - успел подумать он и попытался отстраниться от листка, который протягивал ему человек с седым ежиком. Именно с седым, - теперь Парамонов хорошо разглядел его.
     - Я, извините, опаздываю, - снова попробовал отстраниться он, - у меня есть менеджер. Ему, пожалуйста, любые бумаги. - Он снова попытался обойти незнакомого человека.
     Но мужик опять не дал ему этого сделать.
     - Это тебе, тебе лично, хрен моржовый, - сказал он. - Бери, раз дают. Личное послание. Можно сказать, с того света. Держи крепче и прочитай.
     Что-что, а запах смерти Парамонов мог ощутить сразу. Этот запах исходит от человеческого тела. Тело может быть вполне здоровым и жизнерадостным, оно может вовсе не догадываться о близком конце, но незадолго до того, как приборы зафиксируют остановку жизнедеятельности головного мозга, появляется слабый запах, словно бы аммиака. Так, по крайней мере, утверждают многие экстрасенсы. Так чувствовал сам Парамонов.
     И едва незнакомый мужик сильной рукой вложил ему в руку странный листок, вроде бы и не бумажный даже, причем исписанный какими-то крючками, клинышками, как Андрей Бенедиктович ощутил запах смерти. Своей собственной смерти.
     - Я же сказал, все бумаги моему менеджеру! - взвизгнул он и хотел бросить ее под ноги, истоптать.
     Но мужик с седым ежиком мгновенно перехватил его движение. А потом аккуратно, но с силой зажал бумагу в кулаке у Парамонова и заглянул в ему в глаза.
     - Читай, академик, читай. Расплачиваться пора.
     Слова были сказаны спокойно и внушительно. А из глаз мужика летела страшная непонятная энергия.
     Сопротивляться было бесполезно, но и подчиняться нельзя.
     Все. О кредитной карточке на время забыть. Сейчас надо немедленно домой, чтобы, не читая, сжечь этот лист в пламени свечи, произнеся над ним заклятие. Только как можно скорее, пока магическая сила текста не проникла в его сущностное тело.
     Он круто развернулся и быстрым шагом, почти бегом, направился в сторону своего дома, держа на расстоянии в зажатом кулаке непонятную, но явно опасную бумагу.
     По дороге он все-таки попытался от нее освободиться - бросить и затоптать в грязи. Но страшная бумага словно притягивалась к его руке. Он чувствовал неведомую силу, исходящую от нее, и ничего не мог с этой силой поделать.
     До квартиры осталось всего несколько шагов. Парамонов ощутил, как вспотел от напряжения, от борьбы с этой бумагой. Она притягивала его глаза, заставляла смотреть на нее, на ее непонятные значки. Он не мог уже рыться в кармане, доставать ключ, открывать замок ?Цербер?, у него хватило сил, чтобы, привалившись к двери, жать и жать пальцем левой руки на кнопку звонка.
     Наконец Инга открыла, и Парамонов увидел ее лицо, мгновенно сделавшееся по-птичьи испуганным.
     - Не до тебя! - прохрипел он и отмахнулся, чтобы она скорей дала ему дорогу пройти по черному коридору в приемную.
     Еще надо было зажечь свечу. Иногда у него получалось зажигать одним взглядом. Но сейчас на это не было ни сил, ни времени, и он зажег электрический свет.
     - Какого черта, где коробок?!
     Инга бегом протопала по коридору, принесла спички.
     Парамонов напряг все свои внутренние ресурсы. В приемной все острее слышался запах аммиака. Но Андрей Бенедиктович ощутил вдруг слабый гул в голове и кручение пространства, которые не приходили к нему давно. Это придало ему уверенности.
     И он, чиркнув спичкой, зажег свечу, а потом протянул к колеблющемуся пламени лист. Лишь на одно мгновение глаза его уперлись в значки, которые были на той странной бумаге. И тут же, отпрянув, он бросил бумагу на стол. У него уже не было сил сжигать ее в пламени.
     С листа, не мигая, на него смотрели два незнакомых человека: седой мужик, который только что на улице и всучил ему эту самую бумагу, и второй - с восточным лицом древнего то ли ассирийца, то ли вавилонянина.
     - Что вам нужно?! - хотел прокричать Парамонов, но сообразил, что надо накапливать силы не для крика - для борьбы.
     Он приказал им обоим немедленно исчезнуть. Но они были теперь уже не на листе, а по сторонам - слева и справа - в пространстве.
     Оба лица смотрели на него в упор. Он переводил глаза с одного, и тут же на него смотрел другой. И когда Парамонов приказывал исчезнуть первому, второй своим взглядом сверлил ему голову.
     А потом глаза каждого из них неожиданно стали расти, превращаясь в огромные черные дыры. Парамонову даже показалось, что они разрывают его на части, засасывают вовнутрь себя все его сущностное тело, вместе с тонкими телами, сколько бы их ни было. Не только тело - они разрывают и засасывают в черную страшную бездну его земную судьбу. И он, напрягшись изо всех сил, пытался сопротивляться этой стремительной, могучей, как в водовороте, силе.
     Парамонов еще противился, он старался переместить всю энергию своего организма во взгляд, отдавая им приказание немедленно исчезнуть из реального мира. Ему даже показалось на мгновение, что он вот-вот победит и оба - седой мужик и древний вавилонянин - исчезнут, растворятся в пространстве так же внезапно, как появились.
     Но неожиданно огромная огненная вспышка, словно ядерный взрыв, полыхнула внутри его головы. И одновременно череп пронизала острейшая боль. Внутри этой боли Парамонов успел подумать про свои нервные окончания: о том, что от перенапряжения они рвут его тело. Боль промелькнула, как огненный смерч, а потом наступила темнота, и сердце, мозг охватила сладкая усталость. Парамонов, уже не ощущая своего сущностного тела, стал оседать на пол.
     Смерть лежащего в собственной квартире Парамонова почувствовала собака колли, жившая этажом ниже. Сначала к недоумению, а потом ужасу хозяев, она принялась утробно выть, задирая к потолку голову.
     Хозяева, не выдержав этого воя, поднялись по лестнице и увидели, что дверь в квартиру, где помещался известный экстрасенс, распахнута, а в прихожей, подергивая по-птичьи руками, жена экстрасенса вызывает ?скорую помощь?, которая, как выяснилось через полчаса, оказалась бесполезной.

***

     Николай Николаевич, приближаясь к дому экстрасенса Парамонова, пересекал маленький скверик, и вдруг со скамейки навстречу ему поднялся человек:
     - Привет, биолог-эколог! Опять конгресс какой-нибудь? Куда торопишься-то?
     - Да так, - замялся Николай Николаевич, сразу узнав того пассажира, с которым попал в опасное приключение. - К экстрасенсу одному.
     Он произнес это и сразу пожалел. Неизвестно, как еще кончится их объяснение с Парамоновым. И свидетели тут были не нужны.
     - К Парамонову, что ли? - рассмеялся попутчик. - Садись рядом, посидим лучше пяток минут. Ему сейчас не до тебя.
     Чувствуя нелепость своего поведения, Николай Николаевич все же присел на газету, которой попутчик застелил грязноватую скамейку.
     - Семья, дом, работа в порядке? Там, в Пскове, тебя не обидели?
     - Да как сказать. Даже, пожалуй, слишком не обидели...
     - Ты смотри, ты с ними не очень путайся. Их игры не для тебя...
     - Я-то не путаюсь, да они потихоньку впутывают...
     - Ну! - удивился попутчик. - Сказал дед бабке: дай прикурить, а она ему бороду подожгла. Мы так не договаривались.
     В это время с ревом по улице промчалась ?скорая помощь? и, резко тормознув, завернула к одному из ближних домов. Хлопнув металлической дверью, из ?скорой? вышел врач с чемоданчиком и скрылся в подъезде.
     - Смотри, как быстро! - удивился попутчик. - Так бы к живым приезжали.
     - Вы тут тоже кого-то ждете? - решился спросить Николай Николаевич.
     - Можно сказать, что уже не жду. Тебя вот повидал, и хорошо.
     Минут через пять из того же подъезда снова вышел врач. Его провожала женщина, одетая по-домашнему. Согнутые в локтях, ее руки подрагивали, словно у птицы. Женщина пыталась в чем-то убедить врача, но тот не соглашался.
     - Не уговаривайте, я не имею права. Умерших перевозит другая служба! - расслышал Николай Николаевич.
     - Пожалуй, можно и вставать, - проговорил попутчик, легко поднимаясь и придерживая за руку Николая Николаевича, который тоже сразу вскочил, чтобы идти искать дом, а потом квартиру Парамонова. - Ты чего, не понял? Сдох этот твой экстрасенс. Окочурился. Так что возвращайся к супруге.
     Николай не то чтобы не поверил попутчику, а решил убедиться лично. Он вошел в тот подъезд, откуда только что отъехала пустая ?скорая?, стал подниматься по лестнице и наткнулся на кучку тревожно переговаривавшихся людей. Все они были одеты по-домашнему.
     - Вот так живешь-живешь и не знаешь, когда тебя настигнет, - переживала пожилая соседка. - Сгорел человек на работе.
     Ее Николай Николаевич и спросил:
     - Извините, мне в квартиру к доктору Парамонову. Я правильно иду?
     - Не ходите туда, Парамонова уже больше нет, - посоветовала ему соседка.
     Николай не догадывался, что его, как и всех входящих в тот вечер в подъезд, где жил экстрасенс, зафиксировала на пленку служба наружного наблюдения, поставленная Пиновской. В тот же вечер его идентифицировали с человеком, который уже отбывал наказание по статье 109 - ?Неосторожное убийство?. Поэтому поначалу он шел у следственной бригады едва ли не первым подозреваемым. Но, так как судебная экспертиза однозначно подтвердила ненасильственную смерть, а наличие каких-либо ядов, и тем более четыреххлористого углерода, начисто отрицала, Николая Горюнова решили оставить в покое.
     - Взгляните! Такое ощущение, что у него внутри головы произошел взрыв! - удивленно делился патологоанатом с коллегами, обнаружив множественный разрыв сосудов головного мозга у тела, к ноге которого была привязана бирка ?Парамонов?.

***

     Николай Николаевич возвращался домой на Рубинштейна с ощущением странного облегчения на душе.
     - Коля, я так испугалась за тебя! - бросилась к мужу Вика, когда он вошел в квартиру. - Ты знаешь, да? Только что передали в новостях, что этот Парамонов умер. Представляешь? Я даже не знала, что подумать! Только молила Господа, лишь бы тебя там не было в это время!
     - Ну что ты! При чем тут я?
     Он обнял жену и вдруг почувствовал, что делает это легко, словно той пакостной сцены, свидетелем которой он стал сегодня, не было вовсе.
     Она больше не спрашивала, а он не рассказывал. Ему и в самом деле рассказывать было не о чем.
     Потом они позвонили к Димке на отделение и с удивлением узнали, что сына уже перевели из реанимации в простую палату.
     - Они что, совсем уже?! - удивился Николай Николаевич.
     - А вы уверены, - спросил дежурный врач, выслушав возмущенные вопросы Вики, - вы уверены, что у мальчика действительно был приступ астмы? У меня, например, такое чувство, что ребенок ваш совершенно здоров. И я так думаю, что я прав.
     Вика положила трубку, села на табурет и странно улыбнулась. А потом пересказала этот разговор.
     - Ну, знаешь, если такое случилось, то как раз вот это - и есть настоящее чудо! - проговорил Николай.

Прощание

     Привычка постоянно включать модем, особенно по вечерам, работала и дома. Только в Питере приходилось соединяться через междугородный. Николай Николаевич набрал номер своего мурманского провайдера и получил электронное послание от приятеля из Ботанического института, который находился здесь же, в родном городе, на Петроградской. Приятель прислал свою половину статьи, а заодно сообщал кой-какие биологические новости, вычитанные из европейских журналов.
     Одновременно с этим посланием ноутбук принял текст и от Левы.

     ?Милостивый государь Николай Николаевич!
     В ближайшее время Вы должны получить новое предложение, которое окончательно определит Ваше положение в институте.